Плоть
---
Эхо в плоти
Рация на плече сержанта Горского захрипела, голос рядового Семёнова был сдавленным, будто его грудь сжимали тисками. — «Гнездо», я «Скальпель-2»… Сержант, мы кое-что нашли. Комната… Боже, тут пахнет…
Горский мотнул головой, и пятерка бойцов в полной экипировке, с поднятыми автоматами, двинулась по узкому бетонному коридору заброшенного бункера. Воздух был спёртым, пахнущим плесенью, пылью и чем-то ещё… сладковатым и тухлым.
— Говори четко, Семёнов. Что за комната? — Не знаю… — голос сорвался на шепот. — Как будто… мясной цех. Только живой.
Они нашли дверь, сдавленную в проёме. Она была облеплена влажной, пульсирующей биомассой, похожей на слизистые грибы с сетью тёмных прожилок. Массивный стальной засов был разъеден до рыхлой губки. Из щели сочилась мутная, маслянистая жидкость.
— «Скальпель-2», выходи на связь. Приём. В ответ — лишь нарастающее, влажное шуршание в эфире.
Сержант жестом приказал вскрывать. Лом упёрся в дверь. С первого же удара со щели брызнула струя тёплой жидкости, пахнущей медью и испорченным мёдом. Дверь поддалась не с скрипом, а с мягким, чавкающим звуком, будто рвали мокрую ткань.
То, что открылось внутри, заставило даже видавших виды ветеранов сделать шаг назад. Капитан Ковалёв, санитар, тут же отвернулся, и его вырвало прямо в противогаз.
Комната не была комнатой. Это была утроба.
Стены, пол и потолок были затянуты живой, дышащей тканью. Она пульсировала медленным, волнообразным ритмом. Из «потолка» свисали толстые, похожие на кишки, канаты, сочащиеся той же маслянистой жидкостью. Повсюду, вперемешку с обломками старой мебели, лежали тёмные, похожие на коконы, образования.
И посреди всего этого, на коленях, стоял Семёнов. Спиной к ним. Его броня была снята, каска валялась в стороне. Он что-то жадно ел, его плечи судорожно вздрагивали.
— Семёнов, чёрт возьми! — крикнул Горский.
Боец медленно обернулся. Его лицо было усеяно десятками мелких, чёрных, хитиновых щупалец, которые вылезли из его рта, носа и ушей и теперь шевелились, впиваясь в его кожу. В руках он сжимал большой, полупрозрачный «плод», из которого он и ел, вгрызаясь в упругую оболочку. Внутри плода угадывались очертания… человеческой кисти.
— Он… он кормит нас… — просипел Семёнов голосом, который был уже не его. Из его горла вырвался рой мелких, крылатых насекомых, похожих на мясных мух с личиночными хвостами.
— Огонь! — заорал Горский.
Грохот выстрелов оглушил в тесном пространстве. Пули срывали куски с плоти Семёнова, но он не падал. Из ран не хлестала кровь — из них выползали и падали на пол толстые, белые личинки, сразу же начинавшие жадно объедаться плотью своего же носителя.
Один из бойцов, рядовой Лебедев, отпрянул к стене. Мгновенно живая плоть стены обволокла его ногу по бедро с тихим, нежным шорохом. Он закричал, пытаясь выдернуть её, но плоть лишь плотнее обхватила его, начиная медленно и неотвратимо втягивать. Костяк его ноги сломался с громким, сочным хрустом, как ветка. Он упал, и стена накрыла его, как одеялом, поглощая с мягким чавканьем. Его крик резко оборвался, сменившись звуком ломающихся рёбер и хлюпающего мяса.
— Отступаем! К двери! — Горский отстреливался, отступая.
Но дверной проём уже затянуло свежей, влажной плёнкой. Она пульсировала, становясь всё толще.
Капитан Ковалёв, санитар, упал на колени. Он срывал с себя противогаз, давя руками грудь. — Внутри… — захрипел он. — Они уже внутри меня…
Его живот вздулся и порвал замок разгрузки. Брюшина растянулась, стала тонкой, как пергамент, и сквозь неё просвечивало что-то тёмное и шевелящееся. С глухим, мокрым треском его живот разорвался вдоль. Не кровь, а потоки белых, жирных личинок хлынули из него на пол, немедленно начиная пожирать его же ещё дёргающиеся внутренности.
Горский остался один. Он упёрся спиной в живую, тёплую стену. Он видел, как по полу на него ползёт, извиваясь, ковёр из личинок, поглощающий остатки его товарищей. Он видел, как «плоды» на стенах лопнули, и из них вывалились на пол неуклюжие, слепые гуманоиды, слепленные из кусков его людей.
Он поднял пистолет. Не к личинкам. К своему виску.
Щелчок. Осечка.
Из рации у него на плече послышался знакомый хрип. Голос Семёнова, но теперь чистый и ясный, полный неестественного умиротворения. — Сержант… Не сопротивляйся. Здесь уютно. Здесь сытно. Мы все будем единым целым. Вечно.
Что-то мягкое и невероятно сильное обхватило его шею сзади. Живая стена. Она потянула его к себе. Он почувствовал, как его шейные позвонки с треском смещаются. Его голова запрокинулась.
Последнее, что он увидел перед тем, как тьма поглотила его, был потолок-нёбо, с которого на него капнула густая, питательная слизь.
А снаружи, на командном пункте, в наушниках пропала помеха. Раздался ровный, спокойный голос сержанта Горского: — «Гнездо», приём. Объект чист. Угрозы нет. Можно проходить. Повторяю, можно проходить. Мы вас ждём.