Да и управленцем отец Александр оказался не промах: за эти годы собрал коллектив замечательный. Но, как говорится, ничто не вечно под луной. Священники ведь тоже люди, и, видимо, старость подкралась незаметно и к нашему отцу Александру. Стал он постепенно отдаляться от прихода, а в конце концов и вовсе попросился в заштат, оставив, ох, что ж и говорить, храм с долгами за коммунальные услуги да перед сотрудниками по зарплате. Больше всех пострадал хор: им-то задолжали за полгода. А певчие что? Люди ж они, душой к делу прикипевшие, не одним хлебом живы. Потому и не бросили дело, продолжали петь, будто ничего и не случилось. Словно и не было тех долгов, словно и не забыл про них отец наш духовный. Ишь, какая вера в людях жила! Некоторые из них в этом храме не один десяток лет отдали!
И вот ведь какая оказия вышла: храм-то наш, можно сказать, сиротой остался, без пастыря. Да только, слава Богу, не пропал приход! Духовенство наше, совет церковный, да и хор, конечно, - все трудились, не покладая рук. А особливо казначей наш отличился. Человек он был знающий, умелый, да и должность свою справлял много лет образцово. На нём, можно сказать, всё хозяйство держалось, как на дубовом колу.
Но, как говорится, "свято место пусто не бывает". Через несколько месяцев назначили нам нового настоятеля - отца Владислава Мишина. И тут началось...
Ну, а как пришла пора ревизионной комиссии дела приходские новому батюшке передавать, тут уж про долги перед хором особо упомянули. Мол, батюшка, не обессудьте, тут у нас должок за певчими водится. Нехорошо как-то получается, надо бы заплатить. Духовенство ревизионной комиссии слёзно просило нового батюшку расплатиться с певчими, мол, "сумма не такая уж и большая". Отец Владислав, что ж, пообещал. А после, как с регентом хора беседовал, опять же складно молвил: "Мы, говорит, в Церкви, а значит, все долги, как водится, должны быть погашены. Тут и разговоров быть не может!" Ишь, как гладко стелил, да вот только...
А по своему образованию, отец Владислав, как выяснилось, архитектор-реставратор. Потому-то, видать, как увидел он наш великолепный храм, да иконостас старинный, чуть в обморок от восторга не упал! Глаза загорелись, руки зачесались - сразу видно, что человек до красоты охоч, как до мёда пчела!
А батюшка-то наш, новоназначенный настоятель, оказался из белого духовенства. А это значит, что явилась к нам вместе с ним и супруга его - матушка Ангелина Мишина, особа, скажу я вам, благочестивая до мозга костей! Каждую неделю, как штык, на исповедь да к Святым Тайнам. А по образованию-то она, оказывается, ещё и дирижёр-хоровик! На прежнем месте, сказывают, хором приходским командовала. Так что теперь держись, наш хор!
А как только отец Владислав с матушкой Ангелиной на пороге нашего храма показались, так и ахнули мы все! Словно солнце зашло, а луна взошла! Всё, что при батюшке Александре цвело и пахло, вдруг, как редька горькая, новому начальству поперек горла встало. Как будто и не было у нас вовсе благолепия и тишины, а одна сплошная ересь! Так и повело, так и понесло... Матушка, что твой пророк, вещала: "Все проблемы в храме из-за недостаточного благочестия прежнего настоятеля! Теперь всё будет иначе! Как того требует истинное благочестие!" Эх, да что ж это за благочестие такое, спрашивается?
Отец Владислав, конечно, сам человек весьма благочестивый: говорит тихохонько, будто мышей в погребе считает, да так складно, что заслушаешься! А как службу отслужит — за проповедь принимается. Каждое слово своё записывает тщательно, а потом в телеграмм-канале прихода выкладывает. Видно, чтобы и пастве показать, что трудится, и начальству на случай чего было чем похвастать. А уж во время его проповеди в храме — тишина такая, что муха не пролетит! Никакие дети не плачут, пакеты не шуршат — все, как мыши под веником. Ишь ты, порядок какой завёл!
Едва отец Владислав в настоятельское кресло уселся, как собрал совет церковный! И тут же принялся за дело: выкидывает из совета двух наших славных прихожанок, что отродясь зла никому не сделали, а только и знали, как храму служить. Выгнал, как старую тряпку из чулана, да и "спасибо" не сказал, будто так и надо! А вместо них кого поставил? Родственницу свою, что теперь бухгалтером у нас числится (куда ж ей ещё податься?), да ещё одну знакомку, что с ним из прежнего прихода притащилась. Своя рука — владыка, как говорится! Тут уж, братцы, ничего не попишешь — своя рубашка ближе к телу!
А служил у нас тогда алтарник — молодой парень, семинарию выучивший, женатый, да еще и с дитём на руках! Направили его к нам по указу самого архиерея, чтобы, значит, со временем в дьяконы произвести. Да только что-то не пришёлся ко двору отцу Владиславу с матушкой Ангелиной. Может, лицом не вышел, а может, ещё чем... Новый-то настоятель возьми да и скажи: "Пока я здесь командую, никаких тебе, парень, чинов не видать! Хочешь — уходи, не задержим". У самого отца Владислава с матушкой Ангелиной, надо сказать, своих детишек нет. Может, завидно им стало, что алтарник с женой да с младенцем на службу ходят. Прицепились к нему, что, дескать, дитё его отвлекает. Хотя парень-то как волчок вертелся, всё успевал! Вот так и спровадили мы ещё одного доброго молодца.
А после его ухода — прямо беда с алтарниками началась! Один придёт, два убегут. Дошло до греха: в октябре 2024 года, на воскресной всенощной ни одного алтарника, ни одного чтеца! Словно все как ветром сдуло! Служба из-за этого как комом в горле встала — ни Богу молиться, ни людям показаться!
Матушка Ангелина на новом приходе совсем освоилась — будто к себе в поместье вернулась! И давай порядки устанавливать: про всех своё мнение имеет, да и не стесняется его высказывать! И хористы у неё не такие, и прихожане не эдакие, да и священнослужители, видать, не по её мерке сшиты. Что тут скажешь — атмосфера христианской любви от этого только увяла, как цветок без полива! Скорее уж балаган напоминало: каждый кричит своё, каждый другого перебивает, и пойди пойми, кто прав, кто виноват!
При новом священноначалии внимание к платочкам стало, что называется, первейшим делом! Матушка Ангелина лично следила за этим, словно генерал на смотре. Молебнов и литий развелось столько, что иной раз казалось — ещё немного, и службу начнут по расписанию поездов объявлять! А по благословению своего супруга матушка возглавила хор. Ну как возглавила... Сказать по правде, мне всегда казалось, что ни петь, ни управлять хором у неё особо не выходит — как говорится, не всякая птица соловей. Но это её ничуть не смущало: взяла дело в свои руки и заодно кадровый вопрос хора под себя подмяла. С тех пор стала она именоваться "старшей по хору".
Следующим, как говорится, на вылет оказался наш многолетний казначей. Тут уж отец Владислав с матушкой Ангелиной постарались: причину для увольнения нашли, будто в сказке — из воздуха выдумали, да с таким усердием, что и сам казначей, поди, поверил! Уволили его без лишних церемоний, словно старый сундук из сеней вынесли. И вздохнули они, как будто камень с души свалился: избавились, наконец, от "тяжёлого наследия прошлого"! Словно не человека уволили, а мешок гнилой картошки за ворота выкинули — и место освободилось, и запаху меньше. Теперь-то, думалось им, всё пойдёт как по маслу: хоть платочки на вес взвешивай, хоть свечи поштучно пересчитывай — всё будет по-новому, да по-своему! Прямо не приход, а образцовый порядок — хоть в книжку записывай!
Ох, как жаль вспоминать о нашем хоре в прошедшем времени! Пели у нас музыканты, что из лучших коллективов страны, да так, что даже камень бы заплакал!
А управлял хором регент — человек достойный и уважаемый, каких нынче днём с огнём не сыщешь. Он был не просто мастером своего дела, а настоящим хранителем благолепия богослужений. Репертуар подбирал тонко, с чувством и разумением, чтобы каждая песнь не просто звучала, а душу трогала. За качеством пения глядел строго, но справедливо, словно отец за своими детьми.
И когда настали времена трудные, да денег хористам вовсе перестали платить, он хор наш от развала спас. Как корабельный кормчий в бурю — удержал всё на плаву!
Как минуло полгода с тех пор, как отец Владислав приход возглавил, вопрос о долгах перед хором так и остался висеть в воздухе, словно старое знамя на ветру. Певчие ждут, да спрашивать неловко — всё-таки настоятель обещал, а слово, как говорится, не воробей! Собрались они наконец с духом и вопрошают: когда же, батюшка, нам мзду свою увидать? А он им в ответ, словно гром среди ясного неба: "Я, говорит, завсегда плачу по своим долгам! А по вашим, так обращайтесь к тому, кто задолжал!"
Пришлось хористам проявить настойчивость — деликатно так, с намёками напомнить о данных обещаниях. И тогда отец Владислав, скрипя сердцем, посулил выплачивать долги небольшими частями, словно милостыню нищим. А те, кто уж не поёт в нашем храме, с его слов, пущай "подождут", пока у храма проблемы с деньгами — видно, не судьба им получить своё кровное.
И тут же, словно издеваясь, стал отец Владислав приглашать дорогостоящий мужской коллектив на службы в честь престольных праздников, когда сам архиерей служит! Матушка же Ангелина, как истинная дипломатка, заявила: "Для владыки, мол, нужен мужской хор, ибо он монах!" Может, конечно, она и права, кто знает... Только вот поди ж ты, при прежнем-то настоятеле, когда сам архиерей службу вёл, хор наш, хоть и не мужской, а смешанный, так справлялся — любо-дорого! Да ещё и певчих из других храмов для мощи подсоберут — и гремит служба, как гром небесный! И что характерно, никто носом не крутил, не жаловался, что, мол, голос не тот да платочки не так повязаны. Видно, дело не в голосе, а в усердии да старании — да в умении, конечно, угодить!
Был у нас в хоре один человек, что всю жизнь храму посвятил — женщина одна, да какая! В 90-е ещё в храм пришла, когда он только-только открылся после запустения. Была она когда-то регентом, да таким, что слава о ней по всей округе гремела. В общем, лет тридцать пять нашему приходу отдала, не меньше! Мы, прихожане, её все знаем, любим и почитаем, как родную бабушку. Да, годы, что ни говори, своё берут, но пение в храме нашу старицу бодрило, словно добрая рюмочка на морозе — кровь разгоняло, дух поднимало! Дело она это любила всей душой, там и востребованность чувствовала, и как птица небесная, вместе с хором песни возносила. Да только вот не приглянулась наша ветеранша матушке Ангелине — видимо, лицом не вышла или ещё чем-то провинилась. "Старая!" — решила она, и принялась на регента давить, чтобы от неё избавиться.
Регент-то, конечно, долго держался, как старый дуб на ветру, но против начальства не попрёшь! В конце концов, сам отец Владислав в дело вмешался и, как водится, "по благословению настоятеля" нашу гордость, символ хора, взяли да и отправили на покой — да только без пенсии! Словно не человека на заслуженный отдых проводили, а старую галошу выбросили за ненадобностью — и делу конец!
И взвалила матушка на себя все службы будние — да только вот непременною она не была. Бывало, соберётся хор, ждёт её, ждёт, а она и не приходит, и словом не обмолвится, где она, что с ней. Обстановка, конечно, накалялась — словно в бане перед самым паром. И вот однажды, после очередного исчезновения "главной по хору", нервы у одной нашей певицы не выдержали, и она просто взяла да и ушла со службы — как будто и не было её там! Так и начал разваливаться наш хор, который и безденежье пережил, и заразу заморскую одолел — а тут не выдержал напора матушкиного.
После всех этих злоключений отношения между регентом хора и матушкой, естественно, стали как в бурю — не на шутку ухудшились. Матушка Ангелина, не имея других забот, словно муха в варенье, много времени уделяла улучшению звучания хора: то репертуар подберёт, то в его функционирование вмешается. Могла, не стесняясь, посреди службы устроить экскурсию на клирос, как будто это музей какой-то, или просто взять да и поучить кого-нибудь, как петь надобно.
Вот так и шла служба: вместо молитвы — уроки пения! Словно вместо того, чтобы Богу служить, мы все на занятия по вокалу записались. А регент только и вздыхал, что у него не хор, а целая академия музыки!
Со временем стало ясно, что регент и хор, которые свято блюли многолетние наши традиции богослужебные, стали словно кость в горле у нового настоятеля. И, не спросив нас, прихожан, аки малых детей, он возьми да и распорядись — не петь более тех песнопений, что всегда исполнялись у нас на определенных службах. Будто они ему как заноза в пятке, как старая мозоль, что ничем не выведешь! Раздражало его, видите ли, звучание хора — не по его вкусу, видать, аль ещё чего. Потому и выговаривал он регенту без устали, словно тот в чём провинился перед самим Царём Небесным!
А мы меж собой шептались: "Может, это у него в детстве петух в ухо крикнул? Или просто завидует, что сам так петь не может?" Вот так и вышло: вместо того чтобы радоваться красоте пения, он всё искал в нём изъян. Но что нам, простым прихожанам, до его мнения? Ему ведь виднее! Видать, у батюшки слух особенный — слышит то, чего никто другой не слышит.
Прошло два года, как на грешной земле, и вот недавно приключилась с нашим регентом беда — ногу он сломал. Пришлось его заменить певчему, что уже не раз проводил службы, когда наш регент отсутствовал. Вот тут-то и началась настоящая кутерьма!
Матушка Ангелина, словно ворон на пшеничном поле, стала вмешиваться в ход службы, отстраняя помощника по хору от управления. Как будто это её личное дело было! Помощник наш, бедняга, терпел-терпел, да лопнуло у него терпение, как старая бочка с водой — и ушёл из нашего храма в поисках лучшей судьбы.
А следом за ним и сам регент, хоть и находился в больнице, тоже принял решение покинуть нас. Видимо, не хватило ему духа оставаться там, где его труд не ценят! Так и осталась наша церковь без певцов — словно без души: и хор рассыпался на глазах, а матушка продолжала твердить о своих "новых порядках", не ведая, что без музыки служба — что пир без ухи! И что характерно, рассыпался он в самый подходящий момент, когда долги по зарплате так и не были полностью уплачены — даже тем, кто оставался верен храму все эти два года. Ну да что ж теперь, раз ушли — с глаз долой, из сердца вон! Видать, так оно и проще — не платить, не вспоминать.
И что самое печальное, случилось всё это накануне Рождества Христова. Слушать же пение "главной по хору", как её кличут, стало совсем невмоготу — словно кошке на хвост наступила! Молиться под это, конечно, можно, но только святых выносить!
А нового настоятеля наши прихожане, видать, так и не возлюбили: стоит на исповеди один-одинёшенек, словно перст указующий, а к другим отцам — очередь, хоть караул кричи! Народ-то наш не дурак, душой чует — где правда, а где фальшь. Потому и стоит отец Владислав, словно налим на льду — скользко ему, да и не любят!
Теперь у меня вопросы, словно камни на душе лежат: была у нас своя приходская жизнь, годами налаженная. А теперь что? Всё вдребезги разлетелось, как старая телега с горы! И вот думается: почему на такой высокий пост назначают человека, не глядя ни на его личные качества, ни на способности к делу? Будто это не приход, а балаган какой!
И вот ещё вопрос, что терзает душу: почему мы, прихожане, не имеем права голоса в жизни нашего прихода? Будто мы тут не люди, а кошельки с ножками, что только и служат для сбора пожертвований! Всё наше право сводится лишь к тому, чтобы денежки вносить?
Аль смысл существования храма и прихода в том, чтобы обеспечить сытую и комфортную жизнь настоятелю с его супругой? Как будто они тут не пастыри духовные, а помещики на барщине? Ох, не к добру это, чует моё сердце!
Да будет ведомо всем читающим сие сказание: всё здесь изложенное есть плод воображения автора, коим двигали лишь желание потешить публику да показать нравы людские в свете комическом. Имена же и события, описанные здесь, суть вымышленные и не имеют никакого отношения к реальным лицам и происшествиям; все совпадения случайны. А если ж кто узрит в этих словах намёк на себя или своих знакомых, то да не гневается, ибо сказано: "В чужом глазу соринку видим, а в своём бревна не замечаем!" Так что не обессудьте, судари и сударыни, и да не примите всё это близко к сердцу, ибо известно: "Смех — лучшее лекарство!"
