Что ещё... Ещё каждую ночь гладиаторские бои. При включённом свете все встают в большой круг. Стравливают двоих. Эти двое бьются до тех пор, пока один не упадёт. Бьются солдатскими ремнями, которые тогда многие носили. Как только один валится на пол, его добивают ногами. Я не участвую. При случае я всегда показываю, что могу за себя постоять. Я всегда в стороне, белая ворона. Но я всё это вижу. Изо дня в день.
В интернате я проучился до конца восьмого класса. Это был самый тяжёлый год моего детства. Я тогда твёрдо усвоил, что жизнь не такая красочная, как многим может казаться. Особенно тяжела жизнь подростка. Запредельно тяжела. И справиться с этим я должен был сам, один. Знал, что мне никто не поможет. Даже мысли не было о том, чтобы попросить отца меня забрать. Ещё я тогда понял, что самое плохое, самое гадкое происходит, когда никто не видит. Оно скрыто от глаз, скрыто от ушей. Многие люди пребывают в своём устроенном мире и не видят эту чёрную сторону. То, что у ребёнка в душе, в голове, в сердце, родители, да и вообще взрослые, зачастую не знают, потому что не разговаривают. Мне именно поэтому важно свою историю донести. Пусть даже обрывочно. Многие родители не знают своих детей. О чём он думает? О чём мечтает? О чём хочет сказать? В чём боится признаться? Я часто вижу детей, взгляд которых кричит о чём-то. Их не слышат, не понимают, на них не смотрят даже».