Покакать.
Он сказал мне — я помню,
Когда мне было шесть или семь,
Мать бесконечно таскала меня к врачу
И причитала: «Опять он не какал!»
Она вопрошала меня:
«Ну как, ты покакал?»
Похоже, то был любимый ее вопрос.
И, конечно, не стоило лгать — у меня
С каканьем были большие проблемы.
Внутри у меня все связалось узлами —
И родители были тому причиной.
Я смотрел на эти гигантские существа —
Мать и отца — и видел их страшную глупость.
А иногда мне казалось: их глупость — просто притворство,
Ведь глупым настолько попросту
Быть невозможно.
Но — нет, никакого притворства!
Из-за этого у меня кишки перекручивались,
Точно соленые крендельки.
Понимаете, мне ПРИХОДИЛОСЬ жить с ними.
Они объясняли, что мне делать, когда и как.
Они давали мне крышу над головой,
Кормили и одевали.
И — хуже всего — мне просто
Некуда больше было податься. Выбора никакого:
Приходилось быть с ними.
Понимаете, в этом возрасте я еще мало что знал,
Но чувствовал четко: они — просто глыбы плоти,
И все.
Хуже всего были обеды: сплошные слюни,
Чавканье и идиотские разговоры.
Я старался смотреть только себе в тарелку. Пытался
Глотать обед, только он
В желудке словно бы превращался в замазку.
Я не переваривал ни родителей, ни жратву.
Наверно, так, потому что покакать —
Для меня было сущей пыткой.
«Покакал ты или нет?»
И вот я опять — у врача в кабинете.
Он был малость умнее родителей,
Но — не намного.
«Ну-ну, молодой человек, так значит, вы снова не какали?»
Он был толст, изо рта его дурно пахло. И потом воняло.
Золотая толстая цепь от карманных часов
Болталась на брюхе.
Я думал — уж этот-то какает вволю.
Я смотрел на мать.
Задница у нее была мощная.
Воображал ее, сидящую на унитазе,
Какающую, с вытаращенными глазами.
Она была такой безмятежной —
Голубка, и только!
Оба они какают, сердцем чувствовал я.
Вот гнусные люди!
«Итак, молодой человек, вы никак не можете какать,
Да?»
Он часто над этим подшучивал:
Он, дескать, может, она тоже, весь мир — может...
А я — не мог.
«Ну вот что. Пропишем-ка мы вам
эти пилюльки.
Но уж если они не подействуют тоже —
Знаете, что с вами будет?»
Я промолчал.
«Нет, молодой человек, отвечайте».
Ладно, решил я, отвечу.
Очень хотелось скорее оттуда убраться.
«Заворот кишок».
«Заворот кишок», — повторил он с улыбкой.
Потом повернулся к матери:
«А вы-то как, дорогуша?»
«Со мной все отлично, доктор»
Конечно, отлично...
Какала сколько хотела!
И мы выходили из кабинета...
«Славный он человек, наш доктор, верно?»
Не отвечаю.
«Правда ведь, славный?»
«Да».
Но мысленно я произнес другое:
Да, он-то способен какать.
По нему это было видно.
Короче, какал весь мир, — только я
Изнутри был скручен в соленые крендельки!
А после мы шли по улице.
Я глядел на людей, проходивших мимо,
И у каждого из прохожих была задница.
«Я только их задницы и замечал, —
Сказал он, —
Это было ужасно».
«Должно быть, ваше детство
Напоминало мое», — говорю.
«Мне почему-то от этого совершенно не легче», —
Сказал он.
«Мы оба должны это преодолеть», —
Говорю.
«Я пытаюсь», — он отвечал...
