Мы тут кота помыли. Ибо вонючий и линючий. Так что прописан Пете был душ, а после тщательное вычесывание.
Вот так он сидит и смотрит уже третий час. У меня вся учёба из головы вылетела.
Кажется, будут мстить...

– Конечно, об умершем либо хорошо, либо никак, поэтому я скажу так – Виталик всегда был никаким.

Это Юрка Селин. И говорит он сейчас про меня. Мне хочется поднять голову, выглянуть поверх полированного края гроба и посмотреть на выражение его лица. Наверняка он улыбается своей мерзотной улыбкой, которую я за столько лет не смог забыть. Но, по правилам, которые я же сам и придумал, посмотреть не могу.

– Он постоянно ходил немытый и вонял потом. Я сидела за две парты от него, а всё равно чувствовала этот смрад. Я его в лицо совершенно не помнила, лишь эту вонь. Так он и был для меня – вонь с задних парт.

Ленка Кротова. Сучка. Сколько мозолей я натёр, представляя её обнажённой. Двадцать лет прошло с выпускного, а она не смогла и пары добрых слов найти.

Идея провести свой день рождения в стиле похорон пришла мне в голову давно. Сколько раз я представлял себе, что умру, а эти сволочи, однокласснички, будут жалеть, что унижали меня, будут рассказывать, как не ценили время, проведённое со мной. И вот теперь, когда я всё это организовал, потратил столько лет и усилий, эти гады поливают меня всё той же грязью.

– Я помню, как он пытался затесаться в нашу компанию. Ха-ха-ха! Вы помните, да? Этот задрот думал, что кому-то интересен. Да у него даже контрошки списывать брезговали.

Коля Жарков. Необъявленный лидер класса. Как был холёным красавчиком, так им и остался. Мы могли бы быть друзьями, потому что он казался умным парнем, но нет... наличие работоспособного интеллекта не имеет прямой корреляции с желанием издеваться над невинным человеком.

Один за одним они продолжают говорить про меня гадости. Вася Туков, Наташка Нечитайло, Маринка Правдина. Ни одного доброго слова.

Представляю, как они сидят на раскладных стульчиках, хихикают надо мной, лыбятся. Ну ничего, пусть лыбятся. С момента, когда всем приехавшим гостям подали мой фирменный салат с пастернаком – или нет, давайте так, с «пастернаком», – прошло почти десять часов, а это значит, что в ближайший час они будут улыбаться так широко, что губы пойдут по швам. А ещё через несколько часов ни одного из этих говнюков не будет в живых.

– Мне он всегда казался какой-то донной рыбой, – это Таня Курицына, тихая отличница, которая по всем параметрам была бы в самом низу ученической иерархии… если б не было меня. – Плавает себе по дну, и иногда пытается наверх подняться… – голос Тани спотыкается, раздаётся гулкое сглатывание, словно её растрогали собственные слова. – … но природа его создала таким, что он может существовать только там, внизу.

Боже, как же хочется открыть глаза, посмотреть, что происходит! Но я держусь.
Гулкий стук – и всеобщее волнение.

– Человеку плохо! Нужно вызвать врача!

Помощи они, естественно, не дождутся. Сотовая связь благодаря глушилкам отсутствует, территория обнесена неприступным забором. Мы полностью изолированы от мира в моём поместье. Зря я что ли столько лет готовился к этому моменту!

– Посмотрите на её лицо!

Боже, боже, боженька! Там начинается самое интересное! Отравление корнем омежника водяного, который легко можно спутать по вкусу с пастернаком, имеет очень интересный симптом (помимо банальной тошноты, диареи, галлюцинаций и конвульсий). Тризм. «Сардоническая улыбка». Энантоксин вызывает спазм нижней челюсти, отчего на лице непроизвольно появляется гримаса, похожая на улыбку во все тридцать два зуба. Гримаса не исчезает и после смерти.

Больше никто не произносит над моим гробом издевательских речей. Раздаются звуки опорожняющихся желудков и кишечников, стоны и крики. Постепенно звук множится и нарастает.

Не выдержав, я открываю глаза и выглядываю наружу. Картина просто бесподобна. Мои проклятые однокласснички чувствуют себя не лучшим образом: кто-то растерянно крутит головой по сторонам; кто-то бродит по помещению, покачиваясь, хотя выпивку ещё не подавали; кто-то блюёт в углу; кто-то уже просто лежит. И все улыбаются. Кровоточат губы, блестят намертво сомкнутые зубы, мечутся обезумевшие глаза – мои одноклассники счастливы умереть от моих рук.

– Эй, Курицына! – кричу я из гроба. – Кто теперь донная рыба, а? Я-то со дна поднялся, а ты?

Тихая отличница Курицына не отвечает – она мертва. Лежит, улыбаясь потолку.
Коля Жарков поворачивается ко мне – на лице... да, да, сардоническая улыбка. Он двигается к гробу. За ним, как за необъявленным лидером класса, двигаются трое парней, растерянные и улыбчивые.

– Ну что, Коля, любишь посмеяться надо мной, а? Не интересен тебе задрот? А салатик тебе как, а?

Внезапно челюсть Коли размыкается.

– Салатик? А я и не ел салатик.

Этот сучонок всё же оказался умнее. Не зря он был необъявленным лидером класса.

Удар в лицо опрокидывает меня на бархат обивки. Я хочу что-то сказать, но крышка гроба отсекает свет. Щёлкают замки. Я кричу. Кричу до тех пор, пока не начинаю ощущать движение. Гроб поднимается, и мы куда-то двигаемся.

– Виталик, – раздаётся далёкий голос Коли через две минуты, – не забывай, ты – донная рыба.

Ещё через минуту слышится: «Давай, пацаны, раз, два, бросай», – и я ухаю вниз, на дно выкопанной для шоу ямы.

Лёжа на дне рождения и слушая глухие шлепки земли по гробу, я мечтаю только об одном – о салате с пастернаком, или нет, давайте так – с «пастернаком».

Автор: Иван Миронов
Оригинальная публикация ВК