Я вежливо поблагодарил, и на всякий случай перешёл в другой конец вагона. А то мало ли, с испуга к мусорам на станции обратится, а у меня и времени нет, и ствол на кармане.
Я развалился на сиденье, внезапная усталость от нервяка навалилась на меня тяжёлым удушливым одеялом.
Ехать двадцать минут, есть время привести мысли в порядок и как следует всё обдумать. Я ощутил, как во мне сейчас борются два, по сути своей противоположных, но одинаково сильных чувств. Как два желания рвут мой дух на части, словно взбесившиеся кони.
Первое – это страх. Страха такой силы я не испытывал ни тогда, когда лежал за печкой и слушал напевные сказки матери о леших, русалках, Кощее бессмертном и прочей нечисти. Ни тогда, когда я впервые, со старенькой дедовской берданкой, пошёл с отцом в лес; ни тогда, когда подростком, один, через полстраны добирался из лесного хутора в незнакомый мегаполис; и даже все мои полукриминальные приключения не вызывали у меня такого ужаса, какой я испытывал сейчас, влипнув не просто в крутое дело, а в такое, что может стоить мне жизни.
Второе – азарт и возбуждение. Небывалое ощущение жизни оттеняло ужас, бьющийся в теле.
Никогда я ещё не чувствовал себя таким живым – материальным и одушевлённым. Ни тогда, когда я стоял над тушей собственноручно подстреленного матёрого секача. Ни тогда, когда слушал исповеди тех, кто подвозил меня, когда я рванул из отчего дома, аки птица, на волю. Ни первый мой любовный опыт, как платонический, так и плотский, и рядом не лежал по жизненному заряду, гуляющему сейчас по телу.
Желание, чтобы всё поскорей закончилось, и я оказался в тёплой постели рядом с податливой и готовой на всё Ташей, боролось с жаждой испить чашу знаний нового приключения до дна. Испить, и прикоснутся к чему-то неведомому, лежащему за гранью моего бытового понимания, такому удивительному и никак не укладывающемуся в рамки обыденного.
Это же надо – память, она им должна. Я криво ухмыльнулся. Память, а что он имел в виду под этим? Воспоминания? О событиях? Людях? Знаниях? Чувствах? Или... Но тут мои мысли оборвал динамик, прохрипевший название нужной мне станции.
Я опережал Нику минут на десять, самое большее на пятнадцать. Минус две минуты, что я затратил на дорогу от метро до автобусной остановки. Итого – время было.
Минуты сменяли друг друга, а Ники всё не было. Мимо меня на круг ушёл уже третий канареечного цвета Пазик с неоновым 138 номером на лобовом стекле.
Я вспотел от напряжения, хоть до этого начал замерзать, температура опускалась всё ниже.
Сколько у них там вечерний интервал? Минут семь-восемь? Ника должна была уже подъехать. Или сошла по дороге? Или раньше приехала? Нет, не могла, запас времени у меня был. Или это я прозевал девушку? Нет, не мог, на конечной выходило не так много людей, чтобы можно было затеряться в толпе.
Поначалу я кидался к каждой подходящему маршрутному такси, но люди на остановке стали нехорошо на меня поглядывать, и я прекратил суету – встал чуть сбоку от остановки и принялся, наблюдал за приезжающими.
Четвёртая маршрутка ушла от остановки, так и не привезя нужного мне человека. Я нервно принялся грызть ноготь на большом пальце, вот это совсем нехорошо, – в бессильной злобе я до хруста сжал зубы. Но вслед за отошедшей маршруткой почти сразу к остановке подошла следующая, и я расслабленно выдохнул. Ника была в нём. За светящимися окнами салона я разглядел силуэт с растрёпанными волосами и поникшими плечами. Подавив желание броситься к автобусу, я отошёл вглубь тени, падающей от навеса остановки.
Нога за ногу, еле передвигая ногами, девушка выбралась из салона и, пошатываясь, пошла прочь от автобуса. Я обождал немного и пошёл следом, решив не подходить к ней сразу. Мало ли чего она учудит, Ника была явно не в себе, а народу кругом много. И он, народ, в смысле, может, неправильно меня понять, чего это здоровенный лоб пристаёт к девушке, и патрульных вызвать, а это, ни мне, ни Нике не надо.
Пройдя вдоль матово-светящихся витрин, Ника, свернула в слабо освещённый переулок. Я неслышной тенью следовал за ней. И только дав девушке углубиться во тьму дворов, я догнал её и пристроился рядом. Она брела, низко опустив голову, вьющиеся волосы закрывают бледное лицо, руки безвольно висят вдоль тела. Я шёл рядом, но девушка никак не реагировала на моё присутствие. На ходу я заглянул ей в лицо. Глаза пустые, лицо вялое, словно стёкшее вниз с костей.
Дела! Да она, похоже, совсем в ауте. Как на ногах только держится?
Я осторожно прикоснулся к её плечу, позвал негромко:
Она остановилась и посмотрела на меня. Через пару секунд в глазах, вялых, словно у снулой рыбы, появилось осмысленное выражение, а на губах возникла и исчезла тень улыбки.
— П-п-п-ривет, — голос запинающийся и безжизненный.
— Привет, — я покивал, — ты как?
Блин, какой глупый вопрос. Будто не видно, что она совсем никак.
— Что-то совсем плохо. Мысли путаются, ничего не понимаю. Кто я, куда иду? А тебя увидела и вспомнила: мне домой надо.
Она снова попыталась улыбнуться:
— Ника, тебе привет от Кая с Саньком. Ты таких персонажей помнишь?
Она стояла, покачиваясь и переминаясь с ноги на ногу, глаза снова становились пустыми, как у дауна.
— От кого? — Она наморщила лоб. — Как ты сказал?
В глаза её начала возвращаться жизнь.
— Да. Мне надо закончить дело.
Я стоял, сжимая в руке мобильный телефон, готовый в любой момент набрать номер Кая. И сам не понимал – почему медлю.
— Сколько времени? — Глаза Ники стали совсем живыми и осмысленными.
Я бросил взгляд на дисплей телефона:
Ника закрыла глаза, а потом произнесла непонятное:
— Времени до полуночи, должно быть. Почему так быстро? Почему подсадка такая агрессивная?
— Ника, меня послали за тобой. Кай и... — я не знал, как зовут их главного, и повторил за Каем, — пахан, я не знаю...
Она открыла глаза и зашептала лихорадочно, крепко уцепив меня за отворот куртки и почти прижавшись ко мне лицом:
— Ты поможешь мне, Фил, поможешь?
— Именно за этим я здесь.
Я взял её ладонь в свою. Какая же она маленькая и холодная.
— Я отвезу тебя, и ты отдашь...
— Нет, нет, слишком поздно, мы не успеем.
Ника вцепилась в меня второй рукой и склонилась ко мне так близко, что я почувствовал горько-ментоловый вкус её дыхания.
— Они не успеют, и я... я умру, даже хуже, понимаешь? Я видела это. То, что происходит с ходоками, растворившими в себе подсадку. Это много хуже смерти.
— Хорошо, хорошо, — я обнял девушку за плечи, — я помогу тебе, говори, что надо делать.
— Пойдём ко мне, там я всё сделаю. Тут недалеко.
Идти и вправду оказалось недалеко. Буквально несколько домов, и мы у подъезда старого, выкрашенного в грязно-серый цвет, дома.
Ника зашарила по карманам джинс. Связка из трёх ключей. Большого, жёлтого цвета, как от старых врезных замков. Совсем маленького, видимо, от почтового ящика, и таблетка электронного – от домофона. Дрожащие пальцы не удержали ключи, и они стремительно пролетели в грязь под ногами.
Ника успела слабо ойкнуть, а я поймать связку у самой земли.
Пиликнул электронный замок, и мы в полутьме подъезда. Тут силы окончательно покинули Нику, и она начала оседать, съезжая спиной по грязной стене. Я подхватил её на руки.
— Третий этаж, дверь направо. Пожалуйста, поторопись.
Я пулей взлетел к нужной квартире. Дверь старая, деревянная и обшарпанная, с оплавленным пластиком полукружья глазка. Ключ вошёл в замочную скважину, один поворот, второй – и мы в квартире.
Я пронёс Нику через короткий отрезок коридора в комнату.
— Выключатель слева, — голос еле слышен.
Я опустил девушку прямо на пол. Скинул куртку и, нашарив рычажок выключателя, опустил его вниз. Комнату залил тусклый и противный жёлтый свет. Я глянул вверх: с солидного, высотой ни как не меньше трёх метров потолка, свисала лампочки Ильича. Вот уж не думал, что кто-то ещё пользуется лампами накаливания. Видать, Ника бывает здесь редко.
Я наклонился над девушкой. Выглядела она ещё более скверно, чем на остановке. Кожа бледно-матовая, словно похоронный саван, лицо всё в мелких капельках пота, дыхание частое и прерывистое.
Я потряс девушку за плечо. Веки дрогнули и приоткрылись. Взгляд блуждающий.
— Ника, соберись, — я приподнял ей голову и ладонью отёр лицо. Пот был ледяным.
— Да, — глаза её, наконец, открылись. — Там в комоде...
Я оглянулся: за моей спиной высилась старинная горка.
— В левом... верхнем... ящике
Я осторожно положил голову Ники на грязные доски пола и бросился к горке. Рванул на себя ящик, гадая, что в нём мне нужно. Искать долго не пришлось. В ящике лежал всего лишь один предмет. Завёрнутая в бархатную тряпку тяжёлая многогранна призма зелёного стекла.
— Ника, слышишь? Соберись. — Я вновь приподнял её голову, а затем, сев на пол, устроил девушку у себя на груди в полусидячем положении. — Давай, твою мать, — заорал я, гладя её по щекам и видя, что она никак не реагирует. — Что делать? Девочка, да очнись ты.
Я так сильно встряхнул Нику за плечи, что её голова замоталось на шее, словно на ниточке. Я испугался, что что-нибудь сломал ей, но она открыла глаза – медленно и мучительно.
— Держи. — Я вложил в безвольно-вялые и холодные пальцы призму. — Что делать?
Ника сглотнула, провела сухим языком по растрескавшимся губам и прошептала:
— Не так, под лампу пересядь.
Я послушно, с ней на руках пересел под лампочку.
Девушка смотрела на меня, сквозь зелень стекла, поворачивая призму то одной гранью, то другой. Я видел, как глаз Ники то увеличивался, то уменьшался, а потом ребро призмы отразило тусклый свет лампы ослепительным зелёным лучом.
Луч вошёл мне в глаз, и сознание затопила боль, острая, словно грань стеклянного осколка. Боль появилась и исчезла, оставив в глубине головы ощущение тяжёлого металлического шара. Казалось, он юлой раскручивается в мозгу. Ника обмякла в моих руках. Призма выскользнула из рук и откатилась к стене. Я не удержал ставшей вдруг тяжёлой голову и уткнулся лбом в макушку девушки. Шар в голове продолжал раскручиваться.
Дверь, вышибленная сильным ударом, распахнулась.
В комнату кто-то шумно ввалился. Меня швырнули на пол и выдернули Нику из моих рук. Я поднял словно налитую свинцом голову. Двое в кожаных куртках, несли потерявшую сознание девушку прочь из комнаты. Надо мной склонился кто-то высокий, с белыми, забранными в конский хвост волосами, облачённый в кожаный двубортный плащ и кожаные брюки со шнуровкой по бокам. Я начал подниматься, рыча, что-то невнятно-угрожающее. А потом этот кто-то поднял ногу и с силой опустил её на мою голову. Шар в моей голове взорвался гранатой, и меня накрыла тьма.
Свет возвращался рывками, неся боль, но не ту режущую, что пронзила мою голову зелёным лучом из призмы, а привычную, какая бывает после неудачной драки. Надо мной на шнуре раскачивалась лампочка. Я лежал на спине, неловко подогнув под себя ноги. Болела голова, лицо, особенно нос. Я пощупал его. Беззвучно выругался. Этот беловолосый в коже, таки своротил мою гордость.
Я зажал нос обеими ладонями.
Резкий поворот. В голову опять вошла боль. Вошла и... вышла. Нос встал на место. Я сглотнул. Сел. Голова закружилась. Но ощущение тяжёлого шара, засунутого мне в голову, прошло.
Я нашарил в кармане мобильник — 21:10. Без сознания я пробыл недолго, пару минут всего. Открыл контакты. Слово из трёх букв, но не то, что я употребляю в пылу ярости.
Мне ответили почти сразу.
— Ты не охренел, уголок, — захрипел я в трубку, — зачем так подставлять.
— Ты о чём, парень? — Такое удивление в голосе не подделаешь.
— Кто, бл..ть, кто? — Кай ревел как раненый медведь.
— Хрен с белыми волосами, весь в коже.
— А-а-а, — голос был полон отчаянья, — ей звездец, мы не успеем.
— Не пыли, — я кое-как сел и кратко рассказал, что произошло, после того как мы расстались.
— Значит, подсадка у тебя. — Задумчиво отозвался Кай.
— Я не знаю, что такое подсадка, — боль в голове отступила, сосредоточившись в области носа, ладно, это я как-нибудь переживу, не впервой, — но, по-видимому, да.
— Это решает дело ровно наполовину. Мы получили отсрочку. Но Ника всё равно необходима, чтобы достать из тебя подсадку. Это долго объяснять. Говори адрес, мы сейчас подъедем.
— Это Стиг – петушара позорный, и как узнал. Мы обычно по разным направлениям работаем.
— Ты знаешь, куда они могли её отвезти?
— Ну, есть у них там поблизости шхера одна.
Я подполз к куртке и проверил карман. Пистолет был на месте, в левом боковом кармане.
— Не дури, парень, это...
— Адрес, быстро, — оборвал я его, — а вы ждите звонка.
Кай тяжело вздохнул и назвал адрес.
— Сколько у меня времени? — я был уже на лестнице.
— Обычно у ходока есть трое суток, но после второй подсадки меньше, да и ты не подготовлен...
— Сколько? — я почти рычал.
— Сутки. Двое? Около того.
— Времени вагон. Сколько бойцов у Стига.
— Вместе с ним шестеро, но сейчас четверо.
Адрес, который мне назвал Кай, я знал. Старый, дореволюционной постройки особняк. Четыре помещения. Два на втором этаже, два на первом. Насколько я знал, на первом этаже находился магазин, на втором – репетиционная точка и всегда закрытая дверь. Вот там, наверно, и находилась база Стига.
Я вывалился на улицу. В это время в кармане трелью взбесившегося соловья разразился мобильник.
Я посмотрел на дисплей и мысленно застонал: Таша, как же я забыл о ней. Поколебался, но всё же ответил.
— Ты где? — Голос со слезами и нотами истерики.
— Извини, милая, — врать не хотелось, но и говорить правду тоже, — у меня дела образовались, буквально на пару часов, прости, что сразу не позвонил.
— Ты с ней, да? Я так и знала.
Голос уже не на грани слёз, нет, я словно наяву видел, как глаза Таши пролились влагой, и по макияжу проложили дорожки капли слёз.
— Нет, Таша, — спрашивать, кого она имеет в виду глупо, и так понятно – Нику, — не с ней.
— Но это с ней связано, да?
— Отчасти Таша, отчасти. Прости, не могу сейчас говорить, правда, милая. Я разгребусь и всё-всё тебе расскажу. Целую, пока.
Расскажу, подкорректирую историю и обязательно расскажу. Таша, прости, но не сейчас. Ты там, в тепле, а она чёрт знает, где и с кем.
Я отключил телефон и побежал.
До нужного мне дома было пару кварталов, так что до места я добрался быстро.
Старый двухэтажный дом. Ветхий, грязный и обшарпанный, прямо-таки всем своим видом кричащий: отремонтируйте меня. На первом этаже закрытый уже музыкальный магазин. На втором – две двери, с ведущими к ним наружными лестницами. Та, что справа – деревянная, с прибитой гитарной декой, репетиционная точка местных рокеров. Левая – металлическая, крашенная коричневой краской.
Я вдохнул, с силой выдохнул и перешёл улицу. Вблизи стали слышны ритмичный перестук барабанной установки, запилы электрогитары и скрипичное подвывание. Репетиция в самом разгаре. Хорошо. Значит, шума, устроенного мною, никто не услышит.
— Кай, имена тех, кого сейчас нет, знаешь?
Вот она, обшарпанная дверь. Я подёргал за ручку – заперто. Тогда заколотил в филёнку что есть сил.
— Кто? — глухо донеслось из-за двери.
— Стиг, это Леший, — зачастил я, — открывай, я такое расскажу, не поверишь. Да, давай быстрей, — я начал пинать дверь.
— Да, чтоб тебя, чего ломишься, сейчас открою.
Повезло, человек за дверью явно не отличался умом, а то задал бы пару вопросов, чтобы прояснить личность пришедшего, или с дисциплиной в команде Стига было не очень, и дверь они открывали кому не попадя.
Замок лязгнул, и дверь начала открываться. Я покрепче ухватился за ручку и со всей силы, на случай цепочки, рванул дверь на себя. Цепочка была, но стоявшему за дверью это не помогло. Со звоном она лопнула и просыпалась сломанными звеньями мне под ноги. Я ухватил стоявшего на пороге за грудки, заметив удивлённые глаза, и резко дёрнул, впечатывая лоб в его переносицу.
Лицо стрельнуло болью, но это было малой платой за радость видеть под ногами потерявшего сознание противника. Я захлопнул за собой дверь и достал пистолет. Небольшой коридор и три двери – прямо, направо и налево. Выбор прямо как перед былинным богатырём. Но долго выбирать мне не пришлось. Справа раздалось:
Я распахнул правую дверь. Картина маслом. В центре на стуле, Ника, вытирает кровь с уголка губ, в окружении троих ребят. Точнее, двоих парней и девицы. Все как на подбор в коже. На парнях кожаные штаны и жилетки прямо на голое тело, руки в татуировках, в ушах пиратские серьги, видать, боевиков пересмотрели. Девица в чулках, сеточках, кожаной мини-юбке и такой же жилетке. Симпатичная стервочка – пухленькая, грудь так и рвётся на волю из кожаного плена, волосы выбелены, как у главаря, на лице агрессивный макияж, в ушах серёжек больше, чем у моей Таши. Не, ну точно фильмов пересмотрели. У дальней стены, закинув ноги на стол и откинувшись на стуле, сидел беловолосый, тот, что меня вырубил, надо думать, Стиг.
При моём появлении троица, окружавшая Нику, обернулась, а беловолосый, скинув ноги на пол, начал вставать.
Я улыбнулся и, ткнув в его сторону стволом, скомандовал:
— Сидеть. А вы, — я кивнул кожаным, — руки в гору и к стене.
Видя, что они не пошевелились, я рявкнул:
Кожаные хоть и отступили на шаг, но испуганными не выглядели.
— Ты чё, оху... — Стиг не послушал меня и встал.
Я не стал танцевать вокруг да около, и плести словесное кружево, а просто навёл пистолет на лампу, стоящую на столе, и два раза плавно нажал на спуск.
Первый выстрел был холостой. Пороховые газы просто вытолкнули перемычку, мешающую стрелять из ствола. Второй вдребезги расколошматил стекло абажура. Стеклянное крошево веером разлетелось по комнате, один осколок чиркнул беловолосого по лбу, оставив длинную, моментально набухшую кровью, царапину.
— Ника, ты как? — Я не сводил взгляд с плюхнувшего на стул Стига. Держа боковым зрением кожаных. Они, наконец, соизволили отойти к стене.
Главарь сверлил меня взглядом. Злобным, но не испуганным. Он явно бывал в подобных переделках.
— Более-менее, — отозвалась девушка.
Дождавшись, когда она оказалась за моей спиной, я обернулся к троице, замершей без движения:
Они переглянулись, но не пошевелились.
Парни посмотрели на главаря. И только после его кивка, повиновались. Два ремня упали на пол.
— Фил, не надо, — раздался из-за спины голос Ники.
— Вяжи руки. — Я кивнул девице в мини-юбке.
Та с вызовом посмотрела на меня.
— Как хочешь, — я пожал плечами и прицелился правому парню в ногу.
Девица фыркнула и, подняв ремни, принялась вязать парням руки.
Парни не отреагировали. Крутые какие.
Два удара под дых, два коротких стона. Вот теперь порядок – оба на полу.
— Рядом, — я кивнул девице.
Она бросила взгляд на мой кулак и улеглась на пол, смешно оттопырив пышный зад. Смотрелось ничего так – эротично.
— Хороший удар. — Спокойно прокомментировал главарь. — Тибеди ещё никто не вырубал с одного удара.
Я обернулся, он сидел, как и до моего появления – закинув ноги на стол и скрестив на груди руки, со спокойно-отрешённым лицом.
— А тебя? — спокойно поинтересовался я.
— Что меня? — вопрос был совсем ненужным, он и так понял, что я имею ввиду. Но люди устроены так, что даже самые отважные в момент опасности становятся излишне болтливыми, словно стараются оттянуть момент перехода словесной конфронтации в физическую.
— Попробовать хочешь? — он поднялся со стула.
— Почему попробовать? За мной должок. — Я двинулся в его сторону.
Стиг весь напрягся, он, наверное, был хорошим бойцом: тело сухое и жилистое, а костяшки на кулаках огрубелые. Боксом занимался или каким-нибудь восточным единоборством. Я в них разбираюсь примерно как забулдыга в сортах Баварского пива, но...
Но за мной были кондиции, благодарить за которые мне следует родителей, помноженные на годы, нехилых таких занятий гиревым спортом и пятиборьем, и бесконечное число уличных драк, которые в юности я затевал по поводу и без. Так что шансов у него не было.
Между нами было шага четыре, не больше. Я шёл с опущенными руками. В левой пистолет, правая пустая. Взгляд глаза в глаза, он весь подобрался в ожидании нападения. Периферийным зрением я увидел, как пальцы его правой руки сжались в готовый ударить кулак.
И ударил первым. С опущенных рук. Я мог бы ударить боковой, но была, и довольно большая вероятность того, что я проломлю ему височную кость, а убивать мне не хотелось. Он же меня не добил. Прямой удар, снизу вверх – прямо в нос. Он дёрнулся, пытаясь сбить мою руку, но не успел. Раздался хруст сломанного носа. Голова откинулась назад, глаза закатились, и Стиг тяжело упал между столом и стеной.
— Сука-а-а-а! — Протяжно завизжала девица и бросилась на меня, отводя руку для удара.
Я пригнулся, пропуская плюху над головой. Моя рука на автомате, рефлексы, так их растак, вошла ей в живот, прямо в солнечное сплетение. Я лишь успел чуть придержать удар, так чтобы не вынести ей позвоночник из спины. Крик захлебнулся, и девица, глотая воздух широко раскрытым ртом, скрючилась на полу.
— Уходим, — Ника послушно вышла.
Я огляделся: побоище знатное, почти как мамаево.
— Адью, — я отсалютовал лежащим на полу пистолетом и покинул помещение.
