В момент объявления войны Этолийским союзом царь Македонии Филипп V находился в своей столице Пелле. Но он не бросился на юг, в Грецию, навстречу вновь открывшемуся противнику, но решил пока заняться теми кто был поближе.
Трудно сказать каковы были причины этого, но если судить по событиям, произошедшим между первой и второй войнами с Римом, интересы Филиппа были скорее всего на востоке, а в Греции ему был нужен только надежный тыл.
Остатки Пеллы.
Для начала Филипп решил прогуляться по Иллирии. Решил и прогулялся, славно разорив и пограбив тамошние земли. Граждане Аполлонии было собрали ополчение, чтобы встретить македонца в поле, но быстро, и на своё счастье, одумались и остались в пределах городских стен. Разграбив Иллирию, он заглянул к дарданам, которые якобы готовили нападение на Македонию, и Филиппа не ждали. Он взял город Синтию и этим удовлетворился.
От дарланов он спустился в Фессалию. По всей видимости было желание натравить их на этолийцев. Но так как у нас нет сведений о каких либо соглашения на этот счет, эта миссия скорее всего провалилась. Оставив в Фессалии своего сына Персея с 4000 тысячами воинов для охраны ущелья, с остальными войсками Филипп двинулся обратно на север, во Фракию, в область Медов. Здесь он по обыкновению разорил окрестности и осадил главный город этого народа -Иамфорину.
Этолийцы, узнав, что Филипп ушел на север, собрали свою амию для нападения на Акарнанию, которая не так давно отложилась от них. Акарнанцы получив известия о намерениях этолийцев, приготовились к обороне. Всех женщин, стариков и детей отправили в Эпир, мужчины от 15 до 60 лет вооружились и вышли к границе встречать врага. Все они поклялись умереть или вернуться с победой, дрогнувший станет изгоем. Тит Ливий приводит послание, которое акарнанцы отправили в Эпир:
всех акарнанцев, павших на поле боя, похоронить в общей могиле и на могильном холме поставить надпись: «Здесь лежат акарнанцы, принявшие смерть, сражаясь за родину против этолийцев, злодеев и насильников».
К Филиппу отправились гонцы с сообщением о тяжком положении его союзников. Этолийцы не спешили с нападением, толи считая что времени у них много, толи озадаченные клятвой противника, ведь сражаться с людьми решившими умереть не просто. Не слишком спешил и царь Македонии, только взяв Иамфорину он двинулся на юг. Впрочем этого движения было достаточно что бы отбить охоту к войне у этолийцев, которые, так и не решившись напасть на акарнанцев, вернулись в свои земли. Что ж, Филипп пожал плечами и вернулся в Пеллу.
В 212 - 211 годах дл н.э. сколько нибудь существенных столкновений между Римом и Македонией не происходило. Во всяком случае в дошедших до нас источниках ничего не говорится о них. Оно может быть и понятно. Риму было не до того. Итальянский, сицилийский и испанский театры действий все внимание сената сосредотачивали на себе. Из 23 легионов, действующих в это время, на балканский театр военных действий был выделен только один легион.
К этим небольшим сухопутным силам было придано 50 боевых кораблей. Этой группировкой командовал претор Марк Валерий Левин. Понятно, что для каких то активных действий этих сил было недостаточно, но и оставлять Филиппа и его армию без определенного сдерживания было нельзя. Вот тут то и начала действовать римская дипломатия.
В 211 голу Марк Валерий Левин со своим флотом оказался у берегов Этолии. Там как раз происходил совет этолийских старейшин. Что ж, Марк оказался на высоте. Для начала он рассказал этолийским старейшинам об успехах римского оружия. Благо на этот момент было что сказать. Были взяты Сиракузы и Капуя, города ключевые для своих регионов. Похвалил он и римский народ за то, что тот всегда уважал союзников ( положение спорное), а также что у Македонии сейчас трудное положение ( что в общем то соответствовало истине).
Задача соблазнить этолийцев на новую войну казалась трудной, ведь совсем недавно им пришлось заключить не очень выгодный мир с тем же Филиппом, после неудачной компании. Однако среди руководителей этолийцев у римского претора нашлись союзники: Скопад, тогдашний военачальник этолийцев, и Доримах, глава совета. Они превозносили мощь и достоинство римского народа с большей верой и настойчивостью, чем римлянин.
Как результат, союз с Римом был заключен. Согласно договору Этолия должна немедленно начать войну с Македонией на суше, а римляне пришлют не менее 25 боевых кораблей для прикрытия с моря. Этолия получала земли и города, завоеванные союзниками, тогда как ценности и рабы Риму. Интересный размен, римляне, понимая что завоеванного не удержать, решили ограничится золотом.
римляне пришлют им в помощь не меньше двадцати пяти квинкверем. От границ Этолии и до Коркиры земля и здания городов, их стены и пашни пусть принадлежат этолийцам, а вся остальная добыча – римскому народу; римляне постараются отдать Акарнанию этолийцам;
Это цитата из Ливия. Вот это - постараются- стало надолго камнем преткновения для последующих историков. Этолийцы будут умирать на полях сражений, а римляне только "стараться". Впрочем, что то подобное мы видим в современности. Так что же заставило этолийских старейшин пойти на подписание такого неравноценного союза? Тому было несколько причин. Вне всякого сомнения горечь недавнего поражения требовала отмщения. Возродилась надежда при помощи союзника обратно присоединить отнятую Акарнанию. И, наконец, мне думается, что имели немалый вес и экономические причины. Этолия была, скромно говоря, страной не богатой, и как иллирийцы пополняли свой бюджет морским разбоем, так этолийцы не брезговали разбоем сухопутным. В общем все сошлось вместе.
Хотя сам договор, если можно так сказать, был ратифицирован только через два года, война началась сразу: Филиппу была объявлена война. Ливий между делом захватил остров Закинф, и погрузил все ценности, которые были возможны, на корабли. Сам остров он, по букве договора передал этолийцам. Правда одноименный городок, где стоял македонский гарнизон остался за Филиппом, но это мелкие подробности и претор, с чувством выполненного долга, вернулся на Коркиру, решив, что Филипп целиком занят предстоящей войной и ему не до Италии, карфагенян и договоренности с Ганнибалом.
Описание фильма: Константинос и Эльза ждут на пристани, когда прибудет их отец. Им предстоит путешествие на яхте. Они ждут с нетерпением, когда начнется их летний отдых. Бабис немного запаздывает, что не нравится его дочери и сыну. Кроме того, они не могут отплыть немедленно, так как отец не может найти ключи. Наконец, они заходят на борт яхты и отправляются в плавание. Брат и сестра наслаждаются отдыхом, они спорят и дурачатся, нежатся на солнце. Их только раздражает навязчивость отца, который пытается им навязать свое представление о семейном отдыхе. На самом деле Бабис все это делает не просто так. Он планирует устроить встречу детей и их матери. Анна давно ушла из их жизни и долгое время не принимала участия в воспитании детей. Отец решил, что пришло время восстановить семейные узы. Чтобы не испортить момент и дать детям насладиться беззаботным отдыхом, он не стал пока им говорить о своих планах.
Несмотря на то, что этолийцы объявили войну Македонии, они отлично понимали, что в одиночку им не выстоять. Поэтому начались поиски союзников. Таким естественным союзником могла быть Спарта, также недавно потерпевшая поражение от македонян.
И вот в Спарту отправляется посольство главе с Хленеем. Совершенно случайно, а может быть и нет, но в тоже время там оказался и посол от акарнанов Ликиск. Началось, то, что сейчас назвали бы батлом. Речи сторон оставил нам в реконструкции Полибий. Первым говорил Хленей. Не имеет смысла приводить ее здесь целиком, оратор начал очень издалека. Он начал перечислять все обиды, которые нанесли грекам македоняне со времен Филиппа II и Александра, до дней сегодняшних. Всю речь можно свести к одной фразе:
Никто, — я убежден в том, лакедемоняне, — не решится отрицать, что господство македонян было для эллинов началом рабства
Вполне адекватное мнение, соответствующее действительности. Затем слово взял акарнанец.
В новейшей историографии как то сложилось мнение о Ликиске как о истинном патриоте и провидце будущего. Попробуем разобраться. Его ответная речь состоит из дух разных частей. В первой он всячески превозносит Македонию и ее правителей, также как и этолиец, начав с предков Александра. В его интерпретации, все сделанное Македонией шло на благо греков. Даже недавний разгром Спарты в так называемой «клеоменовой войне» есть акт свержения тирании и установление демократии. Тиран- это законный царь Спарты Клеомен, сделавший попытку восстановить былое влияний Спарты в Греции и воевавшим с Ахейским союзом. В общем его речь это речь не патриота, а сателлита, полностью зависимого от хозяина. Впрочем, Ликиск и не скрывает этого, вот что он говорит в начале своей пространной речи:
На полях битвы спасение наше покоится на доблести македонян, которые превосходят нас могуществом и обширностью владений, а потому в делах посольства мы свои выгоды полагаем в удовлетворении справедливых требований македонян. Поэтому не удивляйтесь, если в речах наших мы будем говорить больше за Филиппа и македонян, чем за нас самих.
Что то не похоже на патриотизм!
Во второй части своей речи Ликиск всячески запугивает спартиатов бедами, которые в будущем произойдут от Рима.
Кто может при этих словах взирать спокойно на вторжение римлян, кто может не возненавидеть этолян за то, что они в своем безумии решились заключить такой союз? У акарнанов они уже отняли Эниады и Нес , намедни завладели городом несчастных антикирян , покорив его при содействии римлян. Римляне уводят к себе жен и детей, которых ждет обычная участь людей, попадающих во власть иноплеменников, а землю побежденных занимают этоляне.
Есть в этой речи и такой пассаж:
Ибо в желании одолеть Филиппа и сокрушить македонян этоляне, сами того не понимая, накликали на себя с запада такую тучу, которая на первых порах, быть может, затемнит одних македонян, но потом угрожает тяжкими бедами всем эллинам.
Мне думается, что здесь Полибий, как и позднейшие историки, пал жертвой ретроспекции. Когда происходили описываемые события, Полибий еще не родился. В это время вряд ли кто из деятелей греков , или римлян, мог предположить ход дальнейших событий. Рим в это время сражался за выживание и ни у кого из тогдашних политических деятелей мысль о завоевании Греции и возникнуть не могла. Все, что делалось, в том числе и союз с Этолией, было лишь ответом на текущие события. Когда же Полибий описывал эти события, все уже свершилось: Македония, как государство, разгромленное в двух войнах, перестала существовать, а Греция сменила хозяина. Вместо македонской удавки она получила римский сапог. Это знание окончания борьбы Рима и Македонии и подвело Полибия, и он сделал Ликиска пророком. Собственно спартиатов речь Ликиска не убедила. Обиды со стороны македонских владык были реальны и свежи. Что касается Рима, то он был далеко, еще ничего не сделал и подозревать его во враждебности не было причин. Союз Спарты и Этолии был заключен, антимакедонская коалиция на территории Греции окончательно сформировалась.
Начнем по порядку. Последними странами, помимо Армении, которые подали заявление на вступление в ЕС были Украина, Молдова и Грузия.
Что они от этого получили?
Украина - майдан, война на Донбассе, спецоперация и все из этого вытекающее. Будущее страны, мягко говоря, крайне туманно.
Молдова - экономика деградирует, запрет оппозиционных партий, Санду выигрывает крайне сомнительные выборы, энергетический кризис.
Грузия - тут все понятно. Мы все прекрасно видели, как совсем недавно ЕС "качал" и шантажировал Грузию. После чего, в Тбилиси отложили вопрос о членстве в ЕС до 2028 года.
И эти три страны всего-лишь подали заявку на членство в ЕС. И уже столько "плюсов" получили. А ведь есть еще страны—кандидаты в члены ЕС: Сербия, Албания, Черногория, Северная Македония и Турция.
Турция, например, подала заявку еще в 1987 году, статус кандидата получила в 1999 году, а в ЕС так и не взяли. И скорее всего никогда не возьмут. Ведь турецкие взгляды на демократию, верховенство закона, основные права и независимость судебной системы сильно отличаются от взгляда ЕС. Там не привыкли иметь дело с независимыми странами.
При этом, не стоит забывать, что Евросоюз имеет право в любой момент остановить переговоры, прекратить их или перезапустить переговорный процесс по отдельным направлениям, если их что-то не устраивает.
Так что на месте Армении я бы как следует подумал, нужна ли стране интеграция с ЕС. Однако создается впечатление, что тамошняя власть думает совсем не о благополучии своей страны.
Считается, что Александр родился в тот самый день, когда в Эфесе занялся пламенем подожженный Геростратом храм Артемиды Эфесской - одно из семи чудес света. Древние шутили, что богиня потому не сумела защитить свой храм, что была в это время занята, помогая Александру появиться на свет. Отец Александра – Филипп Македонский, только что одержавший очередную победу, в тот день получил сразу три известия: во-первых, что его полководец Парме́нион в большой битве победил иллирийцев, во-вторых, что принадлежавшая ему скаковая лошадь одержала победу на Олимпийских играх, и, наконец, третье – о рождении Александра. Вполне понятно, что Филипп был сильно обрадован, а предсказатели умножили его радость, объявив, что сын, рождение которого совпало с тремя победами, будет непобедим.
Александр рос высоким, сильным и красивым мальчиком. Считается, что его внешность лучше всего передают статуи великого скульптора Лиси́ппа. Легкий наклон шеи влево, свойственный Александру, был следствием родовой травмы. По описанию, Александр был очень светлокожим и легко краснел. Клавдий Элиан: «…Александр, сын Филиппа, отличался природной красотой – волосы его вились и были белокуры, но в лице царя сквозило, судя по рассказам, что-то устрашающее».
Олимпиада, мать Александра, была дочерью царя Эпира, небольшого государства по соседству с Македонией. Увидев ее еще совсем девочкой в храме во время мистерии, Филипп страстно влюбился и поспешил заключить с ней брак. Однако страсть вскоре прошла, и супруги совершенно охладели друг к другу. Филипп считал жену злой и ревнивой, а также не выносил ее пристрастия к ритуальным животным – змеям. Плутарх: «Издревле все женщины той страны участвуют в орфических таинствах и в оргиях в честь Диониса; Олимпиада ревностнее других была привержена этим таинствам и неистовствовала совсем по варварски; во время торжественных шествий она несла больших ручных змей, которые часто наводили страх на мужчин, когда, выползая из-под плюща и из священных корзин, они обвивали тирсы и венки женщин». Эти ручные змеи жили у нее на женской половине, грелись у нее на груди и даже спали вместе с ней. Филипп змей не любил, и его приводило в ужас то, что жена пускает их даже в свою постель. Вид змеи, вытянувшейся вдоль тела супруги, навсегда погасил его любовный пыл. Олимпиада тоже в свою очередь возненавидела мужа и даже в отместку ему сочинила сказку, что сына зачала она не от мужа, а от самого Зевса, явившего к ней в образе змея. Затем и сам Александр принялся повторять эту выдумку.
Честолюбие наследника престола проявилось очень рано. Всякий раз, как приходило известие, что Филипп завоевал какой-либо известный город или одержал славную победу, Александр мрачнел и говорил: «Отец успеет захватить все, так что мне уже не удастся совершить ничего великого и блестящего». А однажды, когда приближенные спросили Александра, отличавшегося быстротой ног, не пожелает ли он состязаться в беге на Олимпийских играх, он ответил: «Да, если моими соперниками будут цари!»
Эти качества дополнял живой и не по-детски развитый ум. Когда в отсутствие Филиппа в Македонию прибыли послы персидского царя, Александр, не растерявшись, радушно их принял и буквально покорил послов своей приветливостью и тем, что не задал ни одного детского или малозначительного вопроса, а расспрашивал о протяженности дорог, о способах путешествия в глубь Персии, а также о том, каковы силы и могущество персов. Послам оставалось лишь только изумляться способностям мальчика и его стремлениям.
Несмотря на то, что Олимпиада всячески настраивала сына против отца, Филипп его очень любил и старался дать сыну наилучшее воспитание. Видя, что Александр от природы упрям, царь старался больше убеждать его, чем приказывать. Разумным словом его было гораздо легче склонить к принятию правильного решения, чем приказом. Когда Александру было 13 лет, царь призвал для его обучения философа Аристотеля. Для занятий и бесед он отвел Аристотелю и Александру рощу, посвященную нимфам, где даже несколько веков спустя показывали каменные скамьи, на которых сидел Аристотель, и тенистые места, где он гулял со своим учеником. Александр любил учителя, говоря, что своему отцу Филиппу он обязан тем, что живет, а Аристотелю тем, что живет достойно. Александр не только усвоил учения о нравственности и государстве, но приобщился и к тайным, более глубоким учениям, которые философы называли «скрытыми». Когда, находясь уже в Азии, Александр узнал, что Аристотель некоторые из этих учений обнародовал в книгах, он очень расстроился и обиделся. По его мнению, эти знания должны были быть достоянием лишь избранных – царей. «Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием?» – спрашивал он в письме своего учителя. Аристотель оправдывается, утверждая, что эти учения хотя и обнародованы, но вместе с тем как бы и не обнародованы, так как все равно останутся непонятны невеждам.
Любимым литературным произведением Александра всю жизнь была «Илиада». Именно она вдохновляла его на величайшие свершения, масштабы которых были по тем временам беспримерными. Список «Илиады», исправленный Аристотелем, и известный под названием «Илиада из шкатулки», он всегда имел при себе, храня его под подушкой вместе с кинжалом. Как упоминает Плутарх: «Однажды Александру принесли шкатулку, которая казалась разбиравшим захваченное у Дария имущество самой ценной вещью из всего, что попало в руки победителей. Александр спросил своих друзей, какую ценность посоветуют они положить в эту шкатулку. Одни говорили одно, другие – другое. Но царь сказал, что будет хранить в ней “Илиаду”».
Кое-что из того, что читатели прочитали, не совсем соответствует общеизвестным описаниям биографии великого полководца. Но мне этот вариант представляется более реалистичным и логическим. Что касается интереса Олимпиады к змеям, думаю, что змеи эти были всё-таки неядовитыми.
Раз мы с вами стали говорить о Македонских войнах, то, полагаю, имеет смысл познакомится несколько ближе с главным героем этих событий - царем Македонии Филиппом V. Филипп родился в 238 году до н. э. Его отец, Деметрий II Этолик царь Македонии, принадлежал к роду Антигонидов, т.е. был прямым потомком Антигона Одноглазого, соратника Александра, и одного из диадохов.
Филипп V. Драхма. Аверс монеты.
По линии матери Филипп был потомком царского рода Эпира, и, следовательно, и знаменитого Пирра. Как видите родословная у нашего героя была блестящей.
Филиппу было 6 лет когда он стал сиротой. Казалось, это был приговор и для маленького принца, и для государства, дела которого Этолик оставил в довольно плачевном состоянии. Но судьба и боги рассудили по другому. Власть в Македонии в свои руки взял дядя Филиппа, Антигон Досон.
За время своего правления этот человек смог восстановить мощь и авторитет Македонии и воспитал из Филиппа достойного приемника. В 221 году до н.э. Досон погиб, защищая северные границы страны. На престол взошел новый царь, Филипп V. Было ему 17 лет отроду.
Главными источниками по по этой эпохе для нас являются Полибий и его "Всемирная история", а также " История Рима" Тита Ливия. В первую очередь, разумеется, Полибий. Он наиболее близок по времени в описываемым событиям, и был свидетелем и активном участником финальной трагедии Македонии.
В современной историографии бытует мнение, что выше названные авторы из ложного патриотизма, один грек, другой римлянин, не справедливы к Филиппу. Мне кажется, однако, что они старались быть максимально объективными. Вообще, в оценках вышеуказанных историков четко различается "ранний" Филипп, в начале его карьеры, и его последующие действия. Вот, например, Полибий:
"Вообще за обходительность с соратниками на боевом поле, за военную доблесть и отвагу Филипп пользовался доброй славой не только в среде участников его похода, но и у всех прочих пелопоннесцев. И в самом деле, нелегко назвать другого царя, который в такой же мере был бы предназначен самою природою к царской власти. В высокой степени ему присущи были проницательность, память и радушие; к этому присоединялись царственная наружность и такой же характер и, что всего важнее, военная доблесть и отвага. Однако некоторые черты пересиливали в нем все эти достоинства и из даровитого царя сделали дикого тирана... ...В пору силы и господства над эллинами Филипп был вероломнейший и подлейший человек, а потом, когда счастье изменило ему, сделался в высшей степени умеренным. Когда наконец власть его рушилась совсем, Филипп не щадил усилий для того, чтобы поднять свое царство и приготовить его ко всем случайностям будущего".
Как видите, все достаточно объективно. В том же духе высказывался и Ливий.
Разнонаправленность характеристики, которую дал Полибий, по всей видимости, нетрудно понять, если посмотреть на события в Греции в это время. Первоначально Македония пришла как союзник, прежде всего, Ахейской лиги, как защитник свобод и прав, да и самого существования полисов, сначала от Спарты (клеоменова война) а затем от лиги этолийской. Но затем македонский сапог оказался даже тяжелее чем предыдущие. Отсюда и разная оценка Филиппа и его поступков на разных этапах его деятельности.
В новое время блестящую характеристику Филиппу дал Теодор Моммзен. Вт цитата из его "Истории Рима":
Филипп не был тем человеком, какой был в то время нужен для Македонии, но он не был и полным ничтожеством. Это был настоящий царь и в лучшем и в худшем смысле этого слова. Основной присущей ему чертой было стремление к неограниченной и нераздельной власти; он гордился своей порфирой, но гордился и имел право гордиться не ею одной. Он выказывал не только храбрость солдата и сметливость полководца, но и высокий ум в управлении государственными делами всякий раз, как была задета честь Македонии. Щедро одаренный и здравым смыслом и остроумием, он располагал к себе всякого, кого хотел, и особенно самых даровитых и образованных людей, как например Фламинина и Сципиона; он был приятным собеседником за кубком вина и был опасен для женщин не одним только высоким саном. Но вместе с тем это был один из самых кичливых и самых нечестивых людей, каких породил его наглый век. Он имел обыкновение говорить, что никого не боится кроме богов, но давал повод думать, что это были те же боги, которым постоянно приносил жертвы начальник его флота Дикеарх, — безбожие (Asebeia) и беззаконие (Paranomia). Для него не была священной жизнь его советников и тех, кто помогал ему приводить в исполнение его замыслы, а свою злобу на афинян и на Аттала он удовлетворил уничтожением замечательных памятников и знаменитых произведений искусства; ему приписывается политическое правило, что умертвивший отца должен умертвить и его сыновей. Он, быть может, и не находил наслаждения в жестокости, но был совершенно равнодушен к чужой жизни и к чужим страданиям, и в его непреклонном и черством сердце не было места для той непоследовательности, которая одна только делает людей терпимыми. Он так решительно и так резко объявил во всеуслышание, что неограниченного монарха не могут связывать никакие обещания и никакие требования нравственности, что именно этим создал для своих замыслов самые непреодолимые препятствия. Ему нельзя отказать ни в проницательности, ни в энергии, но с этими качествами странным образом соединялись нерешительность и беспечность; это объясняется отчасти тем, что он был призван к неограниченной власти, когда ему было только семнадцать лет, и что его неистовые выходки против всякого, кто препятствовал его самовластию возражениями или неприятными советами, оттолкнули от него всех самостоятельных советников. Трудно решить, что творилось в его душе, когда он так вяло и так бесславно вел первую македонскую войну, — было ли то от беспечности, происходящей от высокомерия, которое напрягает все свои силы лишь ввиду неминуемой опасности, или же от равнодушия к не им самим задуманному плану военных действий и зависти к славе Ганнибала, помрачавшей его собственную. Конечно, по тому, как он действовал впоследствии, в нем уже нельзя было узнать того самого Филиппа, чья медлительность разрушила план Ганнибала.
Как видите, эта характеристика созвучна тому, что писал Полибий. Справедливости ради надо отметить, что последнее время тенденция изменилась, многие историки находят в Филиппе многие достоинства, отрицая его другую сторону. Но бог с ними, это безусловно их право. С легкой руки Моммзена в исторической литературе начался диспут о том, тот ли он государь который нужен был Македонии в этот время, или необходим был совсем иной. Дискуссия в общем то бессмысленная, но попробую и я выказаться на этот счет.
Тот Филипп, который в конце своей жизни, после поражений и краха всех своих начинаний, терпеливо строил экономику своей страны, шаг за шагом укреплял возможности своей армии, хотя и был весьма ограничен в средствах, нравится многим гораздо больше, нежили Филипп в начале его пути. Вот только бы что то хорошее из этого, бог весть. Проверить мы не сможем. Да и окружена Македония была отнюдь не миролюбивыми и доброжелательными соседями, отнюдь! Любой из них готов был урвать кусок у соседа, едва только чувствовал его слабость!
Да и мог ли царь Македонии быть другим, не тем кем он был? Нет. Филипп был сыном своего времени, все наследники Александра мечтали о его славе, каждый из них считал, что именно ему боги даровали право возродить великую империю. Все они были жестоки и вероломны. Они рождались в этой атмосфере, в ней воспитывались, жили и умирали. Он был не лучше и не хуже владык Египта и Сирии, те же устремления, и увы тот же конец. И греческие полугосударства, хоть и дышали на ладан, однако не могли и не отказывались от попыток установить свою гегемонию над остальными.
Да и молодой хищник, в лице Рима был не лучше, не был менее агрессивен нежели остальные. Хоть и не было в вечном городе царя, но каждый молодой, и не очень , аристократ мечтал о славе, а слава была в войне.
Так не будем же осуждать царя Македонии, он был талантлив и энергичен, единственная его вина была в том, что он родился, когда эллинский мир стремительно катился к своему закату. Но уж в этом он виноват точно не был.
