Курковка
Острая боль тысячей игл пронзила затылок. Неудержимая сила сбила с ног и швырнула меня на холодную, укрытую первым снегом, землю. Шапка слетела и голова утонула в мокром ворохе прелых, осиновых листьев. Взгляд скользнул вверх. На фоне низкого белёсого неба, ветер трепал частокол голых осин. Веки налились тяжестью и закрылись…
Никто не знал откуда в нашей семье появилось немецкое охотничье ружье 1902 года выпуска. Старинный Sauer Reiher двадцатого калибра с тонкой шейкой приклада, затейливой резьбой на металле, двумя длинными горизонтальными стволами и изящно изогнутыми курками. Их причудливый профиль удивительно походил на морских коньков или на затейливые игрушечные молоточки. Напряжённо застыв, они ждали, когда указательный палец потянет за спусковую скобу, тупой конец курка сорвётся со своего места, ударит по бойку и раздастся оглушительный выстрел.
Впервые двустволку заметили у моего деда, когда тому исполнилось четырнадцать. Послевоенная безотцовщина заставила быстро взрослеть вчерашних мальчишек, но оружие у подростка в глубинке Новосибирской области вызвало понятные вопросы, когда он притащил из леса и похвастался перед друзьями необычной находкой. Быстро пожалев о неосмотрительном поведении, дед закопал Sauer на огороде и на все вопросы взрослых отвечал односложно: «Показалось вам», «Привиделось», «Ошиблись»… в общем, ушёл в несознанку. Даже участковый из райцентра, пытаясь проверить бродившие по деревне слухи о редкой, лёгкой и, наверняка, дорогой иностранной двустволке, лично опросил и жителей, и виновника суматохи. Но крепка порода фамилии – со времён Екатерины живущая в глухих лесах на отрогах Салаирского кряжа – дед не раскололся. И поскольку заявлений о пропаже оружия или охотников в районе не фиксировалось, представитель власти удручённо махнул рукой и отбыл на большую землю «не солоно хлебавши». А через несколько месяцев, когда улеглась шумиха, мой шустрый предок начал осторожно выбираться в лес, принося на семейный стол таёжные деликатесы.
С годами дед остепенился, женился, превратился в уважаемого механизатора и почти открыто носил на охоту немецкую курковку, но больше никто не пытался вызвать милицию для выяснений и разбирательств.
Но участковый приехал в наш дом по другому поводу.
Однажды, возвращаясь с вечерней засидки на косулю, дед переходил Верхний пруд по длинному и узкому – в три доски – деревянному мостику. Первые морозы укрыли озеро тонким шершавым льдом; колючий ветер сдувал редкий снег с открытого пространства и в блёклом свете растущей луны матовое серебро пруда освещало путь. Но дед умудрился оступиться. Он упал с двухметровой высоты на замёрзшую воду и утонул, оставив после себя зияющую тёмным провалом рваную майну, вдову и трёх ребятишек. Старшим из которых оказался мой шестнадцатилетний отец.
Так получилось, что именно будущий папа первым очутился над свежим, ещё дымящимся на ноябрьском морозце, проломом. Утром мать не дождалась мужа и, предполагая недоброе, отправила сына к шалашу для засидки. Тот дошёл до пруда, увидел сломанную жердь перил и висящее над полыньёй ружье. Оно зацепилось ремнём за изогнутую ржавую скобу у основания настила. Парень сразу понял, что произошло. Но прежде чем бежать в деревню за помощью – добрался по мостику до открытой воды, лёг на холодные доски, сдёрнул Sauer Reiher с металлического крючка и спрятал оружие в заснеженных камышах.
Утопленника долго искали и забагрили на второй день, сломав весь лёд подпруженного плотиной водоёма. А мой будущий отец, после похорон, разобрал, почистил и смазал семидесятилетнюю двустволку, превратив старинную курковку в любимую охотничью игрушку.
Прекрасно помню свой первый выстрел. Ранняя осень. Мне десять. Отец протягивает легендарное ружье. Заставляет взвести курки. Они тугие, я жмурюсь от усилий и высовываю кончик языка. Не получается. Поднимаю взгляд. Папа смеётся и настаивает. Сквозь слёзы и причитания удаётся поднять молоточки до щелчка и я счастливо улыбаюсь, довольный собой… Эх, сколько раз после я получал от отца затрещины, если он видел, что на охоте хожу с взведённым механизмом! Сам понимал, что это опасно – у курковки нет предохранителя и падение может привести к выстрелу, но до сих пор вспоминая тот первый случай, мою неуклюжую попытку справиться с тугими пружинами, – ничего с собой поделать не мог. Так и не отучился бродить по лесу со взведённым оружием. Тем более, что после неудачной попытки отца взять медведя из берлоги – некому больше за это ругать.
Это случилось зимой, когда я окончил девятый класс и жил в городе, поступив в строительный техникум. Поздней ночью раздался телефонный звонок. Голос матери, сквозь рыдания и всхлипы, сумбурно выкрикивал фразы, которые рисовали страшную картину на охоте. Произошла осечка – второй ствол не выстрелил; подраненный медведь набросился на отца и разодрал когтями спину и ноги. Зверя уложил подоспевший напарник, но покуда покалеченного мужчину несли до машины, пока ехали в райцентр – он умер от обильной кровопотери.
Отдав последние деньги ночному таксисту я примчался в родимый дом. Застал многочисленную родню, маму без чувств и заплаканных брата с сестрой, в одночасье ставших сиротами. Суматоха последующих дней погрузила меня в изнурительную чехарду сумбурных событий. Только после похорон; тяжёлых, долгих поминок – я остался в родительском доме один и решился разобрать вещи отца.
Разодранная куртка и ватные штаны; один ботинок; рваный брезентовый рюкзак – всё в бурых разводах засохшей крови – собрал в узел и решил сжечь на дальнем конце огорода.
Взял в руки двустволку. Почему же она не выстрелила: отсыревший патрон, грязь на ударнике или что-то ещё?.. На ложе – несколько свежих глубоких царапин. Антабка – петля для крепления ремня – вырвана из основания приклада. Щёлкнул замком – стволы тяжело распахнулись, показав бездонные колодцы покрытые пороховым нагаром.
Разобрал ружьё и занялся чисткой. Медленно и монотонно стирал грязь; очищал ржавчину. Полировал стволы шомполом с намотанной тряпкой; втирал масло в побелевшее дерево, находя в знакомом процессе успокоение. А на следующий день спрятал раритетный Sauer Reiher на чердаке сарая и на долгие годы забыл об охоте…
Боль вернулась. Я не мог пошевелиться. Приоткрыл глаза. Длинный частокол голых стволов бесшумно шевелился на фоне светлых облаков. Неожиданно на меня обрушилась какофония звуков: свист ветра, скрип и скрежет ветвей на качающихся деревьях. Поднял взгляд. Одна осина над головой не вонзалась в далёкое небо тонким, гибким хлыстом, а обрывалась неровным краем свежего разлома. Вспомнил – прежде чем губы коснулись горячей кружки – раздался страшный треск ломающегося дерева…
Перед глазами всплыло утро. Моя городская квартира. Любимая жена, обдавая манящим теплом мягкого тела, не открывая глаз сонно шепчет: «Ты аккуратнее там… на дороге... гололёд…» Привычно отвечаю: «Не волнуйся, милая, всё будет хорошо».
Сквозь растрёпанные волосы целую супругу в щёку. Выскальзываю из-под одеяла и медленно пробираюсь в тёмную прихожую, стараясь не разбудить сына. Ему через два часа в школу. Восьмой класс. Опять просился со мной, но мать запретила – сегодня какая-то контрольная по математике…
Превозмогая боль повернул голову. Верхушка сухой осины, сорванная ветром, громоздилась рядом. Похоже, её комель и ударил меня по затылку. Тонкие, ломкие ветви легли на прислонённое к дереву ружьё. Рядом рюкзак и опрокинутый термос. Сквозь неплотную крышку – медленно, по капле – сочится горячий чай. Кисло-сладкий аромат смородины щекочет нос. Снег под горлышком растаял, оставляя на белой земле прогалину с бордовой каймой.
Взгляд остановился на изящном профиле старинного ружья. Два взведённых, причудливо изогнутых курка-молоточка, заслонённые паутиной прутьев, равнодушно блестели серым холодом металла.
Неожиданно я заметил движение.
Какая-то неудержимая сила – ветер или шелестящие ветки – нарушила равновесие. Приклад упирался в землю, а два ствола, сто двадцать лет назад спаянных на Зульском оружейном заводе, медленно скользя по серо-зелёной коре дерева опрокидывались в мою сторону.
Раньше часто доводилось слышать странную фразу: «За несколько секунд до смерти – перед глазами проносится вся жизнь». Неправда. Последние мгновения растягиваются, как стократно замедленное кино.
Я не ошибся – Sauer Reiher валился на снег. Дульные срезы двадцатого калибра, описывая дугу, бесконечно долго падали, приближаясь к моей голове. Казалось, я видел воздушные вихри, пляшущие над матовой сталью летящих стволов.
Ружьё ударилось о землю. Мокрые комочки брызнули из-под цевья. Несколько длинных мгновений капли висели в воздухе, прежде чем утонуть в грязных, взрыхлённых листьях.
Чёрные зрачки уставились на меня бездонными колодцами смерти.
Последнее, что смог увидеть – два изящных курка, два причудливых молоточка, сорвались со своих мест и плавно, словно камни скользящие в толще воды, устремились к ожидающим их бойкам…







