Детство – славная пора накопления первого опыта взаимодействия с окружающей нас действительностью. В том числе и не самого приятного. Но если ссадина на коленке перестанет ныть уже через пару часов, то вот болезненное ощущение того, что в этом мире есть другие дети и их – о, ужас – тоже любят их родители – это куда более серьёзный эмпирический шок. К счастью, всегда есть заботливая родня, которая не даст дитятку в обиду тому хулигану, решившему, что палкой можно бить не только крапиву, но и вообще всё, что не даст сдачи. «И куда только смотрят его родители… Наш-то вон всегда под нашим чутким контролем».
Контроль этот зачастую перерастает в тотальный надзор: смарт-часы, через которые в любой момент родители могут подслушать даже самые тайные детские секреты; gps-трекеры, показывающие, что ваш ребёнок скоро вернётся домой и получит ремня за то, что целых двадцать минут ходил по торговому центру, а ведь именно в торговых центрах на детей охотятся всякие девианты; недавно в соседнем городе одному мальчику незнакомец под видом продавца игрушек подарил вожделенного Хаги-Ваги, ребёнок тайком пронёс его домой, а Хаги-Ваги ночью ожил и загрыз всю семью, выжила только мать, которая и написала об этом в родительском чате.
Родительские чаты… И как же мы раньше без них жили… Как-то ведь жили. Впрочем, очередной моральной панике не нужна возможность шеринга сообщений во все чаты разом, она из без них расползалась во все времена быстрее чумы. А вот всем чатом доказать теорему Пифагора – это даже полезно для закостеневшего мозга. Хотя зачем что-то доказывать, вон, кто-то уже гдзшку скинул, списывай, сыночка, только чтоб не точь-в-точь.
Но домашние задания – это ещё полбеды, за его переписыванием ребёнок хотя бы может понять процесс решения и в дальнейшем применить тот же метод самостоятельно. Но вот что он точно самостоятельно делать не станет – это поделку на очередной конкурс. И не потому что ему лень, он может быть и рад бы всё сделать сам, но родители не хотят, чтоб на собраниях на них показывали пальцем – «А это вот папа и мама того мальчика, который вместо пряничного человечка сшил куклу вуду» – и берутся за изготовление поделки сами. А ты, сыночка, смотри и учись. Сегодня посмотрит, завтра посмотрит, а послезавтра научится? Если бы оно так работало…
Есть в русском фольклоре такое выражение – «бить баклуши». «Бездельничать», скажете вы. И, если никогда не занимались вытачиванием деревянной посуды, то немедленно офигеете, попытавшись воспроизвести процесс, который раньше и серьёзным делом не считался. Сюда же идёт и выражение «лясы точить», это, на минуточку, ещё более сложный процесс деревообработки, за которым говорить на праздные темы и не оттяпать себе палец мог не каждый мастер, а ведь что битьё баклуш, что точение ляс – это и не работа вовсе, а так, безделица которую не страшно доверить и такому рукожопу как подмастерье.
Обесценивание труда неофита – это часть институционализации в традициональных культурах, если ты юн – ты не получишь одобрения больше, чем «сойдёт», хоть обделайся, но и тут – Боромир навалил бы в два раза больше. Нельзя давать молодому охотнику лишнего повода для гордости, ведь вслед за гордыней может прийти в его голову и идея тюкнуть вожака племени по голове и занять его место.
В то же время, постепенная передача опыта подмастерью – это не только защита мастера от появления молодого и дерзкого конкурента, но и вполне себе естественный ход обучения через последовательное усвоение полученных навыков. Старый мастер уйдёт на пенсию, его место займёт набравшийся опыта подмастерье, теперь он и будет точить ложки, он теперь умеет. А бить баклуши – это удел нового ученика. Таков закон Сансары.
Так бы и шло дело дальше, но прогресс неумолимо движется вперёд. Ложки деревянные сменились металлическими, аграрное общество сменилось индустриальным, люди переехали из деревень в города, где семьи стали нуклеарными, а дети в них – не лишними руками, а лишними ртами. Если раньше можно было доверить детям хотя бы мытьё посуды, то теперь с этим куда эффективнее справляется посудомоечная машина. Казалось бы, теперь ребёнок может сконцентрироваться на учёбе и к концу школы уже стать востребованным на рынке труда программистом. Но вот незадача: к моменту получения аж второго паспорта многие «уже не дети» абсолютно не готовы к взрослой жизни.
Тут-то и оказалось, что оторванные от мамок-нянек великовозрастные лбы и лбыни приспособлены к лив ин сосаети чуть более, чем никак. И если бытовые процессы в наш век умных гаджетов ещё как-то вывозятся по наитию, да и принцип «нужда заставит, Ютуб научит» никто не отменял, то с бесконечным валом моральных дилемм человеку, не ожидавшему, что в обществе по любому вопросу у каждого есть своё мнение, как быть?
Институтов детской социализации в нашем обществе полно, семья нуклеарная, семья расширенная, общество, школа, кружки и секции. Но у семи нянек – дитя без глазу. Каждый из таких институтов, как оказалось, занимался своими собственными кипиаями: семья стремилась к благосостоянию, общество требовало не выделяться, школа дрессировала трёхсотбалльников, а в кружках и секциях справедливо верили, что уж они-то точно не должны в детях то «разумное, доброе, вечное» сеять. В итоге его и не сеял в них никто.
Не каждый из тех, кого в восьмидесятые-девяностые ещё не было, а в двадцатые уже мог голосовать и паспортом, и ногами, был единственным ребёнком в семье. Но большинство из них, даже имея братьев и сестёр, выращивалось с бережностью, с которой Маленький Принц за Розой не ухаживал. Их слишком долго мариновали в гиперопеке, и если туториал по правде жизни они не скипнули сами, то за них это сделали их родители. Те же родители, которые делали за них домашки и поделки, избавили от бытовых хлопот. Они дали им возможность жить в комфорте, не научив их этот самый комфорт – материальный и моральный – создавать самостоятельно.
Что могло пойти не так? Если бы всё развивалось своим чередом, то смена поколений с последовательной передачей бесценного жизненного опыта не вызвала бы у маминых ягодок такой фрустрации, в конце концов чему да двадцать лет не научили – то можно худо-бедно освоить и за дальнейшую жизнь. Но в силу определённых событий достаточно большая часть русскоязычного сообщества, сев на «айтишный пароход», отчалила туда, где можно переждать очередные сложные времена. Тем самым для той самой «руси сбежавшей» прервался процесс постепенной передачи опыта от родителей детям. Дети эти, оставшись без всевидящего отчего ока, скинув оковы гиперопеки, первым делом принялись делать то, что дети умеют делать лучше всего: набивать шишки о косяки.
Глава Вторая:
Terra Speranza
Даже добровольно оказаться в другой стране без знания государственного языка и культурных особенностей – это всё равно, что попасть в антиутопию, в мир того же «Безумного Макса». Для родителей режиссёра этого фильма, Джорджа Миллера, таким местом могла казаться и Австралия, родина будущего живого классика кинематографа. Про этот континент не без шуток говорят, что там всё, что шевелится – охотится именно на вас, если вас не съест паук размером с вашу подушку – так кенгуру с вертухи зашибёт. Но в сороковые годы там всё же было куда спокойнее, нежели в Европе.
Джордж Миллер по образованию – врач, даже если бы он не стал кинематографистом, то для австралийца в первом поколении он всё равно прекрасно интегрировался бы в общество. И нет, вы не угадали его национальность с первой попытки. Он – грек. По папе. А по маме он – тоже грек. И нет ничего удивительного в том, что его родители познакомились не в Греции и даже прибыли в Австралию на разных кораблях и из разных мест. Ведь это более, чем логично, что даже в такой дружелюбном к вновь прибывшим людям обществе, как австралийское, хочется держаться рядом с людьми, с которыми можно объясниться не на «твоя моя понимать», а на том языке, на котором думаешь.
Оказавшись в Тбилиси, наши многочисленные соотечественники тоже скучковались и начали формировать среду. Не все из них оказались айтишниками или московскими рантье, но айтишники и московские рантье тоже хотят кушац, а спрос рождает предложение, начали открываться многочисленные едальни, где объясниться с официантом программист на удалёнке мог не только на английском, но и на родном, ведь они и приехали на одном и том же «айтишном пароходе», просто официант кодить дальше хатээмэла не умеет. Зубчатые колёса экономических процессов завертелись с удвоенной силой и вот вчерашние туристы превратились в полноценных участников социума. И всё бы было у них хорошо, но мы не в сказке, а в жестокой действительности.
Если в крупных российских городах эти люди могли формировать своё окружение исходя из собственных взглядов, перебирая людей подобно черешенкам на открытой выкладке – «Эту себе беру, эту не беру, эта черешенка красивая, я бы её себе взяла, но она меня нахрен послала…» –, то здесь комьюнити формировалось из тех, кто есть, а было их не так уж много. И не у всех этих людей взгляды совпадали дальше мнения о политике Кремля, да даже о ней не все договорились. Вариант смены окружения отметался по причине отсутствия альтернативы, а перестраиваться под хотелки одного конкретного индивида комьюнити вовсе не желало, ведь состояло из таких же индивидуумов полностью. Тбилиси – это не единственный город, куда причаливал «айтишный пароход», но была ли ситуация кардинально другой в том же ереванском сообществе релокантов? Отнюдь. А потому вариант смены места пребывания вряд ли исправил ситуацию.
Особенно ярко такая ситуация отразилась на тех поуехавших, которые на чужбине сформировали ячейки общества, попавшись в своеобразную «ловушку Чпокера»: с одной стороны бурлящие гормоны требуют секса, любой ценой, но бесплатно; с другой – оказалось, что главный, кто будет иметь в этих отношениях секс – это мозги обоих партнёров. В какой-нибудь Москве можно было бы уехать со съёмной квартиры обратно к родителям в Подмосковье, здесь же единственным шелтером рисковало стать Подмостовье. Удивительным образом люди, осуждавшие провинциальных женщин за нерешительность в вопросах переезда от мужа-тирана, сами оказались запертыми в схожей ситуации, где роль жертвы на роль насильника и обратно каждый сменяет чаще, чем шляпы в методе де Боно. И вместо того, чтоб приступить к выстругиванию новых режиссёров, которые поднимут грузинский кинематограф на мировой уровень, гражданские тандемы из бытовых инвалидов денно и нощно выясняли, кто же в их паре – больший бытовой инвалид.
Если кто-то тебя обижал в детстве – всегда был вариант убежать к родителям и нажаловаться. Если обидчиком выступал сиблинг, то к опции «добежать» добавлялась надстройка «первым». Интернет всё ещё оставлял возможность связаться с родителями по видеосвязи, но кто-то из переселенцев оборвал с ними всю связь, в горячке зачислив в ряды «ваты» и «ымперцев», от редких единиц родители отреклись как от прокажённых либеральной лепрой, у некоторых родители оказались «не в ресурсе», а у большиства сослались на то, что как в другую страну переехать – так это мы взрослые, а как наладить коммуникацию с партнёром и коллегами – так «Мама, он/она/они меня обижают».
К счастью, Интернет – это кладезь житейских знаний. Здесь легко можно найти и инструкцию по починке перегоревшей лампочки, и аффирмацию на восстановление выгоревшей психики. Релоканты – это не первые и не последние люди, спрашивающие у Гугла, что делать, если партнёр не моет за собой тарелку или носки свои грязные и смрадящие предпочитает хранить под подушкой. Скорее всего, ответ на эти вопросы с две тыщи седьмого лежит на каком-то форуме. Там, конечно же, скажут, что проблема немытой посуды исправляется её выкидыванием в мусоропровод, а носки под подушкой – это нормально, под своей же хранит, не под вашей. Но форумчане уже давно расползлись по российским соцсетям, а потому спросить о том, как то или иное действие сказалось в перспективе, не у кого. И вот релокант отправляется на поиски живых людей, которые его выслушают и скажут ему, что в этой ситуации прав именно он. И пожалеют, и конфетку дадут. Главное – прибежать к этим людям первее партнёра-газлайтера или коллеги-абьюзера. И вы точно знаете, куда они бегут.
Глава Третья:
Я спросил у Твиттера…
Если вас нет в Твиттере – это не значит, что вас там не обосрали. Обосрали, просто тегнуть не смогли. А может быть и не лично вас, но социальную группу, в которую вы входите, очередной твиттерский судья приговорил к поеданию цистерны экскрементов, а потому просим, пане, вставайте в начало очереди с десертной ложкой. Вы этот текст не в переводе читаете? Так берите сразу ложку столовую, там ещё за цистерной – три вагона отборнейшего дерьма. По любому, хоть сколько-нибудь важному, вопросу в Твиттере в один момент собирается консилиум самоназначенных экспертов, из их же числа собирается и трибунал, который в лучших традициях репрессивных практик выносит обвинительное заключение, зачастую в качестве доказательства не имея ничего, кроме самого факта обвинения.
Но бега наперегонки с голыми обвинениями в руке тут мало. И совсем не потому, что тут верят фактам, просто в твиттерском правосудии давно сложилась своеобразная прецедентарная система: виноват всегда тот, кто лучше подходит под стереотипное представление об угнетателе. А потому прибежавший в Твиттер первым с лёгкостью может быть отменён ещё до того, как к дискусии присоединится вторая сторона. Иногда приходится всё же выяснять, кто из сторон – представитель более угнетённого меньшинства, но и это уже давно не выясняют вопросами формата «Ты кто по жизни?», по заведённому нынче в Твиттере порядку человек сам должен обосновать за себя, соответствующе оформив свой профиль.
Профиль Твиттера – это те самые наколки, которые позволяют правильно войти в хату, ни говоря при этом ни слова. Как в джентльменском покере, тут принято верить на слово, а потому выигрывает зачастую не тот, у кого карта сильнее, а тот, у кого в шапке – флеш-рояль угнетённого. Как вы уже могли заметить, фактам тут уделяется куда меньшая роль, нежели личности. Всем будет абсолютно фиолетово, что съемщик натуральнейшим образом засрал хату, а вот то, что у вас в собственности эта хата в центре Еревана есть – всё приплыли, вы тут и есть главный угнетатель, выгоняющий бедного квира на мороз. Зато теперь он точно сможет переехать из Еревана в Тбилиси, где его с радостью примут на работу в то самое квир-кафе. Только пусть об этом воодушевлённо напишут в том же Твиттере, чтоб я точно знал, где я во время своего визита в этот дивный город есть не буду.
В Твиттере факты – это редкая жемчужина, которая никогда сама не всплывёт в море мнений. А потому все те люди, которые с банальной бытовухой и философскими измышлениями на тему того, кто кому что должен, найдут в Твиттере поддержку или хейт, но никогда не отыщут там ответов на свои вопросы. Хотя, возможно, им и не нужны ответы, они просто хотят, чтоб хотя бы один человек из миллионной толпы погладил их по голове, дал конфетку и сказал доброе слово.
Безусловно, межличностных конфликтов это не решит, ведь ключевое в них то, что они всегда – конфликты интересов. Можно было бы через договорённости попробовать перевернуть игру, начать рассматривать друга, коллегу, партнёра не как конкурента за конечное количество ресурсов. Но были ли этому научены родителями дети, выросшие в сытые нулевые? Как мы видим, не все. Их научили красиво излагать свои мысли, свои хотелки, но не научили главному – внимательно слушать мысли чужие и понимать чужие потребности.
Хотя вера в то, что этому можно научиться и после двадцати, меня не покидает до сих пор. Я ведь тоже своего рода гомункул, выросший в любви и заботе и достаточно поздно осознавший, что мир не вращается вокруг меня. Я смог. Значит кто-нибудь ещё сможет. Значит не всё потеряно. А кому будет тяжело перестроиться – нужда заставит, Ютуб научит. Ютуб, Гугл, Дзен, Пикабу… Но точно не Твиттер.
