Ну, товарищи, представьте себе картину. Сидит коллектив. Театральный. Ну, актеры там, режиссер, художник по свету – весь этот котёл, где варится искусство, иногда перекипая через край прямо в зал, к зрителю, который терпит. Потому что билеты купил. И был среди них человек. Уникальный. Совершенно бездарный в общепринятом смысле. Ни сыграть, ни спеть, ни станцевать – полный ноль. Но! Зато обладал он феноменальной способностью. Экстраординарной. Магической. По едва уловимому, почти телепатическому сигналу от Главного Руководителя (человека, видимо, с гипнотическими задатками) – этот наш гений без таланта подходил к роялю и… нажимал. Одну клавишу. Конкретную. В конкретный момент. И бац! – рождался не просто звук, а целый «ТА-ДАМ!» Такой насыщенный, такой драматический или сатирический, смотря по обстановке, что весь спектакль, вся сцена, вся труппа – все вдруг обретали смысл, глубину и оглушительный успех. Один удар пальцем! Гениально! Феномен! Загадка природы, подпитанная волей Руководителя.

И вот. Проходит время. Руководителя – того самого, гипнотизера, Дирижёра этой единственной ноты – убирают. Куда? Неважно. Убрали. Постановлением. С формулировкой или без. Убрали – и точка. Коллектив в шоке. Что делать? Спектакли-то идут! «Тадамы»-то требуются! А наш человек – он остался. Сидит. Смотрит на рояль. Как памятник самому себе в ожидании команды. Ждет сигнала. А сигнала нет. Руководителя нет. Гипноза нет. Телепатия отключена за ненадобностью.

Начинается. Первые дни – тишина. На сцене кульминация, актеры замерли в позе, глазами ищут того, у рояля: «Ну?! Где «тадам»?!» А он сидит. Бледный. Ждет невидимого пинка в подсознание. Молчит рояль. Актеры мычат что-то вместо «тадама». Публика недоумевает: «Это что, новая драматургия? Безкульминационная? Новое прочтение?»

Коллектив не может терпеть. Создается комиссия. Из самых сознательных. Подходят к нему. Тихо так:

– Товарищ… А вы… сами не можете? Ну… нажать? Когда надо? Без сигнала?

Он смотрит на них пустыми глазами:

– А когда надо? И… куда нажимать? Сигнала не было.

– Ну, интуитивно! – предлагает режиссер, уже поседевший за неделю. – Чувствуйте момент! Драматизм! Сатиру!

– Интуитивно? – переспрашивает наш феномен в растерянности. – А что это? Раньше был сигнал. Точно. Вот так бровью. Или мизинцем. Теперь – ничего. Как интуитивно?

Начинается великая бюрократизация «тадама». Разрабатывается график нажатий. На каждую репетицию, на каждый спектакль. Пишутся служебные записки: «Прошу разрешить произвести драматический «тадам» в сцене №7, ориентировочно в 21:15». Утверждается коллегиально. Ему вручают распоряжение: «Тов. Бездарнову И.И. Нажать клавишу «до» первой октавы ровно в 21:17:30 с силой «форте», создав эффект драматического «тадама». Основание: Протокол худсовета № 15/б-ТДМ от 07 августа сего года»

Он приходит. Смотрит на часы. Ждет 21:17:30. Весь зал в напряжении. Актеры держат паузу. Он поднимает палец. Смотрит на бумажку. На часы. На клавишу. Нажимает ровно в срок. «Донь!». Звук есть. Технически правильный. Но… где драма? Где сатира? Где тот электрический разряд, пробивающий зал? Звук пустой. Как грош в пустом кармане. Публика молчит. Актеры тушат сцену. Начинаются разборы полетов. Опять комиссии.

Потом решают: «Надо разнообразить! Может, не только «до»? Может, «ре»? Или «фа-диез»? Сатирически!» Выдают ему таблицу: «Сцена смеха – «соль» первой октавы, пиано. Сцена горя – «ля» малой октавы, фортиссимо с педалью». Он честно пытается. Нажимает по инструкции. «Соль» – где-то хихикнули. «Ля» – кто-то всхлипнул. Но это уже не искусство. Это – кунсткамера. Цирк уродов музыкальной мысли. Фарс.

Он мучается. Его терзают сомнения: «А ту ли клавишу? А с той ли силой? А сатира ли получилась, или просто фальшь?» Он начинает нажимать наугад. В середине монолога – «бам!» В паузе – «тиньк!» Коллектив в панике. Режиссер кричит: «Вы с ума сошли?! Там драма! А вы «фа» мажорное как шампанское открыли!» Он оправдывается: «Я думал… сатирически… на бюрократов…» Его лишают права нажимать без письменного приказа в трех экземплярах.

И вот он сидит. Снова. У рояля. Рядом стопка неутвержденных заявок на «тадамы». Он смотрит на клавиши. Те самые, которые когда-то по мановению чужой воли творили чудо. Теперь они для него – как пуговицы от чужого пиджака. Нажимать бессмысленно. Ждать сигнала – бесполезно. Без Руководителя он – не гений единого нажатия, а просто человек у рояля, не умеющий играть.

И однажды, после особенно провального спектакля, где «тадам» в кульминации прозвучал как стук упавшей крышки от рояля, он встал. Молча. Ни на кого не глядя. Прошел мимо растерянного коллектива. Мимо комиссии, заседающей по поводу «несатирического резонанса «си-бемоля». Вышел за кулисы. Исчез. Ушел в никуда. Без таланта. Без сигнала. Без рояля.

И знаете что? Театр выжил. Как-то. Нашли другого, который стучал кулаком по табуретке – выходило грубо, но хоть что-то. А про того, уникального, вспоминали редко. Разве что в минуты особого творческого бессилия режиссер вздыхал: «Эх, вот был человек! Нажмет – и тадам! Гениально! Жаль, руководителя того убрали… А без него – ноль.» И все согласно кивали. Потому что главное – не талант, не гений, а понимание системы. Сигнал дал – тадам получил. Сигнала нет – и гений рассыпался в прах. Как и всё гениальное в отдельно взятой системе. Аминь.