И есть римское кладбище, прозванное старым еще в пятнадцатом столетии. Что уж говорить сейчас… На его северной окраине по-прежнему растут три бука. Их кора уже потрескалась, а в дупле одного из них обосновалась семья синиц, но каждую весну их кроны зеленеют и бросают уютную тень на высокий, выше человеческого роста обелиск, стоящий точно посередине между ними. На нем еще можно различить полустертое: “Жюстин Эквиллия Фиори Робер, 1473 - 1490”. Ниже рука мастера выгравировала цветок гвоздики. А под цветком пронзительным серебром блестит еще одна надпись.

Надежда есть всегда.

Говорят, ни тела, ни его останков под этим камнем нет.

Глава 15

Робер открыл глаза и огляделся.

Келья. Своя, до боли знакомая келья.

Жюстин за импровизированной ширмой, сделанной из шкафа, что-то негромко напевала.

“Приснится же такое!” - кардинал потряс головой.

В ушах тут же зазвенело, точно его хватили по затылку дубиной, обмотанной тряпьем.

Чума! Чума в Нарбонне! Тоже приснилось или…

За перегородкой раздался кашель, хриплый и страшный. Жюстин снова запела. Теперь Робер разобрал, что это была за песня.

Заклинание.

То самое, что он уже слышал сегодня много раз.

Что ж… Не приснилось. Он посидел пару минут, собираясь с мыслями, и вышел к травнице, которая как раз провожала очередного страждущего. Исцеленного от черной смерти, возвращенного к жизни силой целительницы. Надолго ли? Про то ведомо только Богу… Но сегодня, сейчас, этот человек не умрет.

- Что со мной было?
- Потерял сознание, упал, ударился головой, - тщательно перечислила Жюстин, деловито загибая пальцы.
- Чума?
- Да, - девушка кивнула. - Я прочитала заклинание, сейчас ты здоров.
- А ты? - кардинал с тревогой вспомнил свой сон.
- Просто устала…

Жюстин то ли села, то ли упала на дубовый стул и принялась быстро, но мелко дышать. Точно собака, пробежавшая слишком много лье в жаркий день.

- Больше никакого колдовства! - категорично проговорил Робер. - Ты слишком много на себя возьмешь и тоже заболеешь.

Девушка пристально посмотрела на него. В ее серых глазах застыла тоска.

- Это уже произошло, Доминик, - тихо сказала она. - Прости. Мне осталось несколько дней, которые я потрачу на то, чтобы помочь еще кому-нибудь. Кому смогу…
- А потом? - Робер с ужасом понял, что его недавний сон становится страшной явью.
- Потом я умру, - спокойно сообщила Жюстин. - С этим ничего не сделаешь, поэтому хочу успеть как можно больше… Времени осталось мало, - сокрушенно прибавила она.

Кардинал замолчал. Обдумывая сказанное, молчал он долго: ведьма за это время успела исцелить еще троих посетителей. Затем он так же молча ушел за перегородку.

- Милый, я тебя обидела? - с тревогой спросила Жюстин, едва справляясь с желанием снова раскашляться.

Зараза в ее теле уже приступила к своему черному делу.

- Ну что ты, родная! Конечно нет! - с невыразимой нежностью в голосе ответил Робер. - Просто чувствую слабость… Наверное, последствия болезни.
- Приляг, - посоветовала Жюстин. - Я скоро приду.

Примерно через две четверти часа она заглянула за перегородку. Ее ноги подкосились, а из груди вырвался крик, сменившись протяжным кашлем.

- Нет!!!

Робер лежал на кровати, бездыханный и мертвенно бледный. Правая рука с глубоко разрезанным запястьем была опущена вниз, в большую глиняную миску. Та была полна темной крови, здесь было куда больше трех шоппенов. Даже если бы Жюстин не была травницей, целительницей, ведьмой, одного взгляда на кардинала хватило бы, чтобы понять: он мертв.

Рядом лежали окровавленный стилет, которым кардинал перерезал жилы, и записка. Дрожащими руками девушка взяла клочок тряпичной бумаги.

“Не дай моей крови пропасть напрасно! Прочти заклинание на крови, о котором рассказывала, когда спасала мальчика, и живи. Крови должно хватить… Люблю тебя!”

Подписано было - Доминик Робер, кардинал Нарбонны и окрестных земель.

Глава 16

В прекрасной Нарбонне, настоящей жемчужине Франции, среди мощеных булыжником улочек есть много красивых, теплых и светлых мест. Есть, например, дом семьи Дюруа, построенный в далеком двенадцатом столетии от Рождества Христова, сильно разрушенный в шестнадцатом и перестроенный в двадцатом. Сложенный из отменного каркассонского кирпича, он хранит в себе память нескольких эпох, бесчисленных событий и судеб… Есть неподалеку и базилика Сен-Валери. Ее стены местами покрыты мхом, переложены, да и называется она уже давно несколько иначе, но эта все та же базилика! Келья кардинала Нарбонны и окрестностей, расположенная в восточной башне, все так же открыта. В нее все так же не заходят ни туристы, ни священники, ни церковные служки. Им кажется, тень Доминика Робера до сих пор мелькает то у стола, где были сложены пергаментные свитки, то у кровати, на которой пять с половиной веков назад он отдал жизнь ради возлюбленной, целительницы Жюстин Фиори.

И есть римское кладбище, прозванное старым еще в пятнадцатом столетии. Что уж говорить сейчас… На его северной окраине по-прежнему растут три бука. Их кора уже потрескалась, а в дупле одного из них обосновалась семья синиц, но каждую весну их кроны зеленеют и бросают уютную тень на большой, выше человека, обелиск, стоящий точно посередине между ними. На нем еще можно различить полустертое: “Доминик Антуан Робер, 1458 - 1490, Жюстин Эквиллия Робер, 1473 - 1574”. Ниже рука мастера выгравировала цветок гвоздики. А под цветком пронзительным серебром блестит еще одна надпись.

Надежда есть всегда.

Глава 17

Жюстин открыла глаза, рывком села и огляделась. Возок, влекомый невысокой, крепко сбитой лошадкой бретонской породы, медленно катился по узкой дороге, старательно пересчитывая все ухабы.

- Что стряслось?

Голос был хриплый, низкий. Точно чужой.

- Ты бросала камешки с начертанными рунами, - встревоженно пояснил Робер, одной рукой держа вожжи, а другой беря девушку за руку. - Пару раз, сказала - на будущее. А потом… даже не знаю, что это было! - он поежился. - Твои глаза остекленели, ты вскрикнула и начала быстро рассказывать странные истории. Что в Нарбонне свирепствует чума, что кто-то там выправил себе обелиск на Римском кладбище, и еще невесть что. Кристоф, подержи вожжи! - Робер повернулся к мальчишке лет шести-семи.

Тот сидел в конце возка и занимался тем, что сосредоточенно грыз большую морковку, выкопанную где-то по дороге.

- Что это было? - продолжал допытываться Робер, садясь рядом с Жюстин и обнимая ее за плечи. - С тобой это бывает часто?

Девушка с видимым облегчением ткнулась лбом в плечо мужчины. Своего мужчины.

- Не часто, но бывает. Это называется греческим словом “ипнос” (40). В таком состоянии я могу видеть то, что когда-то было, или будет, или даже то, чему не бывать… Вот только разобраться, где что, не умею.

Робер хохотнул.

- Получается, бесполезное дело!

Жюстин чуть натянуто улыбнулась.

- Получается, что так…
- Что ж, если в Нарбонну нагрянет Черная Смерть, то хорошо, что мы забрали с собой Кристофа, - мужчина взлохматил мальчишке непослушные волосы. - Нечего ему там было делать.

Кристоф согласно кивнул.

Конечно, нечего! Перебиваться с хлеба на воду у людей, которые вроде бы и родственники с какой-то стороны, а вроде бы и хуже чужих! День через день получать тумаки и затрещины ему порядком надоело.

- В моих записях перечислены все способы, какие я опробовала в Аржелье, - задумчиво проговорила Жюстин.
- И заклинания? - скептически уточнил Робер. - Надеюсь, применять их будут осмотрительно…

Бывший кардинал не знал, кто придет ему на замену, но был убежден: лучше б для того не устраивать подобных неожиданностей. Ведьма в Нарбонне? Да, была одна такая. Силами великой католической церкви ее изловили и казнили в огне, как полагается в таких случаях. Больше в этих местах нет ни ведьм, ни следов их колдовства, Римская курия может даже не беспокоиться!..

- То есть незаметно для церкви? Ну, разумеется! - Девушка понимающе закивала головой. - Те, кому под силу произнести эти инкантации, обычно и внимательны, и осмотрительны… Но вообще-то главное там - список трав, приготовление тинктур из них и все такое прочее. И про зеленую плесень сказано, конечно…

Робер нахмурился.

- Такие указания и без магических формул привлекут внимание инквизиции. Виданное ли дело, исцелять какой-то плесенью! Колдовство, да и только… Как ты вообще решила, что плесень помогает в таких случаях? Наугад, пробовала все подряд и наконец нашла способ?

Девушка рассмеялась. В последнее время она, оставив позади груз преследования инквизицией, необходимость скрываться и скрывать свой дар, вообще часто смеялась.

- Конечно, нет! Это мне рассказывал учитель!

Робер насторожился. Еще один чернокнижник? Да сколько ж их… Получается, вся Нарбонна - один большой колдовской вертеп?! Впрочем, Жюстин, верно, выучилась только хорошему. Любые знания - что меч в руках у рыцаря. Можно отнимать жизнь, а можно ее защищать. От человека зависит, не иначе.

Он посмотрел на возлюбленную. Жюстин - хороший человек, без сомнений! Ее душа чиста и прекрасна, ведь полюбил он ее не за внешнюю красоту, хотя и тут есть, чем восхищаться, а за то, что сокрыто внутри…

Девушка поняла, о чем забеспокоился Робер, и грустно добавила:

- Мой учитель погиб… Сгорел во время пожара, в собственной мастерской. Может, слышал, был такой кожевник Жером Монблан?

Бывший кардинал удивился: как тесен все-таки, оказывается, этот мир!

- Не только слышал, но и разговаривал с ним! Мы встретились у твоего дома. Мы шли туда с обыском, а Монблан - за травами от своей чахотки…

Жюстин фыркнула.

- За травами! От чахотки! Да он мог разделаться с ней одним щелчком пальцев! Нет, ему, значит, нужно было что-то другое… Постой-ка! - ее вдруг осенило. - А Де Шабри тогда был с вами?

Робер утвердительно кивнул.

- Значит, вот почему случился тот пожар, - задумчиво проговорила девушка. - Бедный учитель… Наверное, он вызвал Де Шабри на поединок - и проиграл…

Бывший кардинал сочувственно вздохнул.

- Понимаю твою потерю… Сколько ему было? Пятьдесят?

Жюстин посмотрела на него с возмущением, но потом вспомнила, что Робер не очень сведущ в делах чернокнижников, и ее лицо разгладилось.

- Двести четырнадцать, - просто ответила она.

Мужчина удивленно присвистнул.

- Так вообще бывает? Все колдуны столько живут? У тебя тоже впереди пара веков?

Девушка пожала плечами.

- Бывает по-разному. Если б не ты, я прожила бы семнадцать лет и умерла бы в мучениях на костре инквизиции несколько дней тому назад. Какие уж тут века…
- А если ничего такого не произойдет, тогда как? - не отставал Робер.
- Тогда - на все воля Божья, - без тени иронии ответила Жюстин. - Только Ему про это ведомо… правда, боюсь, нам Он это не расскажет.

Бывший кардинал с удивлением посмотрел на возлюбленную.

- Так ты действительно веришь в Бога? - озадаченно проговорил он. - Я думал, в темнице Сен-Валери ты сказала это просто так…

Жюстин улыбнулась. Когда она так улыбалась, честно признаться, Роберу было все равно, что она думает и во что верит… Только бы не пропадала эта улыбка!

- Я не верю, - поправила его девушка. - Я знаю, что Создатель есть. Но… Он не совсем такой, каким Его представляет нам католическая церковь. Учитель говорил: все ваши обряды, традиции и символы придуманы людьми. Много ли в них от Бога? Взять хотя бы вашу инквизицию. Не думаю, что Ему бы хотелось, чтобы одни люди сжигали заживо других людей.
- Я тоже так не думаю, - согласно кивнул Робер. - Потому и ушел со службы. Но церковь учит и хорошему! Не убий, не укради, не прелюбодействуй - это разве плохие заветы?
- Не работай в воскресный день, не ешь мясное несколько раз в году, жертвуй на храмы, - в тон ему добавила Жюстин. - А если согрешишь - гореть тебе в геенне огненной…

Бывший кардинал вздохнул. По всему выходило, что приблизить свою возлюбленную к церкви больше, чем сейчас, не получится. Хорошо, хоть в Бога верит… знает она, видите ли. А с другой стороны, разве Творец и церковь - всегда едины? Как ни крути, сказанное человеком никогда не равно сказанному Всевышним. Все мы стараемся понять Его замысел, но истина открывается лишь немногим. Быть может, со временем, через сотни, тысячи лет, мы станем понятливей? Разумней? Ближе к Нему?..

Кто знает…

- Я оставила записи про Аржелье в твоей келье, - Жюстин первая вернулась мыслями к земным заботам. - Кто-нибудь осмелится их забрать оттуда?
- Нет, конечно. Ты бы рискнула?
- Разумеется, - улыбнулась Жюстин. - Первым делом!
- Ну… Ты здесь, со мной, значит - в Нарбонне больше никого, столь смелого, не осталось, - развел руками Робер.

Возок тряхнуло на какой-то особенно крупной кочке.

- Отправим письмо Дюруа, он поднимется в башню и заберет все, что нужно. Тем более, что он - один из немногих, кто знает о твоем даре…

Жюстин благодарно посмотрела на мужчину.

- Спасибо! Пусть у них останется хоть что-то для защиты от Черной Смерти. Мне не по себе из-за этого… видения! Мы так быстро покинули Нарбонну…
- Мы все сделали правильно! - с уверенностью проговорил Робер. - Единственное, не выправили никаких записей на Кристофа. Но я не думаю, что это так уж важно. Если потребуется, сделаем это в любом городе… Запишем парня под твоей фамилией? В конце концов, ты спасла ему жизнь…

Мальчишка посмотрел на них не по-детски серьезным взглядом.

- Дважды, - просто сказал он. - Кроме того падения был еще один случай. Мсье Габо выставил меня за порог - в наказание, что я съел хлеба больше, чем можно… Стояла зима, и мне было сначала очень холодно, а потом - стало тепло. Я лег у входа в дом и, наверное, задремал… А проснулся от того, что стало жарко-жарко! И увидел Жюстин. Она стучала в дверь к мсье Габо и кричала ему… ой, нет, мне нельзя повторять эти слова!

Девушка снова мелодично рассмеялась.

- Действительно, было такое. Я и запамятовала! Возвращаюсь домой, смотрю - на соседском крыльце лежит этот мальчишка… посинел уже весь. Согрела его заклинанием, даже, может, перестаралась малость. Ну и постучалась к Габо. Он не хотел открывать, так я рассказала, что о нем думаю… Вышло громко, потом соседи смеялись, мол, девка-то - а так словом обласкала, хоть из дома не выходи.
- В общем, мсье Габо не будет расстроен, что я исчез, - мальчишка, как мог, внес ясность.

Робер усмехнулся.

- Видишь, милая? Все хорошо!

Девушка с волосами цвета льна доверчиво вложила свою узкую теплую ладошку в сильную мужскую ладонь Робера.

Действительно, все хорошо!

Ощущения, которые она от этого испытывала, приводили ее в восторг. Разве так бывает? Неужели человеку надо так мало для счастья, всего лишь тепло руки другого человека? Может быть, она все это себе придумала в попытке найти пристанище для души, в желании перестать скрываться от поисков инквизиторов? Быть может, она просто устала притворяться обычной горожанкой, и, как только судьба предоставила шанс сбросить маску, радостно им воспользовалась, себе на погибель? Действительно ли этот мужчина готов дать ей тепло и душевный уют?

Наверное, неуверенность будет еще какое-то время ей докучать, а потом уйдет.

Робер стиснул ее ладонь, бережно и твердо. Уверенно. Готовый дать ей все, что в его силах, сделать для нее все, что вообще возможно сделать человеку.

Она взглянула ему прямо в глаза.

- Я теперь… твоя? Надолго ли?
- Навсегда, - Робер не задумался с ответом ни на миг.
- Совсем навсегда? - немного по-детски спросила девушка, пряча лицо у него на груди.
- Пока стоит этот мир.

Пальцами второй руки он перебирал ее льняные волосы, наслаждаясь каждым прикосновением.

- Куда мы теперь? - в голосе девушки послышалась тревога. - У святой инквизиции длинные руки. Где теперь можно чувствовать себя в безопасности?

Робер извлек из дорожного мешка потрепанную карту.

- Смотри.

Указательным пальцем он прочертил линию, вдоль которой им предстояло проделать путешествие. Его ноготь наконец уткнулся в какую-то реку и застыл. Судя по обозначениям, где-то на юге она впадала в небольшое море. В устье реки картограф-составитель поместил поселение, единственное на многие лье вокруг.

- Тана (41), - прочитала вслух девушка. - Думаешь, укрыться от Святого Престола там? Это же генуэзский город, а Генуя и Рим - чаще союзники, чем противники. Тебя поймают и сдадут католической церкви.
- Карта старовата, - усмехнулся Робер. - Это место уже принадлежит туркам, они его завоевали, они и название сменили. Теперь оно зовется Азаф.
- Тоже как-то не внушает уверенности, - пожала плечами девушка. - Турки… Почему туда?
- Город турецкий, но на самом деле, кого там только нет. Кроме турков - те же генуэзцы, которые там остались и после захвата. А еще монголы и даже славяне! Эдакий Вавилон, но главное - никакая инквизиция теперь туда не сунется. Поселимся на окраине, ты снова будешь готовить свои декокты и тинктуры, я освою какое-нибудь дело, а Кристоф будет помогать. Не понравится - уйдем на север, в Рутению (42), к славянам. У них хоть и христианство, но пришло оно не из Рима, а из Константинополя. Никакой инквизиции там, стало быть, нет. И вообще, различий немало! Представляешь, их священникам даже жениться можно!

Девушка рассмеялась.

- Ах, вот почему тебя так тянет в те края! Выберешь там себе жену…
- Я уже выбрал, - улыбнулся Робер. - Теперь слово за ней. Жюстин Эквиллия Фиори, будешь ли…
- Да!

Жюстин не дала ему договорить. Их губы слились в долгом, дольше, чем светит солнце и сияют далекие звезды, поцелуе. Эти два человека стали единым целым, растворившись друг в друге без остатка. Ничего более не имело значения: Рутения, Азаф, да куда угодно! Хоть в степи к кочевникам, хоть на край мира, да хоть и за край, только б вместе.

“Вот ты и нашла свою судьбу, - подумала семнадцатилетняя ведьма. - Рада?” И тут же, сама себе ответила.

Да.

Очень.

Бывший кардинал ничего такого не думал. Он просто знал, что без этого человека уже не сможет. Впервые за долгое время Робер чувствовал, что наконец-то все в жизни идет правильно.

Честно.

Справедливо.

Справедливо для него, для нее, для Кристофа, который тоже радовался, что его наконец-то любят.

Робер поцеловал девушку, чьи имена с латыни значили “справедливость”. Снова. Опять. Ее губы отвечали горячо, как в первый раз. Как и всегда.

Вместе! Теперь - и навсегда.

А сверху на них смотрел Бог.

Смотрел и радовался.

2025.

_______
40 Ипнос (Ἴπνος - греч.) - транс, гипноз.
41 Тана - средневековый город на левом берегу Дона, основанный генуэзцами, расположен в районе современного города Азов (Ростовская область, Россия).
42 Рутения (Ruthenia - лат.) - одно из названий Руси в средние века.

Послесловие:

Дорогой читатель!

У этой истории могло быть три разных окончания. Мы написали все три. Какое из них тебе ближе - ты выбираешь сам. Лично нам хочется верить, что у Робера и Жюстин все сложилось хорошо!

С искренностью, авторы.

***

Серия (подборка, куда добавляются главы) здесь

— Выходи на улицу. Расскажу, когда приеду. Я уже почти у тебя.

Сбитый с толку, он накинул легкую рубашку и вышел из дома. Дверь закрылась за ним с тихим, совершенным щелчком. Он вдохнул. Воздух был чист. Настолько чист, что запершило в носу.

Он стоял посреди улицы, которая была похожа на открытку. Идеально подстриженные газоны, деревья с кронами правильной формы, сияющие здания из материалов, которые он не мог идентифицировать, но которые казались вечными. Не было ни мусора, ни проводов, ни даже пыли. Люди вокруг двигались плавно, с улыбками на лицах, без спешки, без тревоги. Никто не сигналил в пробке — пробок просто не было.

В его голове билась одна мысль: этот мир... он неправильный.

Через пару минут подъехал Игорь на элегантном, бесшумном транспорте, похожем на каплю ртути. Он вышел, его лицо сияло искренним, неподдельным счастьем, которое он не видел, казалось, целую вечность.

— Ну как ощущения? — спросил Игорь, обнимая его.

— Что это за место? Сон?

Игорь рассмеялся, но как-то мягко, без тени насмешки.

— Типун тебе на язык. Это — реальность. Настоящая. А то, где ты был последние... ох, сколько? Субъективно лет тридцать? Это был симулятор. Мы называем его «Антигонист».

Они сели в машину, которая плавно тронулась с места.

— Видишь ли, наша реальность... она совершенна, — продолжил Игорь, жестом обводя идеальный пейзаж за окном. — Здесь нет смертей. Мы бессмертны. Нет болезней, нет войн, катастроф, маньяков, воров, зла в принципе. Ничего не ломается, все работает вечно и безупречно. Это мир без трения.

— Звучит... скучно, — невольно вырвалось у мужчины. Он вспомнил агонию в больничной палате, но также вспомнил и вкус утреннего кофе, который он пил в своем старом мире, и смех своей дочери, и волнение перед важной встречей.

— Скучно? Возможно, для кого-то, — кивнул Игорь. — Но безопасно. Наша цивилизация достигла совершенства миллиарды лет назад. Но знаешь что? Абсолютное совершенство порождает абсолютную апатию. Мы перестали ценить жизнь, потому что она не могла закончиться. Перестали любить, потому что не было риска потери. Мы превратились в красивые, но пустые сосуды.

Игорь остановил машину у кромки поля, где цвели нереально яркие цветы, ни один лепесток не был поврежден.

— И тогда мы создали «Антигонист». Мир-противовес. Специально несовершенный. Смертный. Ломкий. Мир, где нужно бороться за жизнь, где есть боль, потери, страх. Чтобы мы, вернувшись сюда, снова могли почувствовать вкус бытия. Ты прошел полный цикл, от рождения до самой смерти в реанимации. Ты испытал всё зло, всю боль, всё несовершенство.

Мужчина вышел из машины и прикоснулся к лепестку цветка. Он был мягким, но удивительно прочным. Он посмотрел на свою руку — ни морщин, ни шрамов.

— Значит... моя жизнь там... всё это было неправдой?

— Это был опыт, — поправил Игорь. — Очень ценный опыт. Теперь ты знаешь, что такое страх. Что такое конец. И теперь, вернувшись в этот идеальный, но скучный мир, ты сможешь по-настоящему его оценить. Насладиться вечностью, покоем и отсутствием боли. Разве это не прекрасно?

Мужчина смотрел на идеальный горизонт идеального мира. Он знал, что никогда больше не почувствует страха смерти. И от этой мысли ему вдруг стало не по себе тоскливо. Он вернулся домой. В совершенный, вечный, стерильный рай. И впервые за все свое существование, он почувствовал, что чего-то важного ему не хватает.

Здесь, среди высотных зданий, под палящим солнцем, я работала дни, особенно ночи, не покладая рук. Огромное количество тренингов, куда богатые и властные люди приводили не только людей, сделали меня сильнее, из-за чего мои услуги выросли в цене, а популярность среди влиятельных людей стремительно росла. Вследствие чего я получила настоящий золотой билет — это был билет на остров Эпштейна

Мой одноклассник, из тех, что в очках, с девственными усиками и грязными волосами, как-то сказал: «90% богатства имеют 10% людей». Тогда я не придала значения его словам, но теперь вижу всё это своими глазами, и я этого заслужила.

Личный самолет, в котором мы с девочками пили дорогое шампанское из драгоценных королевских бокалов, кушали пищу, приготовленную поварами «Мишлен», слушали музыку и танцевали, приземлился. Нас встретили крепкие черные парни в черных смокингах и солнцезащитных очках. Они улыбнулись, достали белую серебристую ручку, нажали на колпачок, и вдруг вспышка — меня лобызает какой-то жирный и лысый мужик с огромной золотой цепью на шее. Затем я узнала, что это какой-то очень статный американский конгрессмен.

Завершив практику, я закурила сигарету, вышла на балкон и молча наблюдала за происходящим: такого разврата, извращений с животными, несовершеннолетними, инвалидами, политиками, журналистами, использующими в своих прихотях исторические артефакты, я еще не наблюдала, а видела я многое.

Часть I

— Система «Феникс» не стимулирует извне. Она работает изнутри, — его голос был ровным, как у автоответчика. — Наночип, что был имплантирован в вашу лимбическую систему и гиппокамп. Он не разрушает нейроны. Он переписывает синаптические связи на молекулярном уровне. Вы не потеряете память. Вы получите исправленную версию.

Он коснулся экрана планшета. Внутри ее черепа, глубоко в мозге, где-то за глазами, что-то щелкнуло. Не звук, а ощущение — тонкое, как разряд статики, но изнутри.

— Я начинаю процедуру, Агония, прошу Вас не сопротивляться своим мыслям и себе, это будет нам мешать — сказал Отто. -- Я включу видеозапись для контроля. Как дневник, понимаете? -- пару ловких движений по маленьком монитору и запись пошла, как и работа нейростима...

Сначала ничего. Потом — волна тепла, разливающаяся от центра головы к вискам. Приятное, почти расслабляющее тепло. Будто стекающий по горлу

пряный напиток, что не просто согревал, а прожигал плоть. Мысли замедлились, стали тягучими, как мед. Исчезло напряжение в челюстях, в плечах. Это было неестественно хорошо.

— Вводим вас в состояние повышенной нейропластичности, — пояснил он. — Мозг открыт для редактирования.

Система вызвала воспоминание.

Память.

Сцена.

Запах.

Резкий, химический — горелый пластик, порох, запах крови. Не вокруг. Он был внутри ее ноздрей, на языке, в лёгких, в голове.

Звук.

Глухой, давящий гул, и сквозь него — булькающий, прерывистый звук. Хрип. Ее собственный? Чей?

Тактильность.

Ее руки. Они были мокрыми, скользкими, горели. Они вжимались во что-то мягкое, податливое, пульсирующее слабыми, аритмичными толчками. Ткань, промокшая насквозь чем-то теплым. Плоть. И все ее существо было сведено к одному — дикому, животному давлению.

ДАВИ, СУКА. УДЕРЖИ. НЕ ДАЙ ВЫТЕЧЬ. ТКАНЬ. НОВАЯ ТКАНЬ НУЖНА. ПОЖАЛУЙСТА.

Она пыталась зажать дыру в самой реальности, из которой утекала жизнь.

— Фиксация, — голос Отто был тихим, но ясным, как будто он стоял рядом в том же аду. На экране планшета танцевали цветные волны. — Целевой кластер активирован. Пиковая активность в островковой доле. Аффект: вина, беспомощность, соматический ужас. Приступаю к коррекции.

Тепло внутри ее черепа сменилось странным ощущением — будто невидимые пальцы копошатся в самой ткани мозга, аккуратно разъединяя одни нервные нити и сплетая другие. Это не было больно. Это было ужасающе интимно.

— Стираю эмоциональную валентность, — сказал он, отчитываясь перед невидимым зрителем за камерой.

И ощущения в ее «воспоминании» начали меняться. Липкий ужас на ладонях стал тусклым, далеким. Булькающий хрип затих, как уходящая волна. Давление в руках осталось, но его смысл изменился. Оно уже не сжимало, а… тянуло.

— Внедряю новый фактор, — голос Отто стал тише, гипнотическим. — Ощущение давления — это не ваши руки. Это на вашем запястье. Чья-то рука. Сильная. Она тянет вас. На себя. Прочь отсюда. Вы чувствуете не борьбу, а пассивное движение. Вас извлекают. Спасают извне.

В сценарии внутри ее головы произошел сдвиг. Она все еще «чувствовала» свои руки на ране, но теперь поверх этого ощущения легло другое — железная хватка на ее правом запястье. Влажный хрип окончательно сменился другим звуком — тяжелым, ровным, напряженным дыханием у самого уха. Мужское дыхание. И новый запах, поверх вони гари и крови — чистый, резкий запах медицинского спирта и свежего пота.

— Отличный отклик, — констатировал Отто, его глаза пристально следили за графиками. — Нейроны принимают новую конфигурацию. Закрепляю ассоциацию: тактильный образ руки-спасителя, аудиальный образ дыхания, обонятельный маркер — чистота, порядок. Визуальный ряд пока оставляю размытым.

Он провел пальцем по экрану. Ощущение внутреннего вмешательства прекратилось так же внезапно, как и началось. Волна тепла отхлынула. Агния резко вздохнула, как будто все это время не дышала. Ее тело обмякло, покрытое холодной испариной.

— Первичная перезапись завершена, — Отто отложил планшет. — Ядро травмы деконструировано. На его место установлен прототип события спасения. Память осталась, но ее эмоциональный и сенсорный состав изменен на семьдесят процентов. В следующий раз мы добавим детали: свет, контуры, возможно голос.

Он посмотрел на нее. Его взгляд был пустым, оценивающим.

—Как самочувствие? Дезориентация — нормальный побочный эффект.

— Что… что вы сделали? — ее голос был хриплым шепотом. — кто эти люди.. моя голова.. кто в ней..? -- голос пациентки дрожал. Она знала, что это неправда, но вспомнить ничего иного не могла.

— Всё в порядке, Агония, это ваш первый сеанс, вы привыкните. Я не стирал память. Я вылечил ее, — ответил он просто. — Вы по-прежнему помните, что произошло. Но теперь это воспоминание служит вам, а не уничтожает. В нем есть место для того, кто вас вытащил. А это меняет все.

Он повернулся к выходу.

—Система «Феникс» будет продолжать фоновую консолидацию. Отдыхайте. Завтра продолжим.

Дверь закрылась. Агния лежала, прислушиваясь к тишине внутри собственной головы. Там, где раньше был сплошной, невыносимый шрам, теперь зияла странная, гибридная конструкция. Ужас и боль были притушены, как под сильным успокоительным. А поверх них, как имплант, лежало новое знание: сильная рука, вырвавшая ее из ада. И с этим знанием вернулось чувство долга, но теперь оно было конкретным, почти осязаемым. Она была обязана не призраку, а тому, чье дыхание она слышала, чью хватку чувствовала на своей коже. Она была обязана тому, кто залез прямо в ее мозг и переписал самую страшную правду. И этот долг был страшнее любой боли, потому что исходил не извне, а из самой глубины ее перепрограммированного сознания.