Еэх
Рыдаю ночью один. Потому что лучок на бутерброд сам себя не порежет
Рыдаю ночью один. Потому что лучок на бутерброд сам себя не порежет
Впереди меня лестница, я оборачиваюсь назад и там непроглядная тьма, сбоку стены.Остается идти вперед или так и стоять на месте не делая даже попыток уйти.Шаг, за ним другой и третий, впереди одна из ступенек пропадает, чем далее я шагаю, тем больше ступенек проваливается вниз.
Еще шаг и я здесь, на четвертом этаже, пытаюсь достать ключ от квартиры, но вижу, что двери открыты.Странно, я точно их закрывал.В голову лезут страшные мысли, возможно меня грабят или...Пока я стою в раздумьях из двери выходит крепкого телосложения высокий человек, весь темный и грязный, половины зубов нету, а его взгляд пробирает до мурашек.Я пытаюсь что-нибудь сделать, но он достает нож и через несколько секунд я уже на земле истекаю кровью.Нет, я не мог умереть, все должно быть по-другому.
Я снова стою перед открытой дверью, первая мысль - бежать.Лестница снова целая, я бегу вниз, он за мной.Первый этаж, сейчас самое сложно испытание на лету нажать кнопку, которая открывает металлическую дверь, замешкаюсь хоть на секунду и получу ножом в спину.
На улице люди странно смотрят на меня, все остановились, я пытаюсь позвать на помощь, но они будто игнорируют меня.Убийца выбегает и идет ко мне, я убегаю, но люди пытаются окружить меня будто они на его стороне.Я не могу бежать вечно, рано или поздно силы покинут меня.
На секунду мир изменяется и теперь я стою перед пухлым пареньком моих лет, он не такой как убийца и не такой как те люди.Он ничего не говорит, но я все понимаю.Мы чужаки для этого мира и нарушаем его фундаментальные законы...
Было далеко до рассвета когда сплошной завесой повалил тяжёлый снег, быстро и неминуемо застилая двор комендатуры. Дворник, Игнат, знал о грядущем снегопаде задолго до того; оповестила культя левой стопы - заболела нудно, будто предупреждая, мол, крепись старик, готовься к очередному испытанию.
К должности дворника Игнат приступил почти год назад, в середине прошлого января, заменив такого же старика, Степана, застреленного пьяным гаупттруппфюрером прямо на крыльце офицерского буфета. Солдафон тогда поскользнулся на небольшом пятачке льда и упал, а Степану не повезло оказаться рядом: получил семь пуль очередью в грудь. Умер, и вскрикнуть не успев.
Поднялся Игнат с лежанки легко – крепкий ещё мужик, не смотри что седой весь и в годах - седьмой десяток как землю топчет. Так ведь они слабых не призывают, и ты хоть на коленях ползая, проси дать работу, а выберут они того, про кого решат, что достоин служить, оценивая по одним лишь им ведомым критериям.
У Игната ступни нет, вместо неё самодельный протез, и хоть деревянный, но добротно сделан, довоенный ещё, со стальными осями. Скрипит протез при ходьбе, но любим как живая нога, ведь не приходится на костылях шкандыбать, и уже вроде как не инвалид: на ногах и при деле.
Сам Игнат из местных. Полицаи, трое, пришли к нему в полночь. Он крепко спал, и пока поднимался, проснувшись от шума за оградой, они уже выбили с петель калитку, и прошли в хату. Спросили, стволы уставив ему в грудь, пойдёт ли работать дворником? По их правилам, говорят, работникам полагается пайка, защита от партизан и уважение местного населения. Хочешь ли, не хочешь, а задумаешься как ответить... Вот так стал дед Игнат дворником в фашистской комендатуре.
Не всегда Игнат был калекой, но полжизни он так прожил. Ногу потерял не от большого ума; в молодости не пошёл к доктору сразу же после того, как его боднул в лесу секач – порвал клыками жилы на ноге. Рана стала гноиться и ступню пришлось отнять.
– Эх, ты, дубинушка молодая, - укорял доктор, отпиливая Игнату ногу, – где же тебя носило столько дней?
Позже, когда действие морфина прошло и Игнат пришёл в себя, успокаивал, дескать не переживай ты так, протезы теперь хорошие научились делать, спасибо войне, тьфу ты, прости господи, – доктор крестился.
В те годы Игнат был страстным охотником, часто его звали помещики служить егерем – натаскивать гончих псов, организовать охоту. Знал и любил он это дело. Отец научил ставить капканы, управляться с оружием и ладить с собаками.
Здание, в котором теперь размещалось немецкое оккупационное правление, до революции принадлежало помещику Кудаеву. Они с Игнатом были ровесниками, и хоть принадлежали к разным сословиям, были близки. Не так, чтоб верной дружбой можно было назвать, но беседовали и говорили, чаще всего про охоту, про звериные повадки, про оружие спорили. Кудаев, хоть и молод тогда был, а уже успел прослыть большим поклонником и собирателем охотничьих ружей и амуниции. Интересовался новинками, считал большой честью принимать в гости охотников. Сам часто устраивал охоты, а так же, соглашался на приглашения поохотиться в чужих лесах и степях. И всегда, при удобном случае, рекомендовал Игната как знатного егеря и советчика в охотничьих вопросах.
В помещичьем доме, за потайной дверью был вход в специально оборудованное подземелье, где держал Кудаев свой охотничий арсенал. Много чего там было; разная оснастка, капканы и силки, и ружья конечно, патроны к ним, различные запалы, сигнальные выстрелы и даже бочки с порохом. Молодой помещик часто советовался с Игнатом перед охотой, спрашивал о выборе оружия и боеприпасов. Не один раз спускались в подземелье вдвоём, когда готовились к охоте. А однажды показал егерю второй лаз в подвал, прорытый под землёй из сада за домом...
Когда сменилась власть и пришли большевики, Кудаева расстреляли первым. Мужики хотели сжечь дом, но не стали, решили что всегда успеют чиркнуть спичкой. Никто и никогда так и не пожалел об этом решении и спустя годы в стенах бывшего имения заседали комиссары и председатели совхозов, проводились собрания и организовывались клубы. Правильно поступили мужики что не подожгли дом. Добротно сработанный, вон сколько лет стоит, ждёт своего часа...
Орудуя деревянной лопатой, откидывая снег с прохода к входу в бывшее владение помещика Кудаева, машинально выполняя привычную уже работу, Игнат думал свои простые думы. О том, что стар уже. О том, что совсем одинок. О советской власти и о фашистах думал, и о том, кто из них порядочнее и к чему приведёт эта война. Размышлял, доживёт ли он сам до того времени, когда можно будет сравнить их деяния. Ненависти у него не было ни к тем, ни к другим. Просто знал старик что вот эти люди – враги, а эти... бог их пусть судит. Вот так, работая думал о былом, чаще всего вспоминал молодость, как охотился, стрелял дичь и зверьё, как у этого самого крыльца мужики стаскивали с подводы мёртвого кабана, который лишил его ноги. Думал об арсенале в подвале, о бочках с порохом, размышлял хорошо ли бочки просмолили, не отсырел ли порох в них? Знал Игнат, что тайные входы в Кудаевский арсенал не открывали с тех самых дней, когда хозяина казнили пьяные комиссары. Такое событие не утаить.
Такой простой жизнью жил Игнат. Работал, думал, вспоминал, день за днём – рутина и одиночество. И старость. А сам он такой же как тот дом, двор которого чистит сейчас от снега. Игнат сравнил себя с домом: оба старые, одинаково одинокие, такие похожие. Крепкие ещё, но силы уходят хоть медленно, но неотвратимо. Всё ли сделали в своих жизнях, всего ли достигли из того, что намечали свершить? Эти вопросы долго не давали покоя старику. Будили среди ночи, заставляли ворочаться без сна на жесткой лежанке, требовали ответа, почти осязаемо толкали в грудь; ну что, дед, нашёл ответы? Но долго не было ответа, вопросы ведь не так уж и просты.
И вдруг, будто прозрел. Так вот же, вот сама жизнь под нос тебе суёт недоделанное дело, а ты отвернулся от него! Смотри, старик! Вот ты, а это дом! А это порох в бочках! Какие ещё тебе нужны ответы? Иди и делай своё дело.
До той поры жил бесцельно, одной лишь памятью прожитых лет, а с новой этой своей идеей сам не свой стал, воспрянул духом, и даже приосанился, помолодел. Взорву дом, решил Игнат, и с того часа только о доме и порохе в подвале были все его мысли: вот для чего я жил!
Январь выдался щедрым на снегопады. Игнат неделю трудился, уходя со двора комендатуры только для сна. Торопился. Искал вход в подвал, раскидывая снег там где был когда-то сад. Память не подвела старика, и место потайного лаза он нашел быстро, вот только пришлось для отвода враждебных глаз очистить огромную площадь позади дома. Никто не обращал внимание на трудящегося старого дворника. Трудится, ну и отлично. Вот если бы он попробовал только присесть для отдыха...
Взрыв прогремел в полдень. Крыша старого дома взлетела в воздух, повисела несколько мгновений, поддерживаемая напором бушующего под ней огня, содрогнувшись стряхнула с себя, будто с плеч, снег и стала оседать на устоявшие стены, почти на прежнее своё место. Сквозь адский рёв огня, слышны были истошные вопли горящих заживо людей – некоторые бежали прочь, другие пытаясь сбить с себя пламя, валяясь по снегу. Вдруг прозвучал ещё один взрыв, от которого стены наклонились и рухнули под весом горящей крыши и вместе с тем замолчали несколько орущих в предсмертной панике голосов. Земля под старым домом просела и обвалилась. Горящие развалины рухнули под землю. Взметнулось в небо облако горячего пара. Снег вокруг быстро таял.
А небеса будто озверели; сплошной завесой валил тяжёлый снег.
Старый особняк. Тёмные тучи, обволакивающие небо, сыплют небольшим дождём в столь ненастный день. Заметно, что уже давно никто не ухаживал за участком вокруг дома. Краем глаза виднеется тусклый свет свечи, или, может быть, камина, из окна маленькой комнатушки. Заглянем внутрь. В комнате сидит пожилой человек в своём кресле-качалке. Рядом с ним тихонько потрескивают брёвна, отдавая ему своё тепло. Старик укрыт пледом, хотя в доме достаточно жарко, но ему.. Ему так уютно и спокойно. На его коленях лежит запылённый старый альбом и, уже ржавого цвета, письма. Время не пощадило бумагу. Он долго читал их, и, листая альбом, вспоминал о своей жизни и молодости. Что хорошего и плохого он сделал за это время. Чего же всё-таки было больше? О чем он мечтал тогда? Листая дальше, он словно перелистывал свою жизнь, кадр за кадром. Молодые друзья, женщины которых он любил. Война которая не пощадила никого из его близких. Он сидел и плакал. Но тут маленький огонёк оторвавшийся от щепки взмыл вверх. Он взглянул на него и понял.... ему пора. Пора тоже взлететь, как и этому огоньку, и, наконец, погаснуть. Уйти в небытие, к своим близким. Опустив глаза, он потянулся за стаканом воды. Его сердце не выдержало, рука вздрогнула и обронила стакан. Он падал всё медленнее и медленнее, пока время не перестало существовать для него. Звон стекла, и треск угольков в догорающем камине.
https://vk.com/kotilampa
Было три часа ночи. Мне не спалось, я вышел на балкон и сразу почувствовал странный запах. Не знаю, что так пахло, но могу сказать на что этот запах был похож. Воздух будто был пропитан ржавчиной, он пронзал меня насквозь, как ржавый, но острый нож. Странный и неприятный запах. Я выглянул в окно, ища причину такого запаха. Всё вокруг заволокло туманом так, что даже ближние дома было плохо видно. Стройные ряды одинаковых серых коробок торчали из него, как таинственные фигуры на жутком представлении, которое было уготовлено исключительно для меня. Им как будто обязательно нужно было предстать передо мной в определённый час. Массы тёмного дыма медленно поднимались над бледными прямоугольниками разных форм и размеров, скрытыми тем же туманом, те же серые коробки рядами уходили в туман всё дальше и дальше. А у горизонта, там, где уже почти ничего нельзя было различить, мерцал какой-то одинокий огонь, то исчезая в дыму, то появляясь. Конечно, в такое время на улицах никого не было, даже окна горели единицами. Я был один, можно сказать, абсолютно один во всём мире. Ведь я никого не видел вокруг, словно и не существует больше никого. Я был один, а завод травил меня дымом из своих труб, пронзая моё горло ржавым воздухом, давя мои лёгкие многотонным катком. Или он просто наблюдал за мной, ждал, пока я задохнусь, ждал моей смерти. Вокруг не было ничего и никого, никакого спасения, был только холод и этот отвратительный запах. Я закрыл окно. Как хорошо, что у каждого есть квартира, свой маленький мир, в котором он сидит, как какая-нибудь безделушка с фабрики, расфасованная в ячейку. А снаружи трубы, облака едкого дыма, холод и одиночество, от которого мы так тщетно пытаемся спрятаться в тысячах горящих окон.
Виктор и не подозревал как быстро в этой жизни всё может превратиться в "осталось в лучшем случае неделя". Ещё утром, всё было как обычно. Назойливый будильник, эта электрическая зубная щётка щекотала верхнюю десну и то этого хотелось чихнуть, звук вскипевшего чайника, полторы ложки кофе, одна сахара. Альбина уже сидела у двери и то привставала, то присаживалась обратно. Запрыгнул в кроссовки не затягивая шнурков, накинул ветровку. Сквозь щель между штор сразу было заметно что на улице пасмурно. Да и по подоконнику барабанили капли. Алька, покорно подняла голову и дала надеть на себя ошейник. Она его искренне не любила, но за два года привыкла. Да и понимала, что быстрее намордник - быстрее долгожданная улица.
Утренний парк был безлюден, но так было всегда в дождливую и ветреную погоду. Алька утюжила носом траву, перескакивая с одного важного запаха на другой и передвигалась по абсолютно непредсказуемой траектории. Он докурил сигарету и затушил кроссовком окурок о мокрую траву. Подошва достаточно мягкая и сигарета не сразу потухла, пустив на последнем издыхании маленькую струйку дыма. Альбина фыркнула и снова покорно дала себя прицепить на поводок. Она шла домой всегда на полшага впереди и заглядывала ему в глаза. Это было своего рода и прощание до вечера и объяснение в любви.
Уже дома она самостоятельно запрыгнула в ванну, понимая что процедура мытья ног неизбежна, да и самой было, похоже, неприятно от этого налипшего песка на влажные лапы. Выскочив, она инстинктивно помотала всем телом, хотя мокрыми были только ноги. Улеглась на своё место, интеллигентно подпёрла лапами голову и уставилась в никуда.
Виктор заглянул ей в глаза и она повиляла хвостом в ответ. Дальше десять минут до метро, привычный гул поезда, городской шум, скрип двери...
Со всеми как всегда поздоровался. Все как всегда буднично ответили.
Конечно все знали, но не соболезновать же каждый день. Надо как-то дальше жить. Все понимали что надо, но никто не знал каково это. Не на словах, не обсуждая это в курилке, а как продолжать жить той же рутинной жизнью, когда почва ушла из под ног. Ушла навсегда.
В голове почему-то остался именно тот разговор, о том как назвать? Это непростое дело, на самом деле. Пацану жить потом с этим всю жизнь. Как-то по инерции что-ли, чтобы отгонять от себя мысли о случившимся, Виктор продолжал мысленно представлять разные имена. Какие-то модные на данный момент, или редкие, оставшиеся там в 19 веке. А может не мудрствовать и назвать в честь деда?! Как-то эти мысли с одной стороны спасали, с другой он продолжал думать он ней и о нём беспрерывно. Прошло уже три месяца и вопросы "почему", "за что", "почему именно мы" перестали крутиться в голове. На них всё равно не было ответов.
Вспоминалось, как Алька чувствовала что со Светой что-то особое происходит и ложилась с ней рядом как-то осторожно, как будто понимая что тревожить нельзя. Долго ходила по кругу перебирая лапами, пока не устраивалась и клала голову Светке на плечо. Когда живот уже был сильно заметным, она на него смотрела с какой-то особой собачьей нежностью. Укладываясь вечером она каждый раз переводила взгляд с живота на глаза жены, как бы интересуясь, всё ли нормально проходит? Светка смешливая была. Объясняла Альбине вслух что она ждёт малыша. Алька так внимательно её слушала, изредка отводя ухо в сторону, реагируя на звуки с улицы.
Это решение участвовать в родах, тоже. Всегда когда приходит нежданная беда, пытаешься винить себя за абсолютно безобидные вещи. Вот и с этим решением так же. Может, не будь его рядом, всё пошло бы как-то по-другому. Этот сухой голос врача стоял в ушах и писк медицинских приборов. Его слова казались даже какими-то небрежными, мол, "выведите посторонних". Уж кто кто, но Виктор тут не был посторонним. С другой стороны, возникли сложности и, наверное, врач должен был это сказать. Это последнее прикосновение тёплой ладони и беспомощно опустившаяся рука на простынь.
Конечно в этот момент он даже не думал о чём-то плохом. Это операция каких каждый день делаются тут сотни. Возникли сложности. Всё бывает. Первые роды.
Потом эти абсолютно ничего не выражающие глаза хирурга из под зеленоватой маски и холодные как статистика слова "ребёнка спасти не удалось". И на вопрос "как Света?" врач как-то выдохнул и сказал "простите".
Потом пелена, сестра со шприцем, истерика. В те мгновения когда приходил в себя, сильно пульсировало в висках. Огромные дозы успокоительного не давали возможности как-то оценить ситуацию там и тогда. Невозможно было сформулировать что было самым тяжёлым. Там в роддоме, или следующий день, или похороны. Это всё было равномерным кошмаром, который, казалось, никогда не закончится.
Альбина как-то по-своему пыталась участвовать. Клала голову на колено. Смотрела понимающими глазами прямо в глаза. Она по долгу сидела вечерами на кровати и смотрела туда, где когда-то лежала Света. Она взглядом задавала Виктору какие-то вопросы, но очень ненавязчиво, осторожно. Чувствуя и понимая нависшую тяжесть в доме.
Две недели назад она начала чуть прихрамывать. Виктор осматривал собаку, щупал ногу, а она её воровато прятала под себя. Забота о собаке и работа спасали от тяжких дум. Однажды Альбина отказалась есть и Виктор отвёз её к ветеринару. Доктор осмотрел её и взял кровь на анализ. Он искренне полагал что это стресс и такая у неё реакция.
Ветеринар перекладывал бумаги на столе, пытаясь чем-то занять эту трагическую паузу. Слово "рак" никак не умещалось в сознании Виктора. Ну так просто не может быть.
Алька быстро угасла. Она сильно осунулась и изредка поглядывала в сторону Виктора виноватым взглядом. Она понимала, что оставляет его на этом свете одного. В ветеринарной клинике было звеняще тихо и это ещё сильнее угнетало. Альбина была той самой соломинкой, той живой душой, которая помогла не опустить руки тогда. А теперь ушла и сама.
Док принёс небольшую баночку со спиртом и два пластиковых стаканчика. Выпили.
- Знаете Виктор, я двадцать лет тут работаю и вот что я вам скажу - это прочитанная страница книги вашей истории. Как быстро вы её перелистнёте, зависит от вас. Врут, когда говорят что врачи привыкают к смерти. Нет, мы просто быстрее перелистываем ваши страницы в своих книгах жизни.
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Ей хотелось жизни лучшей:
Понимать, кто враг, кто друг,
За спиной улыбок кучей
Надвигался смерч - ее недуг.
***
Она любила ходить в церковь. Зажигать свечки и стоять неподвижно всю службу. Я не мог и предположить, что здесь она находила приют от всех своих самых страшных снов. Родители - приличная семья, хотят для нее лучшего, но не понимают, что с ее дочерью не так. Она не такая, как все. Сотни друзей вокруг - привычная декорация, слишком хрупкая, слишком тесная, чтобы быть правдой. Без маски туда не стоит соваться. Университет - недоразумение после школы, вынужденное продолжение бала мертвецов. Стадный инстинкт во всей силе. Но и здесь она смогла найти людей за которыми можно прятаться. Притворяться, а не быть искренней. Служить стереотипам, а не творить собственную жизнь. Невидимая тяжесть валилась на нее все сильнее. Многоголосье незнакомых людей, которые зачем-то улыбаются тебе. Учеба, которая не приносит ни удовлетворения, ни понимания дальнейшего будущего. Подвешенное состояние, в котором даже дома нет покоя. Непонимание стало привычным. Ей нужно было укрыться хоть где-то. Поэтому храм, поэтому всепрощающий голос молитвы. Забвение прошлого. Хотя бы на мгновение.
Кристина проснулась поздно. Сегодня было воскресенье, и она могла позволить себе поваляться в кровати. Девушка приподнялась и нащупала на полу телефон. Куча сообщений в соцсетях вызвали странную улыбку, скорее похожую на пробежавшую нервную дрожь по лицу. Ей не хотелось вставать, но и телефон, который она взяла секунду назад, уже успел опротиветь. Она положила его обратно.
Так начинался каждый ее день. Посмотреть время, дату, число входящих сообщений. Чтобы хоть как-то привести себя в чувства, она открывала ютуб и писала те самые заветные слова “Вселенная бесконечна”. На ее запрос вылазил клип Нойза, и с первыми аккордами в ней появлялось чувство, что он ее услышит, придаст сил и наконец вытащит из постели прямиком в тот самый недружелюбный мир, который люди называют жизнью. Она не была неблагодарной, но тот груз, который появился как будто из ниоткуда и давил всей своей тяжестью, усиливался с каждым днем. За что пришло наказание, она не знала, но как будто догадывалась. Та ложь, из которой искусно плелось ее существование, обрело вид кокона, который больше не пропускал света. В нем было холодно и жутко.
Но все менялось стоило ей прийти на службу. Особенно, раннюю. По таким дням ей удавалось встать пораньше и поехать на автобусе почти через весь город, чтобы попасть в своё самое любимое место. Обычно, когда она добиралась до храма, лучи солнца пробивались сквозь облака и как будто приветствовали ее. Это маленькое чудо каждый раз удивляло, но не казалось случайным. Только этот факт делал ее счастливей. Учеба начиналась не раньше 10, поэтому она могла позволить себе утренние прогулки.
В храме было мало народу, Кристина никогда и не любила столпотворение. Что-то загадочное жило в этом свете, он так мягко ложился на иконы, приковывая взгляд. Странно, что некоторые заставляли ее смотреть не отрываясь, другие дарили мир и спокойствие. Временами ощущения менялись, но лики некоторых святых прочно поселились в ее сердце. Серафим Саровский стал одним из таких учителей. Сквозь желание приблизиться к нему, в ней зарождался свет надежды. Это случилось не сразу. Первое время, когда ей было очень любопытно, она, подобно ребенку, с затаившимся дыханием обходила церковь и жадными глазами изучала все вокруг. Потом она уже узнала, что нужно креститься 3 раза, заходя на святую землю. Потом, она узнала как сердце ее очищается от одного только взгляда, от одной только искренней веры при повторении старинных слов. Церковнославянский язык манил ее, был в диковинку, и тем интересен. Она ходила в воскресную школу, и потихоньку обрастала знаниями о том, что такое истинная любовь, и как она по-настоящему не имеет границ.
Сердце ее пело, вторя красивым голосам хора. Никакой музыки, ничего не отвлекает от этого медитативного состояния. Готовность покориться, научиться служить другим людям открывает в тебе неизведанные ранее границы. Они всегда есть, но только стоит тебе прикоснуться к чему-то светлому, чистому, что в тебе непоправимо происходят изменения.
Она боялась разговаривать со священниками, они внушали ей уважение и силу. Да, не все, но большинство из них были искренни в своих поступках. Мы все неидеальны, Кристина это прекрасно понимала, как и то, что в первую очередь, они люди. Но в то же время только упорный труд помогал им приблизиться к чистому образу святых, изображения которых встречались в стенах храма. Этот процесс небыстрый. Проходит много времени, прежде ты замечаешь изменения. Но подобно вкусному плоду, вкус святости поначалу обладает такой силой, что все твое естество дрожит и пытается разобраться, что происходит на самом деле. Поначалу, было достаточно не более получаса, чтобы испытать такие запредельные чувства, природу которых она не знала. Откуда они приходят, откуда это спокойствие и понимание происходящего? Предчувствие людей, событий? Все это приходило неизвестно откуда, и девушка явственно чувствовала моменты, когда ей стоило углубиться в себя, на чем сосредоточить внимание и как решить мучающий ее вопрос. Если по утрам она приходила на учебу полная сил, с ощущением победы, то ближе к обеду это чувство гасло, натыкаясь на злобу и непонимание других людей. Она сама не могла мириться с такой жизнью, и это вызывало сильнейшую боль. Не люди были воплощением ее несчастья, а она сама, решив принять их влияние и согласившись на подобную роль. Взлеты и падения, постоянное перевоплощение из одной роли в другую. Что победит, что даст освобождение? Кристина не знала. У нее появилась надежда, что все можно изменить. Но, надолго ли? Это ей еще предстояло узнать…
В один день она просто не пришла в институт. Девушка поняла, что ей не нужно больше здесь находиться. Долг - придуманное понятие, никто не может заставить ее делать то, что ей было не нужно. Она больше не хотела обреченно смотреть в глаза родителям и выдумывать новые оправдания ее грусти. Этим она делала хуже только себе. Если перестать слушать свое сердце, то, получается, весь мир, к которому она так привыкла, не имеет красок и какого бы то ни было смысла. Говорить по душам с людьми, которых интересуют новинки в линейке смартфонов или новая коллекция одежды - не то, о чем мечтает настоящий, живой человек. Кристина понимала, что любой из них рано или поздно признает всю эту ложь, но терпеть это она больше не могла. Если изначально человек к тебе не расположен, о чем можно с ним говорить? Кого заинтересует твоя душа и проблемы, которые так и просятся на выход? Она так часто смотрела в лица людей, которые не хотят разбираться в себе, не задают вопросов, что они здесь делают и зачем. Нет, она не упрекала их, просто понимала, что они другие. У каждого свой путь.
Левоев Денис