Усаживайтесь поудобнее, дорогие мои детишшшечки, приготовьте носовые платки, а заодно пришпорьте фантазию и дедуктивные способности – тетя Дуня тут недавно в очередной раз прогулялась (она такая! ) на кладбище и обещала рассказать вам историю одного из самых знаменитых привидений Сиднея, наследившего, как уверяют, в романах Диккенса и рассказах Конан-Дойля, а уж раз ты что-то там обещала – то надо выполнять – даже если сама в процессе станешь маленьким привидением без мотора.
Ну, до этого дело, надеюсь, пока что не дойдет.
Итак, жила себе в Ньютауне, весьма небедном сиднейском районе, тоже весьма небедная девушка по имени Элиза Эмили Донниторн. Жизнь успела Элизу немало помотать по морям-по волнам – времена были неспокойные, колониальные, папу-чиновника заносило то на мыс Доброй Надежды (там и родилась наша героиня), то в Калькутту. В Калькутте с семьей судьи Донниторна приключилась беда: их застигла эпидемия холеры, выкосившая в тридцатые годы 19 века пол-Индии.
Были у Элизы мама и две сестры, а осталась одна Элиза.
Судья Донниторн от таких потрясений справедливо решил, что хватит с него экзотических дестинаций, и переехал поближе к цивилизации и подальше от холеры и антисанитарии – в Сидней. Он еще не знал, какую антисанитарию разведет его доченька волею судьбы в своем доме – но не будем забегать вперёд.
Папа за время колониальных мотаний нажил немалые капиталы, так что Элиза была завидной наследницей. Судья, как водится, присматривал любимой и отныне единственной дочурке женихов поприличнее – но девица оказалась нравом крута, головой начитанна и феминистична не по веку, а потому женихам давала отлуп, а папеньке заявляла: замуж выйду исключительно по большой любви, как в книжках написано, фи на ваших судейских. И никак иначе.
Только вот мы с вами из жизни да литературы знаем: где большая любовь, там и трагедь неподалеку, идет, понимаешь, по следу, как сумасшедший с бритвою в руке, только и ждет случая пустить кррровушки. А литература, она, как известно, не врёт. В отличие от жизни.
Так и вот: совсем было уже осталась красавица (таки говорят, что да!) Элиза в старых девах, дело шло к тридцатнику, по тем временам сливай масло – как вдруг на ее пути нарисовался скромный судовой клерк Джордж Катбертсон. Ничего, кроме имени, нам от него история не сохранила, даже костей (ох, опять я забегаю вперед, держите Дуньку крепче). Но можно предположить, что парень он был видный и не промах, раз нашу Элизу нипадеццки подхватило и понесло. Да так понесло, что у папы случилась хроническая головная боль, прислуга не успевала выметать из гостиной осколки от разбитой посуды, а окна девичьей спальни второго этажа в ньютаунском особняке вдруг оказались подозрительно близко от земли и перестали запираться по ночам.
Судья пытался окоротить и предотвратить, но увы, Элиза дождалась своего Джорджа и отступать была не намерена: у меня любовь, так что либо он, либо вы, папа, никогда не увидите внуков. Мое слово крепкое.
Слово, как потом выяснится, наша Элиза умела держать еще как.
Папа сдался (ну или так рассказывает история), день свадьбы был назначен, для молодых был куплен отдельный дом, счастливый Джордж с новой чиновничьей должностью в кармане и гарденией в петлице прям таки не ходил, а летал по Сиднею, Элиза шила умопомрачительное свадебное платье, а ньютаунские кондитеры пекли роскошный свадебный же торт.
Но мы же помним про бритву и привидение, да.
И вот день свадьбы – и все вроде бы на месте: новый дом, невеста, платье, папа в судейском мундире, гости, накрытый стол, торт. Только жениха так никто и не дождался.
Сгинул Джордж Катбертсон, как будто его и не было. Не было его ни в судовых реестрах отплывавших кораблей, ни среди невезучих постояльцев сиднейского морга, ни в списках спешно отправленных на индийские фронта рекрутеров: вечером был, а утром испарился, никто не видел куда и как. И так больше никогда и не увидел.
Элиза ждала до вечера. Потом выгнала гостей и папу – тот вскоре покинул этот бренный мир, так и не дождавшись внуков. Запретила слугам убирать со свадебного стола – а потом разогнала и их. И прожила в своём доме, наглухо законопатив все окна, двери и душу, еще почти сорок лет, никуда не выходя, ни с кем ни разговаривая добровольно – а уж если приходилось все-таки, то через цепочку, не показываясь никому на глаза. И не снимая того самого, любовно сшитого свадебного платья. До самой смерти.
Так ее и нашли – в полуистлевших фламандских кружевах, которые к тому моменту должны были приобрести изысканный изабелловый цвет, в тон знаменитой сорочке неукротимой Изабеллы Кастильской. Взломали дверь в столовую: там, на некогда богато накрытом столе, все еще можно было различить остатки свадебного пира – никем не тронутая снедь превратилась в прах и плесень.
Только пыль, только прах и сушь... и памятник Элизе Донниторн и её отцу, который и сегодня можно при желании посетить на Camperdown Cemetery в Ньютауне. А если вам доведется прогуляться по этому довольно живописному старинному погосту вечером, можете попробовать пройти несколько шагов, повернувшись спиной к памятнику, а потом резко обернуться – и вы увидите поспешно прячущуюся за памятник в виде трилистника женщину в свадебном платье... Но лучше не надо. Я, во всяком случае, не советую.
Похоже, она всё еще не хочет, чтобы её видели. Похоже, она всё ещё ждёт...
***
А теперь, дамы и господа – ваши версии. Что же, все-таки, по-вашему случилось с женихом?
Не знаю как указать ссылку на первоисточник на фейсбуке, но история показалась мне достойной для упоминания.