История одной терапии, часть 15
(продолжение, предыдущий выпуск здесь)
В конце года я оглянулась назад и офигела. Если бы кто-то мне в начале прошлого года сказал, что я не только найду деньги на терапию и классного терапевта, не только смогу ходить на терапию тайком от мужа, но и найду аж две работы и, самое главное, увижу пути выхода из моей, казалось бы, совершенно безнадежной жопы, я бы не поверила. Ни разу бы не поверила, что такое вообще возможно.
В начале прошлого года у меня не было ничего, кроме состояния клинической депрессии и полного бессилия. С тех пор я разобралась, почему моя жизнь сложилась так, а не иначе, поняла причины своего поведения, мыслей и выборов. Я стала выходить в мир, хоть сколько-то общаюсь с людьми, хотя все время чувствую себя зажато, тревожно и неуклюже. Я сделала первые шаги в выставлении границ с мужем, и это впервые с начала наших отношений. Я немного разобралась в устройстве своего внутреннего мира и начала осваивать приемы заботы о себе. Я получила опыт, когда мной искренне интересуются и хотят мне помочь. Я даже начала себе разрешать проживать вещи так, как мне проживается, а не как правильно, положено, принято или разумно. У меня появился опыт, когда меня видят умной, интересной и достойной помощи.
Казалось, терапия мне больше не нужна. Она, вроде, уже справилась со своей задачей, и дала мне все, что от нее можно ожидать. Все вопросы отвечены, все знания получены. Освободи место для тех, у кого действительно трудная ситуация, а сама иди, живи. Чего еще-то?
Но я хотела продолжать, хотя и не могла сформулировать, что я вообще хочу от терапии и от жизни.
Вы сказали, что в среднем клиенты редко стремятся идти в терапии дальше, чем я. Им вполне хватает нового понимания себя и навыков справляться со сложными чувствами и пугающими мыслями. На этом этапе они уходят и иногда возвращаются, когда в их жизни случается новый кризис.
Я, испугавшись, что в отсутствии острого кризиса меня выгонят из терапии, спросила, сколько терапия может длиться. Вы сказали, столько, сколько нужно клиенту. И я выдохнула с облегчением.
Мистер Большой радовался переменам в жизни. Наконец-то он решает какие-то проблемы, делает дела, становится полноценным членом общества. И может хотя бы немножко избавиться от пожирающего его стыда. Мелкая же настойчиво спрашивала меня, ради чего это все. Ради чего рвать жопу? Чтобы работать на унылой работенке? Чтобы продолжать впрягаться в одну лямку за другой и жить, не видя никакой радости, как это делали родители? Чтобы одиноко бродить в этом бесцветном, неуютном мире, выполняя социальные ритуалы?
Она с большим любопытством разглядывала людей вокруг, и ей очень хотелось, чтобы и ею кто-то интересовался, но на нас всем было пофигу. При всем понимании, что по-другому с незнакомыми или малознакомыми людьми не бывает, это продолжало ее ранить. Кроме Вас никто не видел меня той, которую хочется узнать получше и с кем хочется отношений. Я училась сама видеть себя классной, но вот это «тихо сам с собою я веду беседу», когда из обычного мира нет никакой положительной обратной связи — это было очень грустно.
Вес мой между делом настойчиво полз вверх. Я наивно думала, что от терапии люди худеют. Ну пишут же везде, мол, лишний вес — он от чего-то там психологического, подавляемых эмоций или как защита от мира. И стоит разобраться со своими проблемами, лишние кило сами по себе начнут испаряться. По крайней мере, так уверенно утверждали многие поп-психологические статейки. В реальности же телу эти концепты было по барабану, оно с началом терапии активно решило стать еще больше и шло к своей цели. Всего лишь недавно купленная одежда уже трещала на мне по швам.
Я не говорила с Вами об этом из-за стыда. Стыдно быть такой жирной, я сама в этом виновата, причем тут терапия, жрать надо меньше, да и все! Об этом тоже писали всякие популярные блоггерши-фитоняшки. Но попытки «жрать меньше» неизменно заканчивались приступами булимии, так что я просто бессильно опустила руки.
Как-то на работе в будний день был выходной, я удачно съездила в магазин одежды плюсовых размеров и накупила очень симпатичных шмоток для своих увеличившихся форм. Домой ехала в новых джинсах, новой курточке и новой футболке. В автобусе в какой-то момент все пассажиры вышли, я осталась одна. Сидела близко к кабине водителя, и он со мной заговорил. Я отвечала вежливо, односложно, борясь с подскочившей тревогой от необходимости участвовать в социальном взаимодействии со своими плохими навыками общения. Через какое-то время я вдруг с изумлением поняла, что водитель со мной не просто о погоде беседует, он со мной активно флиртует. Присмотрелась, прислушалась — так и есть. Меня клеят. Я выпала в когнитивный диссонанс, ведь мне столько лет рассказывали и показывали, как один мой внешний вид убивает все желание секса, и я в это верила. Я не раз пыталась рассматривать себя со всех сторон, в разной одежде и без нее, в разном освещении, но так и не смогла увидеть ракурс, с которого я хоть кому-то могла показаться привлекательной. А тут нате, меня ощупывают далеко не платоническими глазами…
Я вышла на ближайшей остановке и шла домой пешком. Этот единичный опыт ничего не изменил в моем самовосприятии, только растревожил.
Вы говорили, как вы удивлялись слышать, что я считаю себя непривлекательной. Я, говорили Вы, думала так: у нее есть много проблем, требующих решений, почти во всех областях жизни, но в одной области точно нет — с внешностью все более, чем замечательно. Мне нечего было Вам ответить. Приятно, что Вы так думали. Понятия не имею, каким образом Вы могли видеть меня такой. Это не совпадало с моей картиной мира и моим жизненным опытом. Будь я красивой, моя жизнь наверняка сложилась бы иначе. Со мной бы лучше обращались, меня бы больше любили, меня были бы рады видеть и рады мне помочь. По крайней мере, это то, что я со стороны наблюдала в жизни красивых.
Мне надолго запал в душу эпизод из детского то ли фильма, то ли Ералаша, где зимой два мальчишки на катке потешались над неуклюжим ребенком, который еле-еле стоял на коньках. Они кидали в него снежки и громко смеялись, пока не сбили ребенка с ног. Тот сел на лед, заплакал и снял шапочку. По плечам рассыпались длинные золотые локоны, а из шарфа показалось красивое девочкино личико. Мальчишки, как по команде, перестали смеяться, переглянулись и бросились ее поднимать и отряхивать.
Так я поняла, что красота — это прежде всего безопасность. Красивых не обижают, им помогают, защищают, перед ними открывают двери. Помню, после этого фильма я стала отращивать волосы до той же длины, что и у девочки с катка, но мне это никак не помогло. Я так и не стала той, перед которой открывают двери, я осталась той, которую грубо отталкивают от двери, чтобы галантно пропустить в нее красавицу.
Помню, будучи подросткой, я спросила у мамы:
— Мама, я красивая?
— Ну, ты… — она отвела глаза в сторону и натужно сказала, — …интересная.
Интересная — это когда ты даже не симпатичная, а совсем никакущая, но под пиво сойдет.
Впрочем, для нее вообще не существовало в мире красивых женщин. Когда я ее спрашивала про какую-нибудь известную красавицу, актрису или певицу, красивая ли она, мать всегда с отвращением морщилась «Да ну, черти что». Она вкладывала много сил в свою красоту и казалось, рассчитывала получить за это какой-то большой жизненный приз. И не получив его, была обижена на весь мир и зла на всех красивых женщин.
Красота — это не только всякие ништяки и призы. Это еще возможность просто быть, просто существовать в мире, не думая ежесекундно, что твоя внешность вызывает у кого-то отвращение или агрессию. Я замечала, как мальчики и мужчины особенно жестоко обращаются именно с некрасивыми, словно не вписываясь в их представление о прекрасном некрасивые автоматически лишаются права на человеческое обращение.
Я тихонечко присматривалась, а как Вам живется в вашем теле, и казалось, живется Вам с ним в мире и согласии. Вы легко и уверенно двигались, ваши движения не выглядели скованными какими-то мышечными зажимами, в них не было нарочитости или манерности, резкости и прерывистости или, наоборот, вялости или заторможенности. Однажды на сеансе Вы, сидя в кресле, задумчиво подогнули ногу и сели на нее, болтая второй ногой в воздухе. Помню, у меня просто сердце растаяло от непосредственности этого движения и как легко оно Вам далось. Вы, такая взрослая, вдруг стали выглядеть, как маленькая девчушка, которая замечталась о чем-то, глядя на плывущие над головой облака.
Вы одевались элегантно и удобно, и в Вашем выборе одежды не просматривалось желания что-то изо всех сил спрятать или что-то намеренно подчеркнуть и выпятить. Вид вашего физического присутствия в этом мире действовал на меня очень умиротворяюще. Ваше тело казалось мне идеально сбалансированным — все его линии, формы, пропорции безупречно гармонировали друг с другом. Ни отнять и не убавить. Как у статуэточки, выточенной с большой любовью.
Глядя на то, как хорошо Вам живется в своем теле, я мечтала, что когда-нибудь и у меня так получится, хотя при моей конституции идеальных пропорций мне никогда не видать
Неделя между рождеством и новым годом была выходной, и муж потребовал, чтобы я ехала к нему в пустыню, причем своим ходом. Дорога заняла почти 12 часов — 6 на поезде, а потом столько же на рейсовом автобусе. Маршрут шел через поля и малонаселенные пункты. Разглядывая в окно эти безымянные, крошечные, бедные на вид поселки, я поймала себя на желании выйти из автобуса и потеряться в одном из них. Пропасть со всех радаров, сменить имя, стереть прошлое и начать новую жизнь с нуля. Я легко могла бы оставить все — мужа, пустыню, родителей, обе работы. Но только не Вас. Вы — это было самое светлое, позитивное и вдохновляющее, что у меня было. Это единственное, что у меня в жизни получилось хорошо.
В доме в пустыне меня ждали не елка с гирляндами и предпраздничное настроение, а истерики на повышающихся градусах. Оставшись без присмотра муж совершенно перестал контролировать свой сахар, вся кухня была завалена упаковками от самых дешевых и химозных сладостей. Мало того, он начал приобщать к этому местную фауну — по заднему двору вперевалочку ходил очень толстый суслик, а на электропроводах сидели огромные жирные голуби. Муж суетился и причитал, что они своим весом оборвут провода, но кормить их булками не перестал. Он решал проблему иначе — купил помповое ружье и несколько раз в день выходил подстрелить голубя, называя это контролем над вредителями. При этом он каждый раз требовал, чтобы я давала ему индульгенцию и говорила, что он хороший и все делает правильно.
Чтобы поменьше вовлекаться в это безумие, я взялась покрасить унылый глухой забор на заднем дворе. Сначала думала раскрасить доски так, словно это цветные карандаши, но потом решила нарисовать на нем небо. Я начинала с утра, втыкала в уши наушники и заканчивала глухой ночью. Я хотела превратить это заграждение в визуально открытое пространство, синее небо, по которому плыли веселые, мультяшные облачка. Ломило руки и спину, но результатом я осталась очень довольна.
На новый год я сделала дурацкий ритуал, который подкинула виртуальная знакомая. Для него надо купить пакет манки, перемешать ее с блестками, назвать эту смесь «манной небесной» и обсыпать себя, проговаривая свои мечты. Самой большой мечтой на тот момент была мечта о свободе. «И о Большой Любви!», добавила Мелкая. Мелкая отчаянно хотела на теплые мужские ручки, которые заберут ее из этого кошмара и унесут в хорошую жизнь. Ой, нет. Только не это. Я от мужчин не то, что любви, я даже добра и человечности практически не видела. Эта тема для меня навсегда закрыта, хватит. Хватит! ХВАТИТ!!!
Но она продолжала меня дергать и больно кусать изнутри. Хорошо, что она субличность, а не настоящий ребенок. Я бы ее била. Реально, физически избивала бы от бессилия и безысходности. Где я тебе все это найду? ГДЕ?! Правильно, что я не завела детей. В конце концов я просто махнула рукой — ладно, пусть сидит фантазирует. Может, получится хотя бы части ее желаний как-то реализовать.
Мне приснился сон, как в дом ворвались похожие на охранников огромные мужики, придавили меня к кровати и начали душить. Муж во сне в это время мылся в ванной и ничего не слышал. Я хотела позвать его на помощь, но зависла — как именно его звать? По паспортному имени я не называла его уже очень давно, она на него не отзовется. А домашняя кличка, которую он обожал, звучала совершенно по-дурацки. Таким словом на помощь не позовешь. Я проснулась от того, что умерла во сне.
Между делом папина жена продолжала вести бурную деятельность и чуть ли не бронировать авиабилеты, чтобы я брала мужа в охапку и везла на операцию. Испугавшись, что она там реально что-то накреативит, я попросила ее дать по тормозам. Рассказала, что не собираюсь с этим самым мужем долго жить и серьезно думаю про развод. Тут же, конечно же, пришлось рассказывать о причинах. Я рассказала про все — про намеренно, злостно запущенный диабет, про пустыню, про импотенцию, про отвратительное поведение. Она мне очень сочувствовала, и наивно взяла с нее обещание ничего не говорить отцу. Пожалуйста, пожалуйста только ничего не говорите ему. Он меня растопчет и размажет.
Но, конечно же, она тут же ему все растрепала. Как говорится, не рассказывайте свои секреты состоящим в браке — они абсолютно точно сольют их своей половине.
— Папа хочет с тобой серьезно поговорить, позвони ему, как только сможешь, — сообщила она мне смской.
Мои руки задрожали так, что из них чуть телефон не выпал.
Перед звонком отцу я постаралась заземлиться, продышаться, взять себя в руки, но ничего не получалось. Единственная соломинка, за которую я могла ухватиться — какой бы разговор ни состоялся, я потом расскажу о нем Вам и Вы поможете мне прийти в себя. Главное — продержаться до сеанса.
Вечером мужу приспичило поехать к ближайшей цивилизации в Макдачную, поэтому звонить мне пришлось из машины. Пока муж размещал заказ в Макавто, я набрала отца, что получилось не с первого раза, потому что я не попадала пальцами в кнопки.
Отец начал разговор с того, что он все знает.
— Папа, — сказала я, изо всех сил стараясь не разрыдаться, — мне очень стыдно. Я тебя подвела. Я не справилась. Прости, что у тебя такая неудачная дочь.
Последнее я еле выговорила. И обреченно сжалась внутренне, приготовившись к ударам.
— Ну ты чего? — ответил он с чувством. — Что ты такое говоришь?! Ты моя дочь, я тебя люблю!
Я не поверила своим ушам и всхлипнула, не в силах больше сдерживаться.
— Знай, я тебя во всем поддержу, — твердо добавил он. — Ты не одна! Поняла? Ты не одна.
Пустыня, сухой, пыльный воздух и муж, мерзко ругающийся с окошком выдачи заказа, потому что там на него как-то не так посмотрели, уплыли далеко-далеко. Держа телефон у уха, я смотрела в приспущенное окно на бескрайнее, усыпанное звездами небо и чувствовала, как они меня целуют.
Три с половиной десятка долгих, мучительных лет. Столько я ждала, чтобы услышать эти самые главные в жизни слова. И не верила, что когда-нибудь их услышу.
Мечты сбываются.
Мечты сбываются, потому что терапия меняет мир. Она делает доступным то, что раньше бы никогда не случилось. Открывает новые измерения, где жизнь течет качественно иначе.
И у меня это получилось.
Папа обозвал мужа всякими разными словами и добавил, что мне за мои мытарства с мужем надо памятник поставить. Не все такое выдержали бы, тут и повеситься недолго.
Он сказал, мне надо приехать, побыть с семьей, прийти в себя и обдумать свои следующие шаги.
У меня есть семья?…
Из человека, который один-одинешенек во всем мире, я вдруг стала членом семьи и дочерью, которую любит и поддерживает отец. Мне хотелось себя ущипнуть. Наверное, я сплю?
Когда я вернулась в город, мы созвонились по Скайпу. Мы не виделись 8 лет. Непросто было решиться показывать себя, толстую и неухоженную, но по поводу внешности мне никто ничего в лицо не сказал.
Отец постарел, но выглядел очень хорошо. Когда мы в последний раз виделись, это был человек с одышкой, большим лишним весом, высоким давлением, который не мог пройти двух кварталов, не вспотев. Он питался одними пельменями и до 60-ти бы точно не дожил. Новая жена взялась за его здоровье, посадила на правильное питание, снизила его вес и стильно его приодела. Она оказалась приятной, миниатюрной, очень живой женщиной без столичных замашек.
Мы стали созваниваться по телефону и Скайпу каждую неделю. Отец еще несколько раз повторил те же слова поддержки, они звучали очень искренне, и я понемногу начала в них верить.
Папина жена, которую я про себя начала называть мачехой (в хорошем смысле этого слова), ввела меня в курс дел всей ее семьи, рассказала о жизни моих сводных брата и сестры. С ними я тоже вскоре виртуально познакомилась. Приятные люди, сразу вызвали у меня симпатию. Так удивительно вдруг ощутить себя частью живой семьи со всеми ее радостями и проблемами. Семьи, где у тебя снова двое родителей, а еще целых два сиблинга. Отец прекратил общение с моей сестрой после ее отвратительного поведения, когда умирала мать, и я с облегчением к нему присоединилась. Она меня никогда не любила, я это чувствовала и понимала. Мать давила на мое чувствство вины, заставляя меня строить с ней отношения. Мол, вы же сестры. Я с радостью скинула с себя эту ношу после смерти матери. И всегда по-хорошему завидовала тем, у кого с сиблингами теплые отношения и взаимовыручка. А тут вдруг бац — словно еще одна мечта сбылась.
По мере разговоров с мачехой я понемногу сложила ответ на вопрос, что такое волшебное произошло с папой. В отличие от него, который жил далеко от своей родни и виделся с ними не чаще, чем раз в несколько лет, мачеха поддерживала близкие отношения со своей семьей и, особенно, с детьми. У нее в голове не укладывалось, как вообще можно выслать дочь одну в другую страну, оставить ее там и даже не знать, как она живет и нужна ли ей помощь. Первое время отец от нее отмахивался. У него не возникало сомнений, что он как отец делает что-то неправильно. Он вырос в холодной, нелюдимой семье, где ни родне, ни любым другим гостям не особо радовались. Когда к его матери заходили соседки чай попить, его отец выходил на кухню, обводил их злым взглядом и говорил «Мать, скажи мне час, минуту и секунду, когда их здесь не станет». Меня на лето брать не хотели, хотя я очень просилась. У них не принято было собираться семьей, что-то вместе праздновать или как-то участвовать в жизни друг друга. Так что для отца было нормой не иметь тесных семейных связей. И он считал, что так должно быть у всех. Поначалу он попытался даже монополизироовать свою новую жену, чтобы она поставила на первое место его, а собственных детей отодвинула на десятый план, но получил яростный отпор. В отличие от моей матери, эта женщина не боялась дать сдачи и прогнуть ее оказалось невозможно. Она не один год говорила ему, что с дочерью так нельзя, на что он отвечал, что с дочерью все нормально и просил ее не лезть не в свои дела. Но вода камень точит, а тут, наконец, пришли вещдоки, что с дочерью как раз дела плохи. Мачеха его завиноватила, и до него, похоже, что-то дошло. С новой женой отец впервые увидел, что такое настоящая семья, где люди участвуют в жизни друг друга и приходят друг другу на помощь. И, видимо, в голове его со скрипом закрутились никогда раньше не работавшие шестеренки.
Значит, даже в возрасте люди все-таки способны меняться? Ведь жизнь тоже меняется. С выходном на пенсию отец потерял практически всю свою власть над окружающими, которые подчинялись его начальническому статусу и боялись его связей. И это его заметно присмирило.