Текст, написан в октябре, но, почему-то именно сейчас, перед самым праздником, захотелось им поделиться. Скоро Новый год, вот и накатило)))
Люблю зиму. Бесплодно жду ее последние семь лет, каждый раз надеясь, что уж на этот-то раз она наступит, но осень в Петербурге, кажется, поселилась навечно, вытеснив остальные времена года из календаря и из памяти горожан. На прошлой неделе выпал первый снег. Это был даже не снег, а тонкая, кружевная скатерть из скопившегося за ночь инея, но инстинкт сработал. С самого утра в моей голове звенела январская вьюга, так же, как и прежде, звезды в небе кружили и уносили меня в звенящую снежную даль колеса белой маршрутки.
Новогоднее настроение делает меня благостной. Более вдумчивой, умиротворенной, ласковой. Я вспоминаю, за что так преданно, наперекор страдающим нытикам из интернета, люблю этот великолепный праздник. В этих отголосках прошлого есть все: мамины руки с праздничным маникюром, больно щиплющие меня в попытках натянуть уродские белые колготки в рубчик, гигантские, но невесомые банты из гофрированных гипюровых лент, запах цитрусовых, коробка конфет на верхней полке серванта, шуршание оберточной бумаги, папин смех, шумные гости и мириады ботинок и сапог, заполоняющие скромный коридор нашей типичной хрущевки.
Самое лучшее, конечно, подарки. Подарки, которые волшебным образом к утру оказываются под елкой. Сколько бы мы не искали с братом тайное место их жизни, столько же, с огорчением от неудачи и восторгом от осознания чуда, убеждались, что родители к подаркам отношения не имеют. Это волшебство. Новогоднее чудо. К дарам от дедушки Мороза всегда прилагались и от родителей, ведь это праздник, не могли же они нас не поздравить.
Институтом дарения подарков заведовала матушка, папенька же допускался к управлению лишь на восьмое марта, когда с самого утра бежал на улицу, где практически на каждом углу стояли машины, из кузова торгующие душистыми шариками мимозы и возвращался домой с улыбкой, усыпанный желтой пыльцой, с двумя букетами в руках. Но однажды система дала сбой, и презенты к новому году заготавливал отец. Я совершенно не помню, что получили мама и брат, но точно знаю, что именно мне досталось самое замечательное. Рукавички и колготки. Капроновые. Детские капроновые колготки ядовито-розового цвета, такого же яркого, как платье на кукле Барби, которую папа-моряк привез моей соседке из рейса, и которую Ленка иногда давала мне подержать.
Как же отличались эти колготки от ужасного праздничного безумия в рубчик, в которое садик, а потом и школа обязывали родителей нас выряжать. Они были яркими, мягкими и без двойного шва на попе. Они не терли и не сползали с коленок. Но лучше колготок в три тысячи раз были варежки. Финские варежки из оленьего меха, сшитые швами наружу. В этих варежках не мокли руки, дубленая оленья кожа совершенно не пропускала влагу, в них не мерзли пальцы, утопая в мягком густом меху. Счастью моему, казалось, не было предела. А он был. Рост. Дурацкий быстрый рост маленького человечка, невыразимо быстро возвышающий его над любимыми вещами. В защиту чести колгот скажу, что они соизволили износиться раньше, чем стали малы, а вот рукавицы складывать своих отопительных полномочий не собирались, а на руку уже не лезли.
Вначале варежки стали креслом для Барби, через два года появившейся уже и у меня, потом, в старшей школе - элементом костюма Бабы Яги, когда уже я поздравляла с волшебным зимним торжеством восторженных первоклашек, последнее же пристанище рукавички обрели в домике песчанок.
Они лежали на клетке, все такие же новые, как и тогда, когда были мне впору, и так отчаянно приглянусь моей беременной мышке, что ей даже удалось протащить одну сквозь прутья… рукавица погибла не зря - в останках ее погрызенного тела трепыхались восемь мелких лысых поп. Вторая варежка так же была отдана пополнившемуся семейству на улучшение жилищных условий, но память о них осталась.
Чем пахнет Новый год? Нет, не только мандаринами. Мой праздник пахнет маминой помадой, папиным одеколоном и мокрой кожей оленьих варежек.