Человек
Степан последние три года жил так, будто его самого уже не было. После того как Нинка умерла — а умерла она тихо, во сне, даже не разбудив его, — он словно застрял где-то между явью и сном. Вставал, топил печь, варил кашу... А зачем? Непонятно.
Деревня их тоже умирала потихоньку. После пожара в прошлом году, когда полдеревни выгорело, народ разъехался кто куда. Остались только самые упрямые. Или те, кому некуда было ехать.
— Эй, хромуля! Опять ты.
Степан стоял у калитки и смотрел на собаку. Та появилась недели две назад. Кривоногая такая — задняя лапа под странным углом, видать, давно сломана и криво срослась. Шерсть свалявшаяся, рыжая с проседью. Морда, ну, морда как морда. Только глаза какие-то слишком человеческие.
Первый раз он её прогнал. Второй — бросил корку хлеба. А потом заметил странное.
Собака брала еду — аккуратно так, зубами, будто боялась уронить, — и уносила. Всегда в одну сторону. К развалинам дома Михалыча, что сгорел в том пожаре.
«Чудная какая-то», — думал Степан, наблюдая, как пёс прихрамывает через пустырь.
Сегодня утром он специально вынес полмиски вчерашней каши. Поставил у забора и спрятался за сараем. Собака пришла через минуту — будто ждала. Понюхала кашу, потом... Господи, она начала есть прямо из миски, но как-то странно — набирала в пасть и выплёвывала обратно. Размачивала, что ли?
А потом сделала то, от чего у Степана мурашки по спине побежали. Взяла миску в зубы — металлическую миску! — и потащила. Голову задрала, чтоб не расплескать, и пошла своей кривой походкой к развалинам.
— Да что ж ты там делаешь-то? — вслух спросил Степан.
И пошёл следом. Первый раз за три года ему стало по-настоящему любопытно. Не то чтобы интересно — просто захотелось узнать.
Собака свернула за обгоревшую стену, исчезла в зарослях крапивы. Степан остановился. Дальше были одни головешки да битый кирпич. Что там делать живому существу?
Но любопытство взяло верх.
Степан обошёл обгоревшую стену и замер. Собака исчезла. Будто сквозь землю провалилась.
— Ну куда ты подевалась, хромуля?
Он прошёл дальше, раздвигая палкой заросли крапивы. Ноги в старых кирзачах не боялись жгучих листьев, но руки он берёг — подставлял палку, отводил стебли.
Вот и фундамент бывшего дома Михалычей. Печная труба торчит, как памятник. А вокруг — обломки, головешки, куски шифера.
Степан уже хотел повернуть обратно, когда услышал. Тихий такой звук — не то скулёж, не то мяуканье?
«Да не может быть».
Он пошёл на звук, перешагивая через обгоревшие брёвна. За остатками сарая — а сарай-то не весь сгорел, одна стена осталась и часть крыши — увидел вход. Небольшой лаз под завалом досок и кирпичей. И оттуда точно доносилось мяуканье.
Степан опустился на корточки. Колени хрустнули — не мальчик уже. Заглянул в темноту лаза.
— Матерь божья.
Там, в полумраке, на каком-то тряпье лежала кошка. Тощая до невозможности — рёбра торчат, шерсть клоками. А вокруг неё котята. Три? Четыре? В темноте не разглядеть. Мелкие совсем, слепые ещё.
И рядом — та самая миска с кашей.
А собака лежала, прижавшись к кошке боком. Греет, что ли?
Степан сел прямо на землю. Ноги подкосились не от старости — от увиденного.
— Ты что ж это. Ты им, значит, — он не мог подобрать слов.
Собака подняла голову, посмотрела на него. В глазах — никакого страха.
Кошка даже не шевельнулась. Только дышала часто-часто, и котята елозили у её живота, тыкались мордочками.
— Так ты им носишь, — Степан прочистил горло. Что-то там застряло, мешало говорить. — Кормишь их, значит.
Дома он метался по кухне, как ошпаренный. Молоко! Где-то было молоко, сосед вчера приносил. Вот! Половина банки. Подогреть надо. Нет, не кипятить, чуть тёплое. Хлеб размочить. Мясо, было ли мясо? Кусок варёной курицы в холодильнике. Порвать мелко-мелко.
Собрал всё в старую кастрюлю, накрыл крышкой. Подумал и добавил туда же пачку дешёвых сосисок — авось пригодятся.
Когда вернулся, собака встретила его у входа в лаз. Хвостом вильнула — первый раз за всё время.
— На, — Степан поставил кастрюлю. — Это вам.
Но собака не ела. Взяла кусок курицы и понесла в нору. Потом вернулась за хлебом, размоченным в молоке. Потом ещё и ещё.
— Да ты сама-то ешь! — не выдержал Степан. — Тебе тоже надо!
Собака посмотрела на него и взяла сосиску. Но не проглотила — понесла туда же.
Степан сидел на корточках и ждал. Слушал, как там, в темноте, кошка ест.
— Не дотянет она, — сказал он собаке, когда та вышла снова. — Сил у неё нет. Молока ей надо нормального, тёплое место.
Собака села напротив и смотрела. Просто смотрела, не моргая.
— Что на меня уставилась? Я-то что могу?
Но даже когда он это говорил, уже знал — может.
Солнце уже клонилось к закату, когда Степан вернулся с лопатой, ломом и старым одеялом.
— Всё, — сказал он собаке. — Хватит им тут. Щас разберём завал.
Работал он медленно, осторожно. Доски в сторону, кирпичи — тоже. Собака сидела рядом, следила за каждым движением.
Наконец проход стал достаточно широким.
— Ну-ка.
Степан расстелил одеяло, полез в нору. Кошка даже не дёрнулась, когда он взял её на руки. Лёгкая, как пушинка. Одни кости.
— Тихо, тихо, милая. Сейчас всё будет хорошо.
Вынес её, положил на одеяло. Потом — котят. Четыре штуки. Крошечные, слепые, пищат тоненько.
Завернул всё семейство в одеяло, поднял.
— Пошли, — сказал собаке. — Вы теперь у меня жить будете.
И они пошли. Степан впереди, с драгоценной ношей. Собака сзади, прихрамывая на свою кривую лапу. Через пустырь, мимо обгоревших яблонь, к дому, где топилась печь и было тепло.
Ночью Степан проснулся от странного звука — будто кто-то скребётся в дверь. Нет, не в дверь. Где-то внутри дома.
Он включил свет в кухне. Кошка лежала в коробке у печки, где он её устроил. Но что-то было не так. Она дышала странно — рвано, с хрипом.
— Эй, ты чего?
Собака уже стояла рядом с коробкой. Скулила тихонько, тыкалась носом в кошку.
Степан подошёл ближе, присел на корточки. Кошка была горячая. Очень горячая.
— Температура. Чёрт!
Он потрогал её нос — сухой, обжигающий. Глаза мутные, полуприкрытые. Котята пищали, тыкались в неё, искали молоко, но она даже не реагировала.
- Так, спокойно. Спокойно!
Но спокойствия не было. Руки тряслись, когда он наливал воду в блюдце. Попытался напоить кошку — она не глотала. Вода стекала из пасти.
«Она же умирает. Прямо сейчас умирает».
Степан глянул в окно. Там была чернота. И дождь. Дождь начался — сильный, косой, с ветром.
У него же есть машина! Старая «копейка», стоит в сарае третий год без движения. После смерти Нинки он её не заводил ни разу.
— Чёрт!
Степан схватил фуфайку, сунул ноги в сапоги. Потом вернулся, завернул кошку в полотенце. Котят придётся оставить.
— Ты за ними присмотри, — сказал собаке.
Но та уже неслась к сараю.
Машина, конечно, не заводилась. Аккумулятор сдох. Степан крутил ключ, давил на газ — бесполезно.
— Ну давай же! Давай, зараза!
Дождь барабанил по крыше сарая.
— Толкнуть. Надо с толкача!
Он выскочил из машины, упёрся в багажник. Толкнул. «Копейка» нехотя покатилась.
Разогнал её по двору, на ходу запрыгнул, включил вторую передачу, отпустил сцепление.
Мотор чихнул, дёрнулся и завёлся!
— Есть!
Собака лаяла, бежала за машиной. Степан притормозил, открыл дверь:
— Залезай!
И они поехали. В кромешную тьму, под стеной дождя. Фары выхватывали только метров десять размытой грязной дороги. «Копейка» буксовала, виляла, но ехала.
— Держись, милая. Держись!
Он говорил то ли кошке, то ли себе.
На полпути машина встала. Просто заглохла посреди лужи и всё.
— Нет! Нет, нет, нет!
Степан выскочил под дождь, поднял капот. В темноте ничего не видно. Трамблёр? Свечи залило? Да что угодно могло быть в этой развалюхе!
Собака вылезла следом, подошла к нему. Мокрая насквозь, дрожит вся.
— Что делать-то? А?
И тут он увидел свет. Фары! Кто-то ехал сзади!
Степан выбежал на середину дороги, замахал руками:
— Стой! Помоги!
Машина затормозила. Из «Нивы» вылез мужик в камуфляже.
- Ты чего, дед, белены объелся? Под колёса лезешь!
— Помоги! У меня кошка умирает! К ветеринару надо!
— Кошка? — мужик присмотрелся. — Ты из-за кошки ночью в такую погоду?
— Помоги, Христом богом прошу!
Что-то в голосе Степана заставило мужика замолчать.
— Где она?
— В машине!
Мужик заглянул в «копейку», посветил фонариком.
— Садись ко мне, поехали!
— А собака?
— И собаку бери! Какая уж теперь разница!
Они перегрузились в «Ниву». Степан с кошкой сзади, собака у его ног.
— В районную больницу?
— Там ветклиника рядом. Может, кто дежурит.
Мужик гнал, как сумасшедший. «Нива» прыгала по колдобинам, но держалась дороги уверенно.
— Как тебя звать-то, дед?
— Степан.
— А я Михаил. Слушай, Степан, а чего ты с этой кошке так?
- Не знаю, — честно ответил Степан. — Просто... нельзя, чтобы она умерла. Нельзя! Котята у нее.
В ветклинике свет не горел. Михаил забарабанил в дверь:
— Есть кто живой?
Наконец дверь приоткрылась. Заспанный мужик в фуфайке:
— Вы чего? Ночь же!
— Животное погибает!
— Утром приходите. Никого нет.
— Да утра она не доживёт! — заорал Степан.
— Я те говорю — никого! Доктора по домам!
Михаил полез за телефоном:
— Где живёт ваш доктор?
— А я откуда знаю?
— Давай адрес, или я тебя самого лечить буду!
Сторож испугался — Михаил был здоровый мужик, и вид у него сейчас был решительный.
— Туманова, дом восемь. Это за площадью, третья улица.
Они снова неслись по ночному городу. Дождь усилился. Дворники едва справлялись.
Дом восемь оказался двухэтажным. Михаил посигналил, потом пошёл звонить.
Дверь открыла женщина в халате.
— Вы с ума сошли? Четвёртый час ночи!
— Вы ветеринар?
— Да, но...
— У нас кошка умирает. Прямо сейчас. Пожалуйста!
Женщина посмотрела на Михаила, потом увидела Степана — мокрого, дрожащего, с завёрнутой в полотенце кошкой.
— Несите сюда. Быстро!
Она провела их в комнату, включила яркий свет.
— На стол кладите.
Развернула полотенце, пощупала кошку.
— Истощение, обезвоживание, похоже на инфекцию. Когда ела последний раз?
— Пыталась вечером. Но не смогла.
— Котята есть?
— Четверо. Дома остались.
— Так. Мастит, возможно. Температура. Если не сбить сейчас...
Она уже готовила шприцы, доставала ампулы.
Степан держал кошку, пока ветеринар делала уколы. Руки у него тряслись.
— Не факт, что поможет, — честно сказала женщина. — Она очень слаба. Но шанс есть.
Собака всё это время сидела у ног Степана. Молча. Только смотрела.
— А это что за пёс?
— Это она её спасла. После пожара. Выкормила как-то. А теперь вот...
Женщина присмотрелась к собаке.
— Лапа сломана была. Давно. Неправильно срослась.
— Я знаю.
— Хотите, посмотрю? Может, что-то можно сделать.
— Потом. Сначала кошка.
Они сидели и ждали. Кошка лежала на столе под капельницей. Дождь за окном превратился в ливень.
Кошка открыла глаза, когда за окном уже посветлело. Слабо мяукнула.
— Жить будет, — выдохнула ветеринар. — Температура спала. Дышит ровнее.
Степан сидел на стуле, не чувствуя тела. Собака спала у его ног, положив морду на его ботинок.
— Спасибо вам. Я даже не знаю, как вас зовут.
— Ольга Павловна. А вы молодец, дедушка. Не каждый так за животное.
— Да какой я молодец, — Степан потёр глаза. — Три года как сам едва не помер.
Михаил, который дремал в кресле, встрепенулся:
- Поехали, Степан. Котят твоих кормить надо.
— А кошку?
— Оставьте пока здесь, — сказала Ольга Павловна. — Ещё капельницы нужны. Вечером заберёте.
Дома котята пищали так, что слышно было с улицы. Степан подогрел молочную смесь (Ольга Павловна снабдила), кормил из пипетки.
Собака помогала — согревала.
— Ты знаешь, — сказал Степан собаке, — я тебе имя так и не дал. Как тебя звать-то?
Собака подняла морду, вильнула хвостом.
— Верка будешь. Верная ты. Согласна?
Верка лизнула его руку.
К вечеру они втроём — Степан, Михаил и Верка — поехали за кошкой. Та уже сидела, ела из миски.
— Антибиотики проколете пять дней, — инструктировала Ольга Павловна. — И кормите понемногу, но часто. Выкарабкается.
— Сколько я вам должен?
— Ничего не должны. Идите домой.
— Но как же...
— Дедушка, вы мне веру в людей вернули. Этого достаточно.
Дома Степан устроил кошку в коробке. Котята сразу прильнули к ней, засопели, зачмокали.
— Всё, — сказал он. — Теперь всё хорошо.
Михаил, который помог донести кошку, хмыкнул:
— Слушай, Степан, а тебе помощь не нужна? Ну, с хозяйством там.
— Да какое хозяйство.
— Я вот что думаю. Крыша над сараем у тебя течёт — видел. Давай завтра приеду, починим?
Степан посмотрел на него с удивлением:
— Зачем тебе это?
— Не знаю. Просто правильно как-то.
Первый раз за три года Степан улыбнулся. По-настоящему.
Автор - Ирина Чижова. Источник.
