Колосится рожь, поспевают нивы...
Дух, по коже дрожь, как поля красивы!
Дух, по коже дрожь, как поля красивы!
А что у вас сегодня на ужин? Овощной салат, жареная картошка с курицей? Эти блюда стали для нас такими привычными, что некоторые из них мы уже считаем исконно русскими. За несколько сотен лет они прочно вошли в наш рацион. И даже не верится, что когда-то люди обходились без привычного нам картофеля, томатов, подсолнечного масла, не говоря уже о сырах или макаронах.
Еда всегда была наиважнейшим вопросом в жизни людей. В зависимости от климата и природных ресурсов у каждого народа в большей или меньшей степени развивались охота, скотоводство и растениеводство. Когда в IX веке Киевская Русь сформировалась как государство, рацион славян составляли мучные изделия, каши, молочные продукты, мясо и рыба.
Из злаковых выращивали ячмень, овес, пшеницу и гречиху, несколько позже появилась рожь. Конечно, основным продуктом питания был хлеб. В южных регионах его выпекали из пшеничной муки, в северных большее распространение получила ржаная. Помимо хлеба пекли также блины, оладьи, лепешки, по праздникам — пироги (часто из гороховой муки). Пироги могли быть с различными начинками: мясом, рыбой, грибами и ягодами.
Пироги готовили либо из пресного теста (такого, как сейчас используют для пельменей и вареников), либо из кислого. Оно называлось так, потому что действительно кисло (квасилось) в большой специальной посудине — квашне. Первый раз тесто замешивали из муки и колодезной или речной воды и ставили в теплое место. Через несколько дней тесто начинало пузыриться — это работали дикие дрожжи, которые всегда есть в воздухе. Теперь из него можно было печь.
При выпечке хлеба или пирогов в квашне оставляли немного теста, которое называлось закваской, и в следующий раз только добавляли в закваску нужное количество муки и воды. В каждой семье закваска жила долгие годы, а невеста, если она уходила жить в собственный дом, получала в приданое и квашню с закваской.
Издавна на Руси одним из самых распространенных сладких блюд считался кисель. В Древней Руси кисели готовили на основе ржаных, овсяных и пшеничных отваров, кисловатых на вкус и имеющих серовато-коричневый цвет, чем и напоминали по цвету береговой суглинок русских рек. Кисели получались упругими, напоминающими студень, холодец. Поскольку сахара в те времена еще не было, для вкуса в них добавляли мед, варенье или ягодные сиропы.
В Древней Руси были очень популярны каши. Преимущественно пшеничная или овсяная, из цельного зерна, которую долго распаривали в печи, чтобы она была мягкой. Большим деликатесом был рис (сорочинское пшено) и гречка, которая появилась на Руси вместе с греческими монахами. Каши заправлялись сливочным, льняным или конопляным маслом.
Интересная ситуация на Руси была с овощными продуктами. Того, что мы употребляем сейчас, не было и в помине. Самым распространенным овощем была редька. Она несколько отличалась от современной и была в разы больше. Также массово была распространена репа. Эти корнеплоды тушили, жарили и делали из них начинку для пирогов. Издревле на Руси известен горох. Его не только варили, но и делали из него муку, из которой пекли блины и пироги. В XI веке на столах начинает появляться репчатый лук, капуста, несколько позже — морковь. Огурцы появятся только в XV веке. А привычные нам пасленовые — картофель, томаты и баклажаны — пришли к нам лишь в начале XVIII века.
Помимо этого, на Руси из растительной пищи употребляли дикий щавель и лебеду. Дополняли растительный рацион многочисленные дикорастущие ягоды и грибы.
Из мясной пищи были известные нам говядина, свинина, куры, гуси и утки. Конину ели мало, в основном военные во время походов. Часто на столах было мясо диких животных: оленина, кабанятина и даже мясо медведя. Также в пищу шли куропатки, рябчики и прочая дичь. Даже распространявшая свое влияние Христианская церковь, считавшая недопустимым употребление в пищу диких животных, не смогла искоренить эту традицию. Мясо жарили на углях, на вертеле (верченое) либо, как большинство блюд, тушили крупными кусками в печи.
Достаточно часто на Руси ели рыбу. Преимущественно это была речная рыба: осетр, стерлядь, лещ, судак, ерш, окунь. Ее варили, запекали, вялили и солили.
На Руси не было супов. Знаменитые русские уха, борщ и солянка появились только в XV-XVII веках. Была «тюря» — предшественник современной окрошки, квас с нарубленным луком, заправленный хлебом.
В те времена, как и в наши, русские люди не избегали выпивки. Согласно «Повести временных лет», основной причиной отказа Владимира от ислама была трезвость, предписываемая той религией.
«Питие, — говорил Владимир Красно Солнышко, — это радость русов. Мы не можем без этого удовольствия».
Русская выпивка для современного читателя неизменно ассоциируется с водкой, но в эпоху Киевской Руси не гнали спирта. Употребляли три вида напитков: квас, мед и вино.
Квас, безалкогольный или слегка хмельной напиток, изготовляли из ржаного хлеба. Это было нечто напоминающее пиво. Вероятно, он был традиционным напитком славян, так как его упоминают в записях о путешествии византийского посланника к вождю гуннов Аттиле в начале V века наряду с медом.
Мед был чрезвычайно популярен в Киевской Руси. Его варили и пили как миряне, так и монахи. Согласно летописи, князь Владимир Красное Солнышко заказал триста котлов меда по случаю открытия церкви в Василеве. В 1146 году князь Изяслав II обнаружил в погребах своего соперника Святослава пятьсот бочек меда и восемьдесят бочек вина. Было известно несколько сортов меда: сладкий, сухой, с перцем и так далее. Пили и вино: вина ввозились из Греции, и, кроме князей, церкви и монастыри регулярно импортировали вино для отправления литургии.
Такой была старославянская кухня. Но что такое русская кухня и как она связана со старославянской? На протяжении нескольких веков менялся быт, нравы, расширялись торговые связи, рынок наполнялся новыми продуктами. Русская кухня впитывала в себя большое количество национальных блюд различных народов. Что-то было забыто либо вытеснено другими продуктами.
Однако основные тенденции старославянской кухни в том или ином виде дожили до наших дней. Это доминирующее положение хлеба на нашем столе, широкий ассортимент выпечки, каши, холодные закуски. Поэтому русская кухня является не чем-то обособленным, а логическим продолжением старославянской кухни, несмотря на то, что претерпела за века значительные изменения.
В издательстве «Манн, Иванов и Фербер» выходит книга «Славянские мифы. От Велеса и Мокоши до птицы Сирин и Ивана Купалы» исследовательницы мифологии и фольклориста Александры Барковой. Автор рассказывает об основных источниках по славянскому язычеству и описывает повседневный мир язычника, а также развенчивает позднейшие апокрифы, подобные «Велесовой книге». Публикуем фрагмент из главы, посвященной Матери сыре земле, хлебу и печи — трем основным магическим силам язычника-славянина, которые, если он соблюдал ритуалы, были для него всегда благими.
Мать сыра земля
Священной силой, отторгающей всякую нечистоту как в прямом, так и в переносном смысле, выступала мать сыра земля. Она не была богиней и вообще не имела персонификации, а также, по сути, обходилась без культа. Говоря о почитании земли в народной культуре, мы подразумеваем землю физическую — почву и дерн, которые воплощали максимально благое начало. Так, крестьяне в поле перед трапезой вытирали руки о землю, уверенные, что она очистит любую грязь (автору этих строк доводилось наблюдать подобное и среди современных туристов), то есть грязь не может уйти в землю, она останется на поверхности. Это же касается нечистой смерти: земля не принимает трупы самоубийц и других людей, умерших «неправильно»; в легендах рассказывается, как она исторгает из себя кости колдуна или гроб с его телом, а в былине о Добрыне и Змее земля не хочет впитывать нечестивую змеиную кровь.
Земля — воплощение непогрешимой истины. Известно выражение «землю есть» в смысле «давать клятву» — в Древней Руси при такой клятве землю реально ели (или целовали). В споре о границах участка человек клал себе на голову кусок дерна и шел по предполагаемой меже — считалось, что если он обманет соседа, то земля его раздавит. Клятва с куском дерна на голове вообще была распространена достаточно широко, она не считалась языческой (так как не связана с почитанием языческих богов) и упоминается даже в славянской версии «Слова» Григория Богослова. Почитание земли настолько органично вросло в народное православие, что мать сыра земля стала отождествляться с Богородицей, и если почему-либо человек не мог исповедаться священнику, то допускалась исповедь земле: он опускался на землю на колени, целовал ее и каялся.
Земля обладает целительной силой, излечивая как телесные, так и душевные недуги. Скот в случае мора прогоняли через специальный туннель, образованный в почве. От тоски по умершему излечивала горсть земли с его могилы, которую следовало приложить к области сердца. Земля защищала и от вредоносного колдовства.
Уезжая на чужбину, непременно брали горсть земли в ладанке. В этом было всё: и земля как оберег, и ощущение связи с родными людьми и местами, и гарантия того, что в случае смерти в чужом краю ты все же сумеешь войти в сонм «своих» покойных — ведь на могилу тебе положат горсть родной земли.
В русских былинах земля обладает особой мощью. Она сильнее всех: исполинский богатырь Святогор, с которым никто не мог сравниться, не сумел поднять сумочку, в которой находилась «тяга земная»; Добрыня в первой схватке со Змеем Горынычем поверг его «шапкой земли греческой» (и хотя исследователи видят в этом монашеский клобук и аллегорию принятия христианства, но шапка нигде не называется просто «греческой», во всех записях устойчиво упоминается «земля»); Илья Муромец в схватке с Сокольником упал на землю, враг хотел его убить — и тут «лежучи у Ильи силы прибыло», то есть он получил силу от матери сырой земли (вспомним аналогичный мотив с сыном земли Антеем из греческой мифологии). На этом фоне крестьянское происхождение Ильи Муромца выглядит символическим объяснением его невероятной силы.
Другой сверхсильный богатырь — Микула Селянинович, пахарь, соху которого не может выдернуть из земли вся дружина Вольги. У Микулы две дочери, обе богатырки; старшая, Василиса, переодевается мужчиной, чтобы вызволить из заточения в Киеве своего мужа Ставра и в череде разных испытаний побеждает в состязании киевских богатырей; младшая, Настасья, — воительница исполинского роста, сажающая Добрыню к себе в карман (потом, впрочем, она выходит за него замуж). Представление о том, что сила матери сырой земли и всех героев, с ней связанных, превосходит мощь любых врагов и монстров, — специфически русское. Ни у одного народа нет такого количества героев, близких к земле (например, тот же греческий Антей в итоге погиб в поединке с Гераклом, а греческие гиганты, порождения Земли-Геи, были уничтожены олимпийскими богами и тем же Гераклом). Благодаря такому отношению к силе земли русские былины оказываются уникальным явлением во всем мировом эпосе.
Хлеб
Столь же благой силой был и хлеб. Он центр дома не только в символическом, но и в буквальном смысле: в красном углу жилища непременно стояла коврига как зримое воплощение благополучия и одновременно могучий оберег, обеспечивающий счастье и достаток. Хлеб — «дар Божий», и, вероятно, это представление восходит еще к языческим временам, поскольку в народном сознании он свят сам по себе, абсолютно любой его кусок. Хлеб, взятый с собой в дорогу, оберегал путника от неприятностей. Чтобы уберечь новорожденного от болезней, хлеб клали в колыбель. Вернувшись с похорон, его обязательно помещали туда, где лежал покойник, — чтобы перекрыть смерти путь в дом. Наконец, хлеб был незаменим при установлении любых контактов: хлебом-солью приветствовали гостя; широко его применение в свадебных обрядах — его брали с собой при сватовстве, он входил в приданое невесты, хлебом-солью встречали молодых после венчания. Контакты могли быть не только с живыми людьми, но и с мертвыми — общеизвестен и дошел до настоящего времени обычай оставлять хлеб на могиле. Особый (несоленый) хлеб готовился для различных поминальных ритуалов. Помогал хлеб наладить контакты не только с людьми (живыми или мертвыми), но и с иными силами — его оставляли как жертву в святилище или в месте общения с духами (в поле, в лесу, на лугу), символически приносили в жертву и затем съедали, тем самым устанавливая связь с высшими силами. Часто это делалось не с какой-то осознаваемой прагматической целью («жертвую, чтобы получить хорошее или не получить плохого»), а исходя из эмоциональной потребности («оставляю — и всё тут»; «потому что так принято») — вспомним привычку современных туристов кидать в костер «первый хлеб», «первое мясо» и «первый алкоголь», то есть отправлять в пламя по кусочку еды и немного выпивки, хотя объяснений этому ритуалу нет, разве что говорится о выказывании уважения духам местности.
Пара «хлеб-соль» в магическом смысле — два совершенно разных индикатора. Хлеб, как ясно из приведенных примеров, доступен и людям, и «хорошим» мертвецам, и божественным силам, но отгоняет силы злые.
Таким образом, согласие незнакомца принять хлеб — это доказательство того, что он «свой», не готовится к безвременной смерти, однако при этом он может не быть человеком. Проверкой на принадлежность к миру людей является подношение соли, ведь соль — универсальное средство изгнания любых сверхъестественных сил. Угощение же хлебом-солью означает желание поделиться и своим благополучием, и своим богатством. Это разные понятия: благополучие (хлеб) нарабатывается упорным тяжелым трудом, оно не зависит ни от каких личностных качеств, кроме физической силы и усердия, богатство же (то есть соль, которую не производили, а покупали) приобретается благодаря индивидуальным чертам — торговой смекалке, навыкам ремесленника или мастерицы, умеющим работать на заказ, и т. п. Наконец, в самом факте подношения хлеба-соли читается намерение поделиться своей долей. А доля — это краеугольное понятие не только языческой, но и всей традиционной культуры, и о ней надо рассказать отдельно.
Доля, часть — это воплощение судьбы, но не того, что предначертано, а собственно удачи. Доля — это кусок, который достался при дележе: большой или маленький, жирный или жилистый… В современном русском языке «доля» скорее означает судьбу («тяжелая доля»), прямое значение сохранилось в слове «долька»; у «части» же остался ее прямой смысл, а переносный («судьба») ушел в слова «участь» и «счастье». Представление о судьбе как о части, то есть «хорошем куске», — очень древнее. В индоиранских языках корень *bhaga имел те же значения, от него произошли русские «бог» и «богатство».
В язычестве (не только славянском) участь-удача мыслится совершенно конкретно и воплощается в предметах, которыми владеет человек. Например, его украшения — это носители его удачи, и если он настолько смел, а его удача настолько велика, что он готов ею поделиться, то он будет дарить свои браслеты или кольца (как делали вожди скандинавских викингов). Кроме того, если человек воплощает в себе качества символического центра (о котором мы говорили в начале этой главы), то он может разделить нечто, принадлежащее всем, и разделит это таким образом, что каждому достанется участь-удача — она же «хорошая доля». И тут мы возвращаемся к представлениям о хлебе. Чтобы благие силы, заключенные в нем, проявились в максимальной степени, его необходимо правильно делить. Кто же должен резать хлеб? Разумеется, «настоящий человек», то есть состоящий в браке и имеющий детей.
В деревенских семьях хлеб резал отец, в городе это могло быть привилегией хозяйки (поскольку в городе муж уходит на работу, а дом находится на полном обеспечении женщины).
Магия куска хлеба — могучая и грозная. Если оставить недоеденный кусок на столе, настигнут бедность или болезнь. Доесть кусок за другим — забрать его счастье и удачу. Но хуже всего — ронять крошки изо рта: это предвещает смерть. Чтобы избежать безвременной кончины, крошку следует поднять, поцеловать и съесть (либо бросить в огонь). Становится понятен эпизод из «Повести о Петре и Февронии», где крестьянка, ставшая княгиней, непременно после трапезы сметает крошки со стола и съедает их. Это не крестьянское уважение к труду, с которым хлеб достается, а магическое действие, отвращающее от семьи князя болезни и другие беды.
Народное восприятие хлеба как воплощенной святыни органично совпало с идеями христианской евхаристии, где отношение к хлебу как к «дару Божьему» лишь немного видоизменилось по сравнению с языческим.
***
Ритуал приготовления хлеба был подлинным священнодействием: хлеб сажали в печь в полном молчании; пока он пекся, говорить разрешалось только тихо; запрещалось выходить из избы и многое другое. Разумеется, такой сакральный обряд не мог обходиться без содействия иных сил — и на помощь хозяйке приходили покойные, умершие предки ее мужа. Именно им доставался аромат горячей выпечки; иногда для них отламывали первый кусок от буханки и оставляли в особом месте.
Идея о том, что запах и пар, исходящие от еды, принадлежат предкам, свойственна едва ли не всем народам. Умершим подносят горячую пищу, пока от нее идет пар; когда пар сошел, ее можно есть живым. Таким образом через еду и огонь очага неразрывно связываются миры живых и мертвых, и мертвые участвуют в жизни своих потомков едва ли не повседневно. Подобные обычаи отражают представления, будто мертвые предки находятся рядом с живыми и мира мертвых нет вообще. Это очень глубокая архаика, она почти не сохранилась в высокоразвитых культурах, однако уцелела в японском синтоизме: для современной японской хозяйки нормально поставить на алтарь предков не только пищу, которую семья съест после того, как предки вкусят пар, но и даже стиральные порошки и моющие средства, чтобы заручиться магической помощью старшего поколения перед большой уборкой. Подобная жизнь вместе с покойными — уникальное явление в современном обществе, и то, что это не исчезло в Японии, объясняется, вероятно, сейсмическими рисками, из-за которых японская культура насквозь пропитана стрессом.
Стресс — сильнейший источник мифологического мировосприятия. При катастрофах естественно искать помощи у старшего поколения — живого или не очень.
В романе Н. Чуковского «Балтийское небо» действие происходит в блокадном Ленинграде, у героини-школьницы погибает мать… и в страшнейшую блокадную зиму девушка постоянно общается с умершей, чувствуя ее поддержку, находя благодаря этому в себе силы. После таких предельно реалистичных описаний общения живого с покойником совершенно по-другому читаешь, например, сказку «Крошечка-Хаврошечка», где скончавшуюся маму девушке заменяет корова.
Если мы будем смотреть на мифологию не как на совокупность заблуждений невежественного человека, но как на отражение того, что происходит в душе любого (и может произойти с каждым из нас в условиях страшного стресса), то исчезнут все мнимые противоречия в представлениях о мире мертвых. Чем сильнее стресс — тем ближе предки. Опасность или риск неудачи — они рядом. Все спокойно — они где-то там, за лесом, за рекой. Хотим сами прийти к ним в гости — они лежат в своих могилах на кладбище. А если речь идет не о предках, а об умерших вообще, то они совсем далеко: в раю, в аду, в том мире мертвых, каким его видит данная религия.
Общение с умершими
Еще раз подчеркнем: когда речь идет об общении человека с предками, то имеются в виду покойные (покойники). Это слово означает всех, кто умер своей смертью и правильно похоронен. Как мы видим, покойные ведут достаточно активный образ жизни, который полностью подчинен правилам и созидателен, в отличие от поведения неупокоенных мертвецов. Обратите внимание: слово «покойник» и слово «мертвец» грамматически одушевленные (см. у Пушкина: «Тятя! Тятя! Наши сети притащили мертвеца» — в ином случае сказали бы «притащили труп»). Так язык бережет древние верования.
Славянская традиция общения с умершими лучше всего сохранилась в белорусском Полесье — там их называли дедами (независимо от пола и возраста). Так же именовался семейный ритуал, на который собирались все живые и мертвые: куда бы человек ни уезжал по делам, он непременно должен был вернуться к «дедам». Обряд начинался с того, что хозяин перечислял по именам всех умерших в этом доме, но присутствующими считались не только они, а все предки до одного.
На стол выставлялась праздничная еда, и домочадцы какое-то время стояли вокруг в молчании, ожидая, пока поедят «душеньки» — то есть души покойных.
О молчании следует сказать особо. В мифах о происхождении мироздания иногда подчеркивается, что мир до сотворения был не только темным и лишенным суши, но и беззвучным. Акт творения в некоторых мифологиях — это первое слово (об этом христианское «в начале было Слово»; есть схожие примеры и в Центральной Америке, и в Древнем Египте) или первый звук (индуизм, образ танцующего Шивы, который в одной из рук держит барабанчик, издавший первый звук во вселенной).
Мир мертвых — мир тишины, и при любых взаимодействиях с покойными следует или хранить молчание, или говорить очень тихо. Вспомним и минуту молчания в память о погибших на войне, которая вошла в европейскую культуру с 1919 года. Или новобрачных у памятников погибшим в Великой Отечественной (обычай, стихийно возникший в народе в первые послевоенные годы как форма участия павших отцов в свадьбах своих детей; это самый поздний всплеск культа мертвых). Крестьянка, в молчании сажавшая хлеб в печь, фактически ритуально обращалась к покойным за помощью. Молчание у гроба, молчание у могил… молчание можно назвать речью мертвых и разговором с мертвыми.
Но вернемся к ритуалу «дедов». Угощать «душеньки» могли не только паром от пищи, но и ею самой. Для этого часть пищи клали в специальную миску (а потом выносили под деревья) или на окно; бывало, ложки с едой опускали в миску и какое-то время ждали, чтобы души поели. Иногда после трапезы еду и посуду не убирали со стола, а оставляли на ночь — угощая покойных.
Важная особенность поведения за столом во время «дедов» — запрет на пользование ножом. Объяснения типа «чтобы не порезать „душеньки“» — несомненно поздние, а суть этого правила снова уводит нас к мифам творения. Мир до бытия мыслится как слиянный, нерасчлененный, в нем не существует границ (вспомним древнеиндийский образ матери богов Адити, чье имя означает «безграничность»), а акт творения — это как раз появление границ (так, в средиземноморском мифе ножом или серпом отрезали небо от земли). Именно поэтому при общении с миром мертвых запрещено резать и рубить; если же необходимо что-то разделить, следует ломать.
На протяжении всего ритуала могли быть открыты двери дома, печная заслонка (о связи печи и покойных скажем чуть позже), ворота кладбища.
Этот день как день контакта с потусторонним миром полностью исключался из обычной человеческой жизни: в него категорически запрещалось работать, делать что-либо по дому (кроме приготовления пищи), особо строгий запрет налагался на все виды женских рукоделий. Также не дозволялась сексуальная близость супругов в ночи до и после «дедов»: родившийся из-за нарушения табу ребенок будет немым или уродливым, то есть имеющим черты мира мертвых (о молчании уже сказано, а представление о том, что прямое в мире живых искривляется в мире мертвых, отражено в поговорке «горбатого могила исправит», которая в современной культуре носит ироническую окраску, а в традиционной понималась буквально).
«Деды» отмечались как минимум трижды в году: Масленые (в субботу Масленицы), Троицкие (в Духов день, субботу перед Троицей), осенние (в субботу перед днем Кузьмы и Демьяна, 1 ноября); также «деды» могли совпадать с Радуницей (днем поминовения на вторую неделю после Пасхи; Радуница, в отличие от «дедов», проходила на кладбище, куда приносили угощение покойным, часть съедали сами, часть оставляли). Чем глубже в прошлое уходил этот обряд, тем активнее говорилось о том, как наказывают покойные тех, кто его не отмечает: «один раз не отметишь — и уже у тебя скотина издохла»; могли людей постичь болезни и другие несчастья.
Представление о том, что в случае опасности предок всегда окажется рядом и спасет, осталось в выражении «чур меня!», где «чур» — корень, сохранившийся в книжном слове «пращур» (то есть «далекий предок»). Этимология слова «чур» возводит его к уже встречавшемуся нам древнерусскому «кур» (петух). Что же их связывает? Если мы посмотрим на дошедшие до нас новгородские изображения домашних божеств XII‒XIII веков, то увидим, что они представляют собой палку или столбик с выточенной на конце головой. Этот тип изображений, в свою очередь, соответствует греческим гермам — столбам, посвященным богу Гермесу, который изначально был богом мертвых и со своей свитой душ умерших находился в вечном движении, подобно европейской Дикой охоте. Герма — это столб, на вершине которого располагалась голова бога в дорожной остроконечной шапке, а внизу изображался фаллос. Вся герма в целом, несомненно, фаллический символ. Гермы устанавливались на перекрестках дорог, перед опасными перевалами, то есть там, где путешественнику требовались удача и божественная защита.
Как это связано с фаллической символикой гермы? Очевидно, принцип действия тот же, что и у современного сквернословия: изображение или упоминание половых органов вызывает резкий всплеск гормонов, который придает сил.
Ту же функцию выполняет и возглас «чур меня!». Петух, как мы помним, — это символ мужской эротики, и потому кажется обоснованным мнение, что «куром» называли фаллос (именно так нам, еще студентам, объяснял на лекциях профессор Н. И. Толстой). В таком случае перед нами — индоевропейский узел представлений о фаллической символике предков (и бога мертвых). Обратим внимание: и предок, помогающий по призыву «чур меня!», и мертвецы в свите Гермеса-Психопомпа (Предводителя душ) находятся в человеческом мире, а не в потустороннем, — это серьезный аргумент в поддержку привлечения образа Гермеса для понимания славянской мифологии.
Печь
Мы уже видели, что контакт живых и покойных регулярно осуществляется через печь. Она осознается одновременно и как центр дома (которым и является физически, что отражено в выражении «танцевать от печки» — то есть начать с главного), и как граница с миром смерти, причем в этой роли она связана не только с умершими, но и с новорожденными. Такая символика печи совпадает с общемировой символикой очага, с представлением о том, что зародыши детей попадают с небес в очаг и уже его хозяйка помещает их в лоно женщины, а также с тем, что дух умершего выходит через отверстие над очагом, равно как и злой дух способен проникнуть через него же. Читая, например, «Ночь перед Рождеством» Гоголя, где ведьма вылетает из хаты через трубу, или легенды о том, как черт проникает в дом через трубу, мы видим, безусловно, упоминания еще тех жилищ, которые имели прямой дымоход или не имели его вовсе; они крайне архаичны и восходят к той эпохе, когда собственно печей у славян еще не было (таковы очаги и первые печи пеньковской культуры, VI–VIII вв.).
Представлений о том, что душа приходит в дом через огонь очага, у славян не сохранилось, зато есть их многочисленные отголоски, из которых особенно выразителен обряд «перепекания» ребенка. Младенца или символически помещали в печь на хлебной лопате, или реально один или три раза всовывали на лопате в печь, в которой только что испекли хлебы. Практически везде это делалось, если младенец был болен, но в некоторых местностях «перепекали» абсолютно всех детей. Изначальный смысл этого обычая — появление ребенка из печи (как и появление хлеба), а объяснение, что в печи сгорает болезнь, более позднее. Бытовали и другие обычаи, связывающие младенца с печью: в подпечье прятали перерезанную пуповину, первые волосы детей, молочные зубы.
Поскольку печь мыслилась магическим каналом, связывающим миры, то огромное символическое значение приобретала открытая и закрытая заслонка. Когда человеку предстоял дальний путь, печь непременно держали закрытой, чтобы дорога была удачной. Человека, надолго покинувшего дом, звали через трубу, и на него нападала смертная тоска.
Если в лесу пропадал скот, то через печную трубу звали животных; это же делалось и в качестве магической предосторожности в Страстной четверг. Сходно выглядит и магия нежелательной/желательной смерти: если она уже пришла в дом, то печь могла перекрыть путь беде (так, вернувшись с кладбища после похорон, обязательно заглядывали в печь, чтобы больше никто не умер); если же смерти в доме нет, то через печь порой открывался путь катастрофе (если невеста, войдя в новый дом, заглядывала в печь, то это предвещало кончину родителей жениха). После выпечки хлеба печь требовалось обязательно закрыть заслонкой, положить туда одно или несколько поленьев; в некоторых местностях на ночь внутри печи оставляли полено, а на ней сверху — горшок с водой. Магический смысл этих действий понятен: благополучие не должно «вылететь в трубу». Обратное действие: при смерти человека непременно открывали заслонки, и то же делали, приглашая к себе покойных на поминки.
Печь, то есть человеческий огонь, магически противостояла огню божественному, небесному (грозе). Широко был распространен обычай при виде грозовой и градовой тучи выносить во двор хлебную лопату или кочергу; иногда их складывали крест-накрест, чтобы магически перекрыть путь беде; в некоторых местностях при надвигающейся грозе затапливали печь, чтобы уберечь дом от молнии.
Как видим, печь не является магическим персонажем: у нее нет своей воли, ее нельзя разгневать. При всей значимости печи в жизни крестьянина — как практической, так и мифологической, — она остается скорее магическим предметом, самым большим (в прямом и переносном смысле), но пассивным.
Сегодня покажу разбор сказки, которая имеет хождение на землях восточных славян и некоторых соседей. Хотя, имеет родственные сказки и далеко за пределами.
Разбор автор делает по сказке, которая записана в сборнике Афанасьева под номером 266. Это единственный вариант сказки у него. В комментариях к авторскому разбору я добавлю иные упоминания.
Как теперь заведено, я добавлю собственные комментарии поверх авторских курсивом.
Поехали.
Русские волшебные сказки - очень древние произведения, созданные в эпоху общеславянского единства, когда соседи называли наших предков венедами (2 в. до н. э. - 4 в. н. э.). Сказки донесли образ развитого варварского общества, хорошо знакомого нам по ирландским и скандинавским сагам, поэмам Гомера и греческим мифам. Русская волшебная сказка открывает нам окно в мир далеких предков.
Сказки не появились сами собой - у каждой сказки был автор. Одни сказки исполнялись среди знати и народа для развлечения, а другие создавались для поучения. Сказки для поучения создавались в жреческой среде, потому что главным в них были не приключения героев, а добродетели героев. Обычно сюжет таких сказок строится вокруг различных злоключений главного героя, который преодолевает беды благодаря языческим добродетелям - послушанию богам и родовым законам. В финале герой побеждает своих врагов с помощью высших сил и получает награду в виде счастливой жизни. Если в сказках "Василиса Прекрасная" и "Морозко" главными героинями выступали добродетельные девицы, то в сказке "Арысь-поле" главная героиня - добродетельная мать. Не нужно удивляться, что добродетельными выступают в сказках женщины. Мужчинам родовое общество предъявляло другие требования, главным образом воинские.
Сказка "Арысь-поле" дошла до нас с большими потерями. Видимо, популярностью она не пользовалась, потому что популярные сказки обрастали деталями, подробностями, диалогами. От "Арысь-поле" сохранился только стержневой сюжет. Но в таком виде сказка интересна мотивами черной магии, оборотничества, подменной жены, которые сами по себе очень древние и восходят времена индоевропейской общности.
У старика была дочь красавица, жил он с нею тихо и мирно, пока не женился на другой бабе, а та баба была злая ведьма. Не возлюбила она падчерицу, пристала к старику: «Прогони её из дому, чтоб я её и в глаза не видала».
Комментарий.
Начало традиционное: отец, овдовев, снова женился. Новая жена оказалась колдуньей. Этот момент был утерян в сказке "Морозко", но сохранился в "Арысь-поле". То что колдунья была злая дает нам право предположить, что новая жена не была славянкой, потому что свой колдун никогда своему роду вредить не стал бы. А вот поверье, что другие земли населены злобными колдунами, существовало у всех древних народов. Новая жена могла быть или из германского, или из балтского племени, с которыми контактировали венеды.
Хотя в сказке отец назван стариком, но на самом деле это не так. Дети в те времена рано становились взрослыми в 13-14 лет, то есть отцу девушки было самое большее лет за тридцать. Женился он по двум причинам: нужен был наследник и он был молодым, полным сил мужчиной. Стариком он стал уже более поздние времена, когда появилась причина объяснить мотив покорности отца новой жене. Мы уже никогда не узнаем причину по которой мачеха потребовала выгнать девушку из дома - этот мотив был утерян. Отец при родовом строе имел полное право над жизнью и судьбой своих детей, поэтому в те времена решение главы семейства никто оспорить не мог. Римские легенды рассказывают, что отец мог даже убить своих сыновей за нарушение его воли.
Сам мотив колдовства в сказке показывает отношение языческого жречества венедов к колдунам и ведьмам. Оно было отрицательным. Общество венедов развивалось, имущественное и социальное расслоение ознаменовало начало образование классов. Разумеется из среды общинников выделились служители богов - жрецы. Они сами вышли из древних племенных колдунов, но став специалистами не только по заклинаниям и ворожбе, но и специалистами в проведении обрядов, жрецы увидели в колдунах и ведьмах конкурентов. В самом деле, если человек при беде или болезни шел храм с приношениями и жертвами не, а к колдуну, то это било престижу и доходам жрецов. Поэтому жрецы в своих сказках прославляли богобоязненных добродетельных героев и всячески чернили своих конкурентов - колдунов. Вспомним, для примера, греческий миф о колдунье Медее, которая убила своих детей из мести мужу. Кстати, тоже иностранка.
Комментарий от меня
Можно предположить, что изначально во всех сказках пор отношения мачехи и падчерицы фигурировали следующие лица: отец, его дочь, мачеха-колдунья из другого рода и её дочки. Подобный замес сразу настраивал слушателя на конфликт в истории. При этом поводов для конфликта могло быть много: отношения между родами (и их мифологическими покровителями) и заодно между обычаями, отношения между кровью (имеется в виду мачеха и дочки против падчерицы), наследственный вопрос (из-за отсутствия сыновей). Возможно, что были ещё какие-то поводы. Это подтверждается как тем, что в некоторых вариантах сказок мачеха упоминается как колдунья, или даже как Баба-Яга с дочерьми.
Вопрос жреческого сословия - один из самых интересных. На текущий момент представляется, что жреческое сословие отсутствовало у праславян. Обрядовые действия выполнялись военными князьями или главами общин (не столь важно, родовых или территориальных). Первые возможные свидетельства повторного (после праиндоевропейского) выделения жрецов из общества относятся уже к IX веку, а достоверные свидетельства - примерно к XI веку. Колдуны (и прочие волхвы) выделились из жреческого сословия еще во времена праиндоевропейцев, и далеко не везде относились к жрецам, а только в культурах с сохранившейся жреческой кастой.
Храмов у венедов не зафиксировано. Эта часть автора комментария автора относится к более поздним временам.
Старик взял да и выдал свою дочку замуж за хорошего человека; живёт она с мужем да радуется и родила ему мальчика.
Комментарий.
Здесь мы потеряли целую сюжетную линию. Не ясно, кто был человек на котором женили Арысь, какие были отношения отца девушки с будущим зятем. Ясно что отец каким-то образом перехитрил свою жену. Из дальнейшего повествования мы узнаем, что за детьми приглядывала мамка, то есть служанка. В те времена это могла быть только рабыня. Рабов себе мог позволить иметь только зажиточный или знатный человек. Можно предположить, что Арысь стала женой местного вождя. Стало быть и отец Арыси был не простым общинником, а знатным человеком, который мог дать за дочь богатое приданное.
Комментарий от меня
В Московской области собрали вот такой вариант (краткое описание): "жил-был Строй, жена умерла, новая велит падчерице прясть лен, а еды не дает; корова жует лен, пряжа выходит изо рта; корова велит влезть в одно ухо, вылезти из другого – девушка стала красавицей и сыта; мачеха подсмотрела, требует корову зарезать; корова велит падчерице попросить требуху и ноги, зарыть; вырос сад с золотыми яблоками; барин посватался к хозяйке; мачеха хотела подсунуть свою дочь, но петух кричит, что девушка под корытом; барин забрал девушку и сад за ними поехал"
То есть муж взял дочку в жёны из-за приданого. Кстати, корова является частым гостем в сказках, где в одно ухо входят, из другого выходят. Есть упоминания в схожих сказках, что дочери мачехи не могли себе найти жениха, а вот падчерица нашла.
Примерно так выглядели вожди венедов. Кельтское влияние на культуру венедов было очень сильным, как сейчас европейское.
А ведьма ещё пуще злится, зависть ей покоя не даёт; улучила она время, обратила свою падчерицу зверем Арысь-поле и выгнала в дремучий лес, а в падчерицыно платье нарядила свою родную дочь и подставила её вместо настоящей жены. Так всё хитро сделала, что ни муж, ни люди — никто обмана не видит. Только старая мамка одна и смекнула, а сказать боится.
Комментарий.
Не только зависть мучила мачеху. Казалось бы она избавилась от ненавистной падчерицы - живи спокойно. Но если, принять во внимание другие русские сказки, то, можно предположить, что дочь мачехи никто не хотел брать в жены. Отсюда план хитрой мести. Так как мачеха была колдунья, то местью была магическая - обращение Арыси в животное.
Почему Арысь была превращена в рысь? Оборотни во множестве встречаются в русском фольклоре. Мужчины превращаются в волков или в медведей, что вероятно является воспоминанием о древних культовых воинских мужских союзах, возникших во времена индоевропейской общности. Женщины-ведьмы чаще превращаются в сорок, свиней, жаб, но в рысей никогда. Видимо, перед нами единичный случай, потому что так захотел автор сказки. Рысь была выбрана по нескольким причинам: рысь - красивое животное и рысь никогда не нападает на человека, то есть мотив, что рысь могла кормить ребенка у слушателей сомнению не подвергался. Были ли какие-то мифологические мотивы для выбора рыси в качестве животного-оборотня я ничего не могу сказать - данных для этого нет.
С 90-х годов с легкой руки писателей-фантастов Ю. Медведева и Е. Грушко Арысь-поле из сказочного персонажа превратилась персонажа славянской мифологии, некоего существа - полурыси-получеловека. С тех пор это ошибочное мнение кочует по различным справочникам и подхвачено неоязычниками (что само по себе говорит о неоязычестве, как о новоделе, не имеющего никакого отношения к настоящему древнему язычеству). На самом деле русский фольклор знает Арысь-поле только по одной сказке.
Наряду с оборотничеством древний автор ввел сказку сюжет с подменной женой. Это, скорее всего, так же древнейший индоевропейский сюжет. Так, в индийской мифологии известен миф о Вивасвате и его жене Саранью, которая после рождения детей создала свое магическое подобие (или преобразила служанку) и, превратившись в кобылицы умчалась на вольные хлеба. Но славянский автор по своему переработал древний сюжет: если у индийцев мать бросила своих детей, то у славян наоборот продолжила кормить и заботиться.
Так же можно предположить еще одной потерю сюжетной линии: в сказке фигурирует платье, благодаря которому никто не заметил подмены. Оно скорее всего было волшебное. Не понятно так же, как Арысь превратилась в животное. По русским поверьям оборотнем можно было стать двумя способами: первый - по личному желанию, перепрыгнув через магический предмет (отсюда и название - оборотень), то есть человек как бы выворачивался звериной шкурой наружу; второй - через проклятие, одним из способов было накидывание шкуры на жертву, от такой шкуры жертва самостоятельно избавиться не могла. Видимо, шкуру рыси на Арысь накинули обманом. Но этот сюжетный ход был утерян.
Комментарий от меня
В некоторых вариантах схожих сказок превращение в животное происходит, когда мачеха ведёт падчерицу в баню помыться (например, Ведерникова, Самоделова 1998, № 48: 106-107). Баня - частое место у славян и финских народов для совершения обрядов, заговоров, ворожбы и прочих магических ритуалов.
Про шкуру сюжет сохранился у соседей. В сказке латышей "мачеха набрасывает на нее шкуру рыси", тем самым и превращая в рысь (Арийс 1971: 216-218). У эстонцев "ведьма набрасывает на нее волчью шкуру, превращая в волчицу" (Põder, Tanner 2000, 155-160) или "бросает в глаза волчью шерсть" (Mälk et al. 1967, № 62). Странно, что у эстонцев фигурирует не шкура мамонта.
С того самого дня, как только ребёнок проголодается, мамка понесёт его к лесу и запоёт:Комментарий.
Арысь-поле! Дитя кричит,
Дитя кричит, пить-есть хочет.
Арысь-поле прибежит, сбросит свою шкурку под колоду, возьмёт мальчика, накормит; после наденет опять шкурку и уйдёт в лес.
Подменная жена не заботилась о ребенке Арыси. По идее ребенок должен был умереть. Но тут в сказку вводится новое лицо - верная рабыня, послушная и преданная хозяйке. Варварское общество наших предков было рабовладельческим. Оно делилось на знать, свободных общинников и рабов. От раба родовое общество требовало послушания и преданности хозяину. Потому в сказку попала преданная мамка - рабыня в первоначальном варианте. За предательство хозяина раба казнили. Так Одиссей, вернувшись домой и разделавшись с женихами Пенелопы, потом казнил всех рабов, которые помогали женихам. Вот и сказке про добродетельных языческих героев попала добродетельная рабыня, верная хозяйке, которая помогает спасти ребенка Арыси.
Согласно, русским поверьям человек, обращенный в оборотня, не мог самостоятельно вернуться в человеческий облик. Шкуру нужно было или сжечь, или разрезать на оборотне ножом, или накинуть какой-нибудь магический предмет. Арысь могла только на короткое время сбросить шкуру под колоду. Пень или колода были одними из волшебных предметов, через которые оборотень перепрыгивал, чтобы изменить облик. Арысь этого не знала, поэтому не могла вернуть облик навсегда.
Золотые украшения пшеворской культуры. Такие могла носить Арысь-поле.
Куда это мамка с ребёнком ходит? — думает отец.Комментарий.
Стал за нею присматривать; увидал, как Арысь-поле прибежала, сбросила с себя шкурку и стала кормить малютку. Он подкрался из-за кустов, схватил шкурку и спалил её.
— Ах, что-то дымом пахнет; никак моя шкурка горит! — говорит Арысь-поле.
— Нет, — отвечает мамка, — это, верно, дровосеки лес подожгли.
Шкурка сгорела, Арысь-поле приняла прежний вид и рассказала всё своему мужу.
Почему мамка сразу не рассказала мужу Арыси о подмене? Да потому что никто рабыне не поверил бы, еще бы наказали, если бы не убили. Поэтому мамка держала все в тайне. И только ее подозрительное поведение заставило мужа Арыси проследить за рабыней. Увидев жену, он сделал то, что должен сделать - сжег шкуру оборотня, освободив жену от проклятия. Мотив тайного уничтожения шкуры оборотня так же встречается в сказках, например в "Царевне-лягушке". Видимо, это было одним из условий снятия заклятия.
Тотчас собрались люди, схватили ведьму и сожгли её вместе с её дочерью.
Комментарий.
Это в поздней сказке всё было просто. На самом деле в начальном варианте люди не просто собрались, а их созвал вождь, муж Арыси, на народное собрание. Сам он, конечно, мог убить преступников, как это сделал Одиссей, но тогда бы получил на свою голову массу проблем в виде родственников убитых и кровников, жаждущих убить его. Так, вождь готов Германарих казнил свою жену Сунильду из племени росомонов, за что на него напали кровники - братья Сунильды, которые нанесли Германариху тяжелые ранения. Кровная месть в те времена не была шуткой. Поэтому муж Арыси созвал народное собрание, чтобы судить преступников. Против решения коллектива мало какой род решил бы выступить, потому что это уже война. Таким образом муж Арыси отвел от себя и своей семьи угрозу кровной мести и выполнил родовой закон, передав правосудие общине.
Колдунью и ее дочь народное собрание приговорило к смерти через сожжение. Это была древняя казнь ведьм и колдунов. Ее не христиане придумали. Так казнили колдунов еще в языческие времена. По русским поверьям, убить колдуна мало. Мертвый колдун мог потом выходить из могилы и вредить людям. Поэтому требовалось его сжечь, чтобы ни клочка плоти не осталось. Но убивали только колдунов, применивших черную магию, а мачеха и ее дочь именно такую магию применили, за что и поплатились.
Комментарий от меня
Другой вариант казни колдуна, чтобы он после смерти не доставлял хлопот, бытовавший у славян - расчленить труп (лучше всё по разным местам разнести), принеся его в жертву, а на тело положить замок.
В белорусской сказке мачеху с ее дочерью привязали к лошадям (Потанин 1891, 154-155)
Финал сказки так же не сохранился. Понятно, что Арысь за свои добродетели жила долго и счастливо и родила много детей. Верная рабыня также получила награду. В этой сказке нет божественной помощи, но она героям и не требовалась. Сказка прославляет языческие добродетели верной жены и заботливой матери, то есть семейные ценности, а сюда даже боги не вмешивались.
Автор - KAMAS
Предыдущие разборы сказок:
Василиса Прекрасная и Василиса Прекрасная (окончание)
Сюжеты сказок Древнего Египта в русских волшебных сказках
Предыдущие статьи по мифологии и сказкам:
Мифы времён чёрной древности или немного про родственников Змея Горыныча. Сравнительная мифология
Древние корни индоевропейских сказок и неожиданные выводы
Проблема датирования первых славянских сказок
Карта распространения мотива "Героиня превращена в лесное животное" по Берёзкину.
Женщина, из-за козней соперницы превращенная в среднее по размеру лесное животное (рысь, волчица, важенка), пытается установить контакт с детьми или с мужем.
Красный цвет - в культуре присутствует этот сюжет, жёлтый - отсутствует.
В следующий раз в серии "Сказка - взгляд в языческое прошлое русского народа" будет рассмотрена сказка, где жену превращают в уточку.
Бдительные пользователи, которых в просторечии кличут "стукачами" в комментариях к моим постам постоянно апеллируют к модератору, что я, мол, разжигаю. Не знаю, как у меня с розжигом, а вот память действительно для возраста неплохая. И кое-что из того литературного наследия, которое для комментаторов вроде как родное, помню хорошо.
Начнём с солнца поэзии, прозорливо - 200 лет тому назад - охарактеризовавшего лучшего друга гимнасток и покровителя шайтанов:
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щёголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда…
Как в воду глядел.
Но поэзия - дело такое, приходит литературовед и не в штатском
И заявляет:
Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение.“
Источник: https://ru.citaty.net/tsitaty/653223-aleksandr-khristoforovi...
И быть по сему - отныне, и присно, и во веки веков. Ну и поэт соответственно среагировал, слаб человек, что поделаешь, но опять прямо как про сейчас:
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
И определение какое чудесное нашёл - "спор славян между собою, домашний, старый спор". Конечно, "спор" звучит лучше, чем "спецоперация" и прочий новояз. Поспорили так немножко. Потягали чутка друг друга за чубы. Именно так все и выглядит, когда здоровенный громила избивает того, кого считал младшим братом. Ну с кем не бывает...
Вот только представлю, что и назначенный младшим воспримет такую своеобразную манеру спорить и, например, засадит чем-то эдаким по Рублевскому шоссе. Или, скажем чисто гипотетически, отловит какого-нибудь реконструктора гиркина и вздернет того - как положено - высоко и коротко. Или вдруг одна из многочисленных говорящих голов внезапно обнаружится отдельно от упитанной тушки в помойном баке.
Вот в таком аксепте спора...
И упаси меня бог, что-нибудь разжигать.
Этот большой и богатый город в древности славился своими белоснежными храмами, широкими улицами и тем, что, будучи столицей славян, вмещал в себя множество других народов — варваров и эллинов. Одни пользовались его гостеприимством, другие искали в нём защиты, а третьи торговали на его безопасных улицах, привозя товары со всех уголков обитаемой земли.
Город славился гаванью, вход в которую показывали первые в Европе маяки, которые называли "котлами вулкана". В гавань заходили корабли из Византии, Саксонии, Новгородской земли и Скандинавии. Этот славянский город назывался Винета. Слава о нём гремела столетиями, а германские племена именовали его Юмна (Город света). И вдруг он исчез, словно его и не было.
Город славился гаванью, вход в которую показывали первые в Европе маяки, которые называли "котлами вулкана". В гавань заходили корабли из Византии, Саксонии, Новгородской земли и Скандинавии. Этот славянский город назывался Винета. Слава о нём гремела столетиями, а германские племена именовали его Юмна (Город света). И вдруг он исчез, словно его и не было.
Возможные местоположения легендарной Винеты.
Винету называли богатейшим городом славян и самым крупным городом Европы. Европейские хронисты упоминали, что Винета была известна уже во времена Клавдия Птолемея во II веке нашей эры. Говорили, что город омывается тремя реками, одна из которых несёт изумрудные воды, другая — имеет молочный оттенок, а третья — свирепствует бурями. От Гамбурга до Винеты по суше можно было добраться за неделю, от Винеты до Руси по морю — за две недели, а город Деммин в устье Пене находился совсем рядом.
Жители города были сказочно богаты — их белокаменные дома всегда украшались золочёной лепниной и витражами из цветного стекла, ели они с серебра и золота, мужчины носили шубы из самых драгоценных мехов, а их жёны блистали в платьях из тончайшего восточного шёлка и бархата. Писали, что нет на свете ни одной диковинки, которую нельзя было встретить в лавках. Денежная система Винеты была уникальной — здесь были особые банкноты, которые представляли собой кусочки ткани с княжеской печатью. Эти деньги можно было обменять на княжеском дворе на серебро или золото.
Город славился красотой древних храмов и весьма прохладно относился к христианам — им позволялось жить в Винете, но при условии, что они не будут проповедовать Христа. Город действительно напоминал Атлантиду — он был выстроен из белого камня, имел концентрическую планировку и был окружён водами многих рек.
Никто из историков не сомневается, что Винета существовала на самом деле. И никто до сих пор не знает, где именно она находилась. Поляки считают, что славянская Винета была расположена там, где ранее находился польский город Волин (на берегу Щецинского залива). Их гипотеза не лишена смысла — южнее Волина есть польский город, сохранивший название Старгард. Купцы Старгарда действительно могли бы добираться до Новгорода через Винетский порт, где бы они садились на корабли. А сам Волин омывается водами нескольких балтийских заливов.
Живописец Всеволод Иванов
Исследователи размещали Винету то на берегу Балтики у острова Рюген, то на германском острове Узедом. Германские археологи уверены, что Винета лежит на дне Балтики недалеко от города Барта. Добраться до неё невозможно, так как руины города покрывают многометровые слои песка и ила. Русский писатель и этнограф XVIII века Михаил Чулков в "Славенских сказках" предполагал, что Винета находилась в устье Невы, где много веков спустя был возведён Санкт-Петербург.
Город исчез с карт то ли в XI, то ли в XII веке. Европейские хроники указывают, что он был разрушен данами, которые огнём и мечом насаждали католичество среди славянских племён. Произошло это либо в 1043 году во время войны с датским королём Магнусом Добрым, либо в 1184 году, когда датский король Кнуда VI затеял поход на герцога Померании Богуслава.
Живописец Всеволод Иванов
Но многочисленные легенды до сих пор свидетельствуют о том, что Винета, так же как и Атлантида, ушла под воду, целиком опустившись в море. Возникло даже предположение, что со временем улицы древнего города стали подтапливаться наступавшим Балтийским морем и жители города возвели дамбу. Коварные даны разрушили её, и холодные волны Балтики затопили прекрасные улицы "славянской Атлантиды". Другие версии гибели города говорят о том, что Винета могла затонуть в результате землетрясения.
И действительно, Балтика считается довольно опасным районом. Сильнейшие землетрясения на её побережье были зарегистрированы в августе 1303 года, когда население Польши и Пруссии почувствовало три сильных толчка. В 1328 году сильное землетрясение произошло на берегах Немана. Об этом свидетельствует хроника "О разрушении замка Христмемель": "….в лето господне 1328 года в крепости произошло землетрясение... земля содрогалась так страшно, что высокие здания готовы были обрушиться, а те, которые были внутри, хотели прыгать вниз навстречу смерти".
Сильные землетрясения произошли в Пруссии в мае 1861 года, и в Калининграде (Кёнигсберге) — в июне 1905 года. Именно поэтому все новые дома там строят с расчётом на толчки в семь баллов. Так что легендарная столица древних славян действительно могла уйти в море вместе со всеми своими дворцами и статуями.
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Образ современного Деда Мороза в ранние времена был не таким добрым, как сейчас. Анализ сказки Морозко показывает истоки веры в это существо. Возможные.
В этот раз, в отличие от разбора сказки Василиса Прекрасная (окончание), я добавлю поверх авторских комментариев и свои. Они пойдут курсивом.
Поехали
Продолжим путешествие в давно ушедшее прошлое наших предков с помощью русской волшебной сказки "Морозко". Это очень популярная сказка, что говорит её экранизация великим А. Роу. К сожалению сказка дошла до нас с потерями. Увы, но это судьба почти всех устных произведений, записанных слишком поздно. Но к счастью русские этнографы успели зафиксировать устную традицию до ее гибели.
Чем дальше я углубляюсь с волшебную сказку, тем больше я прихожу к мнению, что они были созданы в жреческой среде. Почему? Потому что в сказках есть мораль. Она ненавязчивая, но это языческая мораль. Эта мораль уже не была понятна сказителям 19 века, эта мораль не понятна нам, но ее основы: верность слову, дружба, почтительность к старшим - с детства закладывается в нашу личность. Мы сами этого не замечаем. Русские сказки насчитывают больше двух тысяч лет и сама их популярность и сохранение говорит, что они несут великую воспитательную ценность, иначе бы не сохранились.
Комментарий от меня
Я бы оценил в 1,5 тысячи лет. Примерно тогда происходили изменения социально-экономического характера в обществе славян, что должно было приводить к изменениям в устоях. Старые главы родов, вожди, исполнявшие обязанности жрецов, должны были сопротивляться этим изменениям, в том числе и через поучительные рассказы.
Это наша историческая память. Наши предки через века бережно сохраняли для нас сказки. И у них была для этого причина - это наши истоки как народа. Сказка нас уводит в далекое прошлое общеславянского единства, когда соседи наших предков называли венедами.
Есть несколько вариантов десятков сказки "Морозко", поэтому обращусь к наиболее полному из сборника Афанасьева (№ 95).
Жили-были старик да старуха. У старика со старухою было три дочери. Старшую дочь старуха не любила (она была ей падчерица), почасту её журила, рано будила и всю работу на неё свалила. Девушка скотину поила-кормила, дрова и водицу в избу носила, печку топила, обряды творила, избу мела и всё убирала ещё до́ свету; но старуха и тут была недовольна и на Марфушу ворчала:
— Экая ленивица, экая неряха! И голик-то не у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе.
Девушка молчала и плакала; она всячески старалась мачехе уноровить и дочерям её услужить; но сёстры, глядя на мать, Марфушу во всём обижали, с нею вздорили и плакать заставляли: то им и любо было! Сами они поздно вставали, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались и за работу садились, когда пообедают. Вот наши девицы росли да росли, стали большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Старику жалко было старшей дочери; он любил её за то, что была послушляная да работящая, никогда не упрямилась, что заставят, то и делала, и ни в чём слова не перекорила; да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья, а дочки её ленивицы и упрямицы.
Комментарий.
Мачеха в прошлой русской жизни (вообще славянской) была страшным явлением для неродных детей. Моя бабушка была падчерицей, поэтому я знаю это явление по ее рассказам. При родовых порядках старшие дети в семье при мачехе опускались в социальном плане. Они должны были полностью быть послушны отцу и новой матери. И тут им пощады не было. При родовых порядках всё имущество наследовал сын. Остальные дети отца зависели от доброй воли наследника. Но тут сына не было. Была дочь. Дети мачехи на наследство отчима надеяться не могли - оно им не принадлежало, только дети по отцовской линии получали наследство от отца. Детям мачехи принадлежало наследство от их покойного отца. Поэтому, если наследница вдруг исчезнет, то всё имущество отчима автоматически переходит к детям мачехи.
Примерно такой браслет (не обязательно золотой - Марфуша была не знатного рода) могла носить наша героиня.
Наша Марфуша проявляет родовую и языческую добродетель - полностью подчиняется старшей в своем роде. Она явно старше дочерей мачехи. И отец любил её именно за послушность. Послушание старшим - это важная языческая добродетель. Послушный старшим в роду - послушный и богам. Эту черту языческого мировоззрения мы найдем по всему земному шару.
Саму пассивность отца сказка поясняет старостью отца. Но это уже позднее наслоение. Девица на выданье в те времена это девушка 13-15 лет. То есть отец был полным сил мужчиной лет тридцати. Но никак не мог быть седобородым старичком, каким нам рисуют нам художники.
Почему отец Марфуши терпел? Выгода. Он при женитьбе на мачехи Марфуши становился собственником имущества покойного мужа новой жены и полностью этим имуществом управлял. А дочь может и потерпеть. Все равно она уйдет в чужой род с приданным, даже более богатым. Работа по дому и по хозяйству - это обязанность младших в роду, как всех членов в семье, так что если дочь работает больше, чем требуется - это даже хорошо, работница растет.
Комментарий от меня
В данном случае он становился если и не собственником, то распорядителем имущества покойного мужа пока неродные дочери не повыходят замуж. Доход от этого имущества принадлежал бы ему.
Вот наши старики стали думу думать: старик — как бы дочерей пристроить, а старуха — как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику:В таком поселении жила наша героиня.
— Ну, старик, отдадим Марфушу замуж.
— Ладно, — сказал старик и побрёл себе на печь; а старуха вслед ему:
— Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой; а ты, Марфутка, собери своё добро в коробейку да накинь белую исподку: завтра поедешь в гости!
Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут её в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, богу помолилась, всё собрала, чередом уложила, сама нарядилась, и была девка — хоть куды невеста! А дело-то было зимою, и на дворе стоял трескучий мороз.
Комментарий.
Вот здесь древнее повествование понесло потери. С какой стати и кому старик должен отдать свою дочь в жены по приказу своей жены? Это решал глава семьи. Сказитель здесь нам ничего не говорит. Нам логика событий не понятна. То что девушка должна выйти замуж - это понятно. Марфуша была рада замужеству. Вырваться из-под власти мачехи и стать хозяйкой дома - это просто мечта для забитой родовыми порядками девушки. Девушка даже не знала кто её будущий муж. Всё решили задолго за нее. От девушки ничего не зависело, но Марфуша была согласна на любой вариант.
Выйти замуж по желанию родителей - единственный выбор девушки при родовом строе. Отказаться никак нельзя - у девушки нет таких прав. Но отсюда становится ясным, что жена у древних славян не была в семье безгласным существом - она имела возможность влиять на мужа (впрочем, это как и сейчас зависело от характера женщины). Понятно, что волевые женщины при родовых порядках симпатиями общества не пользовались и сказки это четко дают понять.
Комментарий от меня
Можно предположить, что популярный жанр "слова о злых жёнах", распространённый в древнерусских сборниках с XI века, хотя и был привнесён на Русь христианством из Византии, но имел и собственные славянские корни. В том числе и из сказок.
Старик наутро, ни свет ни заря, запряг кобылу в дровни, подвёл ко крыльцу; сам пришёл в избу, сел на коник и сказал:
— Ну, я всё изладил!
— Садитесь за стол да жрите! — сказала старуха.
Старик сел за стол и дочь с собой посадил; хлебница была на столе, он вынул челпан и нарушал хлеба и себе и дочери. А старуха меж тем подала в блюде старых щей и сказала:
— Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, — знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка.
Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла.
— Ну, что тут нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, мянды и берёзы в пуху; житьё-то завидное, да и сам он богатырь!
Комментарий.
"Садитесь за стол да жрите!" - это не просто слова. "Жрите", то есть приносите жертву богам. Мачеха Марфуши показана в весьма неприглядном виде: сквернословит перед мужем, да еще и дерзит богам. Древний сказитель именно это и хотел подчеркнуть. В некоторых вариантах сказки, мачеха понимает язык животных - разговаривает с собакой. Наши предки не сомневались, что животные умеют разговаривать, но понимать язык животных мог не любой человек, а обладающий соответствующим даром. В первую очередь колдуны. Так что вполне возможно, что мачеха мачеха Марфуши была колдуньей.
Почему отец Марфуши согласился отдать свою дочь не простому жениху из людей, а духу Морозко? Здесь мы потеряли часть повествования. Судя по всему отец Марфуши не смог отказаться своих слов. Это могла быть только клятва перед языческими богами. То есть мачеха для начала согласилась выдать Марфушу замуж, но потребовала от отца Марфуши клятвы перед богами, что он отдаст дочь только по выбору мачехи. Такую клятву перед богами язычник не мог отвергнуть. Языческие боги были мелочными, капризными и мстительными. Им понятие милосердия и прощения было не известно. Нарушителя ждала кара. И не только его. Легенды о проклятых до седьмого колена семьях дожили до нашего времени.
Марфуша стала "невестой бога", то есть жертвой богам. Естественно, что отец девушки не предполагал такого развития событий, но он попал в ловушку, подстроенную хитрой мачехой. Человеческие жертвоприношения не были добровольными, как думают неоязычники. Дошедшие до нас источники говорят об этом как о трагедии. Поэтому требование мачехи было сильным ударом как для отца, как и для девушки. Но отказаться от клятвы он уже не мог. Так греческий герой Идоменей пообещал богам принести в жертву что первое встретит и это был его сын. Идоменей выполнил обещание богам. Так же библейский судья Иеффай обещал Яхве принести в жертву что выйдет из ворот его дома в обмен на победу - это была его дочь и Иеффай выполнил обет.
Старая сосна на пригорке не могла остаться без внимания.
Марфушу мачеха отправляет на "бор, — знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит". Сосна - это священное дерево божества. Оно находится на холме или на пригорке. Подобных священных мест: деревьев, рощ, ручьев, камней у славян было множество. Многие были посвящены либо различным духам, либо божествам. Такие места старались обходить стороной, не заходить туда без особой нужды, чтобы не потревожить зря духа или божество. Или при случае оставить какое-нибудь приношение. В некоторых случаях такие места огораживались оградой или окапывались рвом. Но в данном случае мы имеем дело с неким духом или богом, который культа не имел, но которого боялись.
Комментарий от меня
Да, я помню, что некоторые комментаторы считают такой обычай примером инициации. Однако, давайте будем честны - иногда трубка бывает просто трубкой. Ну и вспомним других комментаторов, которые говорят, что сюжетные линии всех сказок архитипичны.
Священные места поклонений и почитаний сил природы были известны на территории всего славянского расселения. Древнейшие письменные свидетельства относятся к VI веку. Имеются археологические находки - дуб с вбитыми кабаньими челюстями, который относятся к середине VIII века. Константин Багрянородный упоминает громадный дуб на острове Хортица в X веке. Уже веке в XII такие священные деревья могли уже окружать оградой. В целом, поклонение природным объектам фиксировалось в церковных поучениях ещё в XVII веке, а этнографами и в XIX веке и позднее. Что не мешает отдельным комментаторам обвинять РПЦ в уничтожении славянской мифологии.
Старик молча уклал пожитки, велел дочери накинуть шубняк и пустился в дорогу. Долго ли ехал, скоро ли приехал — не ведаю: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец доехал до бору, своротил с дороги и пустился прямо снегом по насту; забравшись в глушь, остановился и велел дочери слезать, сам поставил под огромной сосной коробейку и сказал:Комментарий.
— Сиди и жди жениха, да мотри — принимай ласковее.
А после заворотил лошадь — и домой.
Сейчас трудно понять жестокий поступок отца девушки и саму девушку, покорно идущую на смерть. Но это далекое прошлое наших предков, живущих родовым строем. Даже для эпохи князя Владимира это время уходило более чем тысячу лет в прошлое. Сам человек как личность значения не имел - главным был род и его выживание. Женщины тогда даже имен не имели (точнее их имена были не важны), а упоминались как чья-то дочь, чья-то жена или чья-то мать.
Языческая религия была религией родового строя. От доброго отношения богов зависела жизнь рода. Клятву богу нарушить было не возможно. Иначе нарушителя ждала кара и не только его - кара могла обрушиться на весь род. Глава семьи имел полное право над судьбой и жизнью членов семьи. Вмешиваться в это право никто не смел. Поэтому Марфуше идти жаловаться было не куда. Даже приди она к старейшине рода или к князю за защитой, то, узнав о клятве отца перед богом, ее даже бы слушать не стали, потому что никто не посмел бы вызывать на себя гнев богов. Поэтому герои смиренно принимают свою судьбу, что говорит о создании сказки в жреческой среде. Сказания, созданные в воинской среде, чаще говорят героях, бросающих вызов судьбе и богам (и проигрывающих битву).
Девушку как и положено отправили с приданным к жениху. Славяне имели обычай класть вещи быта в могилы, а здесь отправлять жертву без приданного могло означать навлечь на себя гнев божества.
Девушка сидит да дрожит; озноб её пробрал. Хотела она выть, да сил на было: одни зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на ёлке потрескивает, с ёлки на ёлку поскакивает да пощёлкивает. Очутился он и на той сосне, под коёй де́вица сидит, и сверху ей говорит:Комментарий.
— Тепло ли те, де́вица?
— Тепло, тепло, батюшко-Морозушко!
Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощёлкивать. Мороз спросил де́вицу:
— Тепло ли те, де́вица? Тепло ли те, красная?
Де́вица чуть дух переводит, но ещё говорит:
— Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко!
Мороз пуще затрещал и сильнее защёлка́л и де́вице сказал:
— Тепло ли те, де́вица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?
Де́вица окостеневала и чуть слышно сказала:
— Ой, тепло, голубчик Морозушко!
Тут Морозко сжалился, окутал де́вицу шубами и отогрел одеялами.
Кто такой Морозко или Мороз? Перед нами могучий дух или бог, который может вызывать мороз и засыпать землю снегом. Этот образ очень быстро повергся разрушению. Если еще в середине 19 в. этнографы успели записать образ Мороза в виде старика с посохом, то уже в начале 20 в. этот образ измельчал и память о посохе исчезла. Сказители сами не знали кто это был.
Образ Морозко заставляет нас вспомнить о Кузьме-Демьяне, который сковывает реки льдом и насылает мороз на землю. "Кузьма-Демьян — божий кузнец, дороги и реки кует", "Невелика у Кузьмы-Демьяна кузница, а на всю святую Русь в ней ледяные цепи куются", "Из Кузьмодемьяновой кузницы мороз с горна идет" - гласят русские пословицы. В основе русских представлений о Кузьме-Демьяне лежит образ бога Сварога, хтонического кузнеца, отца Солнца-Даждьбога. Кроме того, Сварог варил священный напиток богов - отсюда рог для напитков в руках. Но почему тогда Морозко держит в руках не молот, а посох?
Изображение Сварога из Микульчицена (Чехия) на золотой пряжке.
А это уже деталь, которая снова нас отсылает во времена венедов (или пшеворской археологической культуры), когда славяне и часть германских племен находились под сильным влиянием кельтской культуры. Кельтским аналогом Сварога был бог Суцелл, которого изображали с котлом в одной руке (у славян образ котла не прижился, его заменил рог) и молотом - в другой. Молот был на очень длинной рукоятке. Но на образ Морозко повлиял не столько образ кельтского бога-кузнеца, сколько его галло-римский вариант, объединенный с римским божеством Сильваном.
Кельтский бог Суцелл - прототип Морозко.
Этот Суцелл-Сильван изображался не с молотом, а с посохом. Тогда становится понятна связь Морозко с лесом, потому что Сильван был покровителем леса.
Суцелл-Сильван.
Сильвана римляне представляли стариком. Можно предположить, что именно это божество в эпоху венедов повлияло на образ Сварога и в свою очередь на образ сказочного Морозко.
Сварог был хтоническим богом, то есть суровым богом подземного мира. Как известно со дня Кузьмы-Демьяна в ноябре у русских крестьян начинался период свадеб и свадебных гаданий и ритуалов у девиц. Поэтому можно предположить, что именно в ноябре и происходит действие сказки. Сварога-Мороза крестьяне боялись, так в одной сказке Мороз съел всю пшеницу на поле крестьянина. Поэтому вплоть до 20 в. русские крестьяне резали для Мороза кур и баловали Кузьму-Демьяна ритуальной пищей.
Далее начинается испытание героини божеством. Морозко трижды усиливает мороз и трижды спрашивает Марфушу: "Тепло ли те, де́вица?" Само число три имело важное магическое значение у славян: трижды произнести заклинание, тресветлое солнце, будь ты трижды проклят и т. д. Поэтому Морозко трижды испытывает девушку, а та покорно принимает свою судьбу. Такое поведение вызвало у бога удовлетворение бога и тот решил девушку наградить (а мог и заморозить, но древние жрецы не для того сказку сочиняли). По другим версиям, Морозко всё же хотел заморозить Марфушу, но ее речи ему понравились.
Комментарий от меня
Подробней о связи Морозко и Сварога и об их образах в статье Бог Сварог.
Старуха наутро мужу говорит:Такое платье Марфуша могла носить. Только цвет был иной.
— Поезжай, старый хрыч, да буди молодых!
Старик запряг лошадь и поехал. Подъехавши к дочери, он нашёл её живую, на ней шубу хорошую, фату дорогую и короб с богатыми подарками. Не говоря ни слова, старик сложил все на́ воз, сел с дочерью и поехал домой. Приехали домой, и де́вица бух в ноги мачехе. Старуха изумилась, как увидела девку живую, новую шубу и короб белья.
— Э, сука, не обманешь меня.
Вот спустя немного старуха говорит старику:
— Увези-ка и моих-то дочерей к жениху; он их ещё не так одарит!
Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Вот поутру рано старуха деток своих накормила и как следует под венец нарядила и в путь отпустила. Старик тем же путём оставил девок под сосною.
Комментарий.
Увидев Марфушу живой мачеха ее рассказу не поверила. Она посчитала, что какой-то богатый чудак одарил падчерицу подарками, которого послало божество. Попытавшись один раз обмануть богов, мачеха не остановилась и решила за счет богов разбогатеть. Мачеха совершала один языческий грех за другим. То что божество оставило девушку в живых самоуверенности мачехи не поколебало. Но языческие боги не терпят гордых и самоуверенных смертных, поэтому расплата была близка.
Наши де́вицы сидят да посмеиваются:Комментарий.
— Что это у матушки выдумано — вдруг обеих замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Неровен чёрт приедет, и не знаешь какой!
Девушки были в шубняках, а тут им стало зябко.
— Что, Параха? Меня мороз по коже подирает. Ну, как суженый-ряженый не приедет, так мы здесь околеем.
— Полно, Машка, врать! Коли рано женихи собираются; а теперь есть ли и обед на дворе.
— А что, Параха, коли приедет один, кого он возьмёт?
— Не тебя ли, дурище?
— Да, мотри, тебя!
— Конечно, меня.
— Тебя! Полное́ тебе цыганить да врать!
Морозко у девушек руки ознобил, и наши де́вицы сунули руки в пазухи да опять за то же.
— Ой ты, заспанная рожа, нехорошая тресся, поганое рыло! Прясть ты не умеешь, а перебирать и вовсе не смыслишь.
— Ох ты, хвастунья! А ты что знаешь? Только по беседкам ходить да облизываться. Посмотрим, кого скорее возьмёт!
Так де́вицы растабаривали и не в шутку озябли; вдруг они в один голос сказали:
— Да кой хранци! Что долго нейдёт? Вишь ты, посинела!
Странное поведение - смеются и ругаются последними словами. На самом деле перед нами древний жанр - перебранка. В перебранке участники восхваляли себя и пытались унизить соперника. Суженный, судя по разговору, один, а сестер двое - вот и начали выяснять кто лучше. У славян жанр перебранки распространения не получил, но у германских народов был популярен. В "Старшей Эдде" есть песни в жанре перебранки "Песни о Харбарде" и "Перебранка Локи". В других вариантах сказки эта перебранка пропала.
Сестры явно выбрали не то место, чтобы ругаться. Они находились на священной поляне под священным деревом. Это явное неуважение к богам. Как известно из сообщений немецких хронистов полабские славяне могли за такое богохульников убить.
Комментарий от меня
В данном случае автор говорит, что у славян не получил сильного фольклорного развития жанр перебранки. При этом сама перебранка вполне использовалась и используется. Впрочем, если правильно помню, отголоски этого жанра можно найти в некоторых народных песнях.
Вот вдалеке Морозко начал потрескивать и с ёлки на ёлку поскакивать да пощёлкивать. Де́вицам послышалось, что кто-то едет.Комментарий.
— Чу, Параха, уж едет, да и с колокольцом.
— Поди прочь, сука! Я не слышу, меня мороз обдирает.
— А ещё замуж нарохтишься!
И начали пальцы отдувать. Морозко всё ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над де́вицами. Он де́вицам говорит:
— Тепло ли вам, де́вицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?
— Ой, Морозко, больно студёно! Мы замёрзли, ждём суженого, а он, окаянный, сгинул.
Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощёлкивать.
— Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?
— Поди ты к чёрту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмёрзли.
Морозко ещё ниже спустился, сильно приударил и сказал:
— Тепло ли вам, девицы?
— Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный! — и девушки окостенели.
Почему сестры так дерзко разговаривают с духом, если не с божеством? Здесь либо художественный прием, чтобы показать людей непочтительных к богу, либо мачеха могла дать своим дочерям сильные обереги (возможно она была сильная колдунья раз разговаривала с животными). Тут уже появляется мотив гордыни человека перед божеством, известный из греческих трагедий. Языческие боги гордыни и наглости от смертных не прощали, поэтому девушек ждала неминуема кара - смерть. В некоторых вариантах Морозко лично убивает сестер.
Наутро старуха мужу говорит:Счастливый конец в киносказке Роу.
— Запряги-ка ты, старик, пошевёнки; положи охабочку сенца да возьми шубное опахало. Чай девки-то приозябли; на дворе-то страшный мороз! Да мотри, ворове́й, старый хрыч!
Старик не успел и перекусить, как был уж на дворе и на дороге. Приезжает за дочками и находит их мёртвыми. Он в пошевёнки деток свалил, опахалом закутал и рогожкой закрыл. Старуха, увидя старика издалека, навстречу выбегала и так его вопрошала:
— Что детки?
— В пошевнях.
Старуха рогожку отвернула, опахало сняла и деток мёртвыми нашла.
Тут старуха как гроза разразилась и старика разбранила:
— Что ты наделал, старый пес? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, моих ненаглядных семечек, моих красных ягодок! Я тебя ухватом прибью, кочергой зашибу!
— Полно, старая дрянь! Вишь, ты на богатство польстилась, а детки твои упрямицы! Коли я виноват? Ты сама захотела.
Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею помирилась, и стали они жить да быть да добра наживать, а лиха не поминать. Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живёт. Старик внучат Морозком стращал и упрямиться не давал. Я на свадьбе был, мёд-пиво пил, по усу текло, да в рот не попало.
Комментарий.
Языческая справедливость восторжествовала - мачеха наказана, ее дети мертвы. Да, языческие боги - это не Бог христиан, они прощать и щадить не умели. Финал сказки нам кажется загадочным: дети умерли, а мачеха помирилась с падчерицей и зажила мирно жить с мужем. С языческой точки зрения финал действительно счастливый.
Дочери мачехи умерли не просто так, а в священном месте, как жертвы божеству. Так Геродот, описывая в своей "Истории" разговор Солона с царем Крезом о счастливых людях рассказывает о Клеобисе и Битоне, которые победили на состязаниях, а потом вместо волов привезли на телеге свою мать-жрицу к храму:
"Аргосцы, обступив юношей, восхваляли их силу, а женщины — их мать за то, что она обрела таких сыновей. Мать же, возрадовавшись подвигу сыновей и народной молве о них, стала перед кумиром богини и молилась даровать ее сыновьям Клеобису и Битону, оказавшим ей столь великий почет, высшее благо, доступное людям. После этой молитвы и жертвоприношения и пиршества юноши заснули в самом святилище и уже больше не вставали, но нашли там свою кончину. Аргосцы же велели поставить юношам статуи и посвятить в Дельфы за то, что они проявили высшую доблесть".
У языческих божеств была странная логика. Такая же судьба постигла и дочерей мачехи - они умерли у священного места и их посмертная судьбы была гораздо лучше, многих других людей. Оказаться рядом с богами - это лучше, чем спуститься в темный и неуютный мир теней, где единственной отрадой будет ежегодное приношение жертв на твоей могиле родственниками. И мачеха отказалась от своей гордыни и примирилась с богами и мужем. Отцу и мачехе героини было немногим за тридцать лет, поэтому и дети у них вполне могли появиться. Марфуша счастливо вышла замуж.
Перед нами древнее повествование, созданное жрецами венедов. Героические истории наоборот повествуют о героях, бросающих вызов языческим богам и терпящим поражение. В сказке "Морозко" жрецы внушали человеку, что смертный не может тягаться на равных с божеством. Как бы силен и хитроумен он не был - божество сильнее. Только послушные воле богов и старших сородичей могут достигнуть счастья и процветания, в противном случае гордеца ждала только гибель по воле богов. В то время это было оправдано. Голод, нашествие врагов могли поставить народ на грань выживания, но еще сильнее вредили внутренние распри, которые могли разорвать родовое общество кровной местью и бесконечной родовой вендеттой. Гордые, самоуверенные люди, идущие против общины ради своих интересов или власти, были опасны. Поэтому жрецы и составляли повести, где учили послушанию и смирению.
Автор основного текста - KAMAS