Против зерна
Многие из нас восхищаются государством, его силой и достижениями. Но что такое государство? В своё время мой учитель истории дал неожиданный для меня ответ на этот вопрос: государство – это сила, которая держит в повиновении народ. Прошли годы, и сегодня я снова убеждаюсь в мудрости нашего «историка». Более того, эта сила извлекает ресурсы не только из народа, но и из природы. Об этом пишет американский антрополог, профессор Йельского университета Джеймс Скотт.
Против зерна. Глубинная история древнейших государств.
Книга вышла уже сравнительно давно, в 2017 году и была переведена на русский язык. Я ограничусь лишь перечислением основных идей.
Историю геологической эпохи антропоцена, или века людей, кто-то исчисляет с начала освоения атомной энергии. Кто-то предлагает начать с Промышленной революции, когда ископаемые источники энергии стали ощутимо влиять на экологию планеты или с использования современных строительных технологий. Автор предлагает смотреть намного глубже в историю. Потому что давным-давно наши предки получили в свои руки инструмент, радикально изменивший природу всюду, где они жили. Это – огонь. Это было давно, задолго до появления Homo sapiens: как минимум 400 тысяч лет назад. Эту эпоху автор называет «узким» антропоценом, потому что слишком мало было население. Десять тысяч лет до нашей эры нас было всего каких-то пару-тройку миллионов на всю планету. Шесть тысяч лет до нашей эры появилось ещё одно мощное средство воздействия на окружающую среду: государство.
Как мы дошли до такой жизни в плотном окружении одомашненных животных и растений, а также себе подобных – сложный и интересный вопрос. Если широко взглянуть на вещи, государство не является ни данностью, ни естественным порядком вещей. Сапиенсы появились около 200 тысяч лет назад, из Африки вышли около 60 тысяч лет назад, а культивировать растения начали 12 тысяч лет назад. Всё это время мы жили в маленьких кочевых общинах охотников-собирателей. И продолжали так жить ещё как минимум 4 тысячи лет уже после изобретения сельского хозяйства! Эта «дыра» во времени – серьёзная проблема для теоретиков, которые вписывают образование государства как неизбежную форму организации общества по мере появления культурных растений и оседлости.
Трудно привыкать к картине мира без неуклонного прогресса и цивилизаций. Эта картина рисовалась уже идеологами первых государств, которые, будучи новыми и мощными обществами, старались как можно более явно выделиться на фоне остальных. Посмотрите на практически любое аграрное общество – и увидите прославление превосходства фермеров со всей прилагающейся мифологией.
На самом деле нет ничего особенно привлекательного в жизни крестьянина в сравнении с вольным охотником. История даёт нам достаточно свидетельств того, как кочевники сопротивлялись принуждению к оседлой жизни, не желая ни болезней, ни притеснений, с ней связанных. Индейцев удалось загнать в резервации только военной силой. Кочевники прекрасно могут взаимодействовать с цивилизацией, не входя в её состав. И всё же всё новым поколениям рассказывают в школе о прогрессе, переделывающем охотников и собирателей в крестьян. При этом подразумевается, что этот переход дал скачок в благосостоянии: больше еды, больше свободного времени, дольше жизнь, и дом с благами цивилизации. На деле оседлая жизнь имеет и серьёзные недостатки.
Появление поселений трудно связать с агротехнологиями. В южном Междуречье люди тысячами лет жили на одном месте без того, чтобы заниматься сельским хозяйством. Известна и обратная ситуация, когда люди высаживали растения и собирали урожай, не переставая кочевать. Сам момент начала доместикации растений и животных трудноуловим. Ботаники пытались выделить этот момент появлением растений с нехрупким стеблем, но нет, они появились задолго после начала культивации зерновых. Спорными оказались и находки скелетов домашних овец и коз. В любом случае ясно, что процесс одомашнивания был плавным и длительным – кое-где до трёх тысяч лет.
Наш взгляд в прошлое неизбежно упирается в великие древние цивилизации. Между тем, как в географическом и демографическом смысле они были крошечными, утопая в широком море варваров. Подавляющее большинство народов жило вне пределов государств с их налогами и принуждением. Даже четыре тысячелетия назад треть глобуса всё ещё была оккупирована охотниками, собирателями и прочими кочевниками. Если исчислять однозначную гегемонию государств с семнадцатого столетия, то этот период составит всего две третьих процента времени существования нашего биологического вида. Более того, все эти вавилоны, фивы и теотиуаканы вряд ли были Левиафанами продолжительное время: все империи склонны к распаду, и «тёмные века» были скорее правилом, чем исключением. Греки даже умудрились потерять письменность после заката Микен. Кое-где на нашей планете сила государства была ограничена временами года. Когда в Юго-Восточной Азии шли муссонные дожди, например, власть правителя не распространялась намного шире дворцовых стен. Будучи окружено морем варваров, население древних империй часто не стремилось сидеть в своих стенах, а с готовностью мигрировало в это море.
Государство не появляется на ровном месте. Для этого нужна подходящая территория с подходящими ресурсами. Ресурсов у нас маловато, но создавать их нам помогает огонь, приручённый нашими далёкими предками Homo erectus. С его помощью мы расчищаем ландшафт для нужных нам культур и готовим пищу для нашего большого мозга и короткого кишечника. Процесс концентрации ускорила доместикация злаковых, особенно пшеницы и ячменя. Культурные растения эволюционировали вместе с человеком, получив крупные плоды, определённое время урожая и пригодность к молотьбе. Они могли высаживаться рядом с хозяйством и представляли собой надёжный источник белков и калорий, как и домашний скот, который получил свои отличительные черты: быстрое размножение, способность к жизни в тесноте, послушание, мясо, молоко или шерсть.
Это всё не привело автоматически к оседлой жизни, но создало необходимую концентрацию продовольствия и населения, особенно в подходящей местности: богатой увлажнённой равнине с плодородными почвами. Однако, живя в таком раю, мало кто захочет превратиться в трудягу-крестьянина, который гнёт спину от зари и до зари. Куда лучше и интереснее охотнику на приволье. Доместикации подвергся, в конечном счёте, и сам человек, вернее лишь те, кого заставили вести монотонную жизнь в стеснённых условиях при постоянном риске заболеть какой-нибудь гадостью. Почти ясно, что многие ранние государства развалились именно в результате эпидемий.
В ходе своего повествования автор обращает внимание читателя на то обстоятельство, что практически все классические государства базировались на тех или иных злаках, включая просо. Истории не известны ни ямсовые, ни бататовые государства.
Скотт выдвигает гипотезу, что государство могло образоваться лишь тогда, когда у налогового инспектора был хороший шанс конфисковать часть урожая либо на корню, либо в закромах. Для этого этот урожай должен быть не в земле и вызревать примерно в одно время. При этом других альтернатив у крестьянина быть не должно. А то он ведь перестанет заниматься столь малоприбыльным бизнесом. Замечу: подозрительным образом автор замалчивает наличие «картофельной» империи инков.
Хоть государство не изобрело ирригацию, оно продвигало её как средство расширения базы своей власти. Оно продолжало «приручать» крестьян, заставляя их рыть каналы и осваивать новые территории. В результате был создан чёткий типовой ландшафт зерновых культур с большим населением, пригодным для подневольного труда, мобилизации и, конечно, выращивания урожая. Впервые это случилось в Междуречье.
Если автор прав, то роль принуждения ставит под вопрос теории общественного договора Гоббса, Локка и их последователей. Никакой это не магнит гражданского мира, общественного порядка и свободы от страха. Это сила. Сила, которая держит в повиновении народ. Всё, как говорил мой учитель истории. Эта сила была не всемогущей, и многие империи пали под ударами экологии, политической нестабильности и эпидемий. Причём падение было явно не результатом недостатка применения силы. Чего-чего, а принуждения у древних хватало. Вспомним хотя бы Древние Грецию и Рим, большинство населения которых составляли рабы. Кстати, ещё не до конца ясно, для чего построили Великую Китайскую Стену: для защиты от набегов или для удержания своих граждан в пределах империи.
Ранним государствам была присуща хрупкость, происходящая из присущей им агроэкологии. Гражданская война, вторжение соседей, засуха или наводнение могли быстро положить конец новой державе. К этому добавились новые факторы, порождённые самим государством: распространение болезней вследствие скученного проживания людей и животных и выращивания монокультур, сведение лесов и эрозия почв из-за интенсивного земледелия.
Впрочем, развал государства – это не всегда плохо. Жить без царя и князей вполне можно. Варварам привольно жилось у границ империй. Они дополняли государства и торговали с ними ресурсами. Ну и иногда грабили столь удобную цель. Берберская пословица гласит:
Наше сельское хозяйство – это совершение набегов.
Варвары торговали и живым товаром, а также охотно нанимались пограбить других. И тем самым серьёзно посодействовали закату своего краткого золотого века.
Из книги Скотта нам становится ясно: не так хорошо государство, как его малюют воспеватели. Видно, что автору близки анархисты Уэнгроу и Гребер, которые, кстати, на него ссылаются в своей книге. Мне не хватило ответа на логичный вопрос, который вытекает из этого: если государство так плохо для людей, почему оно добилось господства на планете? Ответ очевиден: по причине своей эффективности. Автор рассказывает о том, что государство поощряло технические нововведения, способствующие расширению базы своей власти, например, ирригацию. Но ирригация – это благо, которое идёт на пользу не только царям с королями. Именно поощрение технических инноваций и нацеленность на эффективность составляет силу государств. Можно вести прекрасную и насыщенную жизнь в лесу, но скольких охотников может прокормить один гектар? То-то. Потому я считаю современных анархистов утопистами, которые проповедуют жизнь после смерти. Жизнь малого числа счастливчиков, которые смогут остаться в живых после массового вымирания при развале государства. Лично я не питаю слишком больших надежд попасть в число таких избранных, и потому предпочитаю жить в государстве, несмотря на все его неудобства.