Дону Сайду отвлекла от расчёсывания волос — спросить, можно ли сделать фотографию её сынишки, валяющегося в полосатом гамаке под навесом. Она разрешила, только попросила показать ей потом, что получится на фото.
Пока я снимала одного сонного мальчика, прибежал второй, совсем не сонный, а очень даже энергичный — наигрался сам с собой в футбол на дороге. Вытряхнул брата из гамака, улёгся туда сам, вместе с пыльным мячом. Сделала снимок и ему, чтобы никому не обидно было.
Пошла показывать фотографии их маме. Разговорились.
Узнала, ей тридцать два года и что она уже бабушка — её старшая пятнадцатилетняя дочка недавно родила малыша. Узнала, что она считает себя очень старой и усталой от жизни:
— Я каждый день, как проснусь, удивляюсь, что жива и долго не могу подняться.
Узнала, о чём она мечтает сейчас, в те моменты, когда забывает, что устала жить:
— Иногда, я думаю, что хотела бы поиграть или погулять со своими мальчиками, но надо иметь побольше сил для этого. Ещё очень хочу, чтобы муж смотрел на меня и говорил со мной. Видите, он даже гамак свой под навес перевесил? Уходит рано утром в море, приходит вечером или вообще через несколько дней. Когда приходит, он чинит сети, спиной к дому повернувшись. Обедает там же, на земле у сетей. Не хочет меня видеть. Может быть у него есть другая женщина, я не знаю, он не отвечает мне ничего… Всё потому, что я очень быстро стала старой, я виновата, но не знаю, что делать.
Помолчали с ней грустно. Посмотрели фотографии.
Доне Сайде так понравились снимки детей, что она разрешила и себя сфотографировать. Тем более, что причесалась только что. Написала на клочке бумаги телефон мужа, попросила переслать ему фотографии, чтобы он скачал их, когда рыбу повезёт на продажу в Сальвадор — там интернет есть, хоть и слабый, но загрузить три снимка хватит.
— Надеюсь, он услышит мою просьбу и сделает это. Хотя бы на фотографии будет на меня и на детей смотреть, может быть.
