Подозреваю, многие из тех, кто остались из-за своего дома и любви непосредственно к Крыму, а отнюдь не к РФ, тоже поняли эту логику и несколько иначе посмотрели на украинский паспорт. ) Ничем не обязана, защищать не стала, но про гиляку для оставшихся, если вдруг обратно получит власть, упомянуть не забыла.
В одной цивилизованной стране, опоре, оплоте и передовом посту цивилизации на диком зап....отставить, но ближнем востоке, вот такая законодательная инициатива образовалась. Архиважная и архиправильная инициатива. Нам тоже такую надо! Это же не слова, это музыка: "Призыв ввести санкции против Израиля, его лидеров, сотрудников сил безопасности и израильских граждан является вопиющим нарушением самого основного долга гражданина – лояльности по отношению к своей стране."
За это вопиющее нарушение предлагают десяточку отсидеть. Очень цивилизованно.
Вторичная выгода: депутат-законодатель при таких инициативах сразу перестает быть нахлебником.
Адвокаты и консультанты семейных офисов и состоятельных семей заявили, что наблюдают высокий спрос со стороны клиентов, желающих получить вторые паспорта или долгосрочное проживание за границей.
После Covid-19 богатые американцы проявляют все больший интерес к отъезду из США, и консультанты по вопросам благосостояния заявили, что на этот раз многие из их состоятельных клиентов принимают меры.
"Мы никогда не видели такого спроса, как сейчас"
Видимо предчувствуют Гражданскую войну.
Завтра или допустим послезавтра, с цыганами начнут случаться всякие нехорошие вещи. То как они будут мотивировать обычных жителей встать на их защиту?
Например, там:
- я торговал наркотой, а тут мой дом сгорел, Памагите!
- я воровал, а мне ноги ломают, спасите!!
- мы тут мужиков в рабстве держали, а над нами мавики с гранатами летают, люди добрые где вы все!!!???
Ни к чему не призываю, просто интересно, сколько нас станет на защиту?
Или всё-таки появится, какие нибудь ромалюбы...
Ницшеанец сороковых годов. Макс Штирнер и его философия эгоизма. – Саводник Владимир Фёдорович (1874—1940)
...Либерализм как политический, так и социальный, и гуманитарный ограничился только провозглашением новых верховных принципов, оставаясь при старом, религиозным к ним отношении. Революция боролась за идеалы свободы и равенства; но свобода понималась при этом в смысле независимости от личного произвола, от личной опеки, а равенство – в смысле одинакового подчинения всех людей обязательному для всех закону. „Так называемая неограниченная монархия, господствовавшая до революции, на самом деле была была ограничена с разных сторон всевозможными привилегиями: привилегиями церкви, сословий, города и т. д. Революция уничтожила все эти привилегии и на место ограниченной сословной монархии поставила абсолютное государство, обезличило власть и в то же время удесятерило ее могущество. Буржуазия, бывшая одним из сословий, состояний (status) старого режима, провозгласила себя единым сословием, нацией и организовалась в государство (status).Монарх, в лице королевского величества, был сущим ничтожеством сравнительно с этим новым владыкой, суверенной нацией. Пред лицом этого нового монарха уже не существовало более никакого частного права, никакой привилегии“. Посредствующие инстанции между индивидуумом и государством: корпорации, цехи, сословия, были уничтожены, и человек оказался поставленным непосредственно перед грозным, всемогущим, хотя и безличным властителем, требующим себе и своему закону безусловного повиновения.
Только в качестве „гражданина“ (citoyen), под условием исполнения своих „гражданских“ обязанностей, получает личность известное значение в этом новом государстве, получает от него право на существование. „В основе буржуазного, гражданского строя (Bürgerthum) лежит мысль, что государство составляет все, что оно есть истинный носитель жизни, и что человеческое достоинство отдельного лица зависит от того, что оно является членом государства (Staatsbürger). Государство должно быть сообществом свободных и равных личностей, и каждое из них должно посвящать себя служению „общему благу“, претвориться в государстве, сделать его своей целью и своим идеалом“.
В качестве гражданина, человек обязан служить и повиноваться государству, ставить его интересы и его пользу выше своих собственных интересов, желаний и запросов, – он обезличивается. Только посредством служения государству получает он свободу, то-есть значение и власть. „Die Bourgeoisie ist der Adel des Verdienstes. Gelten aber die Verdienstvollen als die Freien, so sind die „Diener“ – die „Freien““. – „Какое противомыслие, – восклицает Штирнер; однако, прибавляет он, в этом именно и заключается смысл буржуазии, поэт которой Гете, вместе с философом ее Гегелем, так хорошо умели прославлять зависимость субъекта от объекта, его смирение перед объективной действительностью. Лишь тот, кто служит делу, кто всецело отдается ему, лишь то, оказывается, обладает истинной свободой“.
С победой буржуазии наступает эпоха либерализма. Цель его заключается в „разумном порядке“, в „поддержании нравственных отношений“, в „закономерной свободе“; но там, где господствует „разум“, порабощена личность. „Политическая свобода“ есть собственно говоря рабство отдельного индивидуума, связанного государственными установлениями. „Мещанским образом (spiesbürgerlich) началась революция – восстанием средних людей, мещанским образом она и окончилась. Свободной стала не отдельная личность, реальный человек, а – гражданин, citoyen, политическая личность. В революции на исторической сцене действовали не единичные люди, а народ, суверенная нация, стремившаяся к непосредственному влиянию на события. Таким образом действующим фактором становится фиктивное Я, безличная идея, какой является „нация“, в то время как действительная личность, действуя в качестве гражданина, оказывается лишь орудием этой идеи“.
В чем же истинный национализм? Посвящается памяти Вл. Сер. Соловьева. – П. Борисова
...Современная культура, культура второй половины XIX и начала XX века знаменуется при необычайном прогрессе техники невиданным доселе усовершенствованием государственного механизма. В литературе ведется спор о том, расширилась ли в истории сфера господства и влияния государства одни полагают, что она расширилась, другие, – что она сузилась. Нам думается, что вопрос поставлен неправильно, и что спорят потому, что под одним словом разумеют различные вещи. Современное правовое государство поскольку оно признало неотъемлемые права личности, разумеется, сузило юридически и фактически сферу государственного властвования. Но, с другой стороны, создались, во-1-х, новые области и явления жизни, которые – одни сразу, другие – постепенно, подпали под власть и влияние государства; во-2-х, новый обширный государственный аппарат со своими точно работающими приспособлениями действительно проник в такие области, которые были ему прежде недоступны.
...Современная техника, конечно, оказывает огромные услуги личности и ее смелым исканиями новых путей и содержаний жизни. Но не даром она основана на принципах концентрации и централизации силы, девиз которых: у кого мало, у того отнимется и малое, у кого много, тому и дастся многое. Там, где централизованный государственный механизм заведует всем, указует всему предел и меру, всюду проникает, все улавливает, управляет настоящим и стремится преднаправить будущее, – там современная техника (в широчайшем смысле этого слова) неизмеримо больше идет на пользу централизованному аппарату власти, чем самодеятельной личности.
Глава 2. О летающих автомобилях и снижении нормы прибыли
...Допустимо предположить и еще более мрачный вариант. Можно было бы сказать, что даже смещение фокуса исследовательских разработок на информационные технологии и медицину было не столько переориентацией на потребительские императивы, определяемые рынком, сколько частью усилий, направленных на то, чтобы закрепить испытанное Советским Союзом технологическое унижение полной победой в глобальной классовой войне: не только путем навязывания абсолютного военного господства США за рубежом, но и посредством полного искоренения общественных движений внутри страны. Почти все появившиеся технологии способствовали усилению надзора, трудовой дисциплины и социального контроля. Компьютеры несколько расширили пространство свободы, как нам постоянно напоминают, но вместо того чтобы привести к утопии, в которой нет труда и о которой мечтали Эбби Хоффман или Ги Дебор, они были использованы таким образом, что привели к ровно противоположному результату. Информационные технологии сделали возможной финансиализацию капитала, которая еще сильнее вогнала рабочих в долги и в то же время позволила работодателям создать новые «гибкие» трудовые режимы, уничтожившие традиционные гарантии занятости и вызвавшие значительное увеличение рабочего дня почти для всех сегментов населения. Помимо перенесения за рубеж традиционных рабочих мест на заводах, она разгромила профсоюзное движение и тем самым уничтожила всякую возможность эффективной политики рабочего класса. Тем временем, несмотря на беспрецедентные вложения в исследования в области медицины и биологии, мы все еще продолжаем ждать лекарств от рака и даже от обыкновенной простуды, а самыми значимыми прорывами в сфере медицины стали средства вроде прозака, золофта или риталина —уникальные, можно сказать, способы добиться того, чтобы эти новые профессиональные требования окончательно не свели нас с ума.
Когда историки станут составлять эпитафию неолиберализму, они должны будут написать, что это была форма капитализма, которая систематически отдавала приоритет политическим императивам над экономическими. То есть, выбирая между образом действий, который приведет к тому, что капитализм начнет казаться единственно возможной экономической системой, и образом действий, который превратит капитализм в более устойчивую в долгосрочном плане экономическую систему, неолиберализм всегда склонялся к первому варианту. Действительно ли уничтожение гарантии занятости при увеличении рабочего дня создает более производительную рабочую силу (не говоря уже о ее творческом потенциале и преданности)? Есть все основания полагать, что происходит ровно противоположное. В чисто экономических терминах неолиберальные реформы трудового рынка почти неизбежно приводят к отрицательному результату—и снижение темпов экономического роста по всему миру в 1980-е и 1990-е годы лишь усиливает это впечатление. Тем не менее они оказались чрезвычайно эффективными в деле деполитизации труда.Тоже можно было бы сказать о бурном росте армий, полиции и частных охранных служб. Они явно непроизводительны и лишь разбазаривают ресурсы. Вполне вероятно, что сам вес аппарата, созданного для обеспечения идеологической победы капитализма, его в конце концов и потопит. Но легко заметить, что если главным императивом властителей мира является устранение возможности представить неизбежное, спасительное будущее, которое будет в корне отличаться от сегодняшнего мира, то он должен быть ключевым элементом неолиберального проекта.
...То же, как я уже отмечал, можно сказать о прорывах, которые многие ожидали в медицине и даже (не побоюсь это сказать) в области компьютеров. Интернет, конечно, замечательная вещь. Но если бы поклонник научной фантастики из 1950-х годов попал в наши дни и спросил, что стало самым важным технологическим достижением за последние шестьдесят лет, скорее всего, он бы серьезно разочаровался. Он почти наверняка заметил бы, что то, о чем мы говорим, это лишь сверхбыстрое и повсеместно доступное сочетание библиотеки, отделения почты и каталога доставки. «И это лучшее, чего добились ваши ученые за пятьдесят лет? Мы ждали появления компьютеров, которые могут думать!»
...Здесь, как мне кажется, коллективное восхищение мифическими истоками Силиконовой долины и интернета ослепило нас, не дав увидеть то, что происходит на самом деле. Под их влиянием мы вообразили, что исследования и развитие теперь определяются в первую очередь небольшими коллективами отважных предпринимателей или своего рода децентрализованной кооперацией, создающей программное обеспечение с открытым кодом. Это не так. Это лишь те исследовательские команды, которые чаще всего добиваются результатов. Если уж на то пошло разработки двинулись в противоположном направлении. Они по-прежнему предопределяются гигантскими бюрократическими проектами; изменилась лишь бюрократическая культура. Вследствие все большего взаимопроникновения правительства, университетов и частных компаний все они переняли язык, восприятие и организационные формы, зародившиеся в корпоративном мире. Хотя это и могло до определенной степени способствовать ускорению создания товаров, востребованных рынком (а именно для этого и существует корпоративная бюрократия), в том, что касается стимулирования оригинальных исследований, результаты оказались катастрофическими.
Здесь я могу опираться на собственный опыт, который я преимущественно получил в университетах Соединенных Штатов и Великобритании. В обеих странах за последние тридцать лет произошел взрывной рост количества рабочих часов, затрачиваемых на административную бумажную работу, в ущерб практически всему остальному. В моем университете, к примеру, административных сотрудников больше, чем преподавателей, но и преподаватели также должны посвящать административным обязанностям по меньшей мере столько же времени, сколько преподаванию и исследованиям вместе взятым. Теперь это в порядке вещей в университетах по всему миру. В свою очередь, быстрый рост бумажной волокиты является прямым результатом применения приемов корпоративного управления, которые всегда оправдывают как способы повышения эффективности через внедрение конкуренции на всех уровнях. На практике эти приемы управления неизменно приводят к тому, что в итоге все тратят большую часть своего времени на то, чтобы продать другим разные вещи: заявки на грант; планы-проспекты книг; оценки работы наших студентов и заявлений на участие в грантах; оценки наших коллег; каталоги новых междисциплинарных специальностей, институтов, конференций, семинаров и самих университетов, превратившихся ныне в бренды, которые нужно продавать будущим студентам или спонсорам. Маркетинг и пиар наводнили все стороны университетской жизни.
В результате появилось море документов о стимулировании «воображения» и «творчества» в условиях, словно специально созданных для того, чтобы задушить на корню любые проявления воображения и творчества. Я не ученый. Я работаю в сфере социальной теории. Но результаты этого в области моих исследований я вижу. В последние тридцать лет в Соединенных Штатах не появилось ни одной новой крупной работы по социальной теории. Вместо этого нас довели до состояния средневековых схоластов, которые пишут бесчисленные аннотации к французским теоретическим работам 1970-х годов с виноватым осознанием того, что, если бы в американской академической среде появились современные аналоги Жиля Делёза, Мишеля Фуко или даже Пьера Бурдье, они вряд ли бы сумели окончить аспирантуру—даже если бы им это удалось, их, скорее всего, отказались бы зачислить в штат*.
* Дон Брэбен, физик из Университетского колледжа Лондона, произвел сенсацию в Великобритании, заметив, что Альберт Эйнштейн никогда не смог бы получить финансирование, если бы жил в наши дни. Другие предположили, что большая часть его трудов не прошла бы рецензирования.
...Американцы не любят считать себя нацией бюрократов — совсем наоборот, — но, как только мы перестаем рассматривать бюрократию как феномен, ограниченный лишь правительственными учреждениями, становится очевидно, что именно такой нацией мы и стали. Окончательная победа над Советским Союзом на самом деле не привела к господству «рынка». Скорее она лишь закрепила верховенство консервативных по сути своей управленческих элит— корпоративных бюрократов, которые используют краткосрочное мышление, зацикленное на прагматизме и конкуренции, для того чтобы уничтожать все, что может иметь революционные последствия любого рода.
![-0_0[ [nf] Политика, Картинка с текстом, Юмор, Государство, Граждане](https://cs15.pikabu.ru/post_img/2024/11/03/7/173063077417161093.jpg)
