Помните! Через века, через года, - помните! О тех, кто уже не придет никогда, - помните! Не плачьте! В горле сдержите стоны, горькие стоны. Памяти павших будьте достойны! Вечно достойны! Хлебом и песней, мечтой и стихами, жизнью просторной, Каждой секундой, каждым дыханьем будьте достойны!
Люди! Покуда сердца стучатся, - помните! Какою ценой завоевано счастье, - пожалуйста, помните! Песню свою отправляя в полет, - помните! О тех, кто уже никогда не споет, - помните! Детям своим расскажите о них, чтоб запомнили! Детям детей расскажите о них, чтобы тоже запомнили!
Во все времена бессмертной Земли помните! К мерцающим звездам ведя корабли, - о погибших помните! Встречайте трепетную весну, люди Земли. Убейте войну, прокляните войну, люди Земли! Мечту пронесите через года и жизнью наполните!. . Но о тех, кто уже не придет никогда, - заклинаю, - помните!
…если на одну чашу весов положить то, что мы потеряли, она с лихвой перевесит Газета Суть Времени № 583
Гелий Коржев. Тревога. 1968
Как мы жили в Советском Союзе?
Это была огромная страна. Наша страна. Страна, которой мы, несмотря на все недостатки, гордились. Мы не могли не гордиться, нас так воспитали. И теперь, оглядываясь назад с высоты прожитых лет, я понимаю, как много мы потеряли.
Да, у нас не было автомобилей. Мы мечтали о той красочной, западной, сладкой картинке, которую нам нарисовали. Мы вожделели этого кусочка рая. И мы получили его. Ценой других глаз, других лиц. Вы помните людей, читающих в транспорте книги? Мужиков, готовых прийти и помочь просто так? Детей, с восторгом собирающих металлолом? Отсутствие заносчивого высокомерия у элиты? Да что, собственно, представляла собой эта элита? В большинстве своем ровно такие же люди. А еще не было грязи и пошлости. И телевидение не кровоточило жестоким, свирепым, беспощадным, безжалостным потоком. И тема денег не была поставлена во главу угла. А в городах суетливые, невротичные люди не выстраивали лихорадочно своих империй.
Когда мне говорят о недостатках того времени, я отвечаю, что всегда есть весы. И если на одну чашу весов положить то, что мы потеряли, она с лихвой перевесит. Мы продались за те самые джинсы и жвачку. А наши дети не играют больше в хоккей во дворах, не лазят по деревьям и не приходят с ободранными коленками. Они сидят в смартфонах, откуда щедро льется всё тот же гадкий поток. И дружбы такой нет, и бескорыстия.
Почему я всё это говорю? Не потому, что я законченный пессимист и рисую себе такую мрачную картину мира, а просто потому, что мне очень хочется, чтобы глаза наших детей и внуков были хоть немножко похожи на глаза наших прадедов.
Как разглядеть за днями след нечеткий? Хочу приблизить к сердцу этот след… На батарее были сплошь — девчонки. А старшей было восемнадцать лет. Лихая челка над прищуром хитрым, бравурное презрение к войне… В то утро танки вышли прямо к Химкам. Те самые. С крестами на броне.
И старшая, действительно старея, как от кошмара заслонясь рукой, скомандовала тонко: — Батарея-а-а! (Ой мамочка!.. Ой родная!..) Огонь! — И — залп! И тут они заголосили, девчоночки. Запричитали всласть. Как будто бы вся бабья боль России в девчонках этих вдруг отозвалась. Кружилось небо — снежное, рябое. Был ветер обжигающе горяч. Былинный плач висел над полем боя, он был слышней разрывов, этот плач! Ему — протяжному — земля внимала, остановясь на смертном рубеже. — Ой, мамочка!.. — Ой, страшно мне!.. — Ой, мама!.. — И снова: — Батарея-а-а! — И уже пред ними, посреди земного шара, левее безымянного бугра горели неправдоподобно жарко четыре черных танковых костра. Раскатывалось эхо над полями, бой медленною кровью истекал… Зенитчицы кричали и стреляли, размазывая слезы по щекам. И падали. И поднимались снова. Впервые защищая наяву и честь свою (в буквальном смысле слова!). И Родину. И маму. И Москву. Весенние пружинящие ветки. Торжественность венчального стола. Неслышанное: «Ты моя — навеки!..» Несказанное: «Я тебя ждала…» И губы мужа. И его ладони. Смешное бормотание во сне. И то, чтоб закричать в родильном доме: «Ой, мамочка! Ой, мама, страшно мне!» И ласточку. И дождик над Арбатом. И ощущенье полной тишины… …Пришло к ним это после. В сорок пятом. Конечно, к тем, кто сам пришел с войны.
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Есть поэты негромкие, сейчас почти забытые, но которых мы просто обязаны помнить. Потому что за их строками не просто поэзия, но — жизнь. И смерть. Они ведь всегда рядом. Тем более сейчас. Павел Шубин ушел на фронт, имея за плечами два изданных сборника стихотворений, но главными его стихами стали те, которые он написал на фронте.
Майор Красной армии, военный корреспондент и поэт Павел Шубин
Застольная Волховского фронта
Редко, друзья, нам встречаться приходится, Но уж когда довелось, Вспомним, что было, и выпьем, как водится, Как на Руси повелось!
Пусть вместе с нами земля (семья) ленинградская Рядом сидит у стола. Вспомним, как русская сила солдатская Немцев на Тихвин гнала!
Выпьем за тех, кто неделями долгими В мерзлых лежал блиндажах, Бился на Ладоге, бился на Волхове, Не отступил ни на шаг.
Выпьем за тех, кто командовал ротами, Кто умирал на снегу, Кто в Ленинград пробивался болотами, Горло ломая врагу.
Будут в преданьях навеки прославлены Под пулеметной пургой Наши штыки на высотах Синявина, Наши полки подо Мгой.
Встанем и чокнемся кружками, стоя, мы В братстве друзей боевых, Выпьем за мужество павших героями, Выпьем за встречу живых!
Когда Шубин читал бойцам эти строки, они говорили: - Зачем это вы, товарищ майор, строки из солдатской народной песни читаете?
Он написал эти строки в 42-м, в перерывах между боями, и они сразу стали песней, более того, практически гимном сразу двух фронтов - Ленинградского и Волховского.
Он вообще храбро воевал. У окружающих складывалось впечатление какой-то бравады, отсутствия усталости, двужильности. А еще фантастического везения. А он просто как жил, так и воевал, по другому не умел.
А вот после войны долго не прожил, не смог. Сел на лавочку перекурить - и не встал. Сердце. Ему было 37. Русский поэт. Судьба.
Полмига
Нет, не до седин, не до славы Я век свой хотел бы продлить, Мне б только до той вон канавы Полмига, полшага прожить; Прижаться к земле и в лазури Июльского ясного дня Увидеть оскал амбразуры И острые вспышки огня. Мне б только вот эту гранату, Злорадно поставив на взвод, Всадить ее, врезать, как надо, В четырежды проклятый дзот, Чтоб стало в нем пусто и тихо, Чтоб пылью осел он в траву! ...Прожить бы мне эти полмига, А там я сто лет проживу!
3 августа 1943, юго-восточнее Мги
Плакат "Есть за что выпить!", H. Жуков (1908-1973)., М., Л., 1942.
Сегодня 110 лет со дня рождения замечательного русского советского поэта-фронтовика Павла Шубина