Проверка боем.
Он пришел в Группу «А» в феврале 1978 года из Службы «Д» 7-го управления КГБ. Это был второй набор в подразделение, переживавшее время активного роста. За плечами Кувылина была срочная служба в Германии, затем 401-я спецшкола, которую, кстати, окончили многие сотрудники «Альфы», и Высшая школа КГБ (в просторечии «Вышка»).
В тот год Группа перебазировалась в новое помещение в Щетининском переулке. Когда-нибудь обязательно будет составлен путеводитель по памятным местам Группы «А», в который войдут, в том числе, и эти скромные, но милые сердцу образцы столичной топографии.
К 1979 году Группа была готова выполнять любые задачи, связанные с освобождением заложников. И, как оказалось, не только с этим. Штурм дворца Амина явно не вписывался в основной профиль подразделения.
Вспоминая о начале «Шторма» в афганских горах, Кувылин констатирует: «Имела место несогласованность в действиях. Мы еще не успели отъехать, я как раз двери в БМП закрывал, а «Шилка» вдруг открыла по дворцу огонь. Фактор внезапности был потерян».
Причина, по которой «Шилки» продолжали лупить по дворцу, была проста. Во время выдвижения к Тадж-Беку один из БТРов перевернулся, и его командир забил эфир призывами о помощи. На какой-то момент связь со всеми подгруппами оказалась прервана. Запасной вариант — сигнальные ракеты — не подействовал: «Шилки» бьют, разноцветные огни летят во все стороны. Сигнала не заметили.
…Когда слушаешь рассказы реальных участников тех драматических событий, которые на следующий день официально объявят «Вторым этапом Саурской (т. е. Апрельской) революции», то, перенося услышанное на бумагу, не хочется перемежать их своими комментариями сегодняшнего дня, — неуместными, быть может, и излишними.
Сергей Васильевич вспоминает: «Садимся, а в БМП людей под завязку. Все с полной боевой выкладкой, в бронежилетах. Смотрю — бежит полковник Бояринов Григорий Иванович, начальник КУОСа: «Ребята, ребята, меня забыли! Куда мне сесть?» (Я его немного знал, когда учился в Высшей школе КГБ.) Пришлось мне спиной к дверям сесть. Короче, разместились кое-как. «Товарищ полковник, вот здесь кнопка — рычаг будете открывать, а то я не дотянусь». — «Добро, добро».
Едем. Вдруг слышу какой-то дробный стук: «Двигатель, что ли, застучал?» Оказалось, осколки и пули. По броне. И чем дальше — тем чаще. (Потом, после боя, я фальшборт на нашей машине осмотрел — решето, хоть макароны отбрасывай!) Вдруг остановка. Никто не знает: вылезать нам, не вылезать. Командир БМП, офицер из «мусульманского батальона» ГРУ, у которого имелась связь, кричит: «Сидеть!»
…Когда мы выпрыгнули из БМП, грохот стоял страшный. Трудно было понять, откуда стреляют. Казалось, со всех сторон. Смотрю — Егорыч (как мы между собой звали Зудина) побежал и залег у какого-то железобетонного постамента. Я упал напротив. Лежим, а дворец метрах в двадцати от нас. Как уцелели в эти первые минуты, представить трудно. Если глядеть с верхних этажей дворца — идеальные мишени. Быстро кончились патроны, Зудин еще один магазин подбросил…»
У Тадж-Бека Кувылин получил тяжелую травму ноги, чудом избежав смерти под гусеницами нашей БМП, «ослепшей» от огневого удара афганцев.
Узел связи.
«Остался я с одним пистолетом, — продолжает рассказ Сергей Васильевич. — А что с ним делать? Пополз к Зудину. Он лежит без сознания, но — как живой, будто спит. Потрогал — нет, не шевелится. «Егорыч, — говорю, — если ты меня слышишь, вникай: вот тебе пистолет, кладу в кобуру». Руку его поднял и на кобуру положил. Взял его автомат, а сам думаю: лежать под огнем — все равно убьют. Приподнялся и поскакал на одной ноге к центральному входу. Когда в двери проскакивал, видел там Емышева — рука в крови, сидит, прижав ее к животу, бинты размотались. Мне тогда показалось, что он в живот ранен и кишки вывалились.
Очнулся в вестибюле, на полу. Ребята потом говорили, что видели меня убитым. (Карпухин рассказывал, что через меня, как через мертвого, перешагнул.) Сверху вестибюля круговая лестница на второй этаж ведет, оттуда гранаты бросают, из пулеметов так и сыплют. Я отполз в сторонку. Поднимаюсь, смотрю — справа коридор, и оттуда как раз наши ребята выходят. То, что наши, а не афганцы, понял по белым повязкам на рукавах. Видимо, не разглядели они меня, что ли, и в горячке один очередь в мою сторону запустил и гранату следом метнул. «Ну вот и конец», — успел только и подумать. Рухнул за диванчик. Не «для войны» такой диванчик — шелком обтянутый. Рвануло. Чувствую, вроде живой. Вскочил, заорал: «Е… вашу мать!» Впрочем, выяснять отношения было некогда: бой не ждет.
А тут Бояринов подбегает, с пистолетом: на голове каска, лицо в крови. Руки забинтованы, тоже в крови.
— Ну что, надо узел связи взрывать.
— Наших-то нет никого, я один остался.
— Теперь нас двое, пошли вдвоем.
Опираясь на автомат, пошел. Хорошо, недалеко было — добрались. Шнуры повыдергивали, телефоны разбили. Бояринов говорит:
— Нет, Серега, так не пойдет, давай гранатами забросаем.
Покидали туда гранат, дверь закрыли. Рванули, как надо. И Бояринов побежал на второй этаж. Я остался перекрывать коридор. Это было за несколько минут до гибели Григория Ивановича.
В конце коридора была металлическая винтовая лестница. По ней наши ребята не должны были идти, но я, на всякий случай, кричал: «Миша!» Это был наш условный сигнал (Миша и Яша — имена командиров «Грома» и «Зенита», Романова и Семёнова — Авт.). Прибежали Карпухин с Берлевым. Берлев остался со мной, залег в противоположном конце коридора, а Карпухин поднялся на второй этаж. Там по-прежнему шел бой».
К месту будет эпизод, рассказанный Николаем Васильевичем Берлевым: «…Вдруг откуда-то из-за поворота выскакивает гвардеец, метров с десяти дает очередь. Прострелил у меня в автомате ствольную прокладку и магазин. Патроны вылетели… А гвардеец стоял, испуганно смотрел на меня: как же так, он стреляет, а я не падаю. Остекленевшие такие глаза, они и сейчас стоят передо мной: темно-карие, даже коричневые, сам — смуглый. Я на какую-то секунду оторопел, потом сообразил, что патрон у меня остался в патроннике, и уже автоматически в доли секунды вскинул автомат и выстрелил. Гвардеец упал.
Я сел и стал собирать патроны. В это время подбежал ко мне Сергей Кувылин, спросил: «Дед, в чем дело?» — и отдал свой двойной рожок. Я его пристегнул к автомату и стал дальше выполнять задачу. После того, как мы ворвались во дворец, и появились первые потери, пришло какое-то остервенение — «косить» всех…»
«Ты живой!»
Вся операция «Шторм-333» в районе Дар-уль-Аман заняла всего сорок минут с небольшим. «Запомнил я слова, сказанные мне Романовым (командир группы «Гром»), — я только вышел из дворца, когда все кончилось, а Михал Михалыч смотрит на меня, будто я с того света вернулся, и говорит с радостным изумлением:
— Ой, Серега, ты живой!
Я тоже порадовался вместе с ним. Потом нас отправили в медсанбат, который был устроен в прежней казарме. Уложили на кровать: нога распухла, ботинок пришлось разрезать.
Принесли Пашу Климова. Он ноги к животу прижимает:
— Пить, пить…
Смотрю, солдат тащит ему кружку.
— Куда он ранен? — спрашиваю солдата.
— В живот, — отвечает.
— Что же ты ему воду суешь, он же сразу умрет. Нельзя.
Тогда солдат намочил вату, смочил Паше губы. Уже в посольстве врачи сделали мне качественную перевязку, отправили на рентген. Оказалось, что я получил два осколочных ранения — в руку и ногу. Да кровь шла ртом… Я тогда, в горячке, не придал этому значения, думал — прикусил там что-то, а потом выяснилось: третий осколок, совсем маленький, пробил щитовидную железу и застрял в трахее. Прошло целых двенадцать лет, прежде чем его извлекли хирургическим путем.
Отношение к нам в посольстве было самое хорошее. Помогали участием и вниманием жены сотрудников: накормили, сигареты принесли. До рассвета некоторые ребята не дотянули — вынесли одного, другого…
А утром всех в автобус и в аэропорт. По улице продвигаемся, смотрим: кто с афганским флагом на танке едет, кто — с белым. Где свои, где чужие? Будут стрелять, не будут? Всюду вооруженные автоматами мужчины. Наш водитель то и дело из окна автобуса белым полотенцем машет. В общем, доехали до аэропорта, там погрузили нас в самолет — и курсом на Ташкент».
Сарапул. Захват в школе.
За участие в штурме дворца Амина старший лейтенант Кувылин получил орден Красного Знамени. Потом в его жизни была «боевая стажировка» в Афганистане, свидетельство тому — медаль «За отвагу», а там и горячие точки, разгоревшиеся уже на территории собственно СССР. Но прежде была операция, первая такого рода в нашей стране, когда террористы взяли в заложники детей. Целый класс. До Беслана оставалось двадцать с лишним лет.
19 декабря 1981 года двое рядовых срочной службы из 248-й мотострелковой дивизии Уральского военного округа, Мельников и Колпакбаев, покинули пост, прихватив с собой два автомата Калашникова со 120 патронами. Согласно заранее продуманному плану, беглецы заявились в близлежащую школу № 12 по улице Горького — якобы для розыска противотанковых мин, которые, по их словам, откопали и спрятали школьники. Им поверили. Поднявшись на второй этаж, дезертиры ворвались в помещение 10-го класса, где Колпакбаев дал очередь в потолок. Так заложниками оказались 25 школьников и учительница.
Весь ход той операции детально описан в книге Героя Советского Союза Геннадия Николаевича Зайцева (глава «Захват в Сарапуле»), вот лишь небольшая выдержка из нее: «До штурма оставались минуты, когда Мельников открыл дверь и вышел из класса. Ближе всех к нему находился сотрудник «Альфы» С. В. Кувылин:
— Ты чего?
— Мне капитана Орехова…
Кувылин обернулся и посмотрел на меня: как, командир? Я отрицательно покачал головой.
— Орехов ушел.
— Нет, я требую капитана.
Стараясь говорить как можно спокойнее, Кувылин сделал шаг в сторону растерявшегося бандита:
— Ты автомат-то бросай…
Мельников что-то пробормотал, но в ответ услышал:
— Бросай оружие.
Террорист, опять ставший дезертиром, так и поступил: бросил автомат и, резко захлопнув дверь, скрылся в классе. В тот же момент из-за укрытия выдвинулись наши сотрудники. Захват занял считанные секунды. Когда в 5 часов 26 минут бойцы «Альфы» ворвались в класс, Мельников стоял бледный, как мел, а Колпакбаев злобно усмехался, вскинув автомат. Хотел ли он открыть огонь на поражение, или так просто для устрашения поднял оружие, неизвестно. «Калашников» у него тут же выбили, надели наручники и положили на пол».
В 1992 году обладатель знаков «Почетный чекист» и «70 лет ВЧК-КГБ» подполковник Кувылин вышел в отставку. И, хотя его «иконостас» и наградное оружие — напоминание о той жизни, которую не вернуть, вместе со страной, ушедшей в небытие, — пока он и представители этой «железной когорты советского литья» по-прежнему на виду, мы будем помнить лучшие черты той закатной эпохи. И иметь удовольствие общаться с ее лучшими представителями.
