В сборник вошли материалы, собранные Центром изучения эго-документов «Прожито»: семь дневников молодых людей, которые родились в 1943–1948 годах, на чью юность пришелся период оттепели. В предисловии книгу справедливо характеризуют как коллективный автопортрет эпохи; сюда вошли записи людей очень разного достатка, происхождения, из разных населенных пунктов СССР, но модус отношения к миру и к обстоятельствам жизни у них определенно схож.

С одной стороны, речь о единстве конкретного поколения: это люди, для которых Советский Союз дан не в самой чудовищной своей ипостаси — в отличие от их родителей. Идеологемы сплоченности обретают человечную форму дружбы и любви, динамика общественной жизни как будто подстегивает весенний послесталинский энтузиазм и вдохновляет на душевную открытость. С другой стороны, это, конечно, возрастная общность: перед нами записи молодых людей и девушек, свежих и живых, не тронутых разочарованием, жадных до жизни.

Факторы поколения и возраста как будто удваивают друг друга, от чего к текстам хочется приложить неловкий эпитет «пронзительные»; возможно, это лучший янг-эдалт, который можно придумать. А еще хочется, чтобы дети, родившиеся в 2013–2018 годах, потом тоже писали такие дневники (но, по разным причинам, этого не будет никогда).

«До чего же я скотина старая! Маме, которую я должна боготворить и на руках носить, я устраиваю всякие свинства.

5 АПРЕЛЯ — была во Дворце. Вставляли бумажки в конвертики (для девизов), трепались, обратно шла с подругой Литвинец, которая меня заговорила Фрейдом и Ницше и спрашивала про меня: „верую ли я“ и чуть ли не приглашала ко всенощной и т. п. Худо было то, что во мне остался какой-то снобизм на предмет „я умная, а другие не очень“, а в ней он здорово силен, и мы друг друга покалывали. Надо от этого избавиться».

Джеффри Кейн. Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии

Несколько лет назад мир сделал вид, что ужаснулся ситуацией в Синьцзяне — населенном преимущественно мусульманами-уйгурами регионе Китая, превращенном в полигон для обката высокотехнологичной антиутопии. Для жителей этого края «цифровой ГУЛАГ» — не штамп из алармистских листовок, а самая настоящая реальность: города и села автономии под завязку набиты камерами слежения, информацию с которых непрерывно обрабатывает искусственный интеллект, не знающий ни сна, ни отдыха, а при входе в магазин необходимо предъявить идентификатор с пресловутым «социальным рейтингом».

Туда не мог не отправиться Джеффри Кейн — американский журналист, специализирующийся на исследовании того, как передовые технологии вступают в зловещий союз с государством. Взяв интервью у 168 жителей Синьцзяна и беженцев, он пришел к неутешительному выводу: все доносящиеся до внешнего мира обрывки информации о «санаториях», как власти называют самые настоящие концлагеря для этнических меньшинств, оказались правдой.

Кейн тщательно восстанавливает хронику событий, которые привели к созданию идеального надзорного государства. Началось все сразу же, как только Китай присоединился к международной борьбе с терроризмом. Далеко ходить не пришлось — партия вспомнила, что у них есть собственный регион, населенный не особо стремящимися к интеграции людьми, сидящими на залежах нефти.

О заявленных целях борьбы с терроризмом, в общем, довольно скоро забыли. С включением Китая в IT-гонку чиновники и компании осознали, что у них есть серьезное преимущество — не только огромные массивы данных, но и отличная площадка для испытаний надзорных возможностей технологий на по факту бесправных гражданах. Как закономерный итог — десятки тысяч искалеченных жизней, и на этом воплотившийся в реальность «Скайнет» останавливаться явно не намерен.

Как указывает автор «Государства строгого режима», не последнюю роль в этом процессе сыграли американские корпорации, которые подозревали, для чего их партнерам в Пекине на самом деле нужны их разработки, но не смогли устоять перед искушением выйти на рынок, насчитывающий полтора миллиарда потенциальных потребителей.

«На совещании по вопросам безопасности в мае 2019 года правительство Узбекистана объявило о заключении контракта с Huawei на установку системы „Безопасный город“ из 883 камер видеонаблюдения в Ташкенте для — настоящий оруэлловский новояз! — „цифровизированного решения политических вопросов“. В августе 2019 года The Wall Street Journal сообщила, что техники Huawei помогли властям Уганды получить доступ к страницам фейсбука и телефонам оппозиционных блогеров, критиковавших президента.
Huawei, как и всегда, отвергла эти обвинения. Однако компания признала, что не принимает во внимание этические и гражданско‐правовые последствия продажи своих технологий авторитарным правительствам.
„Huawei разрабатывает технологии, а не государственную политику. Этим занимаются политики и законодатели“, — заявил директор подразделения Huawei в Южной Африке. Это эквивалент фразы „Мы всего лишь производим и продаем оружие, а не стреляем из него“, призванной избежать разговора о проблемах морали».

Александр Хосроев. Другое благовестие III. Гностические сочинения II-III вв. и некоторые проблемы раннего христианства

Перевод двух раннехристианских коптских текстов — «Второго слова великого Сифа» и «Послания Петра Филиппу». Как и положено гностику, выдающийся специалист по манихейству Александр Леонович Хосроев особый упор делает на комментариях, которые в десятки раз превышают объем комментируемого текста.

Для читателя неподготовленного больший интерес скорее представит приложение, в котором Хосроев дает настолько простое, насколько возможно, введение в историю гностицизма первых столетий христианской эры. «Простое» в данном случае, разумеется, значит «не совсем запредельно сложное для человеческого понимания, но все равно очень сложное».

Если говорить совсем прямо, то даже прикасаться к этой книге как-то неловко — от одного вида этих страниц вспоминаешь о собственной ничтожности не только перед лицом вселенной и того, кто ее сотворил, но и перед лицом тех, кто это творение прокомментировал.

«Когда к середине II в. внутри христианства появились и затем быстро распространились гностические (по большей части дуалистические) учения разных толков, обряд водного крещения в церковном христианстве был уже прочно устоявшейся практикой. Но за его пределами дело часто обстояло иначе: в целом ряде гностических и гностицизирующих текстов понятие βάπτισμα могло использоваться как обозначение (водного) обряда, родственного тому, который практиковали церковные христиане, но могло пониматься и как чисто внутреннее событие, никак с обрядом не связанное.
„Живая вода — это тело (σω̑μα). Нам нужно надеть на себя живого Человека, (и) поэтому тот, кто сходит в воду (для крещения), раздевается, чтобы (ἵνα) надеть его (scil. живого Человека) на себя“».

И так далее.

Матти Фридман. Кто в огне. Леонард Коэн на Синае

У этой небольшой книги словно бы два параллельных сюжета. Герой одного — 39-летний певец и автор песен Леонард Коэн, уже добившийся мировой известности, но переживающий тяжелый творческий кризис, решивший прекратить выступления, чтобы разобраться в себе и своих отношениях с миром. Другой сюжет посвящен Войне Судного дня — одной из тяжелейших страниц в истории современного Израиля, когда страна, уверенная в слабости врагов и мощи своей армии, внезапно оказалась поставлена на грань экзистенциальной катастрофы.

В те страшные октябрьские дни 1973 года Коэн, канадец еврейского происхождения, подчиняясь невнятному даже для него порыву, решил, что его место сейчас — в Израиле. Тогда многие евреи со всего мира бросились на помощь изнемогавшему в неравной борьбе государству, но они сознавали, что едут на войну, а Коэн был известен своими пацифистскими взглядами и брать в руки оружие не собирался. В лучшем случае он представлял себе, что отправится в кибуц заменить ушедшего на фронт работника. Но в Израиле кое-какие связи у Коэна были лишь в артистической среде, и вскоре по приезде он очутился в компании музыкантов. Оказалось, что они прямо сейчас вылетают на Синай, где шли самые тяжелые бои, чтобы поддержать боевой дух солдат. Новые знакомые, для которых Коэн был звездой мирового масштаба, пригласили его в свою импровизированную агитбригаду. «Но я пою по-английски и только о любви. И у меня даже нет гитары», — ответил растерявшийся певец. Гитару ему быстро нашли.

История этого странного концертного турне, проходившего под открытым небом среди валившихся от усталости солдат, часто по ночам, при свете автомобильных фар, порой под египетскими обстрелами, не была записана ни тогда, ни позже. Сам Коэн, в которого эта поездка явно вдохнула новые силы, — лучшие его песни, мировой успех и место в Зале славы рок-н-ролла были впереди, — не любил о ней вспоминать. Чтобы сегодня восстановить те события полувековой давности, израильский журналист Матти Фридман долго разыскивал их непосредственных участников, чьи воспоминания составили значительную часть его книги. А еще он нашел никогда ранее не публиковавшийся материал — блокнотные записи Коэна, сделанные на Синае, и незаконченную рукопись об этой поездке, над которой певец работал сразу по возвращении из Израиля. Так, на пересечении большой исторической трагедии и личной драмы одного артиста, родилась эта книга.

«28. Садится вертолет. Солдаты спешат разгрузить его на сильнейшем ветру. Он набит ранеными. Я вижу их бинты и еле удерживаюсь от слез. Это же умирающие молодые евреи. Потом кто-то говорит мне, что это раненые египтяне. Я неожиданно для себя испытываю облегчение. Ненавижу это. Ненавижу свое чувство облегчения. Это непростительно. Это кровь на твоих руках».

Александр Кушнир. «Аквариум»: Геометрия хаоса

Не совсем понятно, почему эта книга, посвященная в основном 1970–1980-м годам, вышла только в замечательном 2023 году, но появилась она вполне ко времени: оскорбительное признание БГ «иноагентом» случилось совсем недавно, и едва ли оно когда-нибудь станет менее оскорбительным как для него, так и для нас. Зато работа Кушнира может оказаться для кого-то слабым утешением, поскольку она хороша, живописна и достаточно подробна — правда, о 1990-х в ней сказано меньше, чем о ранних годах существования «Аквариума», но так-то оно, наверное, и к лучшему, а уж что там можно было бы сказать о новом тысячелетии, и вовсе непонятно. Да, некоторые эпизоды аквариумовской биографии уже были рассмотрены другими исследователями куда более пристально, но именно как связное повествование о первых ее 25 годах кушнировская книжка едва ли имеет конкурентов. Качество ее не в последнюю очередь обусловлено легкостью стиля и невымученным остроумием (сочинения о рок-музыке могут похвастаться этим отнюдь не так часто), равно как и тем, что автор собирал материалы для нее скорее десятилетиями, чем годами. Результат его трудов достоин всяческой похвалы и, повторимся, весьма своевременен: не лишним будет напомнить, кто и чей тут в действительности агент — и пускай самому Борису Борисовичу не то чтобы привыкать, но за державу все так же обидно.

«Перед началом мероприятия организаторы успели предупредить зрителей, чтобы те начисто забыли три слова: „Аквариум“ и „Борис Гребенщиков“ — во избежание беды. В огромный зал, построенный по неземным законам советским конструктивистом Мельниковым, народу набилось „по самое не балуй“ — около тысячи человек. <...> Александр Градский [которого попросили выступить вместо запрещенного БГ] в тот вечер был бесподобен, выдавая на-гора самые стремные композиции из своего репертуара. И все равно в зале нашелся мудак, который в разгар выступления завопил на всю ивановскую: „Аквариум давай!“».

Источник: postmodernism

Все эти конфискации не в рамках закона - крайне опасная процедура натягивания совы на глобус. Мол нам не нравится позиция, давайте притянем по статье которая не факт что тут подходит. И вот мы имеем главенство не закона, а опять следование повестке. Лично я с бОльшим удовольствием жил бы именно в законном государстве. Мы и сейчас то в нем не живём, но надо бы к этому стремиться, а не хернёй страдать в виде ляпнул не то, не подумал, давай ка отнимем у тебя всё, вообще всё.

Я вот с пенсионной реформой не согласен, вообще не согласен. Это против государства? Вроде да. Меня тоже грабануть? Или это опять другое? Или в период СВО мы должны соглашаться с любой дуростью чиновников и не важно относится она к гос безопасности или влияет исключительно на внутренние инструменты в обществе?