Я вошёл.

Внутри тянулись до потолка стеллажи с ящиками. На них было выведено: «Невысказанное», «Сдвиги по срокам», «Письма, не дошедшие из-за дождя», «Ошибки, ставшие судьбой». За столом сидел человек в сером свитере. То ли мужчина, то ли женщина; лицо ясное, как оконное стекло, в котором отражается чужой двор.

- Потеряли? - спросил голос, лишенный возраста.

- Я… - И тут я понял, что ничего не потерял. Всё при мне. Даже привычка объяснять.

- Тогда, быть может, нашли? - мягко уточнили в бюро. - Здесь можно зарегистрировать находку.

- Нашёл только новый переулок, - ответил я. - Кажется, вчера его здесь не было.

Человек за столом записал что-то в толстую, как церковная книга, тетрадь.

- Хороший улов для первого дня. Но у нас правило обмена. Сдаёте - получаете. И наоборот.

- Что же я могу получить?

Человек неспешно перелистнул страницу.

- Из сегодняшнего: дыхание моста в момент разводки; место в трамвае №3, которое никто не видит; слова, снимающие с разговора жар; склонность быть спасённым; и один ключ - от холода. У ключа, правда, безвозвратная выдача.

- А что взамен?

- Что-нибудь ненужное.

Слова «что-нибудь ненужное» звякнули во мне пустым бокалом. Ненужного у меня не было. Зато «нужного» - с избытком. Рациональность. Списки дел. Подкожный скепсис, мой лучший оберег от странных дверей.

- Хорошо, - сказал я. - Возьмите мою уверенность в том, что у всего на свете есть причина. Не всю. Так, верхушку. На один укус.

- Мы не меряем укусами, - улыбнулся человек одними уголками губ. - Это же не яблоко. Но так уж и быть. Отщипнём.

Он протянул руку, и я почувствовал, как с меня сняли невидимую плёнку. Стало как после долгой дороги, когда умылся холодной водой: всё то же самое, но кожа вдруг вспомнила, что такое воздух.

- Возьмите связку слов для примирения, - продолжил он. - И ключ от холода. Пригодится.

Ключ был латунный, тёплый и гладкий, как речной камень. Я сунул его в карман и вышел. Ветер шёл поперёк улицы, как это умеет только петербургский ветер, и по стенам медленно ползли тени, хотя вокруг ничего не двигалось.

С того вечера город начал отвечать на мои вопросы, не дожидаясь, пока я их задам. Заблудиться стало почти невозможно: подворотни сами подставляли плечо, ведя меня, как страницы в книге, которую знаешь наизусть. Кофе в крохотной кофейне на Рылеева пах так, будто бариста добавил в него не сахар, а щепотку «доброго утра». Волосы под шапкой перестали намокать, хотя дождь по-прежнему висел в воздухе плотной шторой - видимо, ключ от холода брал на себя и эту работу. А вечером, когда по лестнице поднимались шаги, они и вправду замирали на шестом этаже, и за закрытой дверью кто-то делал паузу. Долгую, глубокую. Словно само ожидание и было жизнью.

Через неделю я снова пришёл в бюро.

- У меня копятся вопросы, - признался я.

- Это свойство здешнего воздуха, - кивнул человек за столом. - Оставите?

- Что? Вопросы? Разве их можно оставить?

- В этом городе можно всё, что не ему противоречит.

- А как понять?

Он задумался, глядя в окно на серую стену напротив.

- Да дело нехитрое… Если на Неве лёд - по нему не ходят. Если мосты разведены - на другой берег добираются не ногами, а разговорами. Если ждёшь кого-то - присаживаешься на краешек чужой скамейки. Если не знаешь, как быть - завариваешь чай и ждёшь, пока остынет. Простая логика. Без всяких гарантий.

- Нет, вопросы я оставлю себе, - решительно сказал я. - Может, возьмёте что-то ещё?

- Идеи?

- Идеи - мои кости. Не отдам.

- Принципы?

- А что взамен?

- Способность иногда понимать без объяснений.

Я помолчал. Это была игра со ставками, которые нельзя сосчитать, но отчего-то хотелось продолжать.

- Ладно. Возьмите один принцип. Маленький. Тот, что гласит: «Если нельзя, то нельзя». Иногда ведь всё-таки можно.

Человек достал из ящика крохотную бумажную птицу и опустил её мне на ладонь.

- Раскройте её, когда перестанете злиться в очереди, - сказал он. - Или когда один дождь сменится другим, а вы вдруг поймёте, что это два совершенно разных дождя.

Я вышел, и дорога домой словно сжалась - кто-то будто вынул лишний квартал между домами. На Марсовом поле улица повела меня не по прямой, а по памяти - к моему окну, хотя оно было на другом конце города. Я поймал себя на том, что улыбаюсь пустоте. Глупо? Возможно. Но эта улыбка легла на лицо куда естественнее привычного «давайте по существу».

Вечерами я стал гулять. Иногда через Дворцовый, иногда вдоль канала, где в чёрной воде дрожали усталые окна. Однажды, уже за полночь, я стоял у разводного моста. За перилами город тихо чесал спину о воду. И вдруг рядом раздался голос:

- Слышите, как он дышит?

Рядом стоял подросток в распахнутой куртке. Он кивнул на стальной шов моста.

- Когда разжимается - выдыхает. Когда сжимается - вдыхает. Все думают, это для машин. А это он для себя. Просто его редко слушают.

Мы молчали. Внутри металла лязгали механизмы, но сквозь них пробивался ровный, глубокий звук - дыхание огромного животного, которое знает, что оно мост, и у него своя работа. Я подумал, что если бы у меня отняли весь мой ум, я бы всё равно слышал такие вещи. Они были устроены не по законам логики, а по законам бытия.

- А ты откуда знаешь? - спросил я.

Подросток пожал плечами.

- Дед строителем был. Любил слушать. И меня научил. Деда нет, а привычка осталась.

- Дед не говорил, что мост иногда… разговаривает? - не удержался я.

- Нет. Он говорил, что у всего своя работа. Даже у тишины. Просто не все до своей тишины дорабатывают.

После той встречи я окончательно понял: в этом городе объяснение - это услуга, а не обязанность. Иногда тебе её оказывают, иногда - нет. Иногда она приходит, как чай в блюдце, а иногда - как пустое блюдце, на котором чудом остался след от чая.

Однажды, возвращаясь домой, я снова увидел стеклянную дверь бюро. На ней висела записка: «Сегодня только обратные возвраты». Я вошёл.

- Случается, - сказал человек за столом. - Потерянное просится назад.

- А если я попрошу вернуть тот первый кусочек… уверенности?

Человек покачал головой.

- Он растворился. Здесь ничто не хранится вечно. К тому же, вы отдавали не уверенность, а плёнку с глаз. А такие плёнки всегда смывает дождём.

- Тогда… - я замялся. - Можно получить что-то у города в долг?

- Конечно, - улыбнулись в бюро. - Что вам?

- Знание, что я не зря.

Человек долго листал свою тетрадь, потом протянул мне что-то маленькое и гладкое, как камешек.

- Это ваше, - сказал он. - Оно подскажет вам трижды. Первый раз - когда вы забудете, что хотели сказать. Второй - когда поймёте слишком много. И третий - когда забудете то, что поймёте.

Я взял «моё» и положил в карман к ключу от холода. На выходе оглянулся: на стеллажах, между «Неприсланными извинениями» и «Случайными благословениями», стоял ящик без таблички. Он был пуст. Я мысленно подписал его: «Свобода не объяснять». И вдруг понял, что это - не просто пустой ящик. Это мой.

Зимой ударили настоящие морозы. Я достал ключ от холода и повернул его в замке форточки. Теплее в комнате не стало, но исчез тот глухой, давящий звук, которым мороз доказывает свою правоту. Я заварил чай, раскрыл на ладони бумажную птицу и стал ждать паузы на шестом этаже. Шаги поднялись и замерли за закрытой дверью. В наступившей тишине что-то наконец договорилось само с собой.

Иногда мне хочется рассказать обо всём этом тем, кто помнит меня прежним - собранным, понятным, всегда с готовым объяснением. Я начинаю писать письмо и стираю. То, что я вынес из бюро, - не чудо и не открытие. Это как тёплые варежки: мир они не меняют, но в них теплее идти дальше.

Весной я снова встретил того подростка у моста. Он сидел на перилах и смотрел на воду.

- Дед ещё кое-что говорил, - сказал он, не оборачиваясь. - Что умных в нашем городе всегда хватает. А вот любящих - ровно на одного меньше, чем нужно. И город делает вид, что не замечает.

- А если заметит?

- Тогда и разводит мосты. Чтобы этот лишний не прошел, не заблудился.

Мы стояли и слушали, как мост вдыхает и выдыхает серый воздух. А я думал, что моя привычка объяснять никуда не делась. Она просто стала другой. Теперь она похожа на фонарик: им можно освещать дорогу, а можно прикрыть ладонью, давая глазам привыкнуть к темноте. И в этой темноте, оказывается, видно гораздо больше.

Если вам однажды понадобится «хватит» в долг или ключ от холода, спросите дорогу в ближайшем переулке. Только не торгуйтесь. Здесь действует простое правило обмена: чем меньше в сделке от разума, тем больше в ней смысла. В других городах это назвали бы парадоксом. А в этом городе - это обычное дело.