Благо, Коля был мастером на все руки, а в особенности – по напёрсткам. Это у него было в крови. Ещё его дед, по легендам, где-то в Одессе на трёх картах всю свою биографию поменял. Коля пошёл дальше – он вёл шоу «Наперстки-2: Золотой кубок», прямо на тротуарах нашего городка.

Перед вылазкой он устроил мне брифинг на кухне, крутя в пальцах три потрёпанных напёрстка с ловкостью фокусника. –Главное – антураж, – говорил он, закатывая под напёрсток зелёную горошину. – Народ должен видеть артиста. Не жулика, а именно артиста. Он сделал несколько виртуозных пассов,напевая свою коронную песню: «Кручу-верчу, наколоть всех хочу!» Звучало это зловеще, но Коля уверял, что народ на такое ведётся, как мухи на мёд.

Городок у нас маленький, до рынка, что в самом центре, – рукой подать. Место Коля выбрал приметное, у входа, где народ толпится, разглядывая бабулькины носки и китайские футболки с кривыми надписями.

Разложил он свой нехитрый реквизит на складном столике, достал из карманя свисток и дунул. –Эй, народ честной! Подходи, не зевай, удачу свою за горошиной погоняй! – заорал он таким торгашеским голосом, что я чуть со стула не упал. – Сыграем в простую игру! Угадаешь, где горох – получишь сотню целковых! Ошибешься – твоя полтинник в копилку для сирот казанских улетает!

Народ, как и положено, стал подтягиваться. Первым «сиротой казанским» стал мужичок в заляпанной краской телогрейке. Он пялился на напёрстки с таким напряжением, будто пытался увидеть рентгеном. –Вон в том, что посередине! – ткнул он пальцем. Коля,изображая легкое сомнение, медленно поднял напёрсток. Там пусто. –Ай-яй-яй! – сокрушённо покачал головой мой напарник. – Горох-то, он юркий! Перебежал! Мужик что-то буркнул и,сунув Коле пятьдесят рублей, растворился в толпе.

Дальше – больше. Подошла студентка, потом пара школьников, потом какой-то дядька с внучком на плечах. Коля работал как часы: шутил, блефовал, пускал пыль в глаза. Горошина под его напёрстками прыгала с такой скоростью, что, казалось, нарушала законы физики. Я стоял на «шухере», делая озабоченное лицо и высматривая участкового, которого все звали «дядя Стёпа» за рост.

И тут появилась она. Пожилая женщина в стареньком пальто и с огромной сумкой на колёсиках. В её глазах читалась такая наивная надежда, что у меня ёкнуло сердце. –Сынок, – обратилась она к Коле, – а правда, что можно выиграть? –Правда-правда, мамуль! – расцвёл Коля. – Для вас специальный розыгрыш! Всё по-честному!

Бабуля положила на стол пятьдесят рублей – деньги, вероятно, на хлеб. Вцепилась в сумку и уставилась на напёрстки. Коля начал своё шоу. «Кручу-верчу…» – напевал он, а его руки мелькали, как у Юлия Цезаря, который мог делать несколько дел одновременно.

– В этом, милок! – уверенно ткнула бабка в самый левый напёрсток.

Коля замер. Я замер. Замерла и толпа. Он медленно, будто в церемониальном замедлении, стал поднимать напёрсток. Я уже мысленно видел, как мы бежим от гнева толпы, осуждающей нас за обман пенсионерки.

Под напёрстком лежала та самая, юркая, зелёная горошина.

В наступившей тишине был слышен только скрип бабкиной сумки на колёсиках. –Ой, спасибо тебе, родной! – просияла она, когда Коля, слегка побледнев, вручил ей сотню.

Когда она ушла, Коля вытер со лба пот и прошептал мне: –Вот чёрт… Руки дрогнули… Наколол я сам себя. Ладно, один промах – не приговор.

Мы проработали ещё час, и, казалось, удача вернулась. В кармане у Колы лежала выручка – те самые пятьдесят рублей, что мы планировали «срубить». Но кураж был надломлен. Мы стояли на том же месте, но уже не как акулы наперсточного бизнеса, а как два простака, которых обвела вокруг пальца пожилая женщина с сумкой на колёсиках. Эти пятьдесят рублей жгли карман.

– Знаешь, – философски изрёк Коля, перебирая в руке единственную купюру, – может, оно и к лучшему. Вся наша прибыль – одна хрустящая бумажка. Не царское это дело – бабулек разводить. –А какое царское? – спросил я, глядя на злосчастные пятьдесят рублей. –А вот хрен его знает. Пойдём, сдадим бутылки. Там хоть математика простая: сколько сдал – столько и получил. Без этих ваших «кручу-верчу».

И мы пошли. С одной купюрой на двоих, но с одной ценной мыслью: даже у самого хитрого наперсточника есть свой проигрыш. И хорошо, когда этот проигрыш – всего лишь удар по самолюбию и кошельку, а не по чьей-то судьбе.