Продолжаем знакомиться с книгой Петра Турчина.
Цикличность истории давно подмечена историками, выделяющими Высокое Средневековье, окончившееся кризисом позднего Средневековья, Возрождение и его конец в общем кризисе семнадцатого столетия, эпоху Просвещения и век революций. Подобные волны можно видеть и в Китае с его династическими циклами. Статистический анализ авторской базы CrisisDB подтверждает интуицию учёных.
Длительность волны зависит от механизма накопления двух главных факторов нестабильности. Полигамия, как известно, ускоряет накопление элиты. У правителя с гаремом может быть целая куча претендентов на наследство. Поэтому длина цикла у полигамных обществ короче, и династия длится всего четыре поколения, как определил ещё Ибн Хальдун.
Есть в истории примеры синхронных волн. Частично это может объясняться внешними причинами, например, климатом. Стоит заметить, что влияние климата непрямое. Ещё одна причина – эпидемии. Население неуклонно растёт, достигая определённого эпидемического порога плотности и становясь уязвимым перед патогенами из-за ухудшения питания. Добавьте к этому плохую гигиену в городах и выросшую миграцию – и вуаля. Поляна для микробов накрыта. Мигранты, кстати, переносят не только болезни. Но и идеи, которые могут тоже заразить целые страны, выведя их из равновесия. Из примеров автор приводит арабскую весну 2010 года и весну народов 1848 года.
Искушённый читатель воскликнет: навидались мы этих концептов. Каждый норовит найти свой феномен и искать примеры из истории, занимаясь срывом вишен. Наш автор, в отличие от подобных „диванных историков“, обосновывает свои модели статистическим анализом данных.
Человеческое общество – сложная система с большой степенью нелинейности. Оно ведёт себя хаотически и непредсказуемо. Отличительная особенность подобных систем – зависимость от начальных условий. Про погоду говорят, что взмах крыльев бабочки способен вызвать торнадо. Что-то похожее может быть и с историческим процессом. «Единица – вздор, единица – ноль», – писал поэт. И ошибался. Пусть подавляющее большинство из нас не повлияет на ход истории, но кто-то непременно окажется в нужное время на нужном месте. Историк сможет проанализировать его действия на фоне движений революционных масс, как метеоролог отслеживает зарождение урагана в спокойной атмосфере. И тот, и другой пользуются при этом уравнениями для описания связей в своей модели.
Ещё в Первую мировую Осипов и Ланчестер сформулировали первые математические основы для моделирования военных действий, которые мы знаем сегодня как законы Осипова-Ланчестера. Они использовали такие факторы, как размер армии и качество вооружений. Можно дополнить модель включением других переменных, таких, как темп мобилизации, логистика и боевой дух. Обсчёт модели на примере Гражданской войны в США дал автору схожие с действительным исходом результаты.
Подход к истории как к объекту моделирования автор назвал клиодинамикой. Предмет её, несмотря на роль личности в истории, противоположен культу героев Томаса Карлейля. Клиодинамика занимается, прежде всего, крупными коллективами и безличными социальными силами. Автор, начав заниматься подобными делами, не был уверен в своём успехе. Но он, подобно историческому деятелю, оказался в нужном времени. Наше время предоставило исходный материал для исследования – данные. Их автор складывает в особой базе данных под названием Seshat. Что за данные? В основном, косвенные параметры, позволяющие судить о каком-нибудь феномене. Так состав пыльцы в донных отложениях озёр позволяет судить о населённости местности и об экологии региона. Расположение колец давно срубленного дерева расскажет нам о темпе строительства и росте населения. Осколки от керамики сохраняются вечно. Их можно датировать и сосчитать – и узнать, сколько народу жило в определённую эпоху. Человеческие останки – кладезь информации. По ним можно узнать рост и другие параметры здоровья, характеризующие жизнь людей. Можно узнать даже уровень насилия: чем больше переломов левого запястья (которым защищаются от ударов дубинкой) – тем опаснее жилось. Церковные записи дают уже прямые данные о населении и его составе.
Всё это великолепие хранится и анализируется с помощью современных компьютерных технологий. Однако в первую очередь его нужно внести в базы данных, и для этого нужны специалисты, начиная с простых ассистентов и заканчивая учёными-общественниками. Они кодируют информацию в аналоговые и бинарные переменные и осуществляют контроль их качества. До недавних пор главным мотивом сбора данных было желание исследователей ответить на Большой Вопрос: чем была вызвана и как происходила Великая трансформация голоцена, при которой люди стали использовать земледелие и животноводство, жить в городах и продолжать совершенствовать технологии? Seshat позволила внести ясность в этот вопрос, а также опровергнуть некоторые современные теории на этот счёт. Потом возник новый Большой Вопрос: почему сложные общества периодически испытывают трудности? Для ответа на него данные стали складывать в отдельную базу под названием CrisisDB.
Каким образом анализ сложных систем работает на практике? Во-первых, нужно проанализировать структуру системы: из каких элементов она состоит, и как они соотносятся между собой. Общества делятся на группы, которые марксисты называли бы классами. Эти группы не имеют прямого отношения к средствам производства, но объединены общими интересами. Каждое общество имеет правящий класс, а также другие группы. Сила и влияние конкретной группы зависит от её сплочения и организации.
Во-вторых, следует заняться динамикой: как взаимодействие групп скажется на системе в процессе её развития? Как развиваются интересы и относительные способности групп? На этот вопрос математика нам не даст ответ. Здесь нужна история. Ключом к ответу служит понимание интересов каждой из групп. Если группа достаточно велика, то влияние отдельных типажей взаимно компенсируется. Группы имеют каналы связи, по которым они согласовывают общие цели. В результате они приходят к консенсусу на основе материальных интересов.
Хватит теории, перейдём к практике. Что порождает нестабильность в обществе США? Проблема номер один – низы не могут жить по-старому. Да, второй признак революционной ситуации по Ленину. Ясно, Пётр Валентинович в курсе идей классика. Он же учился в советской школе.
На самом ли деле жизнь американцев ухудшается? Ведь средний реальный (т.е. очищенный от инфляции) доход домохозяйств, начиная с 1976 года, вырос на солидные 45%. Но средний доход – так себе мера. У меня с миллионером высокий средний доход, но мне как-то от этого не легче. Потому лучше брать не средний доход, а медиану. То есть данные из середины шеренги, нас ведь интересует большинство населения, а не «экстремалы». Медиана подросла на 21%. Если же смотреть на зарплаты, то цифра сжимается до 10% за сорок лет. Нежирно, скажем прямо. Если исследовать зарплаты отдельных социальных групп, то американцы без высшего образования (64% населения) в зарплате вообще потеряли. И это если взять за основание официальные цифры инфляции, которые подвержены манипуляциям и которые правительство заинтересовано занижать, чтобы показывать экономический рост. Если посмотреть на элементы в потребительской корзине, которые определяют качество жизни среднего класса (образование, недвижимость и здравоохранение), то следует признать, что их цена намного обогнали инфляцию. Колледж стал более, чем втрое дороже, дома – на 40%. Куда там угнаться зарплате с её жалкими десятью процентами роста!
Здоровье тоже не блещет. Автор пользуется средним ростом населения как косвенным параметром для его оценки. Начиная с 1960 года рождения, средний рост американцев больше не увеличивается (в отличие от других стран). А это значит, что с середины семидесятых внешние условия, главными из которых являются зарплаты родителей, больше не способствуют вытягиванию американских подростков. Ещё один важный параметр – ожидаемая продолжительность жизни при рождении. Она падает. Американцы потеряли 1,6 года всего за каких-то шесть лет, и процесс начался задолго до ковида.
Рабочий класс вымирает. Главные причины роста смертности – самоубийства, алкоголь, наркотики.
Сотню лет назад жизнь простого народа улучшалась. Результатом Нового курса Рузвельта стал неписаный социальный контракт между бизнесом, рабочим классом и государством, который предоставил трудящимся право организованно защищать свои интересы, а также обеспечил им свою долю в экономическом росте страны. Нужно заметить, что рабочий класс в этой сделке был белым. Но об этом позже. Сейчас заметим, что это привело к тому, что «насос богатства» стал работать сверху вниз. Доля крупнейших доходов просела, а главным выгодополучателем стал средний класс.
Но пришли восьмидесятые – и всё изменилось. Появилось новое поколение элит. Идея кооперации между трудящимися и бизнесом оказалась похоронена. Вывод производства за рубеж, появление женщин на рынке труда, иммиграция и автоматизация стали давить на зарплаты. Изменилось и отношение в обществе к низкоквалифицированному труду. Минимальная зарплата стала отставать от инфляции. Многие исследователи доказывают, что проседание зарплат случилось главным образом из-за изменения баланса власти, а не из-за технологий.
Ухудшение экономических условий для менее образованных сопровождается деградацией институций, которые питали их социальную жизнь и кооперацию: семьи, церкви, профсоюзов, школ. Разумеется, настроение это не улучшает. Выросли коррозивные идеологии, работающие по принципу «каждый сам за себя», поднялась меритократия: победившие ставят свои успехи себе в заслугу, в то время, как проигравшие жалуются, что их обманули или даже пораженчески заключают о своей неспособности.
Снова работает «насос богатства». Относительные зарплаты (как доля ВВП) упали за сорок лет на 30%. Вряд ли это укрепляет стабильность общества. Скорее, наоборот: подрывается легитимность государственных учреждений, повышается потенциал мобилизации масс.
При этом число элитариев растёт, и это – ещё более опасный фактор. Потенциальная элита непрерывно производится системой образования страны. Когда-то университетская степень давала неплохую гарантию благополучного трудоустройства. Но только лишь в шестидесятые годы число свежеиспечённых докторов наук утроилось, достигнув 30 тысяч. Но число стульев-то ограничено! Как пел классик:
Нет зубным врачам пути –
Слишком много просятся.
Где на всех зубов найти?
Значит, безработица.
Конечно, определённое количество позиций добавилось по мере международной экспансии американского капитала, но всему есть предел. Тогда как число студентов-юристов за два десятилетия, начиная с 1955 года, утроилось. Дисбаланс наиболее выражен среди «лириков», то есть в гуманитарных профессиях, но и у «физиков» тоже проблемы с занятостью. Богатые тоже плачут.
История учит нас, что именно такие вот разочаровавшиеся претенденты на элитные места – и есть самый опасный класс. Знаменитые революционеры происходили из него, и особенный риск представляет не получивший должности юрист. Такими были Робеспьер и Ленин, Кастро и Ганди. И Линкольн тоже. Если мы посмотрим на распределение зарплат свежеиспечённых юристов, то увидим, что оно далеко от нормального:
Если попал в большую успешную фирму – считай, вытащил счастливый билет. Это – правый пик. Если нет – пытайся изо всех сил свести концы с концами и выплатить кредит за обучение. Это – левый пик. Но есть ещё третий пик – если не нашёл работу вообще. Таковых в США в 2018 году было 3800 человек.
При таких обстоятельствах не стоит удивляться культуре обмана, царящей в американском обществе. Никого давно уже не удивляют корпоративные скандалы, допинг, плагиат и списывание на экзамене. Экстремальная конкуренция не приводит к выбору лучших кандидатов: люди начинают пытаться изменить правила игры, вслед за этим меняются социальные нормы и учреждения. Кооперация разрушается, над морем неудачников парят немногие герои дня. При этом некоторые из неудачников пополняют ряды контр-элиты, стремящейся разрушить тот порядок, который взрастил их.
До сих пор мы видели, как работают структурные факторы. Цель клиодинамики – объединить все действующие силы в единую картину, каковы бы они ни были: демографические ли, экономические, социальные, культурные или идеологические. Если мы обратимся к идеологии, то придём к выводу, что послевоенный консенсус пятидесятых остался в истории. Его такие культурные черты, как традиционная семья с мужчиной-добытчиком и женщиной-хранительницей очага, неприкосновенностью тела, расизмом, религиозностью и либерализмом больше не являются общепринятыми в обществе. Экономика перестаёт иметь социал-демократический характер: профсоюзы в упадке, минимальная зарплата в погребе, налоговая шкала уплощается, а иммиграция нарастает. На смену всем этим потерям не пришло ничего нового, что разделялось бы большинством населения и элит. Общество поляризовано. Новой единой идеологии не видно, взамен этого – многообразие радикальных идей. Левые хотят двинуть общество ещё дальше от послевоенного консенсуса, а традиционалисты и консерваторы хотят вернуть всё обратно, что является в настоящих условиях ещё большим радикализмом. Притом эти лагеря сами по себе чрезвычайно фрагментированы. Доходит до того, что и крайне правые, и крайне левые называют себя революционерами и апеллируют к рабочему классу схожими идеями. Левые имеют численный перевес, но правым легче достучаться до сердец простых трудящихся. Этот потенциал мобилизации масс уже много раз проявлялся в истории.
Сегодня ситуация такова, что любая искра в виде перспективного лидера может возгореться в пламя народной поддержки. Общество переходит в фазу борьбы за первенство между многочисленными конкурентами. Элиты в раздоре. Многие возмущены господствующей культурой отмены, но это – нормально. Революция всегда пожирает своих детей. Обычно это случалось посредством физического уничтожения, тюрьмы, эмиграции или низвержения в самые низы. Так что современный остракизм – вполне ещё мягкий.