Серия «Рассказы»

Через два года остались только я и Михаил. Михаил старше меня на год и выше ростом, его волосы светлее моих, а голос громче. Я уважаю его как брата.

Возможно, что нас чуть больше, чем двое, и у нас есть план. И сегодня наш день.

– Завтра будет ещё хуже. Если когда-либо нам суждено вырваться наверх, то этот день – сегодня, – тихо говорю я Михаилу.

Михаил кивает.

Гипокауст Константинополиса – это горячий, тусклый ад с голыми стенами бетонных опор, гигантскими трубами, раскалёнными боками котлов отопления и высокими потолками. Потолки – это наше небо, за которым находятся небеса обетованные. На голой глине под ними, между хлевами, складами стоят наши кривые, сколоченные из овощных поддонов сараи.

Мы – Порушенные. Наши отцы были офицерами в третьей войне Корпораций и проиграли. После захвата Константинополиса юнитами Энтегры у Альтера не оставалось никаких шансов на спасение.

Энтегра владеет теперь почти всем Причерноморьем, что на юге, что на севере, и большой частью затопленной Восточной Европы. Её штаб-квартира на Волге, в Татполисе, а Константинополис, бывшая столица Альтера – стратегически-важный пункт на юге.

Мне было шесть лет, когда это произошло, и всех детей младше двенадцати победители милостиво пощадили. Детство я провёл снаружи, в одном из режимных интернатов под кислотным небом Кубани. Мы трудились в садах и готовились к взрослой жизни. Я – самый младший из нашей группы.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, политика руководства Энтегры в отношении детей-порушенных поменялась. Мне, девяти моим названных братьев и троим сестрам пробили чипом левое ухо и посадили на экранолёт.

Одна старуха из интерната сказала нам тогда: «Деточки, вы в одном шаге от бездны, воспользуйтесь этим». Я верю её словам.

И вот, Константинополис – город нашего детства – стал для нашей группы тюрьмой. Здесь нам была уготована судьба грузчиков, операторов котельных, разнорабочих и биодоноров. Девушкам повезло чуть больше. Роль наложниц топ-менеджеров обычно не подразумевает больших физических нагрузок, и жизнь наверху, под призрачным светом солнца, даёт надежду на мгновения счастья.

Нас же бросили гнить внизу. Двенадцать квадратных километров гипокауста и десяток лет без единого луча солнца – вот что ждало нас здесь. Шестнадцать тысяч Порушенных – преступники, бывшие инженеры, дети пленных – были разделены здесь на сектора по тысяче человек и ежесекундно контролировались камерами службы безопасности.

И всё же, мы не были детьми покорных инженеров или бодрых менеджеров, не родились на кислых плантациях или в радиоактивных посёлках шахтёров. В наших жилах текла кровь офицеров проигравшей корпорации Альтер. Мы не покорились, потому что внутри оставалась вера.

Первым погиб Рафаил, самый слабый из нас – маленький мулат вскрыл себе вены. Вторым нас покинул Адам – его убили юниты, когда он отказался отдавать свой сарай для нового «блатного». Третьим стал Денис – он заболел солнечной болезнью и пытался пролезть наверх через канализацию, его тело нашли в фильтрационных колодцах через пару недель. Валентин заразился следом за ним, но смерть его оказалась проще: его застрелили на Северной лестнице, когда он перелезал через решётки. За крепкими близнецами Кириллом и Николой спустились хмурые сотрудники биоинститута, и в момент передачи братья попытались бежать. Им стреляли в голову. Неизвестно, что их ждало в случае, если бы они выжили, но их печень и почки наверняка уже носит кто-то из директората или управления охраной. Пока носит. Яннис не то отравился несвежей пайкой, не то его отравили соседи – уж больно уютный сарай был у этого хитреца. Александр, восьмой из нас, погиб в хлеву смертью храбрых – он схватил вилы и прикончил ими хозяина-мясника, который пытался сделать его своей женой. Его бросили голодным свиньям.

* * *

Вчера администраторы нашей и соседней тысяч начали рокировку. Рокировка проводится раз в полгода и предназначена для разрушения социальных связей внутри тысячи. Каждого пятого или каждого четвёртого вытаскивают из сарая и ведут через ограждение сектора к новому места жительства и работы.

За три прошлые рокировки мне и моим названным братьям повезло. До самой смерти парней нас так и не получилось разлучить. Ещё нашему сектору до сего дня относительно везло со старшаками. Внутри тысячи порушенных, помимо иерархии хозяев, была своя иерархия. Откровенных уродов среди наших старшаков не водилось. Это были озлобленные, но опытные и справедливые вожаки стаи. Мне даже казалось странным, что они относились к нам, детям офицеров, с определённой долей уважения.

Одному из них, старому сороколетнему Георгию, я буду благодарен до конца своей жизни. До войны он жил наверху, в городских кварталах. Возможно, наши семьи даже были соседями, хотя он никогда не признавался в этом. Он поведал мне многое о гипокаусте, рассказал о том, какова жизнь на верхних уровнях, и помог мне уточнить несколько пунктов нашего плана.

Его и ещё троих старшаков увели вчера, заменив совсем другим народом. Сегодня наступают новые времена.

В соседней тысяче сидит много насильников и убийц, пригнанных пару месяцев назад из горных лагерей Энтегры. Дерзкий, тупой скот, пытающийся стать альфа-самцами в стае, но при этом трусливо поджимающее хвост при виде вояк. Тестостерон подобных идиотов не глушится никакими препаратами, которыми напичкана наша жратва. Мы с Михаилом видели вчера, как двое новых мужчин лет тридцати избивали молодняк. Ещё пара дней, и в тысяче установят новые порядки. Времени на раздумья больше нет.

В любой самой совершенной системе безопасности есть свои дыры. Мне рассказали о них.

На часах четыре утра. Началась смена, и мне выдают скобомёт. Хозяева-начальники мне, как достаточно проверенному и неглупому порушенному, этот инструмент доверяют. Я обрабатываю овощи и фрукты и складываю их в ящики, которые отправляются по лифту наверх. По длинному грязному конвейеру сельхозпродукция из хранилищ на окраине текут в мой участок, откуда, уже запакованная, доставляются на лифтах в основной город. Мой напарник направляет лоток, я закрываю крышку и вбиваю в неё четыре скобы, потом кидаю ящик на лифт, нажимаю кнопку и берусь за следующий.

В других полисах всей этой работой занимаются роботы, но Константинополис – один из самых старых купольников, ему почти семьдесят лет. Его строители экономили на многом – на оборудовании, на техническом перевооружении фабрик и складов. Как и нынешние владельцы. Именно для такой работы нужны мы, порушенные.

За нашим участком следит Давид. Он сидит на раскладном кресле в лёгкой защитной сетке, призванной защитить от скобомёта. Периодически переругивается по коммуникатору с кем-то наверху, чешет пузо и режет длинным ножом наливное греческое яблочко на сочные дольки.

Я долго ждал эту работу и этот инструмент.

В паре десятков метров, на другом, строительном лифте работает Михаил. Через полчаса работы там вдруг начинается какая-то потасовка. Давид любопытен. Он слезает со стула, злобно прикрикивает мне и напарнику: «Работать! Не отвлекаться!» – и неторопливо шагает к соседям. Я не оборачиваюсь, мне слышно, как по глине прохода из будки охранников к месту потасовки шлёпают две пары сапог юнитов. Из небольшого склада с другой стороны вдруг начинает валить дым и тишину разрывает писк пожарной тревоги.

Время пришло.

Я срываюсь с места и бегу к бетонной перегородке отсека. Хватаю приготовленный заранее ящик, прыгаю на него и в упор стреляю скобомётом в едва заметную полоску на бетонной стене. Там, в двух метрах над полом, в штроблённой канавке, замазанный строительным клеем, проходит силовой кабель. Обычно их кладут в более защищённых местах, в пластиковых трубках под землёй, но строители наших катакомб решили, что кое-где сойдёт и так. Зря решили.

Этот кабель идёт с подстанции сектора на щитки наших трёх участков. Скобомёт запросто пробивает слой строительного клея, и мои скобы создают короткое замыкание. Кабель искрит, срабатывает автомат, и три наших сектора гаснут. Включается тусклое аварийное освещение.

В соседнем секторе слышится стрельба. Конвейер и лифт, запитанные из другого щитка, продолжают работать, но скоро придёт команда на их отключение. Давид уже повернулся в мою сторону. У меня есть секунд пять, чтобы в создавшейся неразберихе добежать обратно до лифта.

У меня получается. Яблоки и лимоны сыпятся с конвейера на моего напарника, он машинально пытается их удержать и на миг останавливается, чтобы посмотреть на меня. Я сгибаюсь в три погибели и прыгаю внутрь шахты, повиснув между трёх штырей, на которые ставят ящики. Извернувшись, стреляю несколько раз скобомётом в кнопку отправления лифта.

Я наверху. Я почти свободен. Но, всё равно, я в одном шаге от бездны.

* * *

Константинополис стоит на берегу Чёрного моря. В десяти километрах южнее – разрушенный в первых корпоративных войнах Бургас, ещё дальше – подтопленные Великим Потеплением Варна и Истамбул. Уровень воды в этих местах поднялся не так сильно, но и этого хватило, чтобы сделать старые города на побережье непригодными для жизни.

Последствия нескольких ядерных перестрелок полувековой давности отравили небо и воду. Пришлось строить новые города, купольные полисы.

Четырёхкилометровый купол защищает восемьсот тысяч жителей от кислотных дождей и помогает в эпоху Борьбы. Радиоэлектронное оружие может спасти и от ракет средней дальности, но сейчас цивилизованные времена. Нет больше стран, нет государственных границ и международных войн. Есть только вялотекущий нескончаемый конфликт между десятком корпораций Евразии – конфликт за обладание людскими ресурсами в трёхстах полисах, водой и плодородной землёй. Борьба. Войска корпораций раз в пару месяцев делают вылеты на вражеские полисы, чтобы испробовать на прочность броню. Заводы и инжиниринговые центры круглосуточно работают над оборонным и наступательным вооружением, менеджеры в купольниках управляют потоками ресурсов – промышленных, строительных, людских, а топ-менеджеры… Топ-менеджеры наслаждаются жизнью, определяют стратегию и решают нашу судьбу. И иногда продают полисы друг другу.

Кто-то должен их всех кормить. Фермеры в пригородной зоне долго трудятся под радиоактивным небом. Продуктовые центры должны быть заполнены свежими фруктами рано утром, до того, как службы доставки товара начнут развозить их по кварталам и офисам.

Лифт выплёвывает меня на внутренний склад продуктового центра заводского уровня, где начинается самый рискованный участок моего пути.

В каждом лифте на определённом уровне есть датчик, который сканирует лифт на наличие живых организмов – крыс, помойных собак или беглых порушенных. И есть камера, которая записывает содержимое. Если верить Георгию, в лифте, которым я пробирался наверх, датчики были отключены. И не случайно.

Передо мной вырастает огромный двухметровый грузчик с узкими восточными глазами. Он вскрикивает, шарахается от лифта, но не убегает. Настороженно, выжидающе смотрит на меня. Я выбрасываю из рук скобомёт и говорю ему:

– Продай меня.

Этот грузчик – беженец, рабочий в заводском секторе. Тоже порушенный в правах, только гораздо в меньшей степени, чем я. Беженцы могут в дневное время выходить в офисные и жилые кварталы, они не могут лишь покидать купол. У беженцев своя иерархия, свои законы.

Испуг в глазах грузчика сменяется интересом.

– Продай меня, – повторяю я. – Я знаю, мне говорили, что ты уже продавал нескольких. Раб стоит дорого.

Он молчит долгие пять секунд.

– Хрен тебя наружу переправишь, – наконец говорит он.

– Я хочу остаться здесь, в Константинополисе.

– Найдут. Я не хочу вниз.

– Я готов мыть полы и стричь вам ногти на ногах, – я зло выдавливаю из себя эту фразу.

– Не нужно, – ухмыляется мой спаситель. – Впрочем… есть одна мысль про мыть полы. Но сперва кое-что сделаем с тобой.

Он хватает ножницы, придавливает локтём мою шею к коленям и выстригает чип из мочки уха. Я еле сдерживаю крик, прокусывая губу.

Затем он хватает кусок моего уха и несёт в мясной отдел. Там бросает в контейнер отбросов и разбрызгивает кровь по отделу, после чего нажимает на слив. Мой чип, перемешанный с кровавой биомассой, несётся вниз, в гипокауст. Возвращается с пачкой биоклея и говорит.

– Скажу проверяющим, что ты пытался бежать, но мы столкнули тебя в мясорубку! Завтра в большой коробке мы отправим тебя на кожевенную фабрику, исправить лицо. А пока не высовывайся, ведь камеры видят всё, что за линией вот от тех ящиков.

Если в моём положении может быть какое-то счастье, то я счастлив. Я всё ещё в одном шаге от бездны, но то самое «завтра», которого я так боялся, кажется куда более соответствующим плану.

В душе остаётся тревога. Я не знаю, как дела у Михаила, и выжил ли он вообще.

* * *

За сутки, что меня, подобно дорогому товару, прячут по тёмным закоулках заводского сектора, со мной происходит разное: мне шьют новое лицо и заплату на ухо, перепрошивают на меня липовые документы и чип парня-беженца откуда-то с запада, который пропал без вести. Дают шмотки. Чёрный рынок беглых порушенных крышуется кем-то из охранников, и после продажи они получат солидные откаты за то, чтобы сокрыть моё истинное происхождение.

На рынок рабов я попадаю вечером второго дня. Рынок устроен в мужском сортире. Я голоден и еле стою на ногах, за весь день мне едва удаётся напиться воды. Нас трое. Двое других – проштрафившиеся рабочие из других цехов. Они выглядят куда здоровее и крепче меня, семнадцатилетнего мальчика. При этом страх на их лицах говорит о многом.

– Вот, это тот самый, о котором я говорил, – говорит мой продавец одному из пафосно одетых гостей. – Смышленый парень. Он из Македополиса. Он сможет мыть вам полы.

– Скажи, что ты умеешь, – худой мужчина лет тридцати, бородатый, с длинным хвостом и в цветной футболке, смотрит на меня.

– Грузовые работы, мытьё полов, изготовление еды… – я стараюсь говорить с акцентом.

– Это всё не то, – хмурится покупатель.

Я мысленно молюсь о том, чтобы моим покупателем не оказался извращенец. Даже не потому, что это мерзко – просто тогда план будет намного сложнее выполнить.

– Электрика, пайка, сантехника…

– Уже интереснее, – кивает бородач. – Ты выглядишь неглупым. Разбираешься в электронике?

– Немного. В детстве увлекался, – вру я.

– Беру, – кивает моему продавцу мужчина. – Завтра жду тебя на углу двадцать третьего южного проспекта и тринадцатой улицы. Фронт работ обозначу на месте. Одежду купите заранее, включаю в предоплату…

В тот момент я ещё не знал, что стал рабом у программистов.

* * *

На четвёртый день я еду на человеческом лифте наверх. Мне немного страшно – всё же, я беглый преступник, скрывающийся в самом центре полиса. Чем ближе я к цели, тем сильнее страх, что не получится.

Вместе с шумом городских улиц на меня обрушивается глубокие, смутные воспоминания из детства.

Моего хозяина зовут Атанас. Он начальник небольшой группы инженеров, занимающихся обеспечением большого инжинирингового центра. За полсотни лет существования его отдела на складах накопился с десяток тонн устаревшего «железа», которое давно списано и подлежало утилизации, но почему-то остаётся лежать без дела.

Меня трудоустраивают уборщиком в их отдел. По утрам и вечерам я мою пол и вытираю пыль под длинными стеллажами склада и тайком от камер развинчиваю старые модули, тащу комплектующие в пакет.

Этот пакет я потом отвожу на вокзал дилеру. Старое железо доставляется в сельские районы, где они стоят в десять раз дороже. Вырученную криптовалюту я хитрым образом меняю на товары и услуги для моего нового хозяина. Моя зарплата также целиком перенаправляется на его кошелёк или кошелёк его друзей. Раз в неделю он позволяет оставить жалкие копейки на еду.

Так я живу несколько недель.

В свободное время я изучаю город. Я читаю карты, навожу связи, пытаюсь разговориться со стариками. Тщетно. Поднимаюсь на самый верхний уровень, который может быть доступен для «беженца». Смотрю через толщину метрового стекла на синее море у горизонта и горько усмехаюсь.

План начинает проваливаться, причём на том самом месте, когда ты меньше всего этого ждёшь. Ведь я ищу не свободу, я ищу совсем другое. И я понимаю, что найти желаемое в гигантском муравейнике мне не под силу. Все эти годы мне казалось, что узнать нужный квартал не составит труда, но нет – это намного сложнее. Мне было всего шесть лет, когда умер отец, и детская память, как не пытайся её пересохранить в своём мозгу, не вечна.

Моё спасение приходит ко мне с мимолётным взглядом в толпе, когда я выхожу с пакетом из коридора на внутреннюю улицу. Яркая, светлая девушка в лёгком платье долго глядит на меня голубыми глазами, и я, замирая от волнения, стою и смотрю на неё.

В следующее мгновение она бежит ко мне, вырвавшись из группы спутниц.

Это Тина. Одна из трёх моих названных сестёр. Бывшая сестра.

Она хватает меня за руку. Я роняю пакет, железки вываливаются на пластик мостовой.

– Туда! – говорю я ей.

У меня есть ключи от склада. Она ведёт меня вперёд, затем, когда мы останавливаемся у дверей, тихо шепчет:

– Я знала, что ты найдёшь меня.

Когда дверь открыта, мы целуемся. Падаем на острые корпуса древних серверов. Я срываю с неё одежду и раздеваюсь сам, жадно целую грудь, шею, глажу изгибы, наслаждаясь телом. У меня нет опыта, но я слышал и знаю, как это делается. Мы любим друг друга быстро, жадно и горячо.

– Я всё забыл, – признаюсь я. – Я последний, кто выжил. Может, ещё Михаил. Но за те три недели, что я здесь, я так и не смог найти пульт.

И тогда Тина говорит, что побоялась и не смогла проникнуть в нужную точку сама. Но она была старше, когда война закончилась и запомнила всё лучше меня.

Тина говорит мне точный адрес. Говорит, что осталась последней из трёх сестёр. Роксану убили при попытке бегства, Элисса покончила с собой месяц назад.

Я зову её с собой. Она говорит, что очень хочет быть рядом со мной в миг, когда всё случится, но знает, что её, скорее всего, убьют раньше. Местонахождение отслеживают по чипу сатрапы топ-менеджера, которому она служит. Если она пойдёт со мной, это будет опаснее для плана, чем если я пойду один.

Говорит, что больше не нужна, но план для неё важнее жизни. А финальные минуты счастья со мной важнее всего, что она перенесла.

Я не знаю, что случилось с ней дальше.

* * *

Слежка уже началась, и времени почти не осталось.

На следующий день я поворачиваю из обеденной харчевни налево и спускаюсь в заводской отсек.

Иду десятком коридоров мимо грязных заброшенных цехов к самой границе города. Там, где цилиндрическая стена переходит в купол, есть эвакуационные тоннели. Здесь тускло, горит аварийное освещение, а в воздухе висит тревожная тишина.

Воспоминания из детства накатывают на меня с новой волной.

Я вижу отца, который стоит рядом с замурованным пультом управления на стене одного из тоннелей. Он говорит мне: «Запомни это место, сынок». Почему-то мне казалось, что это было в жилых кварталах – но нет, это место оказалось внизу, чуть выше ада, из которого мне удалось выбраться. И я был благодарен Георгию и Тине, помогшим мне добраться сюда.

В моих глазах слёзы. Я подхожу к пульту, сбиваю извёстку, отдираю фальш-панель из гипсокартона. Силуэт отца превращается в силуэт охранника, который говорит мне:

– Не с места! Это приграничная территория, вам не положено тут быть. Встаньте к стене для скани…

Охранник не заканчивает – он хрипит, хватаясь за горло. Из-за угла выходит Михаил. Он в фермерской одежде, в его руках грубый самострел из доски и согнутого прута.

Я мигом оказываюсь рядом, хватаю кусок бетона и разбиваю охраннику голову. Михаил тем временем перезаряжает арбалет и внезапно направляет его на меня.

Рефлекс срабатывает безупречно, я успеваю спрятаться за сломанной перегородкой.

– Почему?! – кричу я.

– Я не хочу! Не хочу, чтобы это произошло! Месть не нужна! Оглянись, мы свободны, Самаэль! Идём, я знаю выход наружу!

Я вываливаюсь в коридор, падаю на пол, перекатываюсь, сбиваю его с ног. Он пытается освободиться и достать до пульта управления. Я выбиваю из его рук арбалет, бью по лицу, прижимаю к полу.

План дал сбой. Михаил поменял своё решение. Михаил больше не нужен. Может хватить меня одного.

– Если когда-нибудь этому было суждено случиться, то этот день настал, – говорю я.

И замахиваюсь, чтобы убить своего бывшего брата вилкой, захваченной из столовой. Но останавливаюсь за миг до убийства.

– Проверь! – успевает сказать Михаил. – Просто проверь! Старуха врала!

Сомнение овладевает мной. Я решаю убить его позже, прыгаю к пульту, доламываю фальш-панель, вытаскиваю ложные платы с проводами и нахожу сканер отпечатков, готовясь отдать своим генокодом команду, которую ждал многие годы.

Сканер реагирует только на отпечатки и генокод офицеров Альтера и их потомков. На нас. Система проснулась, осталась работоспособной через десяток лет.

Я почти счастлив, но секундой спустя понимаю, что на небольшом экране сбоку горит надпись:

«Осталось пять подтверждений из пяти».

Пять. Не одно. И даже не два.

Старуха из интерната обманула нас. Мы в пяти шагах от бездны.

Я сую палец в сканер, прижимаюсь к стене и плачу. Надпись меняется: «Осталось четыре подтверждения из пяти». Михаил садится рядом со мной. Желание мстить ещё живо, и я нашариваю и сжимаю в кулаке за спиной бетонный кусок, которым убил охранника.

* * *

В окрестностях города есть ещё минимум два изолированных, замурованных пульта, соединённых по защищённому радио-каналу. Я думал и надеялся, что остальные четыре или хотя бы три отпечатка, необходимые для кворума, уже активированы, и достаточно одного или двух из нас, проникшего в главный отсек, чтобы активировать систему. Я верил в иллюзию: никто из повстанцев, из потомков офицеров Альтера, не успел пробиться к пультам до меня.

Почему так случилось, уже не скажет никто – ни повстанцы, ни воспитатели, ни я, ни Михаил, предавший нас. Даже если бы я использовал палец этого иуды, нас двоих не хватило бы для активации. Даже если бы мы нашли и выкрали последнюю из наших сестёр, этого не хватило бы.

В трёхстах километрах южнее Константинополиса стоит Дарданелльская гиперплотина, отгородившая Эгейское море от Чёрного. Стену толщиной двести метров и длиной тридцать километров мои предки построили по конвенции о сохранении Чёрного Моря шестьдесят лет назад. Они предусмотрели всё, даже самые худшие варианты развития событий. В случае, если Альтер прекращал существование, три маломощных ядерных снаряда внутри плотины должны были взорваться, открывая миллионам кубических километров путь в черноморский бассейн.

Волна бы повысила уровень Чёрного моря ещё на шестьдесят метров. Затопила бы полсотни полисов на побережье и в глубине Восточноевропейской равнины, докатилась до Татполиса, перелилась в Каспийское море и, пройдя на восток, воскресила бы Аральское.

Волна могла унести в бездну наш старый мир.

Могла.

Мы были рождены стать машиной судного дня. Но мы – последние из тринадцати.

* * *

И вот я, преследуемый грехом братоубийства, с кровью на руках и тьмой в душе, безумный, бегу по виноградникам и пустошам на север. Из разума осталась только память, чёткая цепочка событий, преследующая меня. Возможно, где-то уже взлетел дрон, несущий смертельный заряд для меня, но пока у меня есть время. Меня ищут юниты, а я ищу своих названных братьев и сестёр. Я заглядываю к дома к фермерам, выхожу на улицы посёлков и кричу, зову, выкрикиваю их имена.

Рафаил! Адам! Денис! Валентин! Кирилл! Никола! Яннис! Александр! Тина! Роксана! Элисса! Михаил! Возможно, палец одного из вас уже коснулся сенсора на другом терминале. Возможно, скоро воды возмездия обрушатся на наших убийц. Это единственное, во что осталось верить.

Рассказ из сборника "Икосаэдр", 2014 г.

Олег едет в маршрутке уже час и размышляет о том, что исполнителей отечественной попсы, повторяющих навязчивые припевы в конце песни по пять-шесть раз, ожидают в аду персональные архидемоны. Какие-нибудь особенные, с пятью-шестью хвостами, например.

Но деваться некуда: супер-батарейка в плеере предательски сдохла тридцать минут назад, зарядник в этот Вариант Олег не прихватил, а местные не подходят. Служебные устройства на заданиях лучше по возможности не светить. Плеер не из Бункера, а из другого Варианта, где уже изобрели хорошие аккумуляторы. Обычно батарейку Олег заряжает раз в полгода, и этого хватает, чтобы слушать любимые дарк-хоп и абстрактный рэп по восемь часов в день даже в тех Вариантах, в которых такие жанры не распространены.

Например, как в этом. Олег уже полазил в местном Интернете и понял, что ничего интересного ему тут не скачать – один отечественный рок, не блещущий разнообразием стилей, народная музыка, попса и шансон. Зарубежных сайтов найти не удалось – похоже, местный националистический режим блокировал половину Интернета.

Приходится ехать в маршрутке и слушать попсу вперемешку с шансоном. Когда-нибудь, надеется Олег, он сможет проверить свою догадку по поводу архидемонов.

Через минут десять Олег наконец-то выходит из маршрутки и заходит в цветочный киоск. Белые хризантемы стоят шестьсот сибирских рублей. Олег берёт три штуки, вспоминает цену маршруточного билета и заключает, что экономический кризис не обошёл Независимую Сибирь стороной. Похоже, весь этот пучок Вариантов не очень благоприятен для того, что осталось от СССР, но это мало волнует Олега. У него в кармане ещё около сотни тысяч служебных, и ещё полтинник он прихватил из квартиры Двойника.

Затем он доходит до соседней девятиэтажки и с радостью обнаруживает, что домофона на двери нет. Олег терпеть не может домофоны, потому что часто, когда время очень дорого, они отнимают нужные минуты. Сейчас случай не совсем тот – лишние минуты не играют роли, но всё равно, он отмечает это как плюс.

Он поднимается пешком на третий этаж и звонит в дверь. Дверь в комнату открывает Лера с растрёпанной мокрой головой.

– Почему ты не позвонил?

– У меня закончились деньги на мобильнике, и я забываю положить.

– Проходи, никого нет дома. Ой, это мне?

– Да, тебе, – Олег протягивает букет хризантем.

– Они же такие дорогие!

– Но я же люблю тебя.

Лера меняется в лице, кладёт букет на тумбочку и осторожно, боясь спугнуть, обнимает Олега. Он гладит по спине и целует её, наблюдая, как она закрывает глаза от наслаждения.

Он хорошо изучил историю переписки Двойника с Лерой и знал, что это сработает. Застенчивая одинокая одноклассница Лера есть почти во всех Вариантах и редко отказывает своей главной старой школьной любви. После поцелуя они идут в комнату, садятся на кровать, помогая друг другу освободиться от одежды и занимаются любовью. Потом недолго лежат рядом, одеваются и пьют чай, вспоминая школу и разговаривая о жизни в стране. Олег не рассказывает ничего о нынешней жизни своего Двойника – за полтора года работы в Службе он научился это делать весьма хорошо. Он задаёт много наводящих вопросов, фиксирует разговор на имплант и договаривается о встрече, которая, скорее всего, не состоится.

– Куда ты? – спрашивает она с порога, глядя, как он вызывает лифт. – По лестнице же быстрее.

– Мне так хочется, – говорит он и подмигивает. Лера улыбается, она счастлива и не хочет думать о нелогичных мелочах. Он машет рукой на прощанье, и двери закрываются.

***

Крупные развилки, делящие пространство-время на два стабильных независимых потока, случаются примерно два раза в год, но девять десятых Вариантов гибнут в течение ближайших месяцев. Здесь развилка с родным Вариантом Олега составляет четырнадцать лет. Путём несложного математического расчета получаем «ветвь» в тринадцать с небольшим миллионов Вариантов. Кажется, что искать что-то нужное, или что-то похожее в таком ветвистом Древе – хуже, чем искать иголку в стоге сена, но Олега это не пугает.

Олег – один из Парадоксов. Он один из тех людей, жизнь которых от Варианта к Варианту изменяется меньше всего. Как правило, это люди, ведущие никчёмный, скучный образ жизни неудачника, отшельника-«хикки», редко выходящего на улицу, либо парня с плохим образованием. Как правило, они рано остаются без родных, их окружают одни и те же, либо очень похожие люди. Все они живут в одной и том же районе, работают на похожей бездарной работе и редко заводят семью. Олегу иногда очень хочется сказать, что он «не такой», что он интереснее, талантливее, лучше остальных людей из Службы, но приходится смотреть правде в глаза. Он точно такой же, как и все остальные, просто ему повезло оказаться в нужном месте в нужное время и изменить судьбу.

И Олег не жалеет, что в некоторых заданиях ему приходится стрелять в башку одному из таких ничтожеств-двойников.

Это одна из причин, по которой таких, как он, в Лифтовой Службе называют Изменниками.

Вторая причина такого названия – потому что на задании ему часто приходится втираться в доверие и предавать всех, кто был ему дорог в прошлой жизни. Только благодаря связям из прошлого он сможет выполнить задание. «Изменишь окружающим – изменишь мир».

Задания бывают разными. Чаще всего Руководство Службы, прозванное Садовником, по понятным только ему причинам решает спасти одну из умирающих ветвей Вариантов или подрезать другую. В арсенале Службы десяток специальных устройств, с помощью которых можно менять ход развития событий – от портативных атомных бомб до психотронных штук, удалённо заставляющих правителей государств менять решения. Агенту-Изменнику совсем не обязательно для этого выезжать в другой город, или картинно стрелять из пистолета с глушителем в «плохого парня». Если приходится в кого-то стрелять, так это в своего Двойника, потому что когда два человека-Парадокса долго находятся в одном Варианте – это угроза для её стабильности.

Бывают задания посложнее. Например, убить кого-то, кто может повлиять на ход развития истории, или поменять двух парней в двух Вариантах. А бывают самые сложные – это когда задания касаются кого-то из Службы. Например, очень ценного Изменника, не вернувшегося с задания.

Именно такое задание было у Олега в этом Варианте.

Олег направляет лифт с третьего на девятый этаж – так ехать будет дольше, и он успеет превратить лифт в Перемещатель. Когда двери лифта закрылись, Олег достаёт из кармана чёрный прямоугольник и лепит его на щель между створками. За десять секунд прямоугольник разрастается до пола, лезет по стенам и закрывает всё пространство вокруг.

На миг моргает в глазах и начинает сильно тошнить, Олег хватается за стенку кабины, чтобы сохранить равновесие, через пару минут свет загорается, и он выходит уже из совсем другой кабины совсем в другой коридор с кучей лифтовых дверей, над которым висит широкая надпись:

«ЛИФТОВАЯ СЛУЖБА, ОТСЕК 42»

Олег ненавидит эти грубые, необделанные стены Бункера Службы, но именно им он благодарен свободой. Свободой делать всё, что хочется.

***

Олег идёт на ковёр к начальству спокойным, размеренным шагом, хотя и знает, что разговор будет неприятным. Овальная дверь плавно растворяется, впуская его в кабинет.

Аристарх, глава группы Изменников номер 42, недоволен, хоть и привычно сыплет дореволюционными словечками. В его родной реальности он был троюродным братом дворецкого фрейлины Николая Четвёртого.

– Что, милейший, вы утверждаете, что не нашли 4213-го, провалили задание, но принесли нам какую-то бумажку?

– Угу, – кивает Олег. – Радиомаяк импланта Влада не работал, я проверял пару раз. В своей квартире его не было. Его двойника тоже. Я обошёл много мест, в которых они оба могли быть. Потом время стало поджимать. Я вломился в квартиру к своему Двойнику, он уже был мёртв, его застрелили буквально пару часов назад. Вещей и денег не тронули (кстати, вот, я взял пачку местных банкнот, сдам в архив). И оставили на столе записку.

Глава группы опускает глаза на бумажку и читает:

«Если опустить хвост вниз, то все идут парами, и полосатые слева. За исключением голубых – те стоят в центре, и их полосатый справа. Именно за это их окружили зелёные. В стане оранжевых – левый уклонизм, а коричневые заняли ультраправую позицию».

Олег направляет луч летучего сканера на текст. Изображение переносится на трёхмерный настенный экран, налепленный поверх грязного бетона. Аристарх кивает и жестом запускает каллиграфический анализ.

– Почерк Влада, – читает он на экране секундой спустя. – Получается, это он убил твоего Двойника. Текст мне напоминает ориентировку политической какой-то реальности, – Аристарх потирает подбородок.

– Мне это больше похоже на бред. И не может же быть, чтобы Влад ушёл куда-то в другие реальности, минуя Бункер? – говорит Олег и предполагает. – Или… Я чего-то не знаю?

Аристарх хмыкает.

– Может, он указал на какую-то ранее посещённую реальность, где осталось что-то ценное?

Олег пожимает плечами. Это не его дело – делать выводы, он лишь предоставляет информацию. Аристарх проматывает имплантированный видеофиксатор Олега. Останавливает паузу на моменте оргазма Леры.

– И этим вы соблаговолили заниматься вместо задания? – укоризненно спрашивает Аристарх. – Я вынужден это наблюдать в пятый, если не в десятый раз. Иногда мне кажется, что вы пытаетесь меня укорить. Вы не думали найти себе девушку из Операторов?

– Мне нравится регулярный секс с настоящими девушками, – без доли стеснения говорит Олег. – И чтобы каждый раз – первый и последний.

Начальник группы хочет сказать что-то едкое, но хмурится и машет рукой.

– Хорошо, мы отвлеклись. Это ваше дело. Вы смотрели карту города? И в какое время?

– Посмотрел, примерно в три с половиной часа дня, перед маршруткой.

Они проматывают видеофиксатор ещё немного назад и ставят на паузу. Олег смотрит на карту и замечает определённые странности, не замеченные ранее – в месте у старого театра пять улиц пересекаются между собой, образуя пятиугольник. Олег хорошо разбирался в географии родного города, и ни в одной из других реальностей Пучка такого не замечал.

– Всё верно. Этот район они перестроили шесть месяцев назад, к пятилетию независимости Сибири. То есть две «вилки» назад. Оставили только театр в центре, старые двухэтажные дома снесли, а новостройки выстроили в форме пятиугольника. Нам показалось это странным. Мы послали Влада разведать, что там на самом деле произошло. Он загубил одну реальность, осталось три, включая ту, в которую он ушёл месяц назад и которую исследовал сегодня ты.

– Которую я сегодня запорол. Я не поставил фиксатор после своего ухода.

– Возможно, этого и не стоило делать. Этот Вариант ещё останется стабильным какое-то время, - покачал Аристарх головой. – Ты должен будешь вернуться туда и сходить до театра.

Олег вскакивает со стула.

– Но это же… третье погружение. К тому же, скоро должна быть новая «вилка».

– Да, опасно, – пожимает плечами Аристарх. – Опасно и для тебя, и для остальных. Раздвоившийся Изменник с полным инструментарием – это серьёзная угроза. Но пока мы ничего не будем говорить Садовнику. Разберёмся с кондицией сами. Если поймёшь, что Влад решил действовать вразрез с планом Службы, придётся… Заодно посмотришь, как гибнет мир после третьего погружения без фиксатора.

***

Олег поднимается на лифте на двенадцатый этаж, выходит на смежную лоджию и смотрит на город.

Вариант кажется аккуратным, ухоженным, но при этом мёртвым, как будто его одели в парадный костюм и положили в гроб. Вечерние улицы пусты. Машины кое-где неподвижно замерли в пробках, в окнах домов горел свет, но силуэтов людей не видно, как будто их всех обвели курсором и удалили из реальности. Несмотря на свет заката, мир тускнеет на глазах, как будто кто-то выкрутил бегунок цветопередачи до нуля. Олегу становится не по себе, он открывает сумку и бросает в воздух микростабилизирующую капсулу. Она взрывается над его головой крошечным фейерверком, и небольшой участок вокруг становится нормальным, цветным.

Пользоваться лифтом во второй раз Олег не рискует – спускается по лестнице. На крыльце подъезда вытаскивает «ухи» плеера и прислушивается – тишина настолько звенящая, что Изменника пробирает нервная дрожь.

Он выбегает по улице в сторону центра города, пересекая затихшие перекрёстки. Ближе к центру достаёт навигатор – теперь не надо стесняться использовать служебные приборы на улице. Красный крестик показывает три близко расположенные точки в здании театра. Ему выслали подкрепление из других отделов, решает Олег, выбрасывает вперёд пару капсул и ускоряет темп.

Двери театра открыты. Изнутри доносится музыка – какой-то прямолинейный панк-рок начала девяностых. Влад как раз любил такой. Олег бросает у входа капсулу, вбегает в вестибюль, заходит на лестницу и на последних ступенях останавливается.

На ступенях лежит кусочек витой пары – светло-серый кабель в оплётке, из кончика торчат восемь разноцветных жил, разложенных для обжимки в блок.

«Все идут парами, и полосатые слева. За исключением голубых – те стоят в центре, и их полосатый справа. Именно за это их окружили зелёные. В стане оранжевых – левый уклонизм, а коричневые заняли ультраправую позицию…»

Лифтёр номер 4213 работал до Службы монтажником-кабельщиком и тянул локалки. Забавно, так действительно легко запомнить. Олег бросает кабель на пол, достаёт из кармана тяжёлую пишущую ручку с золотым пером. Колпачок ручки горит красным и растекается по ладони, образуя рукоять, а перо расширяется, превратившись в дуло пистолета. Олег перекладывает оружие в другую руку и тянется к навигатору в кармане, но не успевает.

– Олег, я вижу тебя,– слышит он голос Влада позади.

Изменник стоит за спиной внизу, на выходе из служебного коридора. В руках у него такой же пистолет-ручка.

– Положи оружие на пол. Я не хочу стрелять, –говорит Влад, поднимаясь по ступеням.

– Правда, не пытайся, – слышится второй голос сверху, из зала.

От этого голоса у Олега по спине побежали мурашки.

Свой голос он не спутает ни с каким другим.

Из зала выходит Олег-2. На нём точно та же одежда, что и на Олеге-1 – служебная куртка, поношенные кроссовки, с воротника висят наушники плеера. Этот Двойник не из Варианта. Он пришёл из Бункера.

За ним из другого зала выходит Влад-2. Олег-1 понимает, что с тремя людьми ему не справиться, и бросает ручку на пол.

– Я создал Развилку в день, когда ты пришёл за мной, – говорит Влад-2. – Вышел через туннель, породив своего двойника. Квантовое деление. Потом вернулся по туннелю в этот Вариант. Мне удалось перехватить твоего двойника в квартире у Леры. Вы поругались, и ты – точнее, вот тот твой двойник – чуть не убил её перед уходом. После этого ты вернулся в бункер, а мы трое – в эту реальность, которая начала разрушаться.

– Этот театр, точнее, бомбоубежище под ним – один из Парадоксов, – продолжает рассказ Влад-1. – Таких мест всего штук десять по России. Есть люди-парадоксы, вроде нас, а есть места-парадоксы. Это своего рода туннели, проходящие через все Варианты. Про них принято молчать, потому что все пользуются лифтовыми наклейками. Только лифтовая наклейка позволяет перемещаться только в Бункер, а туннели – минуя их. И создавать новые Варианты.

– Я предполагаю, что они – изобретение конкурентов, – говорит Влад-2.

– Конкурентов? – смеётся Олег-1. – Кроме Службы есть кто-то ещё? Это шизофазический бред. «Полный пердимонокль», как говорит Аристарх. Мы – монополисты.

Влад-2 повышает голос.

– Тебе хорошо промыли мозг! Позволили возомнить себя Богом. Но это не так. Ты всего лишь циничное чмо, которому такие же уроды дают указания, что делать. Не думай, что ты свободен. По-настоящему свободные не станут жить в Бункере, который не существует ни в одной реальности.

Первый Олег делает пару шагов по ступеням вниз. Он уже сомневается, но всё ещё спорит.

– Может, мне нравится так делать? Нравится так жить? Мы же все делаем полезное дело, и…

– А мы не делаем полезного! – перебивает его Олег-2. – Ты – и я – никогда не умели анализировать историю. Вся наша деятельность сводится к уничтожению самых перспективных Вариантов и взращиванию плохих.

Олег-2 усмехается и кивает.

– Не правда. Я думал над всем этим, ты должен это помнить. Даже если правда, мне плевать. И что ты предлагаешь? Ты же знаешь, что если мы не вернёмся, то погибнем в этой реальности. И этим мы предадим Службу. И попадём в ад…

– Лифтовая Служба – это и есть ад, Олег! – говорит Влад-1. – Пойми, мы все – грёбаные демоны, предатели, которым нет прощения. У нас есть Перемещатели. С помощью туннеля мы сможем сделать столько клонов и столько Перемещателей, сколько нужно для вторжения в Бункер, а потом уничтожить его.

Олег-2 подходит ближе, и Олег-1 бросает презрительный взгляд на своего двойника.

– А ты-то почему с ними? Что за дурь у тебя в башке?

– Ну, я подумал, может, действительно кроме бункера есть кто-то, кто следит за Вариантами. И если мне просто так дали спокойно уйти в реальность с этим туннелем, это значит, что у меня появился шанс всё исправить – если не в своей жизни, так в жизни нескольких реальностей.

– Шанса нет, – вдруг говорит Влад-2, глядя в навигатор. – На локаторе двенадцать точек, театр окружён. Быстро в подвал.

Они бегут по лестнице вниз, поворачивают в коридор и добегают до конца. В углу Олег-1 видит узкую деревянную дверь и лестницу в подвал.

– Ад, говоришь, – усмехается он и смотрит, как два Влада и его Двойник спускаются по лестнице. – Нет, ребята, ад совсем не такой.

Он срывает с пояса магнитную полоску, надрывает и бросает в лестницу, захлопывает дверь и прыгает назад, в коридор. Через две секунды позади слышится взрыв, дверь выбивает огненным шаром и кусками тел.

Олег никогда не узнает, было ли сказанное двумя Владами правдой. Но ему плевать, потому что задание он выполнил.

***

Осталось секунд тридцать.

Олег выходит на улицу, смотрит на пятиугольник улиц и довольно потягивается. Слева по двум проспектам медленно движется тёмно-сизое облако, постепенно опускаясь вниз и превращаясь в реку из мутного снега. Слева и справа он замечает преломления света в форме пяти-шести человеческих силуэтов, направляющихся к нему.

Элитная группа номер Шесть, чистильщики.

– Я уничтожил обе копии Влада и своего двойника,–говорит Олег. – Этот Вариант обречён, но соседний, с развилкой, всё ещё живой. И ещё шесть других с туннелем. Нам не составит труда обойти их все.

– Нам – да, – кивает одна из безликих фигур. – Тебе – нет. 42-ая группа слишком много знает. Мы найдём другие ваши копии.

Кто знает – может, проверить гипотезу по поводу ада и архидемонов с пятью плётками Олегу всё-таки удастся.

***

Олег выходит из маршрутки, мысленно проклиная русский шансон, попсу и севшую батарейку плеера, и идёт к цветочному киоску. Хризантемы стоят по сотке, а розы чуть дороже – сто восемьдесят. Он достаёт из кармана предпоследнюю в этом месяце тысячу, берёт пять алых роз и идёт к соседней девятиэтажке, с волнением вспоминая, какой номер квартиры надо набирать в домофоне.

Андрей Скоробогатов

Иллюстрация - А.Павлов.

Больше рассказов - в сборнике "Икосаэдр"

Рассказ из сборника: https://author.today/reader/104048

1934 г., Тихий океан.

Нога совершила последний шаг с трапа и наступила в помёт неведомого сумчатого существа.

Событие это, случившееся двадцать второго октября тысяча девятьсот тридцать четвёртого года, по правде сказать, могло показаться не столь неординарным, но нога принадлежала генералу от инфантерии, князю Константину Ксаверьевичу Рокоссовскому, а трап – ракетному экраноплану императорского флота «Витязь», флагману третьей тихоокеанской эскадры. Дважды кавалер ордена святого Георгия едва слышно выругался по-польски, вытер гладкий кожаный сапог с латунной застёжкой о ступеньку и отпихнул тонким портфелем в руке бросившегося под ноги матроса, готового рукавом очистить обувь молодого полководца.

– Не стоит! Почищу в апартаментах. Собак в порту развели?

– Это не с-собаки, ваша светлость! – пролепетал матрос. – Бандикуты!

Князь улыбнулся юноше с высоты двух метров своего исполинского роста. Какой же странный в этих краях говор, подумалось польскому дворянину, – не бандитами обзываются, а бандикутами. Или это что-то неизвестное из оборотов русской речи, или влияние австралийских колоний, решил он.

На его улыбку отозвался премьер-министр республики, который вышел из мобиля и бодро зашагал по мосткам навстречу князю. Рокоссовский сделал пару шагов, остановился и решил за свободный десяток секунд до рукопожатия оглядеть окрестности. Впереди, в сотне шагов на здании порта развевался триколор с силуэтом жёлтой райской птицы. В мутной дымке вечернего тропического тумана, густого, как молоко, проступали силуэты невысоких зданий, карабкающихся от бухты в сторону холмов и вгрызающихся в джунгли. Порт-Алексей, несмотря на свою отдалённость от метрополии, по населению смело приближался к стотысячному рубежу, а вся республика, занимавшая четверть острова – к миллионному. Над хмурыми строениями возвышались трубы медеплавильного завода, макушки трёх православных церквей и протестантского собора – из-за близости бывших колоний нищей Британской короны, в республике было немало англоязычных. Английский, наряду с русским и хири-моту, даже признавался государственным языком. Выше церквей и труб были только поле радиомачт, стоявшее на холмах и служившее неясным большинству военным целям.

Портовый город пах сыростью, грязью и неясной опасностью.

Правитель же оказался немного не таким, каким его представлял князь по ранним фотопортретам. Вместо обстоятельного председательского живота князь увидел худую фигуру немолодого, но атлетически сложенного господина, а густые чёрные волосы на голове сменились гладко выбритой, загорелой лысиной. Константин Ксаверьевич знал, что пятидесятилетний Александр Фёдорович, правитель Миклухомаклайской Республики, был родом из Симбирска, и перебрался в протекторат перед Великой Войною, в девятьсот двенадцатом. Ещё у премьер-министра не хватало одной из почек, что не мешало ему выглядеть вполне здоровым. Видимо, южный климат может благотворно влиять на человека у власти.

Улыбка, тем не менее, сошла с лица Рокоссовского. Перед командировкой он был проинструктирован Главнокомандующим и знал, что Александр Фёдорович принадлежит к масонской ложе. Сколько бы ни была сильна Империя, сколько бы ни казалась формальной независимость, с правителями колоний и протекторатов всегда следовало обходиться осторожно.

После крепкого, но молчаливого рукопожатия князь с премьер-министром и адъютантом сели в мобиль – внедорожный «митцубиси», весьма распространённый во всём Тихом Океане. Оставив позади коптящие небо трубы гигантских кораблей-амфибий, мобиль неторопливо развернулся, выехал за ограду и направился в сторону центра Порт-Алексея.

– Как вам местный климат? – начал диалог Александр Фёдорович.

– Моя дивизия совместно с североамериканцами три месяца охраняла Форт Елизаветы на Гавайях, – отозвался Константин. – Я уже привык. Хотя, по правде сказать, мне не хватает снега и петербургской сырости.

– Охраняла? Но от кого? Ни у кайзера, ни у Голландии нет баз восточнее Филиппин.

Константин Ксаверьевич после секундного раздумья пожал плечами и поправил портфель на коленях, который он не выпускал из рук. О бестактности премьер-министра ходили разные слухи, и князь списал такой вопрос именно на бестактность. То, что формально-нейтральная Япония всё чаще принимает немецких послов и закупает вооружение у европейских нейтралов, знать премьер-министру колониальной республики было совсем не обязательно.

– Война не закончена. Перемирие девятнадцатого года настолько зыбко, что следует ожидать всякого. Тем более в колониальных и бывших колониальных странах.

– Наслышан о ваших победах в Маньчжурии, ваша светлость, – продолжил Александр Фёдорович. – Повстанцы долго будут помнить залпы ваших ракет.

Князь не хотел это всё вспоминать и потому не ответил, он смотрел в окно. Они проезжали бедняцкие кварталы, примыкающие к порту. Детвора всех оттенков кожи, от светлого до жгуче-чёрного, одетая в рваные пижамки и набедренные повязки, бежала к ограде порта поглазеть на прибывшую эскадру.

– Ваше превосходительство, разрешите спросить. В городе много аборигенов? – спросил молчавший доселе адъютант князя Сергей Степанов.

– Около сорока тысяч, много переселенцев с гор и побережья, – словно извиняясь, сказал Александр Фёдорович. – Много русских, конечно, много казаков с Дальнего Востока, черкесов, но почти половина – папуасы. Чимбу, хуули, ятмул, почти сотня языков. После того, как папуасам дали равные права, построили церкви в деревнях и разработали кириллическую письменность для важнейших языков, многие вчерашние, простите за выражение, дикари вовсю начали пробираться в посёлки и осваивать города.

– Вы считаете это плохим? – немного резко спросил князь Рокоссовский.

– Нет, ну почему же. Их дети выучатся в гимназиях, и через пару поколений из них могут получиться прекрасные подданные Империи, как это случилось несколько десятилетий назад с якутами или маньчжурами. Но пока… понимаете, это совсем другой тип людей. Тьму в их душах сложно побороть даже светом закона и веры.

Князь пропустил мимо ушей пассаж про Империю, поскольку его заинтересовало несколько другое, о чём он уже догадывался.

– Что вы имеете в виду, ваше благородие?

– Под словом «тьма»?

– Да.

– О, ваша светлость, об этом рассказывать долго. Вы понимаете, на острове живёт почти восемьсот разных племён, некоторые из которых нам даже не известны. В той же Австралии сейчас народов меньше, чем здесь, даже в резервациях на нашей половине материка. Эти племена очень разные. Некоторые, например, ятмул, были весьма развиты ещё к приходу европейцев. Но это скорее исключение. Многие не умеют считать больше двух. У большинства нет категории времени. У многих в языке нет цветов, кроме чёрного и белого. Я уже молчу про полигамность

– Вы хотите сказать, что их тьма – в их невежестве? Но разве это нельзя исправить со временем?

– Нет-нет, это всё не так страшно. Здесь совсем другая проблема, – Александр Фёдорович изменился в голосе, перейдя на зловещий полушёпот. – Колдовство и каннибализм, ваша светлость. Вот то, с чем мы сталкиваемся ежегодно. Будьте внимательнее с этим.

Константин Ксаверьевич кивнул.

– А есть ещё что-то, о чём мне ещё стоит узнать?

– Думаю, об этом вам доложат на совещании генштаба. А пока – вот ваша гостиница, располагайтесь, за вами приедут.

Мобиль припарковался у аккуратного двухэтажного здания на улице Баранова, князь с адъютантом попрощались с премьер-министром и сквозь жидкую толпу газетчиков направились ко входу.

* * *

Министр обороны Миклухомаклайской Республики, несмотря на равный возраст с сорокалетним Рокоссовским, выглядел испуганным экзаменующимся школяром. Вытянувшийся около экрана проектора, он указкой водил по карте, периодически отдавая команду механику на переключение слайдов. За столом, помимо Константина, находилось пять высших офицеров республики и два офицера имперского флота, прибывшие с эскадрой.

–...Это что касается нашего флота. Всего в вооружённых силах страны шесть стрелково-пехотных, два гвардейских полка, три артиллерийских, один егерьско-казачий полк, два танковых батальона, две роты…

– Опустим это. С составом войск республики мы ознакомились ещё в Петербурге, – прервал выступление Рокоссовский. – Доложите текущее положение дел.

– Снабжение войск удовлетворительное. Стрелково-пехотные войска укомплектованы стволами на восемьдесят процентов, также испытываем нехватку боеприпасов трёхдюймового калибра и запчастей для техники…

Жалобный тон министра взбесил Рокоссовского.

– Недоукомплектованы?! Двенадцать миллионов рублей было выделено военторгу для перевооружения наземной Миклухомаклайской армии в прошлом году.

– Почти всё ушло в морской и военно-воздушный флот, и…

– Я знаю, сколько ушло во флот. И догадываюсь, сколько осело в карманах у чиновников всех мастей. Впрочем, пусть этим занимается тайный сыск.

На некоторое время в воздухе повисла зловещая пауза.

– Есть какие-то происшествия за последние месяцы? Волнения, бунты, массовые переходы аборигенов через границу? – спросил князь, чтобы разрядить обстановку.

– Ваша светлость, в Западном уезде несколько месяцев назад обнаружен странный случай массовой истерии, – несмело ответил полковник, командующий внутренними войсками, и затем махнул рукой адъютанту у киноаппарата. – Механик!

Адъютант завозился, меняя слайды министра обороны на какую-то киноплёнку.

На кадрах замелькали мутные, пляшущие кадры деревушки: на расчищенной от леса площадке стоят длинные и высокие «мужские дома» на сваях, с соломенными крышами, украшенные черепами, неподалёку стоят тотемы. На переднем плане, около оператора, пара детей, заглядывающих в объектив камеры. Внезапно на заднем плане из леса появляется группа из пяти странно двигающихся мужчин – передвигают ноги, их руки вытянуты вперёд, а голова свисает на плечо. Пара мужчин хватает копья и направляется к ним, пытаясь заговорить с незнакомцами, но те набрасываются на воинов, жадно, по-звериному вгрызаясь в шею. Дети и женщины бегут врассыпную. Копьё одного из защитников пронзает нападавшего, но ему, похоже, это нипочём – его челюсти сжимаются на плече у жертвы. Навстречу сражению выходит одетый в множество бус шаман, он возносит руки к небу и что-то кричит, но внезапно на него набрасывается один из защитников, укушенный нападавшими. Число одержимых растёт, это становится похоже на болезнь. Оператор с камерой поднимается с места и бежит по тропинке, на миг останавливается и смотрит обратно – на последних кадрах видно, что истерзанные тела жителей деревни поднимаются и вместе начинают двигаться в сторону оператора.

– Оператор успел добежать до машины. Через пару часов в деревню был отправлена рота казаков, двое суток они зачищали местность, но многие из одержимых разбежались.

– Мне показалось, или... – спросил контр-адмирал императорского флота Исаакян.

– Они поднимались после того, как их убили? – спросил командующий внутренними войсками.

– Показалось, – нахмурившись, ответил за коллегу министр обороны. – Этого не может быть.

Рокоссовский слушал их и молчал. Он пока ещё не решил, как относиться к увиденному.

– Почему вы так уверены? – спросил контр-адмирал.

– Потому что... это противоречит здравому смыслу.

– Кто был оператором?

– Известный на острове кинолюбитель-антрополог, господин Хоффман.

– Вы доверяете любителю с немецкой фамилией? Неужели вы до сих пор не знакомы с достижениями киномонтажа? – подал голос ещё один офицер.

– Довольно! – прервал диспут князь. – Мы здесь собрались не для того, чтобы обсуждать случаи в лесу. При всём уважении к аборигенам – не их покой нам предстоит охранять. Город, посёлки, месторождения и дороги – вот что беспокоит нас больше всего. Три линкора и два транспортных судна под голландскими флагами прибыли трое суток назад в Порт-Нумбай. Он находится в шести часах плаванья от Порт-Алексея. В двух часах от границы. С прибытием нашей эскадры силы становятся примерно равны, пусть не численно, но по огневой мощи. Необходимо усилить патрулирование границы кавалерийскими частями и воздушным флотом. Перебросить пехотные полки в Западный уезд.

– Константин Ксаверьевич, но что делать с другими проявлениями этой, с позволения сказать, истерии? – спросил Исаакян. – Не может ли это помешать обороне и обеспечению тыла?

– Все возможные сражения будут проходить в прибрежной зоне и на берегу, где есть дороги и коммуникации.

Константин встал из-за стола.

– Позвольте откланяться, господа. На сегодня у меня ещё запланированы осмотр техники и совещания с составом эскадры.

Исаакян нагнал Рокоссовского у порога.

– Ваша светлость, – не унимался мрачный армянин. – Меня весьма настораживает увиденное. Не считаете ли вы необходимым произвести высадку на берег в указанном районе?..

– Не считаю. Предоставьте возможность казакам разобраться с дикарями.

Князь почувствовал, как отлегло на душе, когда он впервые за экспедицию употребил это бранное слово.

* * *

В первые пять дней князь осматривал танки, геликоптеры и другую технику в войсках протектората, съездил в двухдневную поездку по отдалённым казачьим частям на западной границе, потом началась рутина.

Уже через неделю стало ясно, что молниеносное нападение не входило в планы Голландии. По сообщениям разведки, один линкор и один транспортник отплыли из Порт-Нумбая на шестые сутки. Дни в Порт-Артуре стали похожи один на другой. Утреннее совещание в штабе, посещение и приём офицеров эскадры, полдня безделья и вечерний радиоканал с генштабом, с пробудившейся столицей. Пару раз князь отобедал в узком кругу членов правительства, говорили о разных пустяках – о погоде в столице, блюдах японской кухни, актрисах. Князь сознательно уходил от разговоров о мировой политике, и заметил, что премьер-министр также не поднимает больше никаких щепетильных вопросов, что внушало некое доверие.

Рокоссовский всё ждал известий от главнокомандующего о прекращении боевого дежурства, потому как чувствовал себя в этих дальних широтах в ссылке, но каждый вечер слышал: «Потерпи, Костя, надо подождать».

В начале второй недели, проснувшись рано утром после ночного кошмара, Рокоссовский понял, что осенняя петербургская хандра долетела до него через океаны. Снилась Маньчжурия, утонувшая в крови, после – что-то мрачное и страшное про жену и дочь. Проверив и поправив чемоданчик под подушкой, Рокоссовский сходил в соседний номер к адъютанту, попросив бумаги и чернил и сел писать письмо в Петербург.

«Дорогие мои Люля и Адуся! Улучив свободную минуту, спешу сообщить о себе и о наших делах...»

Через полчаса его прервал телефонный звонок. Звонил Александр Фёдорович.

– Константин Ксаверьевич, вы когда-нибудь охотились на бандикутов? Не желаете составить компанию?

Снова это слово.

– Бандикуты? Имеете в виду, бандиты?

– Нет, бандиты не при чём, – в голосе премьер-министра чувствуется лёгкая усмешка. – Слово «бандикут» из местного креольского языка и обозначает сумчатого зверя. Их несколько разновидностей, в городе обитают малые и мышиные бандикуты, а я же предлагаю вам поохотиться на гигантского бандикута. Их можно встретить в ста километрах восточнее, в устье реки Раму.

Константин Ксаверьевич опасался прослушки телефона и ответил:

– Нет, простите, Александр Фёдорович, но вынужден вам отказать.

– В таком случае, предлагаю вам отобедать в моих апартаментах. Машина будет ожидать вас у Министерства обороны.

Совещание в этот раз было уже привычно кратким, обсуждать было нечего, и когда Александр Фёдорович, оказавшийся в одном из двух бронированных внедорожных мобилей, стал уговаривать князя поехать на охоту, Рокоссовский неожиданно для себя передумал и согласился.

Князь последний раз охотился более трёх лет назад. После начала маньчжурского конфликта и последующего повышения жизнь снова, как и в девятнадцатом, стала неспокойная. Он редко виделся с семьёй, мало развлекался и очень много работал.

Желание забраться глубоко в лес и уйти таким образом от всех проблем, уйти от гнетущей неопределённости осталось в душе князя с тех самых пор, когда он ещё мальчишкой бегал по рощам в предместьях Варшавы. В этом было что-то безрассудное и даже глупое, но теперь, в этой далёкой стране желание проснулось с новой силой.

Другой причиной, по которой князь согласился, было вполне служебное желание узнать, чем живут колониальные власти, поближе. Даже светские приёмы и посещение ресторанов не позволят узнать истинное лицо чиновника. Князь всегда оставался верен Императору и знал, что чиновники в провинциях гораздо больше доверяют офицерам войск, чем служителям тайного сыска. Совместная охота – отличный повод поговорить по душам.

Спустя полчаса после небольшого полдника в ресторации князь мчался по грунтовой дороге в компании премьер-министра, двух адъютантов, контр-адмирала Исаакяна и трёх казаков. Рокоссовский уже ездил по этой дороге осматривать казачьи части, но теперь, при свете дня, он смог разглядеть местность получше. Через вековые деревья, склонившиеся над дорогой, виднелись поля и плантации огородников, очень скоро сменившиеся первозданными джунглями. Дорога шла недалеко от побережья, то забираясь вглубь, то выходя к самому берегу.

– Вы выглядите грустным, ваша светлость, – сказал Александр Фёдорович. – Грустите по семье?

– Да, – признался князь. Это было настолько очевидно, что спорить казалось бессмысленным.

– Думаю, такова доля любого славного полководца. Я бросил свою семью в России и сейчас тоже немного жалею об этом.

О подобных фактах биографии премьера князь тоже читал, но всё же спросил:

– У вас были дети?

– Двое сыновей, Олег и Глеб. Понятия не имею, где они сейчас.

– У меня дочь Ада.

– Полагаю, вы, как мужчина в самом расцвете сил, больше грустите по супруге? Многие заводят фронтовых жён, вы не думали об этом?

Князь вспыхнул, стиснув зубы. Он не знал, что отвечать. За двадцать лет брака он ни разу не изменял жене. Разговор определённо не клеился, и положение спас шофёр-казак, который начал рассказывать историю об очень толстой танцовщице кабаре из кабака в Порт-Нумбаи.

Спустя полтора пути кортеж остановился в рыбацкой деревушке, охотникам раздали ружья, сумки и болотные сапоги, казаки привели местного проводника по имени Селик. Оставив блестящие латунными пуговицами сюртуки, восемь человек – один из казаков остался с мобилями – шагнули в лес.

Воздух здесь напоминал по густоте и запаху даже не молоко – какой-то пряный, кисловатый и слегка солёный от близости моря кисель. Были слышны крики птиц и шум ветвей. Уже через сотню шагов цивилизация осталась настолько далеко, что, казалось, её и не было вовсе.

– Как выглядит гигантский бандикут, Александр Фёдорович? – спросил Рокоссовский.

– Как большой барсук с длинным носом. Днём они спят. Их надо искать в норах.

– А обезьяны? – спросил Исаакян. – Здесь водятся обезьяны?

Казаки рассмеялись, видимо, слышали этот вопрос не в первый раз.

– Обезьяны водятся западнее, в голландской Индонезии, – тоном школьного учителя продолжал Александр Фёдорович. – Здесь живёт сумчатая фауна. Когда-то давно Новая Гвинея составляла единый материк с Австралией. Тысячи лет назад, когда сумчатые вымерли на всех других континентах, а уровень моря поднялся, они остались жить в этом уголке мира.

Премьер-министр обернулся и сказал Константину:

– То же самое с магией. Вы не найдёте ни одного истинного колдуна ни в Африке, ни в Латинской Америке. Настоящая магия – здесь, в Новой Гвинее.

– Именно поэтому вы перебрались сюда? – в шутку спросил Рокоссовский.

Правитель рассмеялся.

– Наверное, да. Здесь сказочный мир, не похожий ни на что иное. Я рад, что живу здесь.

Селик, шедший впереди с луком, поднёс палец ко рту и попросил молчать. Тихо, по-звериному, папуас пробежался по окрестным лужайкам и что-то проверил в норе. Сказал что-то по-креольски адъютанту премьера, и тот перевёл:

– Пусто, но был где-то рядом.

Спустя пару минут впереди появилась развилка. Проводник объяснил, что дороги затем сходятся.

– Предлагаю разделиться, – сказал премьер. – Вы, Ованес Степанович, отправитесь с нашим адъютантом и проводником по левой стороне, а мы – по правой.

Контр-адмирал кивнул и последовал налево.

Портфель Рокоссовского был уложен в заплечную сумку и теперь мешался при ходьбе. Через сотню шагов князь не выдержал, остановился и перевесил сумку на другое плечо.

– Константин Кваверьевич, почему бы вам не отдать сумку вашему адъютанту? – предложил премьер-министр.

– Не могу, Александр Фёдорович. Того требует устав.

– Понимаю. Воинский устав крупнейшей мировой империи. Эх, кто бы знал, что было с Россией, если бы в середине девятнадцатого века наши учёные не совершили столько удивительных открытий. Именно свет науки не позволил нам погрузиться во тьму невежества, в эти бесконечные кризисы, как это случилось с Англией и Францией.

– Каких именно открытий? – насторожился князь.

– Например, атомной энергии. Я хорошо образован и имею знакомства в научных кругах. Мне не составило труда понять, что пароходы, развивающие скорость в пять раз больше дизельных, это бутафория. Как и теплоэлектростанции, дающие мегаватты электричества…

Премьер стал говорить отрывисто, резко, и князю показалось, что он бредит.

– Скажите, князь, – продолжал Александр Фёдорович. – У вас никогда не возникало ощущения, что вы живёте в каком-то странном, параллельном мире? Что где-то за гранью реальности есть ваш двойник?

– Какой двойник?

– Двойник, который служит совсем другим людям, живёт в другой стране. В стране, в которой война закончилась в девятнадцатом году. Понимаете, мне всю жизнь снятся сны про эту страну. Сны, в которой Александр Фёдорович Керенский – не глава богом забытого края в изгнании, вдали от цивилизации, а правитель…

– Нашёл! – крикнул адъютант князя, забежавший в чащу на десяток шагов вперёд. – Сидит!

Керенский поднял на изготовку ружьё, оттолкнул князя и подбежал к адъютанту. Сергей сидел на корточках у полураскопанной норы, из которой виднелась морда с вытянутым носом, похожим на хоботок сайги.

Премьер-министр поднял ружьё, взвёл курок и выстрелил в Сергея. Захлёбываясь кровью, адъютант свалился рядом со своей не случившейся жертвой. Казаки наставили ружья на Рокоссовского.

– Я знаю, что у тебя в портфеле. Отдай нам это.

– Бесполезно, – ответил князь. – Без санкции Его Императорского Величества система не будет работать.

– Не ври мне, – ружьё Керенского почти уткнулось в лоб Рокоссовского. – Такие портфели есть у пяти генералов и двух адмиралов. Если Императорское Величество спит или находится в уборной?

– Его разбудят. Поднимут, позовут.

– Отдай мне портфель.

Слева послышался выстрел и истошный крик Исаакяна:

– Иду-ут!

Керенский обернулся на крик.

– Всё, контр-адмирала больше нет. Проводника, думаю, тоже, и сейчас…

Послышалось ещё два выстрела и какие-то невнятные крики Исаакяна и премьерского адъютанта. Все замерли и стали слушать – стало неожиданно тихо, а спустя секунду в этой мрачной тишине послышался гул, низким эхом разносившийся по лесу. И тогда Рокоссовский увидел.

В двух сотнях метрах двигалась глухая, плотная стена чёрных человеческих тел, в молчаливом ужасе шагающая навстречу князю. Их руки были вытянуты вперёд, на телах виднелись следы ран и повреждений. Они были мертвы и живы одновременно.

– Голландцы… Вирус… Так не вовремя…– крикнул Керенский и побежал назад по тропе.

Казаки начали стрелять. Рокоссовский бросил ружьё и перекинул умирающего Сергея через плечо. Побежал вслед за премьером и уже через сто шагов перегнал его.

– Стой! – крикнул Керенский, остановился и попытался уцепиться за Рокоссовского. – Я не могу. Почка… слишком тяжело бежать.

– Сколько их там?

– Сотни тысяч. Всё население центральной части острова. Я знал, но не верил, что это случится так скоро, я хотел успеть. Пристрели меня, князь. Я не хочу быть с ними.

Казаки пробежали мимо, один из них на ходу выстрелил в Керенского, но промахнулся. Князь оставил премьера и снова двинулся вперёд, перелетая через коряги и царапая в кровь плечи и лицо. Его волновали только умирающий адъютант на левом плече и сумка с портфелем на правом.

Спасительный выход в деревню показался через полчаса, но счёт всё ещё шёл на минуты. Рокоссовский пробежал мимо казака, сторожившего машину – тот нерешительно поднял винтовку, но поняв, что происходит что-то странное, не стал стрелять – и двинулся мимо хижин в сторону моря.

Огромное обтекаемое тело ракетного экраноплана «Витязь», поднимая десятиметровую волну за кормой, приближалось к побережью. Князь положил Сергея на песок и проверил пульс, адъютант ещё дышал. Кровь стучала в висках. Рокоссовский заметил, что экраноплан замедляет свой ход, и замахал руками.

Через минуту открылись люки, и пятиметровые исполины его Императорского Величества Лейб-гвардии автоматонного полка выпрыгнули на мелководье, ощетинившись ракетами «Катюша» на плечах, и зашагали к берегу.

Ещё через минуту первый из шагающих роботов достиг князя и подставил огромную руку, помогая взобраться наверх.

Через две минуты князь стоял на капитанском мостике, автоматоны подобрали выбежавшего из леса Исаакяна и приготовились дать залп из всех орудий.

Спустя пять минут армия Тьмы вышла из леса.

Спустя десять минут на горизонте показались корабли голландского флота, но пришло и подкрепление третьей эскадры флота Российского. Взрывы ракет покрывали лес, десятки тысяч тел одержимых папуасов находили свой последний покой на берегу, позже прозванном Берегом Костей.

Спустя двадцать минут Рокоссовский понял, что эскадра находится в патовой ситуации. Он не знал, что будут делать голландцы, потому приказал офицерам грузить автоматонов обратно в трюмы и отчаливать, проследовал в свою каюту и открыл чемоданчик. Набрал на костяных клавишах кодовую комбинацию цифр, вызывая радиостанцию в Зимнем Дворце.

Заспанный голос Его Императорского Величества отозвался в трубке через три минуты:

– Да, Костя…

Рокоссовский доложил обстановку, и было принято решение, навсегда изменившее мир. Спустя ещё пять минут, когда экранопланы отошли на почтительное расстояние от берега, палец князя Рокоссовского нажал красную кнопку в чемоданчике.

Четвёртого ноября тысяча девятьсот тридцать четвёртого года автономная ракетная установка экраноплана «Витязь» произвела пуск ракеты среднего радиуса действия с урановой боеголовкой, и впервые в мировой истории было применено ядерное оружие.

Свет атомной бомбы, накрывший тьму армии одержимых, видели в соседней Австралии. Распространение голландского зомби-вируса удалось остановить, но принесло ли это свет в мир, полный мрака, лишь предстояло выяснить.

Рокоссовский той же зимой вернулся в Петербург, к семье. Впереди были ложные доносы, пытки, каторги, второй виток Великой Войны, должность министра обороны и жизнь, полная всевозможных падений и взлётов.

Но бандикута он так никогда и не поймал.

А.Скоробогатов
Больше рассказов - https://author.today/reader/104048

Рассказ с конкурса "Миллиард лет после нашей эры".

Больше рассказов автора - тут.

Кай вылезает из дупла и затыкает его тёплой крышкой из лишайника, чтобы прихожую с младшими сестрами не залило вечно идущим дождём. В левом-верхнем щупальце лопатка, левым-средним Кай прижимает к головогруди узелок с тушёными термитами и сладкими плодами древовидного осота - гостинец дедушке.

В правом-среднем - зонтик и детская пугалка от слона. Путь юноши пролегает через тропу, по которой ходят подслеповатые восьминогие исполины.

Кай уже несколько лет назад вышел из того возраста, когда исполины могут ненароком схватить его ловчим щупальцем и съесть. Панцирь стал крепок и даже – стыдно и радостно признаться! - стали появляться первые полоски внизу брюшка, но расставаться с пугалкой он не осмеливается. Мать даже водила парня к говорунье, чтобы научить не бояться, но сеанс тогда не удался.

Прикинув время по солнцу, он понимает, что надо спешить. Двигаясь к навесной тропе, он понимает, что набрал в путь с собой так много предметов, что стало сложно быстро передвигаться по ветвям. С четырьмя или пятью свободными лапами делать это куда проще, чем с тремя. Это немного страшит Кая, ведь он боится опоздать и растерять вещи.

Через десяток шагов на тропе он встречает двух парней, Вая и Роя - они живут в соседнем квартале и последние пару лун ходят в местную мастерскую учиться строительству.

- Привет! - кричит он и делает приветственные шлепки по макушкам друзей.

- Привет, - голос Вая холодный, в воздухе феромон и аура недовольства.

Рой молчит.

- К деду? - спрашивает Вай.

- К нему.

- Копатель, - Рой пахнет презрением. - Займись делом.

Парни переглядываются и прыгают дальше. Каю становится обидно, глазные стебельки поникают, и он снова думает о том, что выбрал не то дело, которое подобает старшему внуку в семье. С другой стороны, дед сам выбрал его своим подмастерьем.

Он следует дальше. Ливень ещё не начался, и утренняя живность пробуждается. Летучки, взмахивая разноцветными чешуйками, опускаются из крон пониже, чтобы пить росу с лиан, полную нектара. Ядовито-синий гриб-слизневик уже ждёт их, свесив полупрозрачные сопли с ветви. Его охота редко бывает неудачной - одна-другая незадачливая рыбёшка за день обязательно ни заметит угрозы и угодит в липучку хищника. Но бывает и так, что в сопли впорхнёт чёрная летучка-стриж. На её крыльях яд, убивающий слизь гриба, а вместо клюва - острый хоботок, которым она доберётся до вкусного мицелия. Кай подумал о том, что надо рассказать старшим о грибе - кто-то из малышни может, заигравшись, задеть слизь щупальцем и остаться с ожогами на панцире всю жизнь.

Юноша смотрит вниз - под тропой дикие улитки-прыгучки повылезали из норок и теперь следуют своей дорогой, полной опасностей, в поисках свежей листвы и грибов. Один неверный прыжок на тропе - и прорвётся плёнка над ловушкой подземной росянки, десяток ядовитых шипов пронзят мягкую ногу прыгуньи. Не то, чтобы это сильно беспокоит Кая - домашние улитки сидят в прочном загоне, и их опасности ничего не угрожает. Но в детстве на охоте с отцом он слышал, как кричит и пахнет улитка, попавшая в ловушку, и жалость к этим тварям осталась в душе.

Навесную тропу пересекает длинная просека, огороженная с двух сторон плетнями. По ней дикие слоны ходят на водопой. Следующая ветка далеко над просекой, мостки заканчиваются, и Кай в нерешительности останавливается, планируя следующий прыжок. Кай осматривается - на сотню шагов слонов не видно, не слышно шороха в листве, но боязнь не даёт сделать новый шаг. Он слышит знакомый приятный аромат, поворачивает глаза назад и видит, что за ним идёт Лия.

* * *

Лия старше его на три года, но Кай помнит ещё те времена, когда её стройный панцирь не покрывала красная плетёнка совершеннолетней девушки. Она приветственно хлопает его по макушке. Запах боязни смешивается со сложно скрываемым феромоном удовольствия и волнения.

- Привет!

Он осторожно касается её головы, стараясь не задеть глазных стебельков – это неприлично и позволяется делать только очень близким. Прижимает пугалку поглубже к панцирю, чтобы не опозорится, и думает, как объяснить свой страх.

- Копать?

- Копать.

- Много накопали?

- Да. Много интересного.

Кай ждёт, что она будет смеяться над ним, но он почтительно покачивает глазами.

- Когда-нибудь ты мне покажешь?

- Покажу. Пока дед не разрешает.

- Прыгай, чего же стоишь?

Кай поворачивает глаза обратно на тропу, перехватывается, сжимает нижние щупальца и прыгает. В прыжке лопатка падает вниз.

Какой неуклюжий! Как стыдорадостно!

- Ты потерял! - кричит Лия.

- Я вижу.

Он смотрит вниз и думает, что делать. Если дед узнает, что Кай потерял лопатку, то может обидеться. Укусы мрачников, таящихся в подстилке, пугают его не меньше, чем возможное возмущение деда и вероятность, что на тропе объявятся слоны. Но Лия смотрит на него, и он, перемахнув через ограждение, спускается по плетню на тропу. Шагает по земле торопливо и неуклюже, подстилка жёсткая и колючая. Вскоре лопатка оказывается в нужном щупальце, но он понимает, что взбираться наверх с тремя свободными конечностями ещё более неудобно, чем опускаться.

- Дай помогу, - Лия перемахивает через просеку и тянется тремя щупальцами вниз.

Дедушка говорил, что это неправильно – просить помощи у женщин, но выхода не остаётся. Скоро начнутся раскопки, и дед будет ругаться. Он протягивает две конечности наверх.

Когда Кай оказывается наверху на узкой тропе, на миг они соприкасаются основаниями нижних щупалец. Каю становится стыдорадостно, он слегка зеленеет, отстраняется и ненароком обнажает пузырёк с пугалкой.

- Ой, что это? - хихикает Лия.

- Ничего.

- Для кого несёшь?

- Для братика, - врёт Кай, но феромоны сложно обмануть.

- Твоему братику тоже двенадцать лет?

Дедушка называл такие обороты хитрым словом «сарказм». Слово сарказм пахнет неприятно - смехом, пренебрежительностью и обманом.

- Нет, он моложе.

- Ты боишься слонов? Говорят, в горном городе их уже умеют приручать. Ездят наверху.

- Это сказки. Слоны очень опасны.

Снова стыдорадость. Он спешит удрать от девушки, даже не прощаясь.

Ещё несколько сотен шагов, и лесной город заканчивается. Впереди на несколько тысяч шагов - поля и прудики, угодья города. На выходе из тропы дежурит солдат - он выше Кая в четыре раза, его панцирь прочнее камня и усилен пластинами из обсидиана. В его щупальцах два клинка, лук и деревянный щит. Рядом на подмостках лежат припасы и большая раковина, чтобы трубить тревогу. Солдата ещё в родильном пруду откармливали мясом устриц и улиток, поливали отваром из синего лишая, чтобы он вырос крепким и сильным. Этот парень узнаёт Кая и кивает правым глазом, мол, проходи. На лице и в запахах исполина спокойствие - сейчас мирное время, и соседние города не грозят народу Кая, как это бывало раньше.

Кай спрыгивает на верёвочную дорожку, ведущую мимо угодий. Вокруг колосятся поля, засеянные можжевеловым мхом, опятами и зерновыми лишайниками. В прудах поодаль зреют устрицы. Дождя всё ещё нет, солнце выглядывает сквозь тучи, но Кая это не радует. Все мысли о том, что думает про него теперь Лия. Кем теперь она считает Кая? Трусом? Копушей? Бездельником? Он настолько волнуется, что не обращает внимания на приветствия крестьян и едва не пропускает нужный поворот к карьеру.

Тропа заканчивается. Впереди высокий плетень, в прорехе от которого дежурит ещё один Солдат - чуть поменьше предыдущего, но тоже нехило вооружённый. Старейшие поняли, насколько важны раскопки, и велели охранять их.

- Привет, - солдат пытается хлопнуть Кая по макушке, и тот едва уворачивается, чтобы тяжёлые пальцы щупальца не попали по глазному стебельку. - Иди. Дед ждёт.

Дальше - долгий путь налево и вниз, по спиральной дорожке к основанию карьера. Тропа слегка прикрыта лианами, но это спасает мало - нижние щупальца скользят по глине, и Кай старается идти осторожнее, чтобы не свалиться на нижний ярус. Дедушка, заслышав шаги, выглядывает из-под навеса и приветственно машет Каю. Вроде бы не сердится. Вроде бы не опоздал.

Внизу – усыпальница Древних. Много солнцевращений назад кто-то из них уложил вещи Древних в каменную кладку и переложил сверху плитами, слоями, как в лакомстве из листьев и личинок. Купцы из дальних городов рассказывали про свои раскопки и говорили, что все Древние делали что-то подобное перед тем, как исчезнуть.

Раз в несколько дней сюда пригоняют десяток солдат, и они помогают дедушке сдвинуть одну из плит, после чего дедушка несколько дней расковыривает более рыхлый камень.

Наконец, дорога вниз закончена. Они садятся в сухую тень навеса, раскрывают узелок и едят термитов. Дедушка загадочно молчит, и Кай понимает, что вчера выкопали что-то очень важное. Наконец внук не выдерживает.

- Неужели книга?

- Да. И снова книга с изображениями. Листья книги прочные и скользкие. Время не испортило их. Теперь мы знаем, как выглядели многие из них. И даже... как они размножаются.

Дед садиться поудобнее. Жизнь потрепала его. На панцире старика трещина, оставшаяся после падения с верхушки дерева в юности. Одно из верхних щупалец в полтора раза короче другого - он потерял его уже в пожилом возрасте, когда новые вырастают не так исправно, как в молодости. Дед начинает рассказывать: он никогда не показывает артефакт сразу, сначала идёт долгий рассказ о том, что он думает о нём.

- Это песнь про двух из них. Они ходили на двух ногах. Жили в доме, подобным этому, который мы раскапываем. У одного из них было много-много мелких щупалец внизу лица, а у другого - наверху, но они были скрыты под тонким белым одеянием, связанным сзади. Их глаза не были на стебельках, прямо в голове, как у летучек. Наверное, они родственники летучек. Я понял, что первый из них был женщиной, а второй - мужчиной. Ты уже взрослый, и я могу тебе рассказать, что было дальше. Женщина достала свою икру из больших хранилищ, а мужчина слепил из неё большой шар, положил на лопатку и засунул в красное дупло у большого белого ствола, который стоял прямо у них в доме.

- Зачем? - Кай от волнения потеет.

- Неизвестно, видимо, это их родильный пруд. Судя по всему, они рождались только в пожаре, в огне. Когда они достали икру, то из неё уже вылупилась личинка - с глазами и ртом. Правда, у неё не было щупалец - ни на лице, ни на остальном туловище, да и туловища не было. Одно лицо.

Смесь интереса, отвращения и лёгкого страха витала в воздухе. Дед поменял позу и нахмурился.

- Но это поучительная история. Родители не уследили за личинкой, и она ушла из жилища наружу. В лес, полный опасностей. Сначала ей встретилось проворное чудовище с двумя щупальцами сверху головы. Но личинка оказалась проворней и увернулась от него. Потом за ним охотилось серое существо. На его лице был острый клюв, как у летучек, и сверху ещё два клюва.

- И что потом?

- И оно не съело личинку. Личинка ушла от него и поползла дальше. Впереди попалось слепое бурое существо, огромное, похожее на слона.

Каю стало совсем страшно, и он, чтобы дед не заметил запаха страха, спросил:

- Неужели их личинки настолько же умны, как и взрослые особи?

- Не знаю. Возможно, это была не личинка, а взрослый уродец без щупалец.

Внезапно сверху слышится трубные звуки. Дед высовывается из-под навеса.

- Что такое?

Солдат кричит сверху в ответ.

- Слоны! Слоны идут! Табун!

Снова слоны. Кай задрожал от страха. Рядом, конечно, был дед, более крепкий и зрелый, но против табуна слонов не поможет даже пара крепких солдат. Слоны редко выходят на поля, часто это или отравившиеся безумцы, или буйные самцы в период гона. Конечно, слоны могут просто мирно брести по полю по своим делам, но если они съедят возбуждающего лишайника или случайно проглотят гриб-слизневик, то их рассудок помутнится, и тогда...

- Бросай всё. Бежим.

- Но дед! Как же добытые сегодня книги?

- Если раскопки уцелеют после слонов, то мы вернёмся за ними. Иди, я следом за тобой.

Они шлёпают по глине наверх. Солдат пропускает их. Слоны в паре сотен шагов: самка, самец и трое детёнышей. Идут медленно по лишайниковому полю, их хватательные щупальца шарят внизу в поисках червей и прочей живности. Дыхательный мешок на голове самца синего цвета, не красный.

- Мирные, - говорит солдат. - Показалось.

- Я боюсь слонов, - говорит Кай.

Они спешат. Кай смотрит на дедушку и замечает предмет, который тот прижимает к груди. Это старая детская пугалка против слонов. Испортившаяся, сморщенная и протухшая.

- Я тоже очень боюсь слонов, - говорит дедушка и прыгает в ближайший устричный пруд.

Кай прыгает следом за ним. В воздухе пахнет стыдорадостью. Интересно, думает он, испытывали ли стыдорадость существа, про которых рассказывал дед? И выжила ли та личинка из книги древних?

Сперва он думает спросить о продолжении, но момент неподходящий. Он решает, что должен прочитать окончание истории сам, но книга лежит внизу, под навесом. Внутри Кая что-то меняется. Он решает, что раскопки обязательно нужно спасти от слонов и выпрыгивает из устричного пруда.

Семья слонов в паре сотен шагов, они идут мимо карьера вдоль тропы, подъедая живность и плоды. Солдат следит, но отошёл на почтительное расстояние, как и все остальные. Завидев выскочившего из пруда парня, самка останавливается и настороженно поднимает вверх ловчие щупальца. Сомнения ещё остаются в душе Кая – возможно, никакой угрозы нет, надо спрятаться обратно, и они пройдут мимо. Но запах страха смешивается с запахом возбуждения и отваги. Кай выхватывает пугалку и что ей мочи дёргает за узелок, разрывая и переламывая одно из перетянутых делений. Кусок пугалки, источая так нелюбимый слонами едкий запах, летят в исполина.

Мимо и слишком далеко. Детёныши пугаются, один из них задевает толстым боком ограду карьера. Секции плетня падают вниз. Кай сжимается в клубок и смотрит на исполинов, решая, что делать – бежать или сражаться дальше, как та одинокая личинка из книги.

* * *

После того происшествия со слонами раскопки ненадолго сворачивают, но потом возобновляют и находят другие запечатанные в бетон книги и вещи, объясняющие многое. Все находки велят забрать в город в специальное дупло, чтобы показывать всем желающим, но та, рассказывающая про личинку и его родителей, навсегда осталась у Кая.

Проходит несколько лет.

Кай сидит на ветке около своего жилища. В его щупальцах – квадратик пёстро-раскрашенной книжки с твёрдыми страницами. Он рассказывает историю.

- Во времена, когда рыбы не умели летать, а в воздухе летали другие твари, когда улитки были меньше и ползали по листьям, когда у слонов было всего одно хватательное щупальце и четыре ноги, когда наши предки были глупее, не умели дышать и плавали вместе с рыбами в океане, на земле жили двуногие Древние. Эти существа, возможно, тоже испытывали стыдорадость. И тоже любили рассказывать друг другу истории, а иногда даже делали специальные книги с ними.

Лия ласково проводит верхним щупальцем по панцирю Кая и касается его глазного стебелька своим.

- Что стало с той личинкой? – спрашивает Май, старший из сыновей. Он уже научился говорить и лазить по ветвям, и многое понимает, но родители не отпускают его дальше, чем на десяток шагов от дупла.

Кай перелистывает последнюю страницу.

- Его съели, - говорит Кай и чувствует лёгкий запах страха. – Но не слон. Проглотило целиком красное чудовище, похожее на серое, но с длинным клювом и толстым щупальцем сзади. Личинка запрыгнула чудищу на нос и пыталась побороть его, но у неё не вышло.

- Но ты же тогда, в тот раз, ушёл от слона и других чудовищ? – спрашивает Лия. Больше для того, чтобы услышал сын – сама же она слышала поучительную историю много раз.

- Конечно. Потому что у меня с собой была пугалка для слонов. Скоро ты станешь большим, Май, и у тебя будет своя пугалка. Никогда не выходи из дома без пугалки. Слоны очень опасны.

Достаточно старый, но подходящий по настроению к дню народного единства рассказ.

-1-

– Латиносы опять с британцами грызутся, – хмыкнул Сашка Круглов, почёсывая подбородок. – Вроде бы всё уже давно поделили, ещё в пятьдесят восьмом. Нет, блин, опять…

Полковник Ким вынырнул из сфероэкрана, в котором осматривал панорамы с автоматических станций слежения, расставленных вокруг базы.

– Где, на полуострове?

– Палмерлэнд, Сергей Манжурович. Около Чарльзтауна.

Товарищ полковник поднялся и подошёл к столу Александра. Вгляделся в голограмму.

– Откуда инфа? Недавно началось?

– Агентство «Русский Юго-запад». Новость полчаса назад пришла.

Ким пробормотал: «Сейчас узнаем», нацепил на ухо голо-проектор и убежал в спальные отсеки, быстро водя пальцами в картинке перед носом. С генштабом связывается. Смешной он, всё же, подумалось Сашке, – нет, чтобы здесь позвонить, скрытничает зачем-то. А на терминале всё равно видно, куда звонит.

Лейтенант Круглов зевнул и оглядел помещение, потом пролистал отчёты на экране, переворачивая виртуальные страницы при помощи взгляда. Всё работало исправно, как и положено в мирное время. «Поспать, что ли, пока Манжурыч убежал», – подкралась предательская мысль, но Александр решил не рисковать. Дежурство – есть дежурство, и, несмотря на либеральные порядки на базе, долг бойца-полярника превыше всего.

Он занимал самую «блатную» и простую, с точки зрения окружающих, должность на пограничной базе – системщик. В обязанности входило управление шестью техниками-киберами и контроль над исправной работой всех систем, включая освещение и отопление. В мирное время работа действительно была лёгкой – киберы сами меняли в отсеках автономные альфа-батерейки и неисправные модули, чистили помещения и переносили тяжести. Однако если случалась какая-то серьёзная неисправность, либо сами киберы ломались, особенно зимой, работать приходилось в авральном режиме. Иначе жизнь всех пятнадцати обитателей станции оказывалась под угрозой.

Скучно было. Ну-ка, что там, в отсеках.

– Сержант Артемьев, ты дурак, – сказал Круглов, включив голографическую трансляцию из оранжереи. – Он тебя всё равно переиграет. Лучше бы со мной пошпилил, или вон, китайский поучил.

– Знаю я, товарищ лейтенант, – пробормотал Павел, растерянно взглянув в камеру поверх очков. До этого он увлечённо резался в покер с кибером номер пять. – Я просто только сейчас обнаружил, что он обучен.

– Его ещё Андреич научил, в позапрошлом. Он даже блефовать умеет.

– Что там, на полуострове, товарищ лейтенант? – поинтересовался Артемьев.

Круглов пожал плечами.

– Не знаю, Пашка, но, похоже, новая заварушка. Передел территорий. Сейчас вон Манжурыч звонит куда-то в штаб.

Полковник был лёгок на помине – ворвался в аппаратную, чуть не столкнувшись в дверях с кибером номер два, плюхнулся в кресло и рявкнул по внутренней связи.

– Всем на вирт-построение!

Сашка приосанился, вырубил лишние окна и «облака», включил видео-трансляцию. Перед ним на панорамном 3Д-экране показались четырнадцать бородатых морд – весь личный и командный состав базы «Санин-3». Многие ещё только проснулись, и теперь, позёвывая, растирали щёки.

– На полуострове у нас, похоже, ожидается полный антарктический песец, – начал Ким. – И не только на полуострове. Южноамериканский Союз объявил, что вся западная часть материка вплоть до Трансантарктических гор должна принадлежать ему.

– Оп оно как! Вот имбецилы! – подал голос пулемётчик с труднопроизносимым именем Раджеш Бхардвадж.

– Отставить имбецилов! Ситуация серьёзная. Если не удаться решить вопрос дипломатически, то под угрозой оказывается вся Западная провинция, купольник Русгород и шесть горнодобывающих платформ. Сорок тысяч граждан Евразийской Конфедерции Антарктики! Из штаба пришло распоряжение: перейти всем приграничным базам и добывающим установкам на военное положение.

«Блин, опять инет и игрушки скажут отрубить», – огорчился Сашка.

По опыту прошлых лет он помнил, что как начиналась какая-нибудь заварушка, главкомы в Мирнополе сразу включают паранойю и перекрывают каналы.

Полковник тем временем продолжал.

– Связь только с штабами и подразделениями. Техническому отделу проверить состояние информационных систем.

– Сергей Манжурыч, но при чём здесь «Санин-3»? – проворчал майор Ван Ли. У китайца, отвечающего за атомную энергоустановку, был скверный характер. – Где мы – и где Западная провинция? Сидим тут на восьмидесятой параллели уже второй год, вокруг никого на сто километров, даже пингвинов…

Ким прервал подчинённого.

– Майор Ли! Опыт антарктических войн показывает, что после одной такой заварушки в активность приходят все шесть антарктических объединений. Битву за Южные Шетландские забыл? Восточная провинция находится в стратегически важном районе. На Советском плато, на пересечении путей… да что я рассказываю.

«Всё бубнит и бубнит, – подумал Сашка и подпёр подбородок рукой. – Скорей бы вахта кончилась, да свалить от него куда-нибудь в Новолазаревск, где баб побольше и иностранцев поменьше… А то и вообще, из Антарктики».

-2-

На дворе был март шестьдесят первого – ранняя осень, самое тёплое время года в этих краях.

Круглов родился на станции Беллинсгаузен, за пять лет до отмены Договора об Антарктике. Родители Александра погибли, когда ему было пятнадцать, при бомбёжке первого российского купольника – Беллинсбурга. Лейтенант бывал за пределами Антарктиды всего пару раз – да и то, в холодном Пунта-Аренасе. Больше «на севера» он не ездил, зато антарктические посёлки объездил все.

Когда в две тысяча тридцать девятом Договор об Антарктике был отменён, начался первый передел территорий и активная колонизация пригодных для поселения оазисов на побережье. Свободная ото льда зона к тому времени заметно увеличилась, а новые технологии позволили быстро возводить во льдах купольные автономные посёлки. В них располагались и жилые помещения, и склады, и военные базы, и промышленные центры по переработке и доставке ископаемых. В одном таком поселении могли проживать до двадцати тысяч полярников.

Через двадцать лет совокупное население антарктических купольников приблизилось к полумиллиону человек, две трети из которых составляли военные. Вместо двух десятков стран, некогда имевших антарктические станции, теперь осталось всего шесть крупных объединений, контролирующих Антарктиду. Они были формально независимы, но поддерживались государствами, которые ещё с начала двадцатого века имели претензии к южному материку.

Особенностью Евразийской Конфедерции Антарктики являлось то, что её население составляли бывшие граждане сразу четырёх государств – России, Объединённой Кореи, Индии и Китая. Территории, принадлежащие Конфедерции, лежали в нескольких частях Антарктиды – и на западной, и на восточной стороне, как на побережье, так и в глубине материка. Чтобы обеспечить охрану провинций, на подступах к оазисам и добывающим станциям устанавливались небольшие пограничные базы, выполнявшие также роль исследовательских станций и опорных пунктов на пути следования конвоев. Подобные мобильные комплексы, способные оставаться автономными на долгий срок, ставили во льдах и соперники Конфедерции, и на то были веские причины.

Антарктида оказалась для перенаселённой Земли тем «неприкосновенным запасом», обладание которым имело стратегическое значение для будущего наций. Нефть, железная руда и уран для атомных станций – за эти ресурсы шла непрерывная борьба. И если на пяти остальных материках велись уже совсем другие войны, то здесь, среди льдов, порохом пахло намного чаще…

-3-

– Сержант Артемьев, тебе блондинки больше нравятся, или брюнетки? – спросил Сашка.

– Рыженькие, товарищ лейтенант. Две пары у меня.

– Две пары рыженьких?!

– Нет, – грустно сказал Пашка и показал двух валетов и две тройки.

– А, ты про карты… У меня фулл хаус!

Играли в покер на орешки. Круглов выигрывал.

– Дурак ты, сержант Артемьев. Ни в картах тебе не везёт, ни с рыженькими.

– С женщинами тут всем не везёт, Александр Степанович. Во всей Антарктике одна баба на пять мужиков.

– Ты не спорь, ты раздавай.

Через полчаса орешки у Артемьева кончились. Сержант был готов поставить на кон уже что-то посерьёзнее, но всех прервало сообщение Кима:

– Камрады, через минут десять ждём обоза из Восточного. Боеприпасы привезли, топливо и посылки. Круглов, переведи киберов на грузовой режим. Артемьев, Бхардвадж – готовьте ангар, Ли – встречай гостей.

– Потом доиграем, товарищ лейтенант, – вздохнул Артемьев.

Вездеходы были здоровенные, в пять метров шириной. Бронированные, с крупнокалиберными пулемётами на крыше и достаточно быстрые – могли разгоняться до девяноста километров в час. Ангар базы мог вместить только одну машину, поэтому к створкам подъехала первая, а две другие, входящие в обоз, остались стоять поодаль.

Створки ангара разомкнулись, и навстречу Пашке и Раджешу, одетых в полярные скафандры, устремился ледяной воздух с Советского плато. За ними на колёсных шасси выкатились киберы, опустив длинные манипуляторы книзу, как вилки погрузчиков.

– Давненько я не выползал, – пробубнил сержант через маску. – Холодно.

– Какой, на фиг, холодно, Артемьев! Минус двадцать семь, теплынь, – сказал через аудиосвязь Александр, наблюдая за картинкой из камер ангара. – И давление ничего. Проверь – мне должна быть посылка, я заказывал. Киберам не давай – растрясут.

– Позвольте, я сам вам посылку занесу вашу посылку, – послышался незнакомый голос.

Спустя пару минут в аппаратную вошёл высокий безбородый мужчина в расстёгнутой куртке-скафандре и представился:

– Старший лейтенант Котовский, Артур Артёмович. Специалист по информационным системам штаба.

– Лейтенант Круглов. Саша. Главный раздолбай на «Санин-3».

Котовский усмехнулся.

– Вы зря так о своей профессии, Александр. Без системных специалистов у нас никак, – он протянул полупрозрачный свёрток. – Вот ваша посылка – я видел её в списках. Теперь к делу. Я прибыл из Мирнополя по личному поручению главкома. Командиру вашему я уже доложил. Мне поручено произвести замену старых серверных модулей на всех базах Восточной провинции. Как вы слышали, обнаружена брешь в ядре версии четыре-одиннадцать, позволяющая осуществить несанкционированный доступ.

– Но, позвольте, товарищ старший лейтенант! – перебил его Круглов. Ему вовсе не хотелось заниматься подобными делами. – Зачем менять модули, когда можно вручную обновить ядро? К тому же – инет сейчас отрублен, связь по безопаске только со штабом – я бы давно заметил, если бы за нами кто-то следил, уж поверьте, опыт у меня приличный.

Старлей понимающе кивнул.

– Да я бы и сам так сделал. Но – распоряжение главкома, – старлей достал коммуникатор и показал голограмму с документом. – Сейчас заварушка на западе начинается. Фиг его знает, чего будет. Говорят, что латиносы с британцами уже давно следят за нами…

– Нет, ну что за параноики в штабе! И надолго вы к нам?

– Я думаю, мы с вами переустановим всё за одну смену. Потом переночую, а когда обоз обратно поедет, на него сяду.

-4-

Серверные модули – маленькие чёрные бруски с коннекторами – менялись достаточно легко. Серверные блоки были сдублированы во всех отсеках станции, и при отказе одного из них все приборы и устройства переключались на соседний. На замену ушло всего полчаса, и ещё два часа Сашка потратил на подключение всех дополнительных модулей, файловых хранилищ и терминалов. Потом проверил и передал вахту Артемьеву – тот, конечно, сечёт поменьше, но парень ответственный, и раз в двое суток Круглов оставлял его на ночное дежурство.

На ужин в тесной столовой, на котором собрались десять человек, подавали крабовый бульон, салат и солонину. Всё внимание было приковано к гостю – ведь люди из Мирополя, столицы Конфедерции, бывали в Восточной провинции крайне редко.

– Ну, как там, в Мирнополе, товарищ старший лейтенант? – спросил один из сержантов. – Девушки ещё не перевелись?

– Осталось немножко, – кивнул Котовский и поинтересовался. – А откуда у вас такие вкусные салаты?

– А вы видели нашу оранжерею? – спросил майор Ли. – У нас там растёт подарок от японских друзей – гибридные плодоносы. На одном растении – и помидоры, и свежий салат, и корнеплоды. Растут как на дрожжах, естественные витамины, на весь личный состав хватает…

– Я там был, но не обратил внимания – установкой занимался, – признался Котовский. – Да, интересно. Всё же, верно сделано – минимум пространства, максимум функций. На Антарктиде без этого никак.

– Когда-нибудь эти зелёные твари захватят мир, – пошутил Круглов. Бхардвадж хохотнул и подавился, закашлялся.

– Да как ты можешь так говорить о гибридных плодоносах? – воскликнул Ли. Юмора старик не понимал. – Что, салаты не нравятся?

– Нравятся, просто вы, товарищ майор, не смотрели старинных сериалов про плотоядные растения…

Полковник Ким прервал лейтенанта, обратившись к гостю.

– Спасибо вам за работу. Без обновления систем безопасности никак. Ночевать будете во втором спальном отсеке.

«Ну, конечно, делал всё я, а спасибо ему, – подумал хмуро Круглов, но озвучивать не стал. – Так всегда бывает».

-5-

– Это что у тебя за фиговина? – спросил Ким, разглядывая маленькую статуэтку улыбающегося пингвина. – Какой довольный, как селёдки объелся.

– Это изваяние нашего великого Тукса, покровителя всех полярных системщиков, – сказал Круглов и отобрал у командира пингвинёнка. Он сам не особенно верил во всю эту ересь, но статуэтку везли издалека, из подмосковного Сколково, и стоила она немало.

– Странный ты, всё же, – сказал Сергей Манжурович, глядя на автоматически разворачивающуюся постель. – Другие вон постеры с сиськами заказывают, а ты пингвинов каких-то.

– Вступайте в нашу секту, товарищ полковник, и вы поймёте, что пингвины лучше женщин, – ответил Сашка и спрятал статуэтку в тумбочку. – Что-нибудь новое слышно из штаба про Запад, Сергей Манжурович? А то я без Интернета, как без рук.

Ким пожал плечами:

– Воюют. Стреляют. Чарльзтаун британцы вроде бы отстояли, но две буровые установки профукали, – командир плюхнулся на койку и скомандовал в наушный коммуникатор: – Отбой.

Круглов погасил свет в отсеке и упал на соседнюю.

– Товарищ полковник – шёпотом спросил Раджеш.

– Чего тебе? – буркнул Манжурыч.

– А этот Артур Артёмович, он где спит?

– Я же говорил! Во втором. С Чаном, Петровым, Ганди и Сидоренко.

Послышался голос Вана Ли.

– Спи, Бхардвадж, он нормальный мужик. Я его видел в Чжуншане, он там…

– Отставить разговоры! – строго сказал Ким, и Круглов вырубился. На него эта команда полковника всегда действовала лучше любого снотворного.

Сон был неровным. В сотый раз снилось, что «на северах» разыгралась ядерная война, и Антарктида осталась единственными континентом, где выжили люди.

-6-

Проснулся от крика. Кричали где-то в соседнем отсеке.

– Что там? – взволнованно спросил Ким. – Круглов, иди, проверь.

Сашка отстегнул от кровати автомат и вышел в тамбур. В этот же момент послышались выстрелы, и Круглов отпрянул.

Манжурыч сматерился по-корейски, отпихнул Круглова и вышел в отсек.

– Товарищ полковник, может, вы это зря? – спросил лейтенант. – Бхардвадж, иди с ним!

Ли проснулся от выстрелов, спросил.

– Что там происходит?

– Сейчас, – пробормотал Круглов и врубил настенный проектор, вывел картинку…

В соседнем спальном все были мертвы. Миниханов, дежуривший у реактора, тоже. Круглов вытер испарину со лба, подключился к реакторной консоли. Она была независима от основных систем, всё в норме. Звука нигде не было. В ангаре пусто, в столовой тоже.

Картинка из аппаратной держалась недолго. Котовский с автоматом в руках завис над Артемьевым, который корчился в кресле с простреленными ногам. Затем послышался выстрел, и диверсант упал. Картинка погасла.

Круглов ломанулся в аппаратную, надо было помочь полковнику.

– Держи его! – сказал Сергей Маньжурович. Котовский лежал на полу. – Раджеш, сходи за Ли.

Александр наклонился, чтобы поднять диверсанта. В следующий момент послышался щелчок парализатора, и лейтенант упал без сознания.

-7-

Очнулся он быстро. Александр сидел на полу, руки были связаны за спиной каким-то шнуром. По полу аппаратной тянулась кровавая дорожка.

Его подняли и посадили в кресло. Ким спросил:

– В порядке? Голова не болит?

– Да, но… товарищ полковник, почему я связан?

Из-за спины возник Артур Артёмович. Живой и здоровый.

– Тут такое дело, дружище. Для твоей же безопасности. Прости, но так надо.

«Мятеж», – смекнул Александр. Интересно, что им нужно?

– Ну и кому вы продались, Сергей Манжурович?

Кореец усмехнулся.

– Никому я не продался. Дни ЕКА как независимого государства всё равно сочтены. Её существование – ошибка истории, и мировое сообщество решило эту ошибку исправить. У народов северного полушария есть Арктика, есть Гренландия. Есть океаны… А теперь позволь нам задавать вопросы, Александр.

– Ну, выбора у меня нет. Давайте попробуем.

Старлей подошёл поближе.

– Ситуация следующая. Все боевые системы мы отключили. Связь и камеры тоже, но потом консоль управления… случайно закрылась. Серверные модули и часть систем всё ещё работает. Проще всего долбануть ракетой по базе, и дело с концом, но – радиационное заражение, и на таком важном пути. К тому же, скоро зима. Не исключено, что база перейдёт в чужие руки, как и многие другие, но это не важно. Нам надо оставить базу пустой и законсервированной. Нужен пароль на деактивацию атомной установки…

Круглов усмехнулся.

– Но атомная установка автономна. Пароль от управления знает только Ван. Где он, кстати?

Ким кивнул.

– Да, я в курсе, что только ему он известен. Они с индусом закрылись в спальном отсеке.

– Надо же! Разве Ли не причастен к вашему заговору?

– Нет. Это не заговор... это распоряжение из штаба. Ты должен помочь нам – ввести пароль на деактивацию серверных блоков и открыть створки – сказал Котовский. – А затем попробуем вместе уговорить китайца, чтобы он вырубил реактор. В этом случае мы сохраним тебе жизнь, и даже можем гарантировать неплохое место в администрации Восточного.

– Мне не нужно место – Круглов решил немного потянуть время, потому что начал избавляться от шнура за спиной. Благо, руки ему связали второпях и неумело. – Я хочу улететь в Питер. Или в Волжский Мегалополис. Вы мне достанете билеты?

Котовский кивнул.

– Без проблем. Пароль.

– Кстати, где Артемьев? Он же знал половину паролей.

– Знал, но не сказал. Снаружи. С остальными.

Артемьева было жалко. Очень жалко.

– Сергей Манжурович? Но почему именно вы предали нас?! Почему не, скажем, Сидоренко? Или Чан?

Старлей врезал Александру по уху.

– Не тяни время! Вводи пароль, с…а!

– Мне его что, носом вводить? – Круглов понадеялся, что ему развяжут руки, но Ким был умнее.

– Включи ему экранную клаву, Артур.

Котовский отложил парализатор, открыл аплет и отступил в сторону. Сашка кивнул, подумал: «Сейчас, или никогда», зацепил пальцами спинку кресла и, упёршись ногами, послал его в сторону полковника, одновременно отскочив к тамбуру. Ким упал, ударившись головой о переборку, а старлей схватил парализатор и выстрелил, но ошибся на пару сантиметров. Круглов прыгнул вниз, в складской отсек, и опрокинул гору ящиков на лестницу, завалив вход. Десятка секунд хватило на то, чтобы окончательно избавиться от шнура, стягивающего руки. К тому времени, когда Котовский спустился вниз, Александр уже перебрался в ангар, закрыл переборку, и, накинув куртку-скафандр, вылез наружу, под слепящее солнце Антарктики.

-8-

– Пашка жив, но у него прострелены ноги, – сказал Круглов и надел обратно кислородную маску. Он сидел у входа в потолочный тамбур спального отсека. – И переохлаждение. Он лежал у свалки, я дотащил его, помогите.

– Что там происходит?! – спросил Бхардвадж, накинул куртку и вылез.

Пока они отогревали Артемьева и вкалывали ему обезболивающее, Александр поведал в двух словах китайцу и индусу, что произошло в аппаратной.

– Они всё равно не смогут сюда добраться, ведь так? – сказал Ли. – Переборки же бронированные. К тому же, силой меня не заставить, я всё равно не выключу реактор. Я всю жизнь работал на благо ЕКА…

– Вам не кажется, что температура упала? – сказал Раджеш. – Похоже, добрались до систем отопления.

– Скорее всего – физически перерубили кабель.

Из тамбура послышался скрежет и жужжание электросварки. Артемьев забормотал что-то невнятное, про рыженьких.

– Они включили кибера… – понял Круглов, и вдруг его осенило. – Точно! Киберы! Проще всего перехватить их управление.

Он достал из тумбочки улыбающегося пингвина и открутил одну из его лапок. Затем вытащил тонкий провод, подцепился к настенному терминалу и переключил его на себя. На экране замелькали чёрные текстовые строчки с цветными буквами команд и каталогов.

– Что за хрень? – спросил Раджеш.

– Консоль супер-администратора, низкоуровневый доступ к серверному ядру, – пробормотал Александр. – Такой инструмент есть только у разработчиков системы. Плюс куча других фишек.

– Ничего себе игрушка.

По крыше отсека прошлась пулемётная очередь. Видимо, стреляли из верхней турели, вручную, без дистанта. Но лейтенанта это не могло напугать – броню отсеков всё равно не пробить из такого пулемёта. Как осатанелый, Сашка набивал команды, подгребая под себя и перенастраивая всё новые модули информационного комплекса станции.

Через десять минут, когда бронированная переборка была уже почти пропилена насквозь, все серверные блоки стали подконтрольны Круглову. Кибер номер четыре выключил сварочный аппарат, а спустя ещё пару минут вернулся в аппаратную и пристрелил старлея-диверсанта и бывшего командира базы «Санин-3».

-9-

Привычной связи с Восточным всё ещё не было – шифрованное соединение не проходило. Радио про Восточную Антарктику молчало, а спутниковые номера соседних баз и Восточный не отвечали.

– Хуже всего жить в этом информационном вакууме, – воскликнул Бхарвадж, когда они закончили уборку в базе. – Если сегодня не будет конвоя с шахты С-5, то можно сойти с ума.

Артемьев бредил рыженькими.

– Мы бы перезимовали, провизии хватит, – сказал Ли. – Но, похоже, Пашке совсем хреново. Надо везти его в госпиталь.

– А ты уверен, что в Восточном ещё не сменилась власть? – спросил Круглов. – Если ЕКА больше нет, то там уже давно австралопитеки.

– Нет, с Унией Австралия-ЮАР у нас перемирие, – возразил китаец. – По правде сказать, я не верю в распад Конфедерции. Ким явно кому-то продался, поверь мне. Можно позвонить по спутниковому в штаб, чтобы проверить. Но я не знаю кодов доступа.

– Их знал только Ким. Предатель… – проговорил Раджи.

Системщик задумался. Круглов знал все пароли, но пока решил молчать.

– Александр Степанович, а автоматические станции слежения в пределах действия сети работают? – вдруг спросил Раджеш.

Лейтенант кивнул и засунул голову в обзорный сфероэкран. Пробежался по камерам.

На третьей панораме, в десяти километрах к югу от базы, он увидел снежную бурю, несущуюся над трактом в направление «Санин-3», и увеличил картинку.

– Едут… – проговорил Круглов.

– Кто, наши? – обрадовано воскликнул Бхардвадж.

– Нет. Новозеландцы. На канадских броненосцах, восемь… десять штук. Они будут здесь через пятнадцать минут.

– Мы не сможем принять бой! – воскликнул Ли. – У нас всего один стрелок!

Александр сорвал защитную плёнку на красной приборной панели и вбил пароль на трансформацию станции. Бхарвадж метнулся к пульту.

– Откуда ты знаешь пароль?! – вскричал индус и попытался дотянуться до «отмены», но Александр оттолкнул его.

– Системный инженер знает всё...

Корпус станции затрясся. Круглов снял шлем управления и отдал Ли, затем быстро накинул куртку и проговорил, протирая уставшие глаза.

– Ли, проверь системы. Раджи, бери на себя стрелковую часть.

– Но куда, чёрт возьми?! – спросил Раджеш, схватившись за голову.

– В Мирнополь. Спасти Артемьева могут только в столице. Если и там не осталось своих, придётся пересекать океан, до Хобарта мы дотянем.

Круглов застегнул куртку. Ли спросил, не оборачиваясь.

– А ты-то куда?

– А я оставлю нашим новозеланским приятелям один сюрприз.

-10-

Лопнул и свернулся чехол, укрывавший турбины от снега. Над реакторным отсеком развернулись три огромных лепестка. Из днища столовой и оранжереи раскрылись веерами два широких крыла. Снег, облепивший полукруглые турбины, расплавился и с шипением начал испаряться, блоки приподнялись над поверхностью ледника и прижались друг к другу, образуя прочный обтекаемый фюзеляж. Съехала и сложилась броня, закрывавшая лобовое стекло аппаратной, и свет низко висящего полярного солнца ударил в глаза Александру.

Это были его полярное солнце и его земля, понял Круглов. Пусть лучше они снова какое-то время будут ничейными, как много лет назад, чем станут чужими ему.

Взглянув спустя десять минут в экран заднего обзора, лейтенант увидел расцветающий ядерный цветок на месте, откуда стартовал экраноплан «Санин-3», казавшийся теперь игрушкой в руках полярного ветра.