В мире снова обсуждают, можно ли вносить изменения в классические книги, если они не соответствуют этическим стандартам современности. Часто считают, что это нововведение эпохи «политкорректности» — но на самом деле у переработки текстов в угоду тем или иным принципам большая история.
Главный книжный скандал 2023 года выглядит так: редакторы издательства Puffin основательно переработали книги Роальда Даля. Теперь в «Шоколадной фабрике» бабушка Джорджина грозит не «хорошенько выпороть» несносную девочку Веруту, а «как следует проучить»; из «Ведьм» исчезла львиная доля описаний, которые можно — небезосновательно — счесть сексистскими, а Матильда из одноименной книжки теперь вместо певцов колониализма Киплинга и Конрада зачитывается Стейнбеком и Джейн Остен.
Реакция на правки была предсказуемой: издателей отчитали Салман Рушди, Филип Пулман и премьер-министр Риши Сунак; редкие голоса в поддержку отредактированного издания захлебнулись в цунами критики. И дело было не только в факте переписывания классических произведений, а в том, что истории Роальда Даля — одни из самых озорных и хулиганских детских книг на свете. Да, их герои не всегда следят за языком, но ведь в том и часть прелести: делать их более «приемлемыми» — это как заставить Пеппи Длинныйчулок причесаться и не стоять на голове.
Да и вообще, многие правки странны, как на них ни взгляни. К примеру, почти всюду пропало слово black — подчас независимо от контекста: из «Изумительного мистера Лиса», скажем, исчезла фраза «Оба трактора были черные», а глаза Кровушкипопьем («БДВ, или Большой и Добрый Великан») теперь зияют не «как две черные дырки», а просто «как две дырки». Или вот пассаж из «Ведьм»: «Ведьма — она всегда женщина. Ничего плохого про женщин я сказать не хочу. В большинстве своем они прелестны. Но факт остается фактом: все ведьмы — женщины. Никто никогда не видывал ведьму-мужчину». В новой версии редакторы убрали все, кроме первого и последнего предложений, — и странным образом сексизма в цитате только прибавилось.
Впрочем, природа большинства правок как минимум понятна. Вот бабушка главного героя «Ведьм» наставляет рассказчика: «…ведьмы носят парики, самые роскошные парики на свете! Такой первоклассный парик невозможно отличить от живых волос, пока ты не попытаешься дернуть ведьму за волосы, чтобы сорвать его». В новом издании она добавляет: «Впрочем, есть уйма других причин, по которым женщины могут носить парики, и в этом нет ничего плохого». Можно предположить, что Даль, выхаживавший сына с гидроцефалией и жену, парализованную после серии инсультов, понял бы желание редакторов сделать так, чтобы юные читатели книги не стали высмеивать женщин с алопецией.
Так или иначе, анонс новой «очищенной» версии книг Даля был встречен главным образом скептически — и многие из критиков называли решение издательства новым витком культуры политической корректности. Чаще всего из уст противников звучат слова «цензура» и «баудлеризация». И если с первым все ясно, то второе стоит пояснить.
Баудлеризация в Британии и России
Шотландский врач Томас Баудлер и его сестра в начале XIX века задумали интересный проект: они решили напечатать новую редакцию Шекспира, из которой будут вымараны все «неприличные» по меркам морали начала XIX века фрагменты. Пьесы Шекспира не впервые сталкивались с таким обращением: скажем, в 1681 году появилась версия «Короля Лира» с хеппи-эндом, а уж более грубых случаев цензурирования Барда не счесть. Но именно Баудлеры подошли к делу системно.
«О ночь любви, раскинь свой темный полог» — такая бесстыдная реплика Джульетты для «Семейного Шекспира» не годилась. Из «Макбета» были аккуратно удалены все богохульства. Гамлет лишился двусмысленного диалога с Офелией из третьего акта:
Гамлет: «Сударыня, могу я прилечь к вам на колени?» (Ложится к ногам Офелии.)
Офелия: «Нет, мой принц».
Гамлет: «Я хочу сказать: положить голову к вам на колени?»
Офелия: «Да, мой принц».
Гамлет: «Вы думаете, у меня были грубые мысли?»
Офелия: «Я ничего не думаю, мой принц».
Гамлет: «Прекрасная мысль — лежать между девичьих ног».
Возможно, Баудлеры мечтали о том, что их выхолощенные версии пьес станут общепринятым стандартом, но в историю литературы они попали иначе: в английском языке появился глагол to bowdlerise — очищать текст от неподобающих, по мнению редактора, деталей.
Но Баудлеры в XIX веке (как и Puffin — в XXI), по крайней мере, были честны в своих намерениях и не выдавали «очищенного» Шекспира за настоящего. А вот в Советском Союзе цензурная машина строго следила за тем, чтобы зарубежные книги при переводе на русский проходили дополнительную идеологическую очистку. Нецензурная лексика была совершенно недопустима, и слово fuck в переводе «Над пропастью во ржи» Сэлинджера стало неопределенной «похабщиной»: так скандальный роман, который консервативные американцы до сих пор считают неподобающим для изучения в школе, стал относительно безобидным чтением для интеллигентных подростков. Не знали советские читатели и о том, что среди «врагов свободы» в «Колыбели для кошки» Курт Воннегут упоминает не только Гитлера, Муссолини и императора Вильгельма, но и Сталина, Мао Цзе Дуна и Карла Маркса; в том же романе украинская лилипутка Зинка превратилась в Зику непонятно откуда. Эти недопустимые в СССР детали, сравнимые с богохульствами в пуританской Британии, вернулись в новые издания лишь совсем недавно. Иронично, что в итоге появился миф о том, будто в советских переводах американская литература выигрывает.
Со временем эта практика сошла на нет, но с ужесточением законодательства снова продолжилась: в 2017 году разразился скандал, когда из книги Виктории Шваб в России пропала целая романтическая сюжетная линия — и кажется, что в будущем таких случаев будет немало. Да и Сталин остается неприкосновенной фигурой: в 2019 году его имя в озвучке «Хеллбоя» от греха подальше заменили именем Гитлера.
Десять слов на букву Н
Но это все примеры «консервативной», пуританской баудлеризации. А в XX веке борьба за гражданские права породила новую практику: корректирование элементов книг, которые более не соответствовали меняющимся стандартам морали. В первую очередь под нож идут расистские оскорбления. Скажем, в 2011 году появилась версия «Гекльберри Финна», в которой неудобное слово заменили словом «раб». Эта попытка очистить роман, однако, не имела успеха: оскорбительное слово, которым называют беглого раба Джима, у Твена — не авторское упущение, а отвратительная реалия описываемого времени. И если это слово раздражает читателей в XXI веке, то и хорошо: оно и должно раздражать.
Другое дело — когда неудобное слово не является ключевым для сюжета. Самым известным случаем стал роман, по-русски до сих пор называющийся «Десять негритят». Агата Кристи взяла название из старой песенки, у которой была еще дюжина не менее оскорбительных вариантов: от «Десяти маленьких индейцев» (под таким названием книга тоже выходила) до «Десяти маленьких суфражисток».
Многие считают, что название стало скандальным позже — но на самом деле слово nigger никогда не было корректным. Уже первое американское издание вышло под названием «И никого не стало». Но «негритята» и «индейцы» продолжали появляться в англоязычных заглавиях до 1980 и 1986 годов соответственно, а начиная с 2003 года, все больше европейских изданий романа выходит под названием «И никого не стало». И судя по тому, что популярность книги ничуть не пострадала, исключение расистского оскорбления из заглавия роману не навредило.
Расизм в детских книгах
Помните, в начале я упоминал Пеппи Длинныйчулок? Книги о ней тоже не избежали переписывания. Проблемной оказалась история отца Пеппи — капитана дальнего плавания, которого смыло в море во время шторма. Эфроим Длинныйчулок «попал на остров, где живет много-много негров, стал там королем и день-деньской расхаживает с золотой короной на голове». Вернувшись с острова, папа наряжается в «африканские» одежды и говорит «по-негритянски»: «Усомбусор-мусор-филибусор».
В 1944 году, когда вышла первая книга о рыжей хулиганке, все это казалось забавным ребячеством, но к концу века стало очевидно: изображение африканцев в виде утрированной карикатуры недопустимо даже в шутку. В новом немецком переводе Эфроим Длинныйчулок из «негритянского короля» превратился в «короля Южных морей». В Швеции издатели сперва дополнили текст предисловием, объясняющим, почему некоторые слова со временем перестали быть корректными, а потом все же заменили их на менее оскорбительные. Изменения коснулись и многих адаптаций: эпизод вырезали даже из классической экранизации 1969 года — с разрешения наследников Астрид Линдгрен.
Есть и более забавные примеры. В 2013 году к юбилею немецкого писателя Отфрида Пройслера была выпущена новая редакция его книги «Маленькая ведьма», из которой исчезло не только злополучное слово negro, но и безобидный вроде бы глагол wichsen, «полировать». Дело в том, что теперь это слово чаще всего используется для описания мужской мастурбации.
Авторы не против
В чем же разница между советскими цензорами, коверкающими Воннегута, и редакторами, корректирующими Линдгрен и Даля? Во-первых, эти изменения вносят не исподтишка, а гласно; такие процессы всегда становятся предметом дискуссий — пускай подчас и ожесточенных. А во-вторых, в них почти всегда учитывается, хотя бы формально, мнение самого автора или наследников.
Карикатурное изображение африканских дикарей стали критически обсуждать еще при жизни Астрид Линдгрен. И мнение шведской сказочницы было довольно однозначно: «Да, я бы избавилась от многих идиотских моментов. <…> Конечно, я бы не стала делать отца Пеппи негритянским королем! Белый парень плывет в Южные моря и напяливает бамбуковую юбку! <…> Скорее всего, он был бы морским капитаном или пиратом». Так что когда внуки от ее имени одобрили правки, их нельзя обвинить в неуважении к бабушке.
С Далем чуть сложнее. На первый взгляд кажется, что он поднял бы издательство, пытающееся сделать его детские книги «пристойнее», на смех. В конце концов, Даль не был самым толерантным человеком на свете — чего стоит хотя бы его открытый антисемитизм, которого он ничуть не стеснялся. Кроме того, известно, как маниакально Даль относился к тексту своих книг: одному из редакторов в ответ на правки он в сердцах написал, что лучше бросит литературу, чем станет «эдакой литературной шлюхой, готовой переспать с любым редактором, какой бы мерзкой ни была его физиономия».
Но при этом Даль нередко менял свои книги по просьбам редакторов. Самым известным примером стала «Шоколадная фабрика», в первом издании которой Умпа-Лумпы были темнокожими пигмеями, пойманными в «глубочайшей и темнейшей части африканских джунглей». Вскоре Даль сам, по его собственным словам, «денегрировал» персонажей по просьбе редактора. В экранизации Умпа стали фантазийными существами с зелеными волосами и оранжевой кожей; начиная с 1973 года, в книгах тоже не осталось следа от их изначального проблематичного происхождения.
Соглашался Даль и на более тонкие правки: создатель фан-сайта roalddahlfans.com Крис Ховард замечает, что первая версия «Мистера Лиса» «была, можно сказать, гимном воровству в большей степени, чем опубликованный вариант». Биографы Даля сходятся в том, что он был не против переписывать свои хулиганские сказки, если редактор мог его убедить.
Из всего этого не следует, что писатель с радостью приветствовал бы новые исправления. Среди внесенных изменений есть множество совершенно непостижимых корректив. Но вопрос изменения новых изданий существующих книг в соответствии с духом времени не так прост, как кажется на первый взгляд. И он заключается не в том, можно ли изменять привычные тексты: издатели занимались этим на протяжении столетий и будут заниматься впредь. Уже известно, что в новых редакциях книг Иэна Флеминга станет меньше расистских элементов (издательство напоминает, что автор и при жизни не выступал против внесения подобных корректив).
Главное — чтобы такие перемены были следствием общественной дискуссии — и, в свою очередь, порождали ее. Нельзя просто убирать из текста фрагменты, которые кажутся кому‑то неуместными. И независимо от того, насколько допустимыми кажутся исправления, читатель имеет право знать, как, кем и почему они внесены. А в идеале — и сохранить доступ к оригинальной версии, во всей ее расистской, сексистской и вообще неподобающей красе: в конце концов, свобода слова — это и свобода такого слова. И тут, кстати, любители Роальда Даля могут быть спокойны: издательство уже анонсировало выпуск «Классической коллекции» — версии, которая не боится никого оскорбить.
Другие материалы о литературе:
Биографии писателей:
