В общем-то, кроме зоны мы ничего и не изучаем. Рассказывать я буду свободно - даже если она как-то просочится в СМИ или тот же интернет, мне без разницы. Все равно никто не поверит, а кто поверит, того самого на смех поднимут. Нам даже не особенно запрещают распространяться на эту тему. А зона, как было несложно догадаться, это такая вот аномалия, все как по учебнику.

Зона размером где-то с гектар, я не из больших ученых, точные числа не назову. Нашли ее в какие-то бородатые года, да так и не поняли, что с ней делать. Наблюдали только, да и оставили на потом. Когда руки дошли, сделали нашу организацию, ну и набрали туда всякую братию отборную. Я, например, физикохимик по специальности. Так, не исследователь, лаборант в лучшем случае. В зоне, на самом деле, быть не должен, но облажался знатно. Я уже говорил, что на зону отправить это вполне себе наказание.

Обычно я сидел себе в лаборатории, пробы да образцы всякие по приборам совал - скорее всего, их названия никому ничего не скажут, да и не важно это. Я же так ничего и не рассказал про зону.

А что это такое, так сразу и не объяснишь. Не моя специализация, так что по пунктам объяснить, что это такое, я не смогу. Если по-простому, то окно в параллельную вселенную. Если посложнее, то зона какого-то квантового напряжения, где законы физики работают немного не так, как им положено, и сквозь наш старый добрый мир проглядывает мир другой. И вот что самое интересное - он очень похож на наш. Местность практически такая же, люди обыкновенные. И двигается же еще, гадость такая.

Я серьезно, как будто это вот окошко в реальность параллельную зафиксировано где-то, а планетка с другой стороны знай себе крутится. Это тоже не по моей части, так что объяснить, как так вышло, я не смогу. Я вообще мало что могу объяснить, только по своему профилю. Что атмосфера там пригодна для дыхания, что большинство местных химических элементов такие же, как и у нас, и все такое. Неинтересное.

Смотрели мы все это время в это окошко, и все не могли решить, что же нам с ним делать. С одной стороны, аномалия на то и аномалия, что безопасной быть не может, правильно? С другой стороны, если мы в это окно смотрим, кто даст гарантии, что на нас не смотрят в ответ. Куда ни кинь, всюду клин. Ученые, шишки всякие из правительства, военные, все, кому не лень переломали полтонны копий, рассуждая, как именно нам все это изучать. Что изучать надо, понятно. Но одно дело смотреть, а другое - залезть внутрь и поковыряться.

Я думаю, все уже поняли, что внутрь мы все-таки полезли и поковырялись. Иначе бы я сейчас ничего этого не говорил, верно?

Оказалось, на зону вполне можно пройти. Это очень странно со стороны выглядит. Понятное дело, большую часть наблюдений мы через всякие приборы хитрые делали, но если невооруженным взглядом смотреть, то мир этот параллельный выглядит как мираж из пустыни. Размытое такое, в дымке висит, полупрозрачное. И вот заезжает туда робот на колесиках, катается туда-сюда, и вдруг сам полупрозрачным делается. Ну, не совсем вдруг, так, постепенно, незаметно. И на сигналы откликается - ездит, куда ему сказали, манипуляторами шевелит, а от него в ответ - молчок. А потом его выкидывает обратно. Обычно через месяц примерно, там через раз.

А местные, главное, на него внимания не обращают. Обходят аккуратно, не мешают, но как-то бессознательно это делают. Вот точно как привидение тащится наш робот по их улицам, а все его игнорируют. Мы уж думали, по шапке от начальства получим, да вот наоборот все вышло. Хорошо это или плохо, я даже не скажу.

Одобрили, в общем, отправку живых разведчиков. Нет, мы же не совсем психи, сперва роботов со всякими датчиками и самописцами отправляли. И вот когда они возвращаются - все, что они там наизмеряли, становится доступно. Мы и образцы почвы брали, и воздуха, даже кто-то упаковку из-под еды местной слямзил.

Ничего необычного, вот представьте себе. Аудиозаписи даже привозили, так и язык на наш похож. Иногда звуки чуть другие, если делать транскрипцию, то буквально буква-две в словах не совпадают. И то нечасто.

Не знаю я, что по этому поводу думают профильные ребята, но не только мне кажется, что потому зона и возникла. Миры наши уж слишком близки. Почти одинаковые. Может, во вселенной есть и другие такие параллельные, но уж слишком далеко мы от них находимся. А это почти зеркальная копия.

Мы в этом только еще больше убедились, когда отважились человека живого туда отправить. Добровольца, конечно, да и в желающих отбоя не было первое время.

Оно же что странным оказалось. Роботы спокойно заходили на зону в любое время дня и ночи. Животные - мы крыс и собак отправляли - уже с некоторыми сложностями, по полчаса бегали, пока их на зону не затягивало. А вот люди никак.

Вы же помните, что пространство в зоне смещается? Вот а мы не сразу поняли. Не все люди и не везде могли, так сказать, десантироваться. Потом уже немножко разобрались, графики дежурств составили, вся эта бумажная волокита. Но соль в том, что каждый отдельный человек мог залететь на зону только в какой-то конкретной местности. Нам бы уже тогда понять, но кто бы знал бы.

Наладили мы, в общем, исследования.

Выяснилось, что лучше всего для входа проходит одна местность на зоне. И вот как раз примерно раз в месяц она и возвращается обратно. Агенты наши, конечно, успели покуролесить, но тогда с этим не так строго было. Как выяснилось, их и правда никто не видит. Сами мы тоже мало что можем сделать - в лучшем случае, двигать небольшие легкие объекты. Ну вроде как дверь открыть или бутерброд стянуть, не более. Ну вот натурально привидения.

Первое время тыкались, как слепые котята, а потом и базу себе там организовали, и консервов натащили, и прочие мелочи. Вещи, которые мы приносили с собой, можно было там оставлять. Они тоже были невидимы и незаметны. Так мы и организовали Первую Полевую, на которой я сейчас и нахожусь. Заброшенный склад какой-то, доверху забитый аппаратурой и припасами, который никому не видно и не слышно. Удобненько, насколько это возможно.

Уже тогда были странности, но не до них было. Да и куда уж страннее-то, да?

Первые агенты наворотили, как я говорил, дверьми хлопали, вещи пытались трогать, всполошили, значит, всех там. Я же говорю, для внешнего наблюдателя - натуральный полтергейст. Сейчас с этим сложно, запрещено почти все. Ни в коем случае мы не должны подать в зону знак, что мы вообще существуем. В принципе, нормальный научный подход. А что до странностей… Пора переходить к ним.

До сих пор смешно. Я говорю о чертовом портале в параллельный мир, и упоминаю странности.

В общем, нас на зоне не видно и не слышно. С мелкими объектами еще как-то можем взаимодействовать, в остальном - ни поговорить с кем-то, ни как-то дать знать о своем присутствии. И вот тут вступает в игру та странность, о которой я уже упоминал. Наши агенты стали получать сообщения. Сообщения… Максимально странные.

То неожиданный звонок на телефон с неизвестного номера. То самое натуральное письмо под порогом полевой базы. То голосовое в мессенджере. Или электронное письмо например, или сайт в сети, которого буквально вчера не существовало.

Сообщения максимально странные. Добрых процентов 90 - бессвязный религиозный бред. От банального “господи спаси” до развернутых простынь. Причем исключительно панически-апокалиптического содержания. Иногда вообще какая-то порнография или такая психоделия, что никаким сюрреалистам не снилась. Бывало это не часто, но регулярно. Кое-кто вообще наотрез отказался в этот дурдом возвращаться, другие просто чесали головы. Мое-то дело простое, мне образцы в спектрометр загрузил и свободен, а вот лингвисты всякие и прочее начальство в затылке чесали.

Но эта проблема ушла на второй план. Я уже упоминал, что назначение на зону это своего рода наказание. Так вот тогда так не было. Даже почетным считалось, как же, заглянуть в неизвестное.

Потом агенты стали исчезать. Там же ж как с роботами - пока они внутри, мы ничего не можем от них получить, наблюдать в лучшем случае. К пятому потерянному агенту начальство поняло, что что-то тут не так. Подкрутили безопасность, запретили контактировать с аборигенами, навешали на каждого по тысяче сенсоров и детекторов. Без толку, как несложно догадаться.

Я знаю, что это звучит как бред.

Вспомнили, что собаки тоже не все вернулись, но что ты возьмешь с собаки-то. А тут люди. И ведь движется этот портал чертов, наблюдать агента мы дней десять можем, потом все, вне зоны доступа. Пока не вернется обратно через месяц-два. Местность вернется. Если повезет, то с агентом. Если нет, то гадай, что с ним там такого стряслось. Думали, у них своя такая же контора есть, ловят они шпионов.

Но зачем? Почему нет попыток контакта? Смысл-то? Мир же почти как у нас.

Последние пару лет вот этим и занимались, пытались выяснить, что не так. Раньше же все работало, верно? Да и роботы исправно возвращались. Вообще все.

Опасная работенка, в общем, получилась. Добровольцы что-то быстро закончились, а программа исследований уже запущена, гранты получены, крутись как хочешь. Кто за деньги на зону шел, кого за промахи туда назначали. Как меня.

До сих пор не могу поверить, что я на ровном месте так жидко обосрался. Но ладно, чего уже жалеть.

Возвращаемся к началу. Я попал на зону.

Наверное, ты уже начинаешь догадываться, но выслушай до конца.

Мне кажется, я понял.

Я честно прошерстил все файлы, что оставили наши агенты тут, поискал спрятанные секретные записки, и не нашел ничего. Единственный разумный вывод заключается в том, что они даже понять не успели, что им что-то угрожает. Потом я сопоставил кое-какие документы. Слухи о полтергейсте в местных архивах и библиотеках почти наверняка связаны со мной. У меня есть гипотеза.

Я тоже получаю странные письма и голосовые сообщения, все чаще. Больше всего они напоминают сны, причем некоторые пугающе похожи на сюжеты некоторых ночных кошмаров, которые я тоже помню. У меня… Черт, я повторяюсь. У меня есть гипотеза.

Этот мир слишком похож на наш. Буква-две в разных словах, немного другие названия стран, чуть-чуть изменена история - в основном просто смещение дат на неделю-другую. Еще и роботы эти.

Я вот чего думаю. Роботы же разума не имеют, так? Почти его не имеют крысы, что объясняет, почему почти все они вернулись. Чуть побольше его у собак, там вернулось только чуть больше половины. А люди не все даже смогли войти сюда.

Я думаю, что у каждого из нас существует некий квантовый двойник в этом, в вашем мире. И мы можем проскользнуть к вам только находясь рядом с ним. Вы как якоря, вытаскиваете нас к себе. Поэтому и не во всех точках зоны мы можем появиться. Вы же пусковые площадки, которые выбрасывают нас обратно.

То же и с собаками, но собаки значительно проще, и одна собака притягивает другую сильнее, чем человек человека. Мы должны быть действительно астральными, параллельными, квантовыми близнецами. Называй как хочешь. И на таком уровне родства…

Я же тоже получал сообщения. Может, я ошибаюсь, тогда это просто бесполезный поток сознания. Мы не можем контактировать с вашим миром. Но мы получаем из него сигналы. Те самые сообщения - религиозные молитвы, произнесенные в период стресса, эротические сны, да вообще сны как таковые. И то, что мы их получаем в разной форме, то телефонных звонков, то писем в сети, это навело меня на мысль.

Что, если мы - конкретно мы, ты и я, - можем быть связаны? Что, если мои достаточно сильные мысли ты способен услышать, как я способен прочитать твои сны на своем планшете?

Как ты уже понял или поняла, зона это твой мир. Я смог сюда попасть, потому что ты был (или была) рядом, когда я сидел на полигоне и скучал и боялся. И я способен слышать твои сообщения, а ты мои.

Сообщения не убивают, иначе другие агенты бы о них не рассказали. Но что-то другое - да. У меня есть гипотеза, как я говорил, а еще большая просьба. Пожалуйста, не посчитай это розыгрышем.

Я думаю, что в информационном смысле мы можем наладить с тобой - и только с тобой - контакт. Но в физическом…

Учитывая сложности с восприятием нас в этом мире, мы вряд ли вообще сможем войти в физический контакт. Более того, я предполагаю, что мы разного пола, возраста и, разумеется, внешности. Ты способен или способна увидеть меня, осознать мое присутствие. И именно это угробило предыдущих агентов.

Я наводил справки. У вас есть целая коллекция людей, пропавших без вести примерно в то же время, что мы теряли агентов. Точно выяснить я не смогу, это попросту невозможно, но это сотни человек. Это не может быть совпадением. Моя гипотеза… Черт, надо промочить горло, сейчас.

Так вот. Фотоны, отраженные от моего тела, несут достаточный уровень информации о моем существовании, чтобы это спровоцировало… что-то.

И тогда ты исчезнешь. Мы исчезнем. Начисто. Как якорь, притянувший меня в ваш мир, ты можешь стать тем рифом, о который я разобьюсь. И ты тоже. Прошу тебя, прими это сообщение всерьез.

Я не знаю, в каком виде ты его получишь. Лично я наговариваю голосовое сообщение в телефон сейчас, но твои сны приходили мне и в виде видеороликов на почту, и в виде телефонных звонков. Значит, это может быть и внезапный звонок с неизвестного номера, и электронное письмо, и статья на каком-то сайте. Я не знаю.

Никто, кроме тебя, это сообщение получить не в состоянии. Если ты его видишь или слышишь, то именно ты - тот самый двойник одного дерьмового ученого из параллельного мира, который очень хочет выжить и при этом очень хотел бы вернуться домой. А еще если я вернусь, то смогу объяснить остальным, почему мы теряем так много людей.

Пожалуйста.

Возьми отпуск. Сходи на больничный. Накупи еды. Никуда не выходи. Если ты меня увидишь, или я тебя, мы оба не просто умрем, мы исчезнем. Навсегда. Не веришь - покажи это сообщение кому-то еще. Они не смогут его воспринять.

Это ненадолго, мне всего две недели срока на зоне осталось.

Пожалуйста. Я тоже спрячусь, но нам нельзя встречаться. Ни на взгляд, ни на запах, вообще никак.

Всего две недели, прошу тебя.

На кухонном столе – раскрытый блокнот. Мой почерк, но буквы кривые, будто их выводила дрожащая рука человека в лихорадке:

*»Они внизу. Не выходи. Они ждут, когда ты спустишься.»*

Я вырвал эту страницу, скомкал и выбросил. Холодильник пуст, если не считать начавшего портиться молока и пачки просроченного сыра. В шкафах – только крупы и консервы. Когда я ел в последний раз? Желудок сжимается от голода, но чувство тревоги сильнее. Мне нужно выбраться отсюда. Найти людей. Узнать, что произошло.

Входная дверь не заперта. Это странно – я всегда запирал дверь на два замка. Паранойя была моим постоянным спутником еще до… До чего? Что случилось три дня назад?

Подъезд встречает меня застоявшимся запахом сырости и кошачьей мочи. Обычное дело для старой пятиэтажки. Но что-то не так. Тишина. Абсолютная, мертвая тишина. Ни детских криков из-за дверей, ни шума телевизоров, ни гула голосов. Только мои шаги, гулко отдающиеся от бетонных стен.

Квартира напротив – дверь приоткрыта. Темнота внутри манит и одновременно отталкивает. Баба Нина, вечно следившая за всеми жильцами, должна быть дома. Она всегда дома.

– Нина Петровна? – шепчу я в пустоту.

Тишина в ответ. Толкаю дверь – та поддается с протяжным скрипом. В нос ударяет сладковатый запах гниения, от которого к горлу подкатывает тошнота. Внутри темно, но даже в полумраке я различаю очертания тела, неестественно вывернутого в кресле. Рука Нины Петровны свисает до пола, пальцы скрючены, словно она пыталась ухватить что-то невидимое. Лицо… Лучше бы я не видел ее лица. Кожа натянута на черепе так, что кажется прозрачной, рот искривлен в беззвучном крике, вместо глазных яблок – пустые глазницы, заполненные чем-то темным, похожим на спекшуюся кровь.

Я отшатываюсь, ударяясь спиной о стену. Сердце колотится о ребра, пытаясь найти путь наружу. Это не могло произойти естественным путем. Это… насильственная смерть? Убийство? Но кто способен на такую жестокость?

В коридоре что-то движется, слишком быстро для человеческого восприятия. Инстинкты кричат: «Беги!» – и я подчиняюсь. Вылетаю на лестничную клетку, перескакивая через ступеньки, не обращая внимания на боль в коленях. Вниз, только вниз, прочь из этого проклятого дома.

Лестница кажется бесконечной. Пять этажей превращаются в пятьдесят, в пятьсот. Я бегу, задыхаясь, и с каждым пролетом ощущение погони усиливается. Что-то следует за мной, я чувствую его дыхание на своем затылке, но боюсь обернуться.

Наконец, первый этаж. Входная дверь подъезда – массивная металлическая преграда между мной и свободой. Дергаю ручку – заперто. Как такое возможно? Эти двери никогда не запирают! Колочу кулаками по металлу, кричу, зову на помощь, но единственный ответ – эхо моего собственного отчаяния, отражающееся от стен.

За спиной – шорох. Медленно поворачиваюсь. В полумраке подъезда различаю темный силуэт. Человеческий и в то же время – нет. Неестественно вытянутые конечности, голова, склоненная под невозможным углом. И глаза – светящиеся точки в темноте, гипнотизирующие, парализующие волю.

– Кто ты? – голос дрожит, выдавая страх, который я тщетно пытаюсь скрыть.

Силуэт делает шаг вперед. Теперь я вижу его отчетливее. Это женщина – или когда-то была ею. Кожа серая, безжизненная, покрытая язвами и волдырями. Одежда – лохмотья, пропитанные чем-то темным, вязким. Волосы свисают сосульками, скрывая большую часть лица, но видимая часть искажена гримасой боли и ярости.

– Ты знаешь, – шепчет она жутким голосом.

Я пячусь, пока спина не упирается в дверь. Выхода нет. Тварь приближается, и от нее исходит невыносимый запах разложения.

– Я не знаю тебя, – мой голос срывается на фальцет. – Я ничего не помню!

– Ложь, – существо останавливается в метре от меня. – Ты закрыл глаза на правду. Спрятал ее глубоко внутри. Но она выбралась. Правда всегда всплывает на поверхность.

Что-то в этом голосе кажется знакомым. Перед глазами мелькают образы – фрагменты воспоминаний, слишком быстрые, чтобы ухватить их.

– Что тебе нужно от меня? – собственное дыхание обжигает легкие.

– Признание, – существо протягивает руку с неестественно длинными пальцами, заканчивающимися не ногтями, а чем-то похожим на когти. – Посмотри на меня. Посмотри внимательно.

Я заставляю себя взглянуть на лицо твари. Сквозь пряди слипшихся волос проступают черты – когда-то красивые, теперь изуродованные разложением. Но эти скулы, линия губ… Я знаю их. Знал. Когда-то.

– Лена? – имя вырывается помимо воли, и вместе с ним приходит волна воспоминаний, настолько мощная, что колени подкашиваются.

Тварь – Лена – улыбается, обнажая почерневшие зубы.

– Вспомнил, наконец. Хороший мальчик.

Лена. Моя соседка по лестничной клетке. Молодая женщина, проживала одна. Мы иногда пересекались в подъезде, перебрасывались парой фраз о погоде, соседях и прочей ерунде. Ничего особенного. Просто соседи. Но было что-то еще. Что-то, чего я не помню.

– Что произошло с тобой? – спрашиваю, хотя часть меня уже знает ответ, и от этого знания кровь стынет в жилах.

– Ты произошел, – она наклоняется ближе, и я вижу, что одна сторона ее лица проломлена, будто от сильного удара. Осколки кости торчат из месива плоти. – Ты и твоя ярость. Твоя ревность. Твоя одержимость.

Воспоминания прорываются сквозь плотину забвения. Три дня назад. Я караулил у ее двери, слышал мужской голос внутри. Смех. Ее смех – беззаботный, счастливый. Со мной она никогда так не смеялась. Я стучал, кричал. Дверь открылась. Ее лицо – сначала удивленное, потом испуганное. Мужчина позади нее – высокий, красивый, уверенный в себе. Тот, кем я никогда не был и не буду.

– Я не хотел, – слова застревают в горле. – Я не помню…

– Лжец, – шипит Лена. – Ты все помнишь. Удар. Первый, второй, третий. Моя голова о стену. Хруст костей. Кровь. Много крови. А потом – нож. Ты принес его с собой. Ты планировал это.

Я качаю головой, отрицая не ее слова, а саму возможность того, что я мог совершить такое. Но память беспощадна. Она показывает мне кадр за кадром: Лена на полу, ее спутник пытается защитить ее, получает удар ножом в живот, падает, корчится, а я продолжаю наносить удары, пока лезвие не застревает между ребер.

– Нет, – из глаз текут слезы. – Это был не я. Не мог быть я.

– А потом, – продолжает Лена, игнорируя мои протесты, – ты паниковал. Разделывал тела, как туши животных. Складывал в мешки. Тащил вниз, в подвал. Думал, что никто не видит. Но старуха увидела, и ты вернулся за ней.

Нина Петровна. Ее искаженное лицо, пустые глазницы. Это тоже сделал я?

– Я не чудовище, – шепчу я, но Лена уже касается моего лица своими холодными пальцами.

– Ты хуже, – ее голос проникает прямо в мозг. – Ты человек, который выбрал стать монстром.

Прикосновение ее пальцев вызывает новую волну воспоминаний. Подвал. Темный, сырой, с земляным полом. Старые трубы, капающая вода. Идеальное место, чтобы спрятать то, что осталось от Лены и ее друга. Я копал яму, руки в крови и грязи, сознание затуманено адреналином и ужасом от содеянного.

Но что-то пошло не так. Под слоем земли обнаружилось что-то твердое. Бетонная плита? Крышка люка? Я отбросил лопату, стал разгребать землю руками, одержимый странным любопытством. Крышка поддалась неожиданно легко, словно только и ждала, когда кто-нибудь потревожит ее покой.

А под ней… Пустота. Нет, не совсем пустота. Темнота, густая, как нефть, пульсирующая, живая. Я должен был закрыть эту крышку. Убежать, забыть о ней. Но вместо этого я смотрел, завороженный, как темнота начинает подниматься, принимая форму, становясь осязаемой. Щупальца, тысячи щупалец, тонких, как паутина, и сильных, как стальные тросы, потянулись ко мне, обвили запястья, щиколотки, шею.

А потом – боль. Невыносимая боль проникновения чужеродной сущности в мой разум, в мою душу. Я кричал, но крик оставался внутри, поглощенный темнотой, ставшей частью меня.

– Что это было? – спрашиваю я Лену.

– То, что всегда было здесь, – она отступает на шаг. – Под этим городом. Древнее, голодное, терпеливое. Оно питается страданием, болью, страхом. И ты накормил его досыта, открыв путь наверх.

– Я не хотел, – повторяю я, как заведенный.

– Никто не хочет, – Лена пожимает плечами, от чего часть ее плоти отделяется и падает на пол с влажным шлепком. – Но все вы в итоге делаете одно и то же. Убиваете. Лжете. Прячетесь от правды. И Оно находит вас. Использует. Меняет.

Я смотрю на свои руки. Обычные человеческие руки. Но так ли это? Что, если под кожей уже шевелится Оно, меняя меня изнутри, превращая в нечто иное?

– Что мне делать? – вопрос звучит жалко, беспомощно.

– Увидеть, – Лена указывает на подвальную дверь в конце коридора. – Пойти и увидеть, что ты наделал.

Я не хочу идти туда. Каждая клетка моего тела сопротивляется этой идее. Но глаза Лены – два светящихся уголька в полумраке – гипнотизируют, лишают воли. Ноги сами несут меня к подвальной двери.

Дверь не заперта. За ней – темнота и запах сырости, земли, гниения. Я спускаюсь по узким ступеням, держась за влажную стену. Лена следует за мной, ее движения неестественно плавные, словно она не касается ступеней.

Подвал встречает меня тишиной и непроглядной тьмой. Достаю телефон, включаю фонарик. Луч света выхватывает из темноты бетонные стены, трубы, идущие под потолком, земляной пол и… яму. Ту самую яму, которую я выкопал три дня назад.

Она больше, чем я помнил. Гораздо больше. И в ней – не земля, не крышка люка. В ней – копошащаяся масса плоти, щупалец, глаз, ртов. Бесконечное множество ртов, шепчущих, стонущих, кричащих беззвучно.

– Что это? – я не могу отвести взгляд от этого кошмара.

– Врата, – Лена встает рядом со мной у края ямы. – Ты открыл их своими действиями, своей ненавистью, своим страхом. И теперь Оно выбирается. Медленно, но верно.

– Но почему? Почему я? Почему здесь?

– Город стоит на особом месте, – Лена говорит теперь другим голосом – глубоким, многослойным, будто через нее говорит нечто древнее. – Граница между мирами здесь тонка. Всегда была. Коренные жители знали об этом, обходили эти места стороной. Но потом пришли города, дома, люди. Много людей. Много боли, страданий, ненависти. Идеальная пища для Него.

Я смотрю на копошащуюся массу и вижу в ней лица – искаженные, трансформированные, но узнаваемые. Соседи. Жители моего дома. Дядя Коля из четвертой квартиры, вечно пьяный и агрессивный. Семья Овчинниковых с третьего этажа, постоянно скандалившая по ночам. Мальчишки-подростки, которые терроризировали район. Все они – части этого… существа?

– Все, кто поддался темным импульсам, – Лена словно читает мои мысли. – Все, кто причинял боль другим, кто открывал двери своей души монстрам. Они становятся частью Его. И ты тоже станешь.

– Нет, – я отступаю от края ямы. – Я не такой, как они. Я… я потерял контроль. Я не хотел убивать.

– Но убил, – Лена улыбается, и ее лицо расползается, как гнилая ткань.

Что-то движется в яме. Поднимается. Огромное щупальце, толщиной с человеческое тело, покрытое пульсирующими венами и глазами, которые моргают асинхронно. Оно тянется ко мне, и я понимаю, что должен бежать.

Щупальце касается моей ноги, и боль пронзает все тело, словно тысячи игл одновременно вонзаются под кожу. Я кричу, падаю на колени, пытаюсь стряхнуть эту дрянь, но она только крепче обвивается вокруг лодыжки.

– Присоединяйся к нам, – шепчет Лена, но это уже не совсем Лена. Ее тело расползается, открывая то, что скрывалось под человеческой оболочкой – клубок щупалец, глаз, ртов, соединенных в единый организм. – Стань частью великого целого. Перестань сопротивляться.

– Нет! – я наконец обретаю контроль над телом, вырываюсь из хватки щупальца, оставляя на нем клок плоти. Боль адская, но страх сильнее. – Я не стану как вы!

Я бросаюсь к лестнице, перепрыгивая через ступеньки, не оглядываясь. За спиной слышу шорох, шипение, влажные шлепки – они преследуют меня. Существо, бывшее Леной, и то, что поднимается из ямы, сливаются в единый кошмар, дышащий мне в затылок.

Подвальная дверь – спасение, граница между кошмаром и реальностью. Я вылетаю в коридор, захлопываю дверь, ищу, чем ее подпереть. Рядом – пожарный щит. Срываю с него топор, просовываю через ручки двери, создавая импровизированный запор.

Дверь вздрагивает от удара изнутри. Потом еще и еще. Дерево трещит, петли стонут, но пока держатся. Долго ли они продержатся – другой вопрос.

Я должен выбраться отсюда. Найти помощь. Рассказать кому-нибудь о том, что происходит в подвале этого дома.

Бросаюсь к входной двери подъезда – она по-прежнему заперта. Колочу в нее, кричу, но снаружи никто не отзывается. Весь дом словно отрезан от внешнего мира.

Подвальная дверь трещит все сильнее. Еще немного, и она не выдержит. Я озираюсь в поисках другого выхода. Окно! В подъезде есть окно, выходящее на задний двор. Маленькое, но, возможно, я смогу протиснуться.

Подбегаю к окну, пытаюсь открыть – заржавевший механизм не поддается. Разбиваю стекло локтем, не обращая внимания на порезы. Осколки осыпаются, оставляя острые края по периметру рамы. Придется рискнуть.

В этот момент подвальная дверь не выдерживает. С оглушительным треском она слетает с петель, и в коридор вываливается кошмар – уже не Лена, не человек вообще, а клубок щупалец, глаз и ртов, слившихся в аморфную массу. За ним – еще более крупное существо, поднимающееся из подвала, заполняющее пространство коридора своей пульсирующей массой.

Я не жду. Протискиваюсь в окно, чувствуя, как острые края стекла рвут одежду и кожу. Боль – ничто по сравнению с ужасом, который преследует меня.

Выпадаю наружу, на промерзшую землю заднего двора. Ночь, тишина, безлюдье. Фонари не горят, окна соседних домов темны. Весь микрорайон словно вымер – или еще не знает, что вскоре и его поглотит кошмар из подвала.

Я бегу, куда глаза глядят. Прочь от дома, от подвала и существа, которое я выпустил на свободу. В голове пульсирует одна мысль: «Что я наделал? Что я наделал?»

За спиной слышу движение – они выбрались. Не оглядываюсь, зная, что зрелище парализует волю, лишит последних сил. Бегу, как сумасшедший. Легкие горят, в боку колет, раны кровоточат, но я не останавливаюсь.

Выбегаю на главную улицу – пустынную, с неработающими светофорами и фонарями. Город словно умер, пока я находился в своем кошмаре. Или… может быть, это случилось уже давно? Может быть, существо из подвала уже поглотило всех жителей, пока я был в беспамятстве? Нет, не может быть. Должны остаться люди. Должен быть кто-то, кто поможет.

Бегу дальше, не зная, куда именно, просто прочь от преследователей. Город вокруг меняется, становится чужим, незнакомым. Впереди – парк. Темный, зловещий, но других вариантов нет. Забегаю между деревьев, надеясь затеряться в лабиринте аллей.

Парк пуст, если не считать силуэтов, скользящих между стволами деревьев. Они не приближаются, просто наблюдают, словно выжидая момент, когда я сдамся. Но я не сдаюсь, я продолжаю бежать. Должен быть выход. Должен быть способ остановить это.

В центре парка – озеро, маленькое, покрытое тонкой коркой льда. Я останавливаюсь на берегу, пытаясь отдышаться. Решение приходит внезапно, кристально ясное в своей простоте. Если я не могу остановить это, если не могу спастись… я могу не дать им получить еще одного слугу.

Лед на озере тонкий, ненадежный. Он не выдержит моего веса. Вода холодная – зима в разгаре. Я не умею плавать.

Идеально.

Делаю шаг на лед. Поверхность трещит, но держит. Еще шаг. И еще. Силуэты на берегу оживляются, начинают двигаться ко мне. Они поняли мой план.

– Он не получит меня, – говорю я вслух, не зная, слышат ли они, понимают ли. – Я не стану частью этого кошмара.

Еще несколько шагов, и я в центре озера. Лед под ногами истончается, прогибается. Силуэты на берегу становятся беспокойнее, некоторые рискуют ступить на лед, но тут же отступают – инстинкт самосохранения сильнее приказов их хозяина.

Последний взгляд на небо – тяжелые облака, ни звезд, ни луны. Затем – прыжок вверх и вниз, со всей силы, вкладывая в удар весь свой вес.

Лед не выдерживает. Поверхность озера разверзается подо мной, и я погружаюсь в ледяную воду. Холод обжигает, легкие сжимаются, отказываясь дышать. Тело сразу наливается свинцовой тяжестью.

Я не сопротивляюсь. Позволяю себе погружаться все глубже, в темноту, в тишину. Вода смыкается над головой, отрезая последние звуки внешнего мира.

В этой подводной тишине наконец приходит ясность. Я вспоминаю все – не только убийство Лены и ее друга, не только то, что случилось в подвале. Я вспоминаю свою жизнь – одинокую, наполненную тихим отчаянием и невысказанной яростью. Жизнь человека, который всегда чувствовал себя чужим, ненужным, отвергнутым.

Может быть, поэтому существо из подвала выбрало меня? Может быть, оно почувствовало во мне родственную душу – такое же одиночество, такую же жажду единения?

Но я выбрал другой путь. Последний акт свободной воли – отказаться стать частью кошмара, даже ценой собственной жизни.

Легкие горят от недостатка кислорода. Инстинкт самосохранения кричит: «Плыви! Борись! Живи!» Но я не поддаюсь. Закрываю глаза, принимая смерть.

И тогда, на границе сознания и забвения, я чувствую это – прикосновение. Не холодной воды, не существа из подвала. Что-то другое, теплое, живое. Человеческие руки.

Кто-то нырнул за мной. Кто-то пытается спасти меня. Сильные руки обхватывают тело, тянут вверх, к поверхности, к воздуху, к жизни.

Последняя мысль перед тем, как сознание окончательно покидает меня: «Неужели в этом мире кошмара остался еще кто-то человеческий? Кто-то, кто рискует жизнью ради другого?»

Этот вопрос остается без ответа, когда тьма наконец поглощает меня полностью.

"Унизительно" и "стыдно"

Во многих служебных автомобилях также имеются недостатки, которые серьёзно затрудняют работу полиции. "Унизительно" и "постыдно" выезжать на задания на таких машинах, — подчеркнул он.

"Автомобили с порванными сиденьями и пробегом в полмиллиона километров, неисправные рычаги переключения передач. Когда граждане видят это, это не создает хорошего образа полиции", - продолжил представитель GdP.

Хусген потребовал усиления поддержки земель со стороны федерального центра. "Федерализм важен в некоторых сферах, это бесспорно. Но для эффективной работы полиции в таких вопросах, как цифровизация, федерализм нужно ограничить", — заявил он.

Перевод с немецкого языка. Весь текст из источника.

https://www.tagesschau.de/inland/polizei-marode-dienststellen-100.html