Скорбь по Джонни подтолкнула Мэрилин к поступку, очень похожему на тот, свидетелем которого был когда-то Джим Догерти. "Она заявила, будто только-только узнала, кто ее настоящий отец, и хотела, чтобы я поехала вместе с ней наведаться к этому мужчине", — вспоминала Наташа Лайтес. Старшая подруга согласилась сопровождать Мэрилин, но впоследствии сожалела о том, что не отговорила ее от этого вояжа… или хотя бы не пригласила третьим в их компанию психиатра.
Есть, как уж водится, два взаимоисключающих варианта этой истории.
В первом Мэрилин, проявив незаурядные способности к сыщицкому ремеслу, выяснила, что Чарльз Стенли Гиффорд переехал в Эмет, город в Северной Калифорнии, женился, овдовел и женился вновь, работал сперва строительным подрядчиком, затем птицеводом. Узнав его домашний адрес, она отправилась в Эмет, прихватив с собой Наташу для храбрости и журнал со своей фотографией на обложке для убедительности. Из машины перед домом Гиффорда Мэрилин, однако, вышла одна. Чарльз Стенли вовсе не вышел на стук в дверь, а его жена встретила Мэрилин неласково, и единственным, что она передала незваной "падчерице" от мужа, была визитная карточка его адвоката.
В другом варианте Мэрилин с Наташей не доехали до дома Гиффордов. Они остановились на бензоколонке, откуда Мэрилин — опять же выйдя из машины одна — позвонила Чарльзу Стенли по телефону. Вернулась она заплаканной, сказала Наташе, что отец не хочет ее видеть, поэтому они немедленно возвращаются в Лос-Анджелес.
Наташе, как и Догерти в свое время, оставалось только гадать, звонила ли Мэрилин куда-нибудь вообще и не была ли вся затея трюком, придуманным Монро для того, чтобы вызвать к себе еще большее сочувствие и внимание.
Наташа, впрочем, и без того после смерти Джонни вела себя по отношению к Мэрилин вдвойне заботливо и самоотверженно.
Скоро, однако, им пришлось разъехаться, и тут уже самоотверженность проявила младшая из женщин. Истек срок аренды квартиры, которую снимала Лайтес и в которой жила вместе со своей дочкой, Мэрилин и ее собачкой. Монро и ее чиахухуа перебрались в отель в Беверли-Хиллс. А Наташа захотела купить небольшой домик в кредит, но ей не хватало средств на первый взнос. Деньги, которых не доставало, дала ей Мэрилин.
"Только намного позже до меня дошли сведения о том, откуда она их взяла, — говорила Наташа. — Она продала норковый палантин, который получила в подарок от Джонни Хайда. Это была единственная на самом деле добротная вещь, имевшаяся в ее гардеробе".
Где-то в конце 1950-го или в начале 1951 года завязалась странная дружба втроем между Мэрилин Монро, режиссером Элиа Казаном, ставшим ее любовником, и писателем Артуром Миллером, ставшим через несколько лет ее мужем.
Мэрилин снималась в очередной маленькой роли в очередной пустячной комедии под названием "Настолько молод, насколько себя чувствуешь". Она в который раз играла "пустоголовую блондинку", смазливую секретаршу, — и это удручало ее. Мэрилин начала чувствовать, что загнана в западню, что растрачивает себя зря.
"Я была обязана вырваться из всего этого, просто обязана. Опасность состояла в нарастании во мне самой уверенности в том, что только этим и ограничивались мои возможности — ограничивались мои потенциальные достижения — ограничивались возможности любой другой женщины. Наташа и все прочие говорили о том, насколько я убедительна, насколько много меня самой есть в данном персонаже или же насколько многое от этого персонажа должно иметься во мне. А я знала, что могу сыграть еще лучше и добиться еще большего. Но никто меня не слушал", — вот какими были ее мысли в ту пору.
Мэрилин была подавлена и не могла скрыть свое моральное состояние от окружающих, даже если и пыталась.
"Она постоянно плачет. Всякий раз, когда я в ней нуждаюсь, она плачет. А у нее от этого заплывшие глаза!" — сетовал режиссер Хэрмон Джонс, причем сетовал не кому-нибудь, а своему приятелю Элиа Казану. И тому захотелось проверить, не сможет ли он утешить плачущую красавицу.
Э. Казан
Элиа Казан (при рождении — Элиас Казанджоглу), американский театральный и кинорежиссер и драматург греческого происхождения, переехал в США, как и Шенк с Хайдом, вместе с родителями в детстве. Казан с 1934-го по 1936 год был коммунистом (что в свое время печально сказалось не столько на его собственной судьбе, сколько на судьбах его друзей) — но это отнюдь не мешало ему быть сибаритом. От предков он унаследовал неуемный темперамент и жгучую жажду к жизни во всех ее проявлениях. В 1931-м он вместе с несколькими другими молодыми энтузиастами основал в Нью-Йорке "Theatre Group" (в очень приблизительном переводе на русский — "Театральная группа" или "Групповой театр"). Своего рода "дочерним предприятием" этого объединения была та самая лос-анджелесская "Актерская лаборатория", чьи семинары посещала Мэрилин Монро в конце 40-х, Более известный в мире театра, чем в мире кино, Казан и в Голливуде не был чужим человеком: его фильм "Джентльменское соглашение", снятый на "20th Century Fox", получил в 1947 году целых три "Оскара".
Элиа вполне заслуженно слыл бабником. Заскочив на съемочную площадку, он быстро заставил Мэрилин, с которой был шапочно знаком прежде, рассмеяться, а затем и принять его приглашение на обед. Казан пришел на студию не один — он взял с собой своего близкого друга Артура Миллера, известного прозаика и драматурга. В этом долговязом и худощавом очкарике, застенчивом и серьезном, к тому же женатому и, по слухам, нерушимо верному жене, Элиа не видел для себя соперника. В одном он не просчитался — романа между Артуром и Мэрилин тогда действительно не случилось, хотя их сразу потянуло друг к другу. Вернее, Мэрилин сразу потянуло к обоим — к самоуверенному, веселому, источающему жизнелюбие Казану и к Миллеру, типичному "рефлексирующему интеллигенту". Первый отлично развлекал ее, а второй…
Наташа Лайтес, невольная очевидица всех движений сердца Мэрилин — сердца, куда ей, влюбленной преподавательнице, не было доступа, — впоследствии говорила о Монро и Миллере: "Она влюбилась в него, а он — в нее, и тут нет места каким-либо сомнениям". И, хотя эти двое не легли в постель, Мэрилин, заикаясь от волнения, твердила Наташе, что "встретила такого мужчину, которого могла бы любить до конца дней своих".
Но, что бы ни испытывала Монро к Миллеру, с Казаном она, напротив, очутилась в одной постели очень скоро, и роман их протекал бурно и шумно, всем напоказ. Элиа тогда снимал в Голливуде свой фильм "Вива Сапата!" и подолгу жил в Лос-Анджелесе. Один из знакомых Монро вспоминал: "Во время съемок на натуре Мэрилин ввязалась в большой роман с Казаном, а поскольку в ту весну у нее было не особенно много работы, то она приезжала вместе с Казаном на ранчо студии Fox… Вечером, на обратном пути, мы обычно останавливались всей компанией в каком-нибудь ресторанчике или таверне, потягивали пиво, запускали музыкальный автомат и танцевали в свое удовольствие… В таких ситуациях нельзя было вообразить себе лучшую или более веселую спутницу, чем Мэрилин. Все знали о присущем ей беспокойстве, но далеко не все знали, что она умела отдыхать и развлекаться, что она никогда не жаловалась на обычные житейские неприятности или неудобства, что она никогда и ни о ком не говорила плохо и что у нее было блестящее врожденное чувство юмора".
Казан и не помышлял о том, чтобы жениться на Монро, — по сто мнению, она вообще не была создана для того, чтобы стать чьей-либо женой, зато была "великолепной компаньонкой". Мэрилин такое отношение, похоже, не смущало. "Это был, пожалуй, первый в ее жизни роман, — пишет Спото, — который не связывался ни с какими осложняющими обстоятельствами и давал ей полное удовлетворение. Мэрилин ничуть не отпугивало ясное осознание отсутствия каких-либо шансов на замужество — более того, этот факт словно бы нёс с собой дополнительное ощущение свободы".
К тому же Казан, при всем его блестящем, как и у Мэрилин, умении "отдыхать и развлекаться", был еще и внимательным слушателем. И по-своему уважал любовницу, считая ее "простодушной и скромной красоткой, которую унизил Голливуд". Правда, предложить униженной актрисе роль в каком-нибудь из собственных фильмов ему в голову не приходило.
И все же роман с Элиа принес Монро, в числе прочего, и практическую выгоду. Часто любовники проводили ночи в доме приятеля Казана, директора агентства "Знаменитые артисты" Чарльза Фелдмена. Мэрилин охотно согласилась воспользоваться услугами "Знаменитых артистов", поскольку сотрудники агентства, которым прежде руководил Джонни Хайд, имели на нее зуб: слишком много времени и сил покойный тратил на дела Монро в ущерб всем остальным!
А что же Миллер, чью фотографию в рамке Мэрилин поставила у себя в спальне, на тумбочке возле кровати, на которой занималась сексом с Казаном?
При первой встрече Мэрилин показалась ему "самым печальным существом, какое он только видел". Когда они с Монро пожали друг другу руки, его "пробрало трепетом — чувством, которое никак не сочеталось с ее печалью среди всего окружающего великолепия и изобилия техники, а также кипучей рабочей суеты…"
Трепет и печаль в обществе Мэрилин Артур чувствовал и позднее — тогда, когда вел с ней и с Казаном долгие разговоры о литературе, театре и кино, когда они втроем прогуливались по Лос-Анджелесу и его окрестностям, когда вместе шли в гости к друзьям Казана или посещали приемы и вечеринки, на которые всегда так щедр Голливуд.
Позднее он писал: "Мэрилин завладела моим воображением и дала мне ту силу, которая не поддается пониманию, но позволяет приблизиться к тому, чтобы овладеть умением разогнать непроницаемую тьму".
Элиа прекрасно видел, что взаимная симпатия между его любовницей и его приятелем крепнет с каждым днем, — и не ревновал. Он был даже не против того, чтобы в их причудливом трио воцарилось своего рода равновесие, и добродушно подталкивал двух близких людей в объятия друг друга — например, подстрекая Артура пригласить Мэрилин на танец во время ужина в каком-нибудь ресторанчике.
Однажды Мэрилин сняла туфлю, чтобы растереть затекшую ногу. Миллер тут же, как бы шутя, галантно опустился на одно колено и поднес ступню молодой женщины к своим губам. Он не замечал, что поцелуи его делаются все более страстными, что щеки его полыхают горячечным румянцем и что происходящее уже совсем не походит на шутку…
"В 1951 году артистка выглядела как сплошная боль, и я знал, что должен скрыться от нее или же утратить ощущение границы сознания… В моей робости она заметила некоторый шанс безопасности для себя, своего рода спасение от той одинокой, неспокойной и пустой жизни, которую ей создали".
Артур не хотел изменять жене, своей Мэри, которая прошла с ним через множество невзгод, жертвуя для него всем, и родила ему двух детей. Но он был уже на пределе — и, от греха подальше, "просто сел в самолет и улетел".
Мэрилин провожала Артура в аэропорт.
"В момент расставания я поцеловал ее в щеку, а она от удивления глубоко втянула в себя воздух. Я почему-то начал смеяться и говорить, что она явно перегибает и преувеличивает, пока оттенок серьезности на дне ее глаз не породил во мне бурных угрызений совести… Я был обязан сбежать от ее детской ненасытности… но ее запах продолжал пребывать на моих ладонях… Тайна этого общения пронзила меня насквозь с силой едва ли не радиоактивного излучения, и я радовался этому ощущению как верному доказательству того, что скоро снова стану писать…"
Однако, по признанию Миллера, Мэрилин удалось разрушить весь сложившийся в его уме "внутренний порядок".
Он не смог забыть ее, свою несостоявшуюся любовь. И Мэрилин тоже не позабыла его.
Спустя несколько месяцев после этого Казан прервал свой роман с ней — просто оттого, что чересчур долгие любовные интрижки были не в его вкусе.
Тем временем в карьере Монро — том, что было для нее если не более, то, во всяком случае, не менее важно, чем сердечные дела, — ничего не происходило.
Она значилась в штате, с ней исправно продлевали контракт (надо учесть, что контракт этот был, по сути, кабальным и не давал актрисе возможности самой выбирать себе роли и принимать предложения других студий, хотя "хозяева" могли в любой момент "одолжить" ее кому-нибудь из коллег для съемок), ей увеличивали жалованье — но это не помогало Мэрилин выбраться из очерченного круга.
Она самыми экстравагантными способами пыталась привлечь к себе внимание могущественного главы студии "20th Century Fox". Не стеснялась ставить его в неловкое положение перед журналистами: "В каких фильмах вы планируете появиться на экране, мисс Монро?" — "Ах, об этом вам лучше спросить мистера Занука!"
Морис Золотов в своей биографии Монро рассказывает историю, красивую и уморительно смешную одновременно.
Мэрилин, помня совет Хайда, охотно участвовала в фото-сессиях, потому что фотографии в журналах помогали ей оставаться у публики на виду. Одна из таких сессий происходила в павильоне "20th Century Fox" и должна была изображать мисс Монро в домашней обстановке. Мэрилин эта идея показалась слишком пресной, и она — то ли экспромтом, то ли обдумав заранее — разыграла целый спектакль.
Вот "рецензия" на него в исполнении Золотова: "Мэрилин решила привнести в процесс нотку драматизма. Переодевшись в костюмерной, она медленно проплыла шесть кварталов до фотопавильона босиком, с развевающимися за спиной волосами, в прозрачном пеньюаре, сквозь который явственно просматривалось ее тело. Студийные курьеры, оседлав велосипеды, разносили по территории сенсационную новость. К тому времени как съемки закончились и она вышла наружу, на улицах толпились работники студии, приветствовавшие ее аплодисментами. На следующий день молва об эксцентричной выходке обошла местные газеты. О Мэрилин заговорил весь Голливуд".
Усилия актрисы не прошли незамеченными — Дэррил Занук велел подчиненным найти ей в первой же подходящей картине… роль сексапильной блондинки. Ничего нового. Этой картиной оказалась очередная бездарная и пустая комедия "Любовное гнездышко", где Монро сыграла симпатичную соседку главных героев. Зрители и критики, как это бывало уже не раз, сумели досмотреть фильм до конца лишь благодаря присутствию в нем Мэрилин.
Не только Дэррил Занук, но и сама Мэрилин не считала себя настоящей актрисой. Что бы с ней ни происходило, она не прекращала упорных занятий с Наташей Лайтес. Осенью 1951 года Монро начала брать уроки драматического мастерства у Михаила Чехова — русского актера, бывшего МХАТовца, одного из лучших театральных педагогов всех времен.
Мэрилин вздрогнула, когда учитель, ничего не знавший об ее сложных душевных переживаниях, порекомендовал ей прочесть пьесу Артура Миллера "Смерть коммивояжера", а еще лучше посмотреть спектакль по ней. А однажды Чехов прочел ей вслух отрывок своей знаменитой впоследствии книги "О технике актерской игры", над которой тогда работал. В нем говорилось о "художниках такого масштаба, как Артур Миллер и Элиа Казан, и о магии их творчества, в котором присутствует как исконно американская, так и общечеловеческая трагедия"…
Михаил Чехов говорил Мэрилин, что можно научиться выходить за пределы собственной натуры, познавая и упражняя свое тело.
"Наши тела могут быть нашими самыми лучшими друзьями или же злейшими врагами. Тебе следует попытаться трактовать свое тело как инструмент, выражающий творческие мысли. Ты должна стремиться к достижению полной гармонии между телом и психикой… Одни дискуссии по поводу персонажа, его сознательный и разумный всесторонний анализ не в состоянии дать желанного эффекта, который состоит в том, чтобы актер превратился в другого человека. Доверяясь только своему мыслящему разуму, ты останешься холодной и пассивной. Но если ты сумеешь создать "воображаемое тело", то твоя воля и чувства как бы сами пожелают вселиться в другую личность".
"Но что проку в самых искусных преподавателях, в самых упорных словах, в самых усердных занятиях, если все равно приходится играть одних только хорошеньких дурочек?" — могла бы спросить Монро у Чехова, не будь она исполнена почтения к нему…
Однако зрители, миллионы зрителей, для которых Мэрилин воплощала небывалое сочетание сияющей дивы и свойской милой девчонки с соседского двора, полюбили ее даже в фильмах-однодневках. На студию ежедневно приходили кипы адресованных Монро писем с восхищенными, часто неграмотными признаниями в любви и просьбами прислать фото.
К 1952 году сложилась парадоксальная ситуация — Мэрилин превращалась в самую знаменитую звезду Голливуда, почти не имея на счету крупных ролей.
Норман Мейлер охарактеризовал этот этап ее карьеры и жизни так: "И однако во всех этих экранных поделках, зачастую призванных выдвинуть на первый план других звезд, во всех сходящих с конвейера комедиях, вестернах, детективах, во всех второстепенных и эпизодических ролях, что, кажется, только и выпадают на ее долю, она остается едва ли не самой яркой и интригующей индивидуальностью. Еще не успевает завершиться этот серый, монотонный период, а ее имя — независимо от того, сколь длительно ее присутствие в кадре, — уже выносят в верхние строки вступительных титров. Итак, она состоялась. Состоялась, всплыла, родилась из океана удручающей заурядности, родилась из мутного потока целлулоида, который и язык не повернется назвать фильмами, родилась на пепелище старых картин. Она продолжает возрождаться из этого пепелища и сегодня, когда пересматриваешь эти картины. Продолжает заражать с экрана своей удивительной живостью, как правило, затемняя других исполнителей.
У нее больше энергии, больше юмора, больше готовности безоглядно отдаться роли и самому процессу игры. Да, она именно играет своих героинь, излучая ощущение счастья — счастья сниматься в кино! А кто не знает, сколь незаменимо такое излучение в любом непритязательном зрелище? Она — олицетворение магического обряда, творимого в священной обители кинематографа, но ее родная студия — последняя, до чьих сотрудников это доходит".
Сама же Монро в сердцах говорила своей сестре Бернис: "Как все нелегко! Даже не знаю, во скольких плохих фильмах актриса может сняться, прежде чем она просто станет известной… отвратительных фильмах!"
А покуда в личной жизни Мэрилин назревали радикальные изменения. В феврале или в начале марта 1952 года она познакомилась с культовым в США бейсболистом Джозефом Полом Ди Маджио, бывшим центральным принимающим нью-йоркской команды "Янки". Ему было 37, а ей 25, заря ее славы только занималась, а он недавно ушел из спорта из-за последствий "боевых" травм. Оба были уже один раз женаты и развелись. Они встретились, в общем-то, из-за недоразумения: Джо увидел в газете фото Мэрилин в полной бейсбольной форме, но с короткой юбочкой, и подумал, что наконец-то нашел хорошенькую девушку, что-то смыслящую в спорте, которому он посвятил всего себя.
Ди Маджио понятия не имел, кто такая Мэрилин Монро. Его просветил на этот счет общий знакомый. Этот человек и организовал свидание спортсмена с актрисой в итальянском ресторане на бульваре Сансет.
Дама заставила себя ждать два часа — а затем кавалер очень быстро убедился, что она тоже понятия не имеет, кто такой Джо Ди Маджио, да и вообще вряд ли отличит бейсбольную биту от клюшки для гольфа. Воцарилось молчание. Восходящей звезде кинематографа и заходящей звезде бейсбола не о чем было говорить друг с другом. Мэрилин разрядила напряженную атмосферу шуткой. В этот вечер Джо надел синий галстук в крупный белый горох, случайно повязав его так, что на узле, точно посредине, красовалась одна-единственная горошина. Кокетливо дотронувшись до нее пальцем, Мэрилин спросила, долго ли Ди Маджио добивался такого эффекта. Оба повеселели, но тем для беседы это особенно не прибавило. Мэрилин пыталась говорить о кино. Джо, приняв солидный отеческий тон (что импонировало его собеседнице), поучат ее: никому в Голливуде нельзя доверять (почти никого в Голливуде он и не знал, но этого его не смущало), все журналисты — прожженные жулики, разумная девушка должна стараться побольше заработать и откладывать деньги на будущее…
Продолжение следует...
