Сообщество - Я знаю чего ты боишься

Я знаю чего ты боишься

587 постов 4 503 подписчика

Популярные теги в сообществе:

209

Я только что выпустилась из медицинского. Кажется, каждое правило в моем списке имеет смысл (часть 5)

Моя небрежность только что стала причиной смерти одного из моих коллег. Моего ровесника… а теперь его остывающий труп поднялся с постели и одержим жаждой мести...

Главы: 1234

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

У каждого в жизни рано или поздно появляется “вот сука”.


Она может заставить тебя почувствовать себя таким ничтожным. У нее нет ни капли сочувствия, зато неисчерпаемый запас язвительных комментариев. Ты презираешь ее всей душой, но где-то там, в глубине, скрывается маленькая частичка тебя, втайне жаждущая ее одобрения, хотя бы маленького кивка.


Доктор Вивиан Скритт была такой сукой.


Всего на мгновение, после того, как Джей Ди ворвался в кабинет, мне показалось, что она не сдвинется с места.


Но вот я уже бежала следом, стараясь не отстать и молясь, что у нее есть план, как спасти наши задницы.


– Мы же видели, что Брутсен мертв! Что значит “он поднялся“?


– Это значит, доктор Эйфелас, что доктор Дориан хотел донести до нас информацию, путем передачи общепринятого значения каждого из слов, образующих предложение, через их фактические наименования, – на ходу огрызнулась доктор Скритт. – Даже если этого не рассказывали в детском саду, вам давно пора бы усвоить, что в мире полно дурацких вопросов, неравномерно распределенных по всей популяции людей, некоторые из которых постоянно напоминают нам, что свобода слова – печальная реальность нашего времени.


Вот сука.


Мы резко затормозили у палаты 330. Джей Ди держался на расстоянии, широко раскрыв глаза от испуга, и не решался открыть дверь.


Не знаю, что происходило в той комнате. Но звуки были такие, будто подземный титан смачно перданул в болото грязи. А пахло в два раза хуже.


Доктор Скритт обернулась и посмотрела на нас с убийственным спокойствием:


– Не знаю, готовы ли вы к тому, что там сейчас творится. Но реальность такова, что мне насрать. Всем насрать, так что вам просто придется с этим смириться. Добро пожаловать в мир медицины.


Она прижалась к стене рядом с дверью и широко ее распахнула.


Доктор Брутсен выглядел так себе и мертвым, но “оживление” явно не пошло ему на пользу. Он стоял к нам спиной и агрессивно замахивался кулаками на любого, кто пытался к нему приблизиться.


Его затылка не было видно за плечами – шея оказалась настолько сломаной, что сложилась пополам и жалко вывернулась, уронив череп на грудь.


Тело Брутсена было очень повреждено. Он качался взад и вперед, пытаясь устоять на сломанных ногах при сломанном же позвоночнике. Тут и там из под кожи торчали куски костей, а то, что когда-то было прямой спиной, сейчас изогнулось и смялось.


Ужаса ситуации добавляли явные признаки цианоза. Его руки были болезненно бледными, почти серыми, как зеленые персики. А вот тыльные стороны бедер – багрово красными. Из кучи мелких ран, полученных при падении, выдавливалась, будто начинка из пончика, густая кровь.

А потом он обернулся.


Его голова держалась на одной ободранной коже, свисая вниз с того, что когда-то было шеей. Отвисшая челюсть бесцельно хлопала, открывая опустевший рот – своими зубами он, как шрапнелью, бомбардировал мои лодыжки еще при падении.


Кэсси Эндлмен, еще одна мой коллега-интерн, валялась в углу. Шея явно сломана. Такое ощущение, что ее с огромной силой швырнули через всю комнату.


Аналитическая часть моего мозга отметила, что она, вероятно, умерла еще до того, как приземлилась на пол.


Лидия, медсестра, забилась в другой угол палаты. Она, дрожа, вцепилась в скальпель и пыталась отбиться им от беспорядочно машущих рук Брутсена.


– Доктор Дориан, налево! – скомандовала доктор Скритт, перекрикивая рычание Брутсена.

Мы обе обернулись и увидели, что Джей Ди и след простыл. Только гулкое эхо шагов гуляло по коридору.


– Что ж, доктор Дориан, видимо, хочет проверить одно из наших правил на собственном горьком опыте, – вздохнула доктор Скритт, поворачиваясь ко мне. – Эйфелас, слушай внимательно, потому что именно это сейчас и произойдет: если жизнь подсовывает тебе лимоны, шли ее нахер.


Она наклонилась и, как нападающий в рэгби, рванулась вперед на Брутсена, с размаху впечатав его в стену.


– СЕСТРА! Хватайте его за руки! Держите! Эйфелас! Шкаф в углу!


Лидия одним прыжком преодолела расстояние между ними и схватила Брутсена за запястья.

Он замер на мгновение.


А затем разразился таким ревом, что стало ясно: долго они его не удержат.


Соберись.


Я отвернулась и потянулась к шкафу. уже взялась за ручки и…


1913.


На шкафчике был номер.


Ни один шкаф в больнице не имел номера. Это так не работает. Здесь никогда не было номера. Он появился только для меня.


И я хорошо помнила правила.


Что делать?


Брутсен завопил.


– Доктор Эйфелас, сейчас не время стоять и тупить! БЫСТРЕЕ!


Я не двинулась с места.


Доктор Скритт заговорила снова, ее голос неожиданно смягчился, но не потерял смертельной настойчивости. Она поняла.


– Только вы можете видеть то, что сейчас перед вами, доктор Эйфелас, но времени нет. Вы должны принять решение, с которым сможете жить, думать некогда.


Глубокий вдох.


“Я справлюсь”, – сказала я себе, открывая дверцы.


Я ошиблась.


***

Тело Тимоти лежало на дне ящика, какое-то омерзительно смятое, слишком маленькое для шестилетнего ребенка. Но все же это все еще был мой младший брат, смотрящий на меня с безмерной печалью и осуждением.


Правая сторона его тела сгорела дотла, но левая была почти такой же, как при жизни. Самое худшее – туманная середина, где здоровая кожа и прожаренная плоть смешивались, создавая ужасную маску – насмешку над таким родным мне лицом. Правая глазница была пуста. Щека выгорела, обнажая ряды зубов.


Он облизнул губы почерневшим языком:


– Почему ты бросила меня, Элли?


Я замерла.


– Доктор Эйфелас! Вы нужны здесь, немедленно!


– Ты вернулась только потому, что чего-то хочешь от меня, да? – спросил труп моего брата.


Я всхлипнула.


Лидия закричала, и тошнотворный треск ломающейся кости коснулся моих ушей.


– Почему ты не пришла вовремя, почему не успела спасти меня, Элли? Почему ты сейчас здесь?


Я не могла говорить.


А затем я увидела его: карикатурно большой, в сравнении с жалким тельцем, стальной шприц с ярко желтой надписью H2SO4. Иглы не было, но я знала, как работают такие устройства. Нажимаешь, и она выскакивает.


И он был зажат в жилистых крошечных пальцах Тимоти.


– Тимми… мне нужен шприц, – прошептала я.


Он только крепче стиснул его:


– Но почему я был тебе не нужен?


Лидия снова закричала.


– Доктор, время на исходе!


– Тимми, мне так жаль, мне ужасно жаль, – всхлипнула я. – Я не хотела оставлять тебя… Знаю, тебе сложно это понять, но пожалуйста, пожалуйста, скажи, что знаешь, что я люблю тебя.


– Как? – грустно спросил он. – Откуда мне знать, что ты любила меня, если ты бросила меня умирать?


– Доктор Эйфелас, РЕШАЙТЕСЬ СЕЙЧАС ЖЕ!


– Я заберу это, Тимми, но я очень, очень люблю тебя. Я твоя любимая старшая сестра, помнишь?


Он посмотрел на меня с леденящей серьезностью:


– Если ты сейчас заберешь его, Элли, я навсегда запомню, что ты вернулась только тогда, когда тебе нужно было спасти свою шкуру. И что ты бросила меня. Ты больше никогда меня не увидишь.


– Нет, – печально прошептала я, выхватывая шприц из его слабой руки.


Я наконец нашла в себе силы отвернуться от призрака моего младшего брата и вернуться в реальность, где еще могла бы что-то изменить.


***

Лидия лежала на полу, ее руки были вывернуты под неестественными углами. Брутсен прижал к полу доктора Скритт так, что она не могла сопротивляться. Сильными пальцами он пытался выдавить ей глаза.


Эмоциональная часть меня настолько истончилась, что от нее не осталось и следа. Только потрепанная временем, скалистая стена логики руководила мной теперь. Я видела цель и готова было сделать все необходимое, чтобы выполнить задачу.


Я разбежалась, сделав один, два, три гигантских шага, и всем телом ринулась на Брутсена, вонзая шприц. Не было никаких сомнений в точности прицела: я просто должна была попасть. Или так, или никак.


Глазное яблоко Брутсена лопнуло с мерзким звуком, когда игла выстрелила через глазницу прямо в глубину лобной доли. Кислота сделала свое дело.


А я рухнула на землю.


Брутсен откинулся назад и завопил. Доктор Скритт, не теряя времени, вывернулась из под него и яростно поползла ко мне. Я, как завороженная, наблюдала за тем, как меняется его лицо.


Серная кислота действует на кожу примерно так же, как открытый огонь. Но я впервые увидела, что происходит, когда ее вводят в мозг. И это зрелище еще долго будет преследовать меня.


Его лицо таяло. Брутсен схватился за голову, не переставая вопить. Он даже не подумал вынуть шприц из глазницы, и тот болтался перед ним, как здоровенный металлический фаллос.


Затем он закашлялся, разбрызгивая кровь, и сложился пополам.


Уцелевшее глазное яблоко выпало из глазницы, а следом за ним на пол выплеснулась вязкая серая жижа, которая, как я предположила, была раньше его разъедаемым кислотой мозгом.


Это было так ужасно, что я не могла отвести взгляд.


– Надо убрать отсюда Лидию, – коротко скомандовала доктор Скритт.


Усилием воли я заставила себя вернуться в реальность.


Я взяла медсестру за плечи, а доктор Скритт подхватила за лодыжки.


В последнем отчаянном рывке мы выбежали в коридор. И захлопнули дверь.


Я упала на четвереньки, ошеломленная.


***

Следующие несколько минут были наполнены криками и суетой. Доктор Скритт отдавала распоряжения, и мы внезапно оказались окружены толпой людей, жаждущих помочь. Где-то в глубине сознания у меня мелькнул вопрос, где были они все, когда мы в них так нуждались?.. Видимо, в жизни есть моменты, которые ты должен пережить сам с собой.


Лидию увезли прочь на каталке. Тот же доктор с уборщиком, которых я встречала уже дважды, вошли в палату, провели там буквально пару минут и так же быстро ушли. Каждый с большим, сочащимся чем-то мешком для мусора.


– Доктор Эйфелас, вы идете со мной. – Доктор Скритт говорила спокойно и решительно.


– Я… я не могу… мой брат там, в шкафу... – Я не смогла продолжить, волна эмоций захлестнула меня.


– Нет, это не так.


– Я должна вернуться, – выдавила я через сжатое спазмом горло.


– Элли, ты можешь идти вперед. Можешь остаться на месте. Но ты никогда, никогда не сможешь вернуться назад. Итак. Ты идешь?


Я не знала, что делать.


А потом поднялась на ноги. Все еще в шоке, я шла за ней, пока не обнаружила себя сидящей за ее столом второй раз за вечер.


– Жизнь всегда идет или быстрее или медленнее, чем нам хочется. Но никогда не так, как нужно. Сегодня события форсировались. – Доктор Скритт посмотрела на меня поверх тонких очков.


Я промолчала.


Она кивнула сама себе.


– Нужно сделать все быстро, и я не намерена повторять, поэтому слушайте внимательно. – Она откашлялась. – Пришло время, доктор Эйфелас, рассказать вам

о правиле номер семь.

~

Оригинал (с) ByfelsDisciple

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью
237

Я только что выпустилась из медицинского. Голоса прошлого становятся все сильнее (часть 4)

Как я могла быть такой небрежной, боже! Ради того, чтобы я получила чертов список правил, человеку пришлось умереть… Как можно было так бездарно его потерять? И что, черт возьми, только что случилось на крыше?

Главы: 123

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Когда становишься врачом, начинаешь понимать, что нет ничего невозможного.

Большинство людей окружают себя бессознательной верой в то, что человеческое тело священно и способно защитить его от безразличного мира.

Это не так.

Вспомните какой-нибудь предмет, недавно внезапно сломавшийся. Может быть, тарелку, разлетевшуюся на куски, выскользнув из ваших мыльных пальцев? Или арбуз, скатившийся с витрины в продуктовом магазине и взорвавшийся, разбрызгивая повсюду липкую слизь?

Человеческое тело может так же.

Человек, которого вы так любите, может так же вдруг безнадежно сломаться.

И все же я надеялась, пусть даже это было глупо, но надеялась страстно, что какая-то сверхъестественная сила, обитающая в больнице Св. Франциска, проявит милосердие к доктору Брутсену, летящему к земле.

Конечно, это была глупая надежда.

Полная луна как прожектором освещала жуткую сцену. Он ударился об цемент тротуара с влажным шлепком. Ноги приземлились первыми, напружились в жалкой попытке уменьшить инерцию и тут же сложились пополам в лодыжках. Минус оба ахиллова сухожилия. Следом колени. Врезались в землю, раздробив коленные чашечки. Тело доктора Брутсена качнулось вперед и все разом впечаталось в бетон, а голова отскочила назад, как резиновый мяч.Мелкие твердые брызги ударили по моим лодыжкам, и я сразу поняла, что его зубы вылетели изо рта как попкорн.

На полсекунды все замерло.

А потом начались судороги.

Я закрыла глаза и сделала медленный хриплый вдох.

Абстрагируйся.

Я слышала, как его изодранные впавшие щеки трепещут под сокрушительной силой судорог.

Абстрагируйся или он заплатит за твою слабость.

Я открыла глаза.

Я бросилась к доктору Брутсену, стараясь зафиксировать в памяти все, что смогу. Рваные раны на голове, сильное кровоизлияние. Затылок чистый, он принял удар лицом. Сложный перелом позвоночника. Скорей всего внутреннее кровоизлияние, переломы голеней.

Что еще?.. Нужно было проверить, дышит ли он.

Ну, не совсем.

Я и так могла слышать, как он судорожно хватает ртом воздух.

Кровь брызгала вверх, значит, пульс есть, но скорее всего была разорвана артерия, видимо, одна из подключичных.

Не лучший знак.

Я обошла его дергающееся тело и крепко надавила на верхнюю часть спины, останавливая гейзер крови.

– Что, черт возьми, здесь произошло? – крикнули мне с другой стороны тротуара.

Я подняла глаза и увидела Лидию. За ней бежала еще одна медсестра. Должно быть, они выскочили на улицу, услышав крики.

И шмяк.

– Каталку и шейный бандаж сюда немедленно! Приготовьте операционную, его нужно везти прямо на стол.

Я приступила к работе, отстранившись от всего. Несколько мгновений мои руки двигались сами по себе, следуя годами отточенному алгоритму, потому что эмоциональная часть моего разума пыталась забиться в дальний угол сознания.

“Это из-за тебя тут нет каталки, – тихо прошипел мне на ухо мальчишеский голос. – Ты говоришь себе, что ничего не могла сделать, чтобы облегчить чужие страдания. Обычно в это трудно поверить. Потому что обычно это неправда”.

Я не плакала. Я была слишком занята, стараясь остановить его кровотечение. И не повредить обнаженный позвоночник бьющегося в конвульсиях человека.

“Ты знаешь, что он умрет. Не сразу. Минут через десять?.. Двадцать?” – Этот голос… почти музыкальный. Это могло бы сойти за легкое поддразнивание маленького ребенка, если бы не годы страданий, глубоко скрытые за его словами.

Лидия вернулась с командой медсестер и Джей Ди – интерном-первогодкой, предупредившего нас о происшествии на крыше.

Я все еще контролировала ситуацию.

Я все еще пыталась спасти Брутсена.

– Он стабилен, вперед! – приказала я, как только мы погрузили его на каталку.

В дверях главного входа в больницу мы столкнулись с доктором Скритт, бежавшей навстречу. Я лишь на мгновение встретилась с ней взглядом, но этого было достаточно, чтобы понять, насколько я облажалась, проигнорировав ее указание взять с собой каталку. Я приняла свою вину и запрятала эмоции поглубже, чтобы полностью сосредоточиться на текущей задаче.

Я знала, что в не такой уж далекой перспективе эта неудача разорвет мой разум в самых его глубинах, как только я расслаблюсь достаточно, чтобы отдаться своей боли. Я оправлюсь от этого удара, но никогда не буду больше тем же человеком, что раньше. Каждый разум – это гобелен глубоко вытатуированных ментальных шрамов. Одновременно видимых и невидимых. Самые насыщенные из них могут говорить с нами в тишине и между строк, и большинство из нас до смерти боится услышать самого себя, чересчур сосредоточившись на внутренних переживаниях.

– Мониторим пациента. ЭКГ сюда и дефибрилятор.

Его конвульсии остановились.

Как и гейзер крови из артерии.

– Кровяное давление?

– 140 на 100, – мрачно ответила Лидия.

– Откуда кровь?

– У него внутри каша, все хуже, чем мы думали. Я вижу спинной мозг.

– Пациент не дышит.

– Интубацию, срочно!

– Артерия слишком повреждена.

– Давление 170 на 130! 17/13!

– Он все еще теряет кровь!

– Мы не можем остановить внутреннее кровотечение.

– Дыхания нет.

– Позвоночник обнажен в трех местах.

– Давление 19/13, доктор, – мягко объявила Лидия.

Кардиомонитор издал сердитый писк.

Его тело снова внезапно содрогнулось, будто все органы одновременно чихнули. Внезапные разрывы капилляров выбили кровавые брызги из его носа, глаз, ушей и разбитого рта… Будто внутри него шарик, наполненный кровью, взорвался об асфальт.

– Нужно…

– Доктор. – Ледяной голос прорезал шум.

Я подняла глаза и увидела, что доктор Скритт выразительно смотрит то на меня, то на часы на стене.

Нет, я не желала объявлять время смерти. Пока я продолжала работать, можно было избегать столкновения с эмоциями, которые угрожали разорвать меня. Я могла их пережить, но не укротить.

Доктор Скритт удивленно подняла бровь.

Я тихонько выдохнула, смиряясь:

– Время смерти 4:32 утра.

– Доктор Эйфелас, нам нужно поговорить наедине.

– Ладно, я… мне надо закончить здесь, и…

– Сейчас.

***

Не знаю, было ли в докторе Скритт что-то сверхъестественное, но она несомненно обладала сверхъестественной способностью доносить до людей, что они будут делать в ближайшее время, еще до их согласия.

Вот так я и обнаружила себя плетущейся за ней к кабинету главного врача.

Я села напротив нее, пообещав себе, что не буду плакать, и тут же вытерла набежавшие слезы.

Она молча посмотрела на меня.

– Прежде чем вы прольете море слез о своей печальной доле, доктор Эйфелас, вспомните, что горе для семьи доктора Брутсена будет несоизмеримо большим.

Плач прекратился.

Она позволила тишине повисеть еще немного.

– Вы не последовали моим инструкциям и не привезли каталку.

– Мне очень жаль. – Я судорожно сглотнула.

– И? – резко спросила она. – Что вы хотите от меня услышать? Что все в порядке?

Я не ответила.

– Ну так я этого не скажу. Все не в порядке.

– Я… Я уволена? – Больше я не могла выносить неизвестности. – Наверное, мне лучше уйти до того, как приедет семья доктора Брутсена… – Я едва сама себя слышала.

Доктор Скритт оценивающе посмотрела на меня поверх очков.

– Большинство людей находят утешение в крайностях, доктор Эйфелас. Все, конечно, хотят, чтобы их считали “хорошими”. Но вторым по желанности вариантом никогда не становится “частично хороший, частично плохой”. Нет. Те, кому говорят, что они никуда не годятся, хотят успокоить себя, услышав, что они были не правы с самого начала, потому что это снимает с человека всякую ответственность за его решения. Мы ищем утешения в крайностях. – Она вздохнула и, поджав губы, сжала трясущиеся пальцы в кулак. – Я не уволю вас за то, что вы не идеальны.

Все мое тело расслабилось, и я вдруг поняла, в каком диком напряжении была все это время. И еще раз утерла слезы.

– Эм. Доктор Скритт… доктор Брутсен получил тяжелые травмы, когда упал. Я не склонна думать, что его можно было бы спасти, даже если я… последовала бы вашим инструкциям. Вы, гм… вы могли бы с этим согласиться?

Она наклонилась ко мне:

– Есть большой шанс, что вы правы, и, я уверена, вы нашли бы большое утешение в моем согласии. Но объективные факты существуют независимо от моего мнения. Вы никогда не узнаете этого наверняка. Единственный способ получить облегчение – впредь следовать моим инструкциям от начала и до конца. Некоторые вещи нельзя исправить. Запомните это, если хотите продержаться в медицине.

Я чувствовала себя так, будто пушечное ядро проделало во мне огромную дыру.

А потом она встала, обошла стол и встала надо мной. Казалось, что я сжалась до размеров горошины.

– А теперь, доктор Эйфелас, я должна вас спросить. Правила при вас?

Дерьмо. Вот дерьмо. Что я должна была сказать? Что я та самая слабачка, которой не досталось даже своей копии? Что я украла список у мертвого коллеги?

Нет, это она уже знала.

Но сообщать ей о том, что я еще и потеряла украденный экземпляр, было бы третьим страйком.

Мне очень, очень, очень нужно было избежать сейчас “третьего страйка”.

Она сунула руку в карман и вытащила листок бумаги. Слегка испачканный край, будто побывавший в луже крови.

– Вы, кажется, не заметили, как обронили их, пока помогали мне запихнуть мертвого мальчика в мусоросжигатель. Похвальная сосредоточенность.

Тепло разлилось у меня в груди, когда я снова коснулась списка.

– Не облажайтесь доктор Эйфелас. Снова.

И... все прошло.

– Будьте внимательны с Правилом 7. Оно вам скоро понадобится.

Я посмотрела на правила.

Черт бы их подрал.

– И, ради всего святого, просто заучите их уже. Это лучшее решение.

Я послушно кивнула.

– С этими списками столько проблем, – продолжила она. – Можете поверить, что люди ненавидят читать правила?

Я в замешательстве уставилась на нее.

– Кому-то не нравятся списки правил?

⠀⠀

– Да. – Доктор Скритт подняла брови. – Говорят, их слишком много. Не в лицо. Но у меня за спиной.

– Но если им так не нравятся правила, они же могут их просто не читать.

– Разумно, – фыркнула она. – Но вот проблема, некоторые “читатели” при этом хотят, чтобы я спасла их от них самих.

– Мне сложно это понять, – в замешательстве покачала я головой.

В этот момент дверь распахнулась, и Джей Ди ворвался в кабинет, задыхаясь от быстрого бега.

– Доктор Дориан, что опять такого случилось, чего вы не можете исправить самостоятельно? – резко спросила доктор Скритт.

Он был белым как полотно.

– Там… Доктор Брутсен…

В животе у меня похолодело.

– Он мертв, – отрезала главврач.

– Да, абсолютно, – ответил он, хватая ртом воздух. – Мы обнаружили, что его спинной мозг был разорван у основания черепа. Но это не помешало его телу подняться с каталки.

И он очень, очень зол.

~

Оригинал (с) ByfelsDisciple

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК и нашем сайте

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью
197

Я только что выпустилась из медицинского. Правила моей новой больнице, кажется, созданы, чтобы убивать людей, а не спасать их (часть 3)

Я всего ожидала от профессии врача и была готова столкнуться с любым дерьмом. Но несуществующие отделения и разваливающиеся на глазах, оживающие трупы… К такому меня жизнь не готовила.

По многочисленным просьбам (и по любви к этой серии заодно) мы перевели продолжение истории про больницу =) Если вы еще не читали - вэлком в оглавление ниже. Очень жаль, что пикабушник тогда не довел ее до конца, история того стоит. Ну а заодно, закрываем этим обещание выложить рассказ о странных правилах =)

Прочитать в нашем переводе:

Главы: 12

или на Пикабу в старом переводе

Главы: 12

~

Иногда врачи сталкиваются с таким дерьмом, от которого мурашки по коже бегут. Иногда это буквально дерьмо. Иногда просто кожа, которая сползает с тела, хотя термин “тает” подходит куда лучше для описания того, что делает с человеком некротизирующий фасциит.

Но ни один учебник не смог бы подготовить меня к такому: я стою бок о бок с главврачом, забивая разлагающееся тело обугленного ребенка в мусоросжигатель, а его единственный глаз с ненавистью и осуждением смотрит на нас. Мальчик был втиснут в узкий зев по плечи, и только голова оставалась в комнате вместе с нами. Челюсть у него отвалилась, и прогнивший язык извивался над перевернутым лицом, как кобра под музыку заклинателя.

– Доктор Скритт, – прошептала я дрожащим голосом, – что нам делать? Мы связаны принципом primum non nocere, разве мы не должны…

– Мы обязаны помогать живым, доктор Эйфелас. Включая меня и, возможно, вас тоже. И мы это сделаем, если вы поможете мне прямо, блять, сейчас, – проворчала она, упираясь руками в макушку мальчика. Когда она надавила, вся его кожа соскользнула, как шелушащийся струп, с раны на ноге. Чистая, белая кость черепа сверкнула в тусклом свете, а остатки плоти шмякнулись на пол, как говяжий фарш.

– Без кожи их проще удержать. Давите ему на голову. – Она отмахнулась от его языка, как от назойливой мухи, и с силой вонзила руки ему в плечи. Пальцы погрузились в тухлую плоть, как сапог в густую грязь.

Ошеломленная, я уперлась в обнаженную кость черепа. Я была в шоке от того, какой он холодный, как дергалась его голова в тщетных попытках укусить меня несуществующей челюстью.

– Очень не хочется выдавать спойлеры, но вы будете крайне удивлены, что эта штука сделает через десять секунд, если вы не перестанете сдержанно и размеренно ласкать ее, будто дрочите восьмидесятилетнему. Толкай! – крикнула она, наваливаясь всем весом.

Тело провалилось в мусоросжигатель с последним сопротивлением.

Мальчишка закричал.

Доктор Скритт яростно оттолкнула меня в сторону, захлопнула дверцу и защелкнула висячий замок.

Я уставилась на нее в шоке. Она была стервой, это да. Но никогда раньше она не применяла ко мне силу.

И все же я была еще интерном. Главный врач могла бы заставить меня есть гной ложками и называть его мороженным.

– Доктор Скритт, – дрожащим голосом пролепетала я. – Зачем вы повесили на мусоросжигатель замок?

От визга твари по ту сторону дверцы трясся пол.

– Включай! – скомандовала она.

– А где…

Она снова оттолкнула меня и отчаянно вцепилась в панель с кнопками прямо за моей спиной.

– Доктор Скритт, – закричала я, пораженная вторым за день толчком.

Бах. Бах. БАХ.

Висячий замок подпрыгнул позвякивая. В дверцу мусоросжигателя начали долбиться изнутри.

Холодок ужаса пробежал по моей коже, хотя в комнате заметно потеплело.

– Это специальная печь, – объяснила доктор Скритт, оттаскивая меня за руку от дверцы. – Она очень быстро нагреется, так что стойте…

БАХ-БАХ-БАХ-БАХ

Стук изнутри становился все сильнее. Мне даже было интересно, выдержит ли висячий замок. Он бешено раскачивался взад и вперед в такт ударам.

ХРУСТЬ.

– 200 градусов! – крикнула доктор Скритт, глядя на датчик. – Нужно, чтобы температура дошла до 2000.

– Большинство медицинских мусоросжигателей даже нагреться так не могут! –У меня голова шла кругом.

ХРУСТЬ.

– Правда ваша. – Доктор Скритт посмотрела на меня. – Большинство не может. – Она взглянула на датчик. – 500 градусов.

– Неужели он так быстро нагревается? – Я уставилась на нее в изумлении.

– А вы разве не замечаете, как меняется температура в комнате? – Ее ответ не выдал никаких эмоций.

И тут до меня впервые дошло, что я вся покрылась испариной.

– Почему так жарко? Мы же стоим метрах в трех…

– И поэтому нам стоит отойти подальше. 1100 градусов.

БАМ

С легким звоном крошечный винтик упал на пол и откатился прочь.

– Доктор Скритт… – тихо выдохнула я.

– Знаю, вы сожалеете, что не смогли доставить сюда мальчика быстрее. – Она мгновение помолчала. – Мы все сожалеем.

ТРЕСК

– Доктор Скритт, дверца…

– 1500 градусов.

Волна жара выбивала реки пота из каждой поры.

– ... не знаю, выдержит ли она...

ТРЕСК

– 1700 градусов!

– Замок гнется, метал вот-вот расплавится!

– Вот почему у нас в запасе сотня висячих замков.

БАХ, ХРУСТь, ТРЕСК

Мы обе задержали дыхание.

Металл выгнулся в невозможном уродливом отпечатке человеческой руки – с такой силой в него врезалась тварь изнутри.

Мы ждали.

– 1913 градусов.

Мы ждали.

Ничего не происходило.

Пот так жег глаза, что я попыталась утереть его рукой, но зря. Предплечье тоже было все мокрое и как будто еще более соленое, так что стало щипать только сильнее.

– Думаю, – доктор Скрит говорила едва слышно, – думаю, я остановила его.

Я смотрела на мусоросжигатель, через жаркое марево, волнами исходящее от металла. Не земле у дверцы валялись куски ободранной плоти. Запах горящей падали щекотал мне ноздри, вызывая тошноту.

Я выдохнула, понимая, что бессознательно задержала дыхание.

– Значит, мы в безопасности?

Дверь морга распахнулась, впуская одного из интернов. Я узнала в нем Джей Ди, нервного парня, всегда выглядящего так, будто находится в перманентном шоке.

– Доктор Скритт! – крикнул он через всю комнату. – Там доктор Брутсен! Правило 10!

Несмотря на адский жар, по комнате будто пробежал холодок, да такой, что можно было задницу отморозить.

– Готовьте операционную! – властно крикнула доктор Скритт.

Джей Ди тут же исчез за дверью.

Она уже собралась бежать за ним…

– Доктор Скритт! – крикнула я ей вслед.

Она развернулась и нетерпеливо посмотрела на меня.

– Что делать с мусоросжигателем?

Она глянула на меня так, будто у меня член торчал посреди лица.

– Доктор Эйфелас. Вам пора бы научиться отличать живое от мертвого. В нашей жизни и так достаточно дерьма, чтобы не пытаться тащить на себе тех, кто нас покинул. – С этими словами она повернулась и сказала, уходя: – Если желаете помочь, берите каталку и бегом на Корт-стрит. Крыша отсюда далеко.

И исчезла за дверью.

***

Что там за правило 10 такое?

Я потянулась к карману.

Пусто. Твою мать.

Блять, блять, блять! Я, должно быть, потеряла список, пока тащила это месиво мертвой плоти в мусоросжигатель.

Должен был умереть интерн, чтобы я смогла заполучить список правил. Но как только он попал мне в руки, так я сразу расслабилась и приняла это как должное!

Я решила попытаться извлечь из этого урок, но знала, что ничему не научусь, как всегда.

Я же читала правила. Зачем нужна была каталка?

Надо выйти на улицу и выяснить, что происходит.

Холодный ночной воздух впился в мое разгоряченное тело, выбивая озноб из каждой клеточки.

Я побежала.

И… там ничего не было.

Никаких машин. Никаких людей. Я посмотрела налево, направо, потом снова налево…

А потом подняла глаза.

Вот дерьмо.

Правило 10.

Доктор Брутсен стоял в нескольких метрах от края крыши. В свете полной луны я видела, что он весь дрожит, будто его дергают за невидимые ниточки, как марионетку. Вся эта сцена была глубоко неправильной. Как и, главное, почему его конечности так двигались?

Он тихо стонал.

Нет, не так.

Он плакал.

Рвота подкатила к горлу, когда я вдруг поняла, что он “подтанцовывает” все ближе и ближе к краю.

Я чуть не рухнула, вспомнив, чего требует это правило. Либо ждите, пока вас обнаружит спасательная команда, либо прыгайте с четвертого этажа на тротуар Корт-стрит.

– Стойте, подождите! – крикнула я ему. – Доктор Скритт идет!

– Нет, нет, пожалуйста! – закричал Брутсен, хотя я не могу сказать, к кому конкретно он обращался. – Не зли его! Пусть они уйдут!

– Держитесь! Вы почти в безопасности!

– Простите, я пытался их запереть! Пожалуйста, пожалуйста, не делайте этого! – рыдал он.

Его тело подпрыгивало и извивалось, как рыба под электрошоком. Было так странно, так неправильно смотреть на этого человека, не контролирующего себя на крыше в лунном свете, что я чуть не заплакала.

Дверь наверху распахнулась с такой силой, что я с земли отчетливо услышала грохот .

– НЕТ! – взвыл Брутсен. – Нет, пожалуйста, не подходите, простите, ПРОСТИТЕ!

А затем он отошел от края. Я вздохнула с огромным облегчением.

Которое тут же испарилось, когда до меня дошло, что он отошел только для того, чтобы выгадать место для разбега.

Я с ужасом наблюдала, как доктор Брутсен – мой коллега, мой ровесник – разбежался и прыгнул в ночь. Он падал на бетон, размахивая руками и ногами.

Прямо туда, где я стояла четырьмя этажами ниже.

~

Оригинал (с) ByfelsDisciple

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью
3

ШЕПЧУЩИЙ ЛЕС * ужасы. аудиокнига

История о смертельном обычае в селе, при котором родители уводили детей в лес и отдавали их шепчущим мертвецам.

Поселение, похожее на лесной оазис, существовало здесь достаточно давно, можно было сказать, что к 1820 году оно уже успело стать известным для находящихся в паре десятков миль деревень и станиц. Но мало кто из людей, живущих в соседних поселениях, мог осмелиться приехать в село, которое местные жители прозвали Безродное.

476

Я – социальный работник для детей-экстрасенсов

Каждый родитель считает, что его ребенок – особенный. Если не повезет, это может оказаться правдой. Тогда в игру приходится вступать мне.

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Родителям приходится тяжелее всего. Именно они в первую очередь сталкиваются с этими силами, видениями, чем бы это на самом деле ни было. Если повезет, они свяжутся с нами до того, как дело примет серьезный оборот. Если нет – могут потерять все. Например, как родители одной девочки… то дело было особенно мерзким, а я ведь даже не успел с ней познакомиться. К тому времени, как я появился, вся семья была утрамбована в печь и дом сгорел дотла. Нам пришлось вынимать их тела, одно за другим, как гигантские фруктовые рулеты. Мы думаем, что это она была поджигателем, но кто знает? Нас там не было…

Мы пытаемся проводить разъяснительные работы, но это сложно из-за правительственного указа, запрещающего нам предавать такие случаи огласке. Возможно, у вас уже сложилось не совсем правильное впечатление. Мы не похожи на людей в черном или кого-то в этом роде. Правда в том, что, если сверхъестественное появится на вашем пороге, вы, скорее всего, решите просто не верить в это. А если даже поверите вы, то никто не поверит вам. Вот что я имею в виду, говоря о родителях. Они изолированы от друзей, семьи и даже друг от друга. Такие дети не Люди Икс, перемещающие пульт от телевизора по воздуху или стригущие газон силой мысли. Жить с этим сложно, иногда даже ужасающе.

Непросто, когда шестилетний ребенок называет дату и время вашей смерти. Или когда вы с ссоритесь с сыном, а на следующее утро просыпаетесь с абсцессом размером с теннисный мяч, затыкающим вам рот, как кляп. И такое может случиться, даже если ребенок этого не хотел. Эмоции просто просачиваются наружу. А дети… их мысли могут быть довольно запутанными. Есть брошюра, на самом деле больше похожая на книгу, в которой мы рассказываем о некоторых типичных ошибках родителей. Ее забавно читать, если не знаешь, что поставлено на карту:

Как можно раньше познакомьте вашего одаренного ребенка с концепцией смерти, это важно для долгосрочной безопасности. Примеры традиционного фольклора, которые вам НЕ следует обсуждать с ребенком:

• Не говорите, что умершая золотая рыбка отправилась жить "в море".

• Не говорите, что умершие собаки, кошки, кролики и т.д. теперь счастливо живут "на ферме".

• Не говорите, что умершие бабушка и дедушка ушли "в лучшее место".

Список на этом не заканчивается, но, думаю, вы уловили суть. Нет двух одинаковых детей, но они все придают значение мелочам. Такие формулировки, как "лучшее место", могут стать для них настолько реальными, насколько никогда не станут для взрослых. Они начинают представлять себе это “место”, думать о том, на что оно могло бы быть похоже, каким должно быть... Но мозг – не просто цепочки мыслей. Он похож на океан, и его глубины полны вещей, ускользающих от детского разума. Добавьте к этому то, что большинство детей намного умнее и осведомленнее, чем думают их родители. Гораздо осведомленнее…

Как вы думаете, каким должно быть "лучшее место"?

Вы когда-нибудь были на похоронах? Видели труп? Дети знают больше, чем вы думаете. Они приходят в гости к бабушке, но оказываются в гостиной, полной рыдающих грустных людей, а мать не позволяет им приоткрыть ящик, чтобы увидеть старушку, которая каждую неделю угощала их конфетами. Вам это кажется "лучшим местом"? Все черное. Все в слезах.

Быть опущенным в яму в земле и засыпанным грязью – это разве “лучшее”?

***

Одним из первых моих заданий было дело безумно милой маленькой девочки. Время от времени она могла очень точно предсказывать будущее. Ее родители, благослови их Бог, надеялись, что это будет залогом лучшей жизни, но совершили ошибку, спросив у дочери, когда они умрут. Ответ не сошелся с их ожиданиями. Я с трудом мог это выносить: навещать девочку, играть с ней на Wii, смеяться, а затем оглядываться на кухню и видеть ее мать, стоящую с отстраненным взглядом. Девочка не могла понять, почему ее родители вздрагивали, когда она смотрела на них, или содрогались, когда она их обнимала. Они все еще любили ее, но было видно, что считали каждую секунду каждого дня.

Я должен был убедиться, что она понимает реальность смерти, и мне это удалось. Помню, как девочка слегка нахмурилась во время занятий математикой. К этому моменту она уже несколько недель пыталась выяснить, что к чему, но родители отказывались отвечать на ее вопросы. Я ответил на все, причем честно.

– Значит, это не лучшее место, да? – спросила она.

– Не знаю, – ответил я. – Я даже не уверен, что это место.

– Я не должна была рассказывать маме о желтой машине… – прошептала она со слезами на глазах. Ее маленький разум, как мог, старался обработать такую большую идею.

– Маме не следовало спрашивать! – ответил я слишком поспешно, позволив своим эмоциям всплыть на поверхность.

Я надеялся, что этот разговор положит конец проблеме. Я полагал, что, если повезет, мать и отец научатся жить со своим знанием и не сводить себя с ума, пытаясь придумать, как избежать предсказанного. Однако большинство людей настолько ослеплены деталями, что не видят общей картины. Эта женщина могла запереться в хранилище банка, чтобы не быть сбитой такси, о котором говорила ее дочь, но днем позже умереть от сердечного приступа. Я пытался им это объяснить. Я пытался объяснить, что беспокойство ничего не изменит.

По крайней мере, не должно.

Через несколько недель я вернулся, чтобы провести еще одну соцпроверку, и угадайте, кто открыл мне дверь? Маленькая девочка. Одна. Она выглядела голодной и неухоженной. На кухне все дверцы шкафов были распахнуты, судя по всему, она пыталась вскрывать консервы ножом. На полу валялись пустые пачки от макарон – бедняжка ела их сухими. Сначала я подумал, что ее родители покончили с собой и ей пришлось какое-то время выживать самостоятельно. Но она сказала мне такое, что у меня кровь застыла в жилах.

– Я отправила их в лучшее место!

– Ты убила их? – спросил я, гадая, о чем именно родители попросили своего ребенка на этот раз.

– Нет, глупый! – ответила малышка. – В настоящее лучшее место! Я представила себе самое лучшее место в мире и заставила их отправиться туда!

– И какое же место самое лучшее в мире?

– Пляж! – воскликнула она. – Пляж, который бесконечно тянется в разные стороны, и там можно есть столько, сколько захочется, потому что на траве растут фрукты и конфеты, и никто не будет говорить, что тебе делать, поэтому папе никогда не придется снова ходить на работу, а мама никогда не будет волноваться о том, что станет толстой, потому что никто никогда не увидит, что она поправилась, а папа будет любить ее, несмотря ни на что, потому что он так сказал и…

– Как… как ты их туда отправила? – спросил я.

Она подняла листок бумаги с нацарапанными синими и бежевыми карандашными линиями. Это была детская интерпретация пляжа: взрыв цветов и плохо прорисованные формы на фоне. Но на переднем плане было кое-что выпадающее из общей картины. Две черно-белые фотореалистичные фигуры, застывшие во времени, с прижатыми к голове руками, со ртом, распахнутым в беззвучном крике.

– А знаешь, что лучше всего в лучшем месте? – Маленькая девочка сияла от гордости. – Ты никогда не умрешь! Неважно, с какой высоты упадешь, как надолго задержишь дыхание или даже если съешь много-много яда!

Благослови ее Бог. Она так гордилась тем, что сделала…

Время от времени я вытаскиваю этот рисунок и смотрю на родителей девочки. Они двигаются, если не смотреть прямо на них . Бедняги исчезают за границами рисунка, иногда даже переходят на другую сторону листа. Сначала они кричали и рыдали, но последние несколько лет просто лежат рядом друг с другом, глядя на то, что, наверное, является небом? Не уверен. Я даже не уверен, что время для них течет нормально. Там нарисовано что-то, напоминающее отсчет времени на песке. Если это так, то зарубок оказывается больше, чем можно себе представить, будь то дни или даже годы.

Однажды я сожгу рисунок. Мне просто нужно быть уверенным, что это будет правильно. Я все еще надеюсь, что девочка вернется и вытащит их, потрепанных, но в конечном счете живых. Когда ей исполнилось тринадцать, я потерял с ней контакт, . Большинство детей перестают поддерживать с нами связь в подростковом возрасте, потому что им это больше не нужно, а наша система сурова и в лучшие времена. Хотел бы я знать, что происходит с ними дальше. Мне нравится думать, что правительство собирает их и находит место, где они смогут использовать свои силы на благо мира. Но большинство из них не в состоянии стать даже поварами, не говоря уже о суперсолдатах. Какую бы цель они ни находили в жизни, я не уверен, что это приносит кому-то пользу.

***

Часть моей работы – минимизировать угрозу, которую эти дети представляют для родственников и общества в целом.

Конечно, легче сказать, чем сделать.

Дело не только в том, что вся эта сила сконцентрирована в не до конца сформированном мозге. А в том, что это означает для обычного человека. В фильмах, если какой-нибудь могильщик говорит, что видел бабульку-зомби, вытащившую свою тощую задницу из могилы, все, что вам нужно сделать, это накачать его парой бутылок виски и надеяться, что ему никто не поверит. Насчет последнего можно не сомневаться, но вот реакция могильщика...

Вы знаете, что делает среднестатистический человек, когда сталкивается с доказательством загробной жизни? Как вы думаете, что происходит, когда ему случается мельком увидеть, что таится в глазах такой бабульки, или не дай Бог, у него появляется возможность обменяться парой слов с ожившим покойником? Те, что разговаривают с мертвыми, – самые пугающие из всех одаренных детей, потому что, оказывается, что бы ни происходило по ту сторону, это сводит обычного человека с ума.

И я не имею в виду безумие типа "разговорчики-с-самим-собой". Это больше похоже на "перерезать-горло-своей-семье-и-кастрировать-себя-лезвием-бритвы" безумие. Вам может казаться, что вы приняли идею небытия или идею рая, или ада. Но, по правде говоря, я не уверен, что это может уместиться в голове одного человека. То, что я однажды увидел, было настолько ужасно, что мне пришлось провести шесть месяцев в психиатрической больнице.

Все началось, когда какой-то бедный мальчик вернул с того света своего деда, даже не осознавая этого. Он просто думал об этом достаточно долго и достаточно усердно. Мне позвонили его родители, забаррикадировавшиеся в ванной комнате. Им нужна была помощь. И, хотя я тогда еще проходил стажировку, я не стал звонить своему руководителю. Я просто побежал туда. По правде говоря, я и не хотел звонить начальству, не хотел, чтобы меня контролировали. Я ждал подобной возможности с тех пор, как прочитал об этом на тренинге. Я хотел увидеть кого-то, кто вернулся к жизни. Хотел достоверно узнать, что там, по ту сторону. Все ребята говорили об этом, о том, что люди возвращаются. Но на самом деле я не верил, что они это всерьез. Мне определенно казалось, что меня просто разыгрывали.

Я сделал ошибку, посчитав это проблемой, которую можно решить в два счета. Я думал, что получу ответ, который изменит что-нибудь, поможет мне в чем-то…

Когда я нашел того дедушку, он стоял, уставившись на дверь ванной комнаты, и формальдегид вытекал из его задницы, пачкая пол. Он смотрел на меня с дикой ненавистью, ядовитым взглядом, достаточно выразительным, чтобы заставить меня отступить и держаться подальше от него. Но не чтобы заставить меня молчать. Вопросы сыпались у меня изо рта, и я задал их так много, так быстро, что даже не помню, что конкретно спрашивал. Полагаю, большинство из них сводились к чему-то вроде:

– Что происходит по ту сторону?

Когда старик заговорил, его голос звучал так, как будто он пережил целую эпоху бесконечной усталости и страданий. Я смотрел на душу, которую пропустили через мясорубку, скрутили, промыли, прочистили, избили и подчинили. Это была не та душа, которая ранее покинула наш мир, это точно. Но одного взгляда в его глаза было достаточно, чтобы понять, что он не лжет.

– Рабство! – произнес он, и его ответ оглушил меня, словно удар гонга . Я уже хотел задать следующий вопрос, но, Боже мой, у меня перехватило дыхание, и слова застряли в горле. Это слово убило часть моей души. Я до сих пор иногда лежу без сна по ночам, думая об этом.

Рабство.

Рабство.

Рабство.

Я даже не понимаю, что конкретно это значит, но с тех пор это знание меня преследует. Как тот рисунок, который я прячу, стараясь забыть. Я не хочу думать об этом, и какой-нибудь среднестатистический Джо тоже не хочет. Если я позволю себе начать задавать вопросы вроде "кто порабощает души?", мой разум просто не сможет остановиться. Я полгода ходил кругами, читал старые дела в надежде узнать больше. Это слово по-прежнему взывает ко мне несколько раз в день, заставляя мои мысли метаться, как крыс в свете факелов.

Свести к минимуму вред, причиняемый одаренными детьми, может быть непросто, когда есть риск очутиться в комнате с мягкими стенами.

***

Как я уже сказал, единственное, что играет нам на руку, – это то, что 99% людей просто не хотят смотреть в глаза правде, тому, что скрывается за всем тем мирским скучным дерьмом, которое мы называем "повседневной жизнью". Вот почему многие из родителей так сильно не подготовлены. Ведь нужно представить себе мир таким, каким его видит ребенок, и, что еще важнее, нужно продумать все возможные варианты развития событий, которые могут пойти не так.

Твоя золотая рыбка ушла жить "в море".

Зубная фея заберет твои выпавшие зубы.

Санта наказывает непослушных.

Родителям с самого детства внушают, что такая ложь во благо является основой воспитания. Невозможно избавиться от привычки. Даже знающие родители, благоразумные, грамотные люди, которые делают все, что в их силах, все равно будут совершать ошибки, то здесь, то там. В лучшем случае они могут надеяться, что это не приведет к неприятным последствиям и не уничтожит половину города.

Вот тут-то и начинается вторая часть моей работы: уборка. Я должен направить родителей к правильной команде уборщиков. Чаще всего хватает парней с крепкими желудками, вооруженных швабрами и ведрами. Иногда порядок наводит скользкий мужчина в костюме, который знает, как помешать соседу публиковать фотографии в Интернете. А однажды, черт… нам пришлось отправить команду в радиационных костюмах со свинцовым покрытием. Сложно было понять, зачем они вообще понадобились. Мы до сих пор не знаем, что произошло. Но счетчики Гейгера, которые они оставили, все еще щелкают.

Возьмем хотя бы зубных фей. Кое-где они действительно существуют. То есть они не всегда были настоящими, но потом появились в воображении этих детей. Представляете, насколько сильно среднестатистического ребенка может напугать зубная фея? Скажем так, то страшилище, которое когда-то в 80-х придумал какой-то мальчишка, – именно таким и должно быть существо, живущее кражами зубов. Вместо лица у него вывернутое нёбо, сплошь утыканное зубами. Они растут так плотно, что едва ли вы сможете найти крохотный пустой кусочек десны. А эти зубы… гнилые и желтые, исходящие зловонным запахом, как у наркомана. И вот такая тварь бродит вокруг детей, собирая выпавшие зубы, чтобы заменить те, что сама потеряла из своей… ну, я не анатом, но, скажем, головы. В любом случае, стоит хотя бы одному зубу выпасть, как оно выбирает из своих запасов новый и втыкает его на освободившееся место. Оно проталкивает разветвленные корни зубов сквозь плоть и хрящи и, я готов поклясться, при этом истошно стонет, но кто знает? Я надеялся, что парнишка вырастет и эта чертова штуковина исчезнет, но нет. Она все еще там, карабкается по водосточным желобам и дренажным трубам, подтягивая обрубок тела на руках. Просто потому, что особый ребенок видел эту тварь во сне именно такой: без ног.

Как я уже сказал, мир пугает детей. И они придумывают вещи, которые мы не можем предвидеть. Но последствия слишком реальны, чаще для родителей, а иногда и для случайных прохожих. Единственная спасительная милость заключается в том, что большинство этих детей имеют благие намерения. Даже самые трудные из них, с эмоциональными проблемами или сложностями в учебе, проявляют сожаление, когда понимают, что причинили другим людям боль.

Люди постоянно причиняют друг другу боль, но подавляющее большинство из нас делает это неосознанно. И даже если осознаем, иногда кажется, что мы вынуждены это сделать.

***

Но, конечно, есть и другие случаи.

Дети и взрослые, которые чертовски хорошо знают, что делают. Я встречал их не так уж много, но достаточно, чтобы идентифицировать их во время работы. Это дети, которые равнодушно относятся к причиняемой боли, потому что им просто все равно. Большинство из них – нарциссы, довольствующиеся мечтами о деньгах и сексе как способе испытать острые ощущения. Вы читали о том, как психопаты преуспевают в определенных профессиях, таких, как банковское дело или что-то в этом роде? Прекрасно. Это идеально для них. Некоторые одаренные, с которыми я работаю, на самом деле очень похожи на психопатов. Они не обязательно хуже других детей. Просто не склонны переживать о чем-либо, когда им объясняешь, что после того, что они сделали с младшим братом, он больше не сможет играть с ними в Xbox.

Ни чувства вины, ни раскаяния.

Но по-настоящему плохие люди не просто равнодушны, они получают от этого удовольствие. Множество обстоятельств должно сложиться определенным образом, чтобы получился человек, которому нравится причинять боль другим.

Я как-то читал, что у большинства серийных убийц IQ ниже, чем у среднестатистического психопата, ведь он способен чертовски хорошо понимать, что сравнение затраченных сил и рисков с выгодами от убийства будет не в пользу последних. Убийство – дело тяжелое, а выгода обычно невелика, и умный психопат это знает. А следующих за этим последствий, предусмотренных обществом, в виде наказания, достаточно, чтобы держать большинство людей в узде.

Но когда они одарены… ну, тогда эти последствия просто идут на хрен, не так ли?

Если я смогу доказать наличие склонности к садизму и полное отсутствие угрызений совести и сочувствия у ребенка, то в моей власти запросить разрешение на эвтаназию.

Некоторые из самых первых тестов, которые мы проводим, когда находим одаренных детей, – сканирование мозга, анкетирование, ЭЭГиТ – предназначены для выявления психопатии. Раньше я это ненавидел. Дети спрашивали, что мы ищем, или, иногда, начинали рыдать во время теста на рефлексы (мой самый нелюбимый из всех). У меня всегда разрывалось сердце, стоило представить, что их ждет, если я приму неверное решение. Логически я понимал, почему мы это делали. Просто ненавидел само осознание того, что у меня есть такая сила. Эти дети не знали, что ждет их в случае провала… Даже их родители не знали. Тогда я бы все отдал, чтобы заставить агентство отказаться от подобных тестов.

А потом я встретил Брэдли.

***

В течении года шестнадцать учителей одной школы заболели почечной недостаточностью, что заставило нас выбрать родной город Брэдли для дальнейшего исследования.

Судя по травмам, полученным некоторыми из этих учителей, я решил, что мы имеем дело с подростком, у которого были скрытые способности. Такая жестокость и злость характерны для пубертата. Но на самом деле Брэдли было всего семь.

Впервые я увидел его лежащим на полу в гостиной и читающим университетский учебник по анатомии. Он был кем-то вроде вундеркинда, хотя сам признавал, что поумнел, когда начал "заимствовать частички чужих умов". Самое смешное, что его отец был как две капли воды похож на Брэдли, и его мать тоже, но это ожидаемо, не так ли?

А вот чего вы не ожидаете увидеть, так это то, что другие дети в классе Брэдли тоже немного похожи на него, что родители тут и там атакуют местных ученых, а те не могут дать внятных ответов. У родителей на руках фотографии их детей, сделанные всего за несколько лет до переезда Брэдли, и там они выглядят по-другому. Другое строение лица, другой цвет волос и глаз. Сначала изменения незаметны, но со временем становится видно, что дети меняются все больше и больше, и невозможно не понять, в кого они превращаются.

А потом жалобы прекращаются, потому что, конечно, и родители тоже начинают все больше и больше походить на Брэдли.

– Я просто одалживаю их частички, – сказал он мне – Большинство людей не используют мозг на полную мощность. У них в голове полно свободного места, а я просто помогаю им найти ему хорошее применение.

Он заражал их умы и, сам не зная почему, делал их все более похожими на себя. Конечно, это был побочный эффект. Но шокирующий.

Нам пришлось отбраковать много людей, чтобы вернуть все в норму, но Брэдли не позволил бы нам просто убрать его источник вычислительной мощности. Нам пришлось с ним договариваться, и то, что он захотел, было… ну… Он любил вивисекцию и очень любил живые объекты. Еще он сказал, что ему понравились наши инструменты...

Некоторые вещи он просто не мог узнать, захватывая мозг среднестатистического человека, но в наших лабораториях он радовался, как ребенок в кондитерской. Честно говоря, мы не очень хорошо продумали эту часть сделки. Размещение его в одной комнате с нашими учеными гарантированно должно было плохо кончиться. Но Брэдли был таким могущественным…

Даже не замечая этого, мы перестали пытаться сдерживать его и начали пытаться просто успокоить. Он не был похож ни на одного ребенка, которого мы встречали.

Ничто не мешало ему завязать твою толстую кишку в узел, просто чтобы посмотреть, что произойдет. Ему нравилось видеть, как люди страдают из-за его действий. Лопнувшая поджелудочная железа здесь, кровоизлияние в мозг, из-за того, что ваша кровь стала чем-то похожим на пудинг, там… Сейчас мы больше не допускаем ученых к оперативной работе, чтобы какой-нибудь другой телепат от них чего-нибудь не перенял.

Мы до сих пор проводим ежегодные конференции, пытаясь выяснить, кем был Брэдли, какова была его конечная цель. Он определенно не был заинтересован в какой-либо новой расе или эволюции. И если мы намекали, что он не единственный экстрасенс в мире, он очень расстраивался. Из-за этого я потерял своего первого руководителя. В то время мы еще не знали, кем был Брэдли. Мы только что нашли его, и, конечно же, он был странным, определенно умным сверх всякой меры. Но мы не догадывались…

– Ты можешь чувствовать себя одиноким, Брэдли, – сказал мой босс – Но на самом деле, по нашим оценкам, таких детей, как ты, почти сто тысяч!

– Таких, как я, больше нет, – ответил мальчик и, как кинжалами, впился глазами в моего босса.

Следующее, что я помню, – старик дрожит, бьется в конвульсиях, кровавая пена лезет из его рта, носа, ушей… После вскрытия сказали, что от его мозга почти ничего не осталось. Содержимое черепа было с силой выдавлено через все доступные отверстия в голове. То немногое, что осталось, скопилось у основания черепа, как остатки молочного коктейля на дне чашки.

***

В конце концов именно эго Брэдли его и погубило. После двух лет наблюдения за тем, как он прогрызал себе дорогу в маленьком городке, а затем и в наших лабораториях, я все время задавался вопросом, когда же он, наконец, нацелится на более крупную добычу. И решил, что не могу просто позволить ему продолжать.

Дело в том, что даже такие дети, как Брэдли, даже самые умные и знающие, на самом деле не имеют никакого опыта. Добавьте сюда эго размером с планету и то, что им часто не хватает того необходимого смирения, которое вбивает в большинство из нас взрослая жизнь.

В конце концов, это была просто маленькая ложь во благо. Она спасла меня, спасла всех нас.

– Никто никогда не общался с тем, что обитает по ту сторону, – сказал я ему – Мы никогда не встречали одаренного ребенка, способного дотянуться туда и увидеть, что происходит после смерти.

На следующий день он вышел из своей комнаты и просто… Я не знаю. Мне не было его жалко. Но, черт возьми, я был близок к этому.

У него был маленький письменный стол в центре нашей лаборатории, за которым он наблюдал за учеными и читал их мысли, как большинство детей просматривают телевизионные каналы. Он подошел прямо к нему и сел. Мальчик выглядел таким разбитым, таким измученным. Он попросил у меня цветные карандаши.

Следующие несколько минут Брэдли провел, что-то быстро рисуя: маленький домик с деревьями – а потом он просто… Ушел. Исчез, как будто его стерли из одного из кадров жизни.

Он не умер. Он поместил себя в рисунок.

***

Все говорят об этом так, будто я поймал его в ловушку, будто я его победил.

Но, по правде говоря, я думаю, что Брэдли может оставить рисунок в любой момент, когда захочет. Он всегда в своем домике. Кажется, рисует. И это все, что он когда-либо делал. Рано или поздно рисунок будет потерян, уничтожен, может быть, даже намеренно. Нет ничего вечного, когда речь идет о человеческой жизни. Но я помню взгляд того мертвого старика и помню, что он заставил меня почувствовать.

Рабство.

У Брэдли, судя по всему, вышло настолько хорошо рассмотреть загробную жизнь, что всем остальным одаренным детям могло бы стать стыдно. Я считаю, что он прячется. Думаю, он понимал, что рано или поздно окажется по ту сторону, и ничего не может сделать, чтобы остановить это. Все, что ему оставалось, – постараться максимально растянуть промежуток между началом жизни и ее концом. Он отлично знал, что может создавать всевозможные "особые" места, где время течет медленнее, чем обычно. Не забывайте, у него были все мои воспоминания. Я не сомневаюсь, что он знал о той маленькой девочке и о том, что она сделала со своими родителями.

Бесконечный пляж.

К счастью, мы думаем, что Брэдли был исключением.

"Облачный" телепат, заимствующий чужие умы, чтобы усилить собственный дар. Своего рода петля обратной связи, которая может положить конец миру, возможно, даже Вселенной. Мы рады, что он решил уйти, хотя мне неприятно думать о причине.

***

Однажды кто-то спросил меня, что я думаю об этих детях. Я не уверен, но велико желание назвать их багом, ошибкой.

Кем бы они ни были, они познали что-то, скрытое под банальной реальностью, на которой большинство из нас зациклено. Той, что наполнена одноразовыми стаканчиками и просмотром телевизора под ужин из полуфабрикатов, разогретых в микроволновке.. Вы узнаете о них и думаете, как, должно быть, чудесно обладать такого рода знаниями.

А я просто думаю о Брэдли... буквально Бог среди людей, который бросил лишь один тяжелый долгий взгляд на ту сторону и убежал, поджав хвост.

Если я изредка замечаю его на рисунке смотрящим в окно, то могу думать только о том, что он выглядит чертовски напуганным.

~

Оригинал (с) ChristianWallis

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК и нашем сайте

Перевела Юлия Криницкая специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью

ИНТЕРАКТИВНОЕ ВИДЕО! СМЕРТОНОСНЫЙ БЫКОКРАКЕН

ИНТЕРАКТИВНОЕ ВИДЕО! ВАМ ПРЕДСТОИТ СДЕЛАТЬ ВЫБОР, ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ.
Что ты будешь делать, когда встретишь огромное морское чудовище? Твой выбор приведёт к хорошей или плохой концовке.

Есть три слова, которые полностью смогут описать тебя: богатый, сумасшедший и… сумасшедший. Ладно-ладно, подойдут только два слова. И вот почему.
Сейчас ты один на яхте в 60 километрах от ближайшего крупного куска земли. Обычно, ты берешь с собой жену и детей, а также несколько друзей.
Но сейчас ты один, так как никто не захотел присоединиться к тебе в этой безумно опасной затее.
Они изо всех сил пытались уговорить тебя тоже остаться дома, но ты их не послушал. Ты полон решимости выяснить, почему в этом районе 2 месяца назад пропали 3 корабля.
Оглядывая это место со своей яхты, попивая самый дорогой чай, ты, наконец, получаешь желаемый ответ.
Из воды поднимается гигантский бык! Нет, стой! Это гигантское существо с головой быка и телом кальмара!
Он, как минимум, в 10 раз больше твоего судна, у него рыжий мех, красные глаза, белые рога и жабры по бокам головы! В панике, ты называешь это чудовище Быкокракеном.
Этот Быкокракен опускает на твою яхту огромное щупальце и разбивает её пополам. Тебе нужно выжить и рассказать всему миру об этом чудище.
Что же ты выберешь?..

Показать полностью
242

Меня хоронят заживо за деньги. Там, внизу, что-то есть (часть 3, Финал)

Мне ничего не остается, кроме как идти дальше. Не могу перестать задаваться вопросом: почему именно я? Но еще отчаяннее хочется знать вот что: если я выберусь, если я снова смогу оказаться на земле под Солнцем, что я сделаю?

Главы: 12
Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~
Я все еще иду вперед, а шепот не умолкает. Я слышу голоса мертвецов, похожие на пение. Стук, с которым мотылек ударяется о стекло банки. Стены вокруг залиты темно-красным светом. Иногда мотылек меняет направление, и я заглядываю в очередное ответвление главного тоннеля, и всякий раз там, в глубине, в темноте, кто-то стоит. Готов поклясться, что, когда я прохожу мимо, они смотрят мне вслед.

– Ты наркоман? – вдруг подает голос радио.

– Да.

– Передозировки?

– Конечно, у кого их не было.

– Значит, ты уже бывал близок к смерти.

– Снова да. А какое это имеет значение?

– Нам важно знать такие вещи.

Сердце бьется у меня где-то в горле. Я иду так быстро, как могу, спина постепенно начинает болеть. Мозг работает на автопилоте, я отвечаю на вопросы, которые доносятся из радио, но не задумываюсь о них, только стараюсь говорить как можно тише, чтобы не привлекать внимание тех, кто позади меня. Они иногда шумят: то свистят, то тихо стонут, а иногда, мне кажется, даже смеются.

Из стен тоннеля на меня все еще смотрят глаза, иногда рты с белыми зубами и розовыми языками, и когда я оказываюсь рядом с ними, они шепчут мне что-то. Мотылек отчаянно бьется о стекло, словно видит где-то вдалеке невидимый свет. Иногда я оборачиваюсь, хотя мне не стоило бы этого делать, и вижу на земле, на стенах, на потолке странные тени – у них точно больше рук и ног, чем должно быть у людей. Они словно загоняют меня, как добычу, но не торопятся, будто выжидая нужное время.

– Почему я?

Радио какое-то время молчит.

– Ты Грезишь вместе с ними. Они знают тебя. Ты большую часть жизни был под землей, в Грезах.

– Но что это означает? – Мне приходится чуть повысить голос, и мои слова эхом разносятся по пещере – а рты и губы, впечатанные в стены пещеры, повторяют их, словно пытаясь попробовать на вкус.

– Мертвые Грезят. Сложно объяснить, что это такое, но похоже на язык. И ты говоришь на этом языке.

– Нет, не говорю.

– Говоришь. Ты был по ту сторону и вернулся назад, и ты лежал в гробах, и когда ты закрываешь глаза, ты Грезишь.

– Но это не язык.

– Языки – это наш способ передать, объяснить окружающий мир. И не всякий язык состоит из слов.

После этого радио снова замолкает. Я не останавливаюсь. Туннели разрастаются, как грибница, и я прохожу через сотни разных поворотов и развилок. Иногда мой путь ведет вниз, и воздух становится холоднее, а иногда проход становится невыносимо узким, словно сжимаясь, как вена какого-то древнего спящего существа. В каждой развилке я вижу что-то новое – иногда они похожи просто на людей, подсвеченных тусклым красным светом, а иногда напоминают пауков, в беспорядке карабкающихся по стенам, а иногда я не могу даже описать увиденное словами, это просто смешение двух-трех-десятка разных существ в одном. И, наконец, иногда я не вижу ничего – только слышу голос. Он может вопить или говорить тихо, но неизменно повторяет одно и то же.

Когда он сидит, он кровоточит, и если мы истекаем кровью, мы едим, и пока у нас есть плоть, и…

Я не пытаюсь понять, кому принадлежит этот голос. Паника постепенно утихает, оставляя место настороженности. Я иду за мотыльком, не вглядываясь, куда он меня ведет.

Но в какой-то момент я прохожу мимо женщины. Вся в потрепанных бинтах, она лежит на земле в позе эмбриона и рыдает. При виде меня она шепчет, что ей нужно спать, она должна уснуть, а иначе они вернутся, она должна уснуть или снова сделает это, или я сделаю это снова, и…

Я не могу больше смотреть на нее. Что-то в ее взгляде меня пугает – он исступленный, отчаянный. А ее кожа выглядит слишком бледной… мертвой.

Время замедляется, я даже уже не понимаю, сколько я здесь. Как долго я брожу по этим туннелям, пытаясь найти выход – как напуганная крыса в лабиринте? Иногда я пою себе под нос мелодию, будто бы надеясь, что если я спою достаточно хорошо, что-нибудь изменится, может, мертвецы позади меня оставят меня в покое.

Но им наплевать, они следуют за мной и никогда не отстают, словно им очень любопытно.

В конце концов я обращаюсь к радио.

– Что все это значит? Почему?

– Мертвые больше не спят. Им остается только Грезить. Ближайшие Родственники что-то сделали там, внизу, с телами, и мертвые больше не спят.

– Хорошо, но при чем тут я?

И на этих словах я выхожу в огромную пещеру. Даже больше, чем просто огромную. В центре нее черный шпиль, полностью сделанный из камня. Кажется, он бесконечно высок. От страха у меня подводит живот, потому что я начинаю понимать.

Я задавался вопросом, почему выбрали именно меня, почему именно мне суждено попасть сюда, в эту пещеру. И вот я смотрю на красные сигнальные палочки – они такие же, как та, что у меня в руках, – которыми усыпан весь пол. Они окружают шпиль, как одна большая красная лужа, напоминая магму. Шпиль будто бы прорезал землю, вырвавшись откуда-то из-под земли. Из самого Ада.

И я больше не спрашиваю – вслух или про себя, – почему я. Потому что дело не во мне. Я – всего лишь один человек в череде десятков, если не сотен, тех, кто пришел сюда, задаваясь теми же вопросами, и не вернулся отсюда.

В воздухе я чувствую тоску мертвых по снам. Она царапает мое сознание, я снова вижу людей, чьи лица выедены червями, слышу их стоны, чувствую их влажную кожу, касающуюся моей...

Мы любим тебя. Мы будем вечно любить тебя…

И я заставляю себя очнуться, вернуться в реальность. Мне ничего не остается, кроме как попробовать вскарабкаться на этот шпиль.

Подойдя поближе, я снова думаю о том, насколько же он высокий, он тянется вверх, кажется, бесконечно… Мотылек словно сходит с ума, он бьется и бьется о стекло, и со странным ощущением конца, финала, я открываю банку. Мотылек быстро исчезает где-то в высоте. Я закрепляю радио на поясе, зажимаю в зубах сигнальную палочку и начинаю взбираться.

Камень гладкий и острый на ощупь, от маленьких зазубренных краев ладони и пальцы покрываются крошечными красными надрезами. Я сильнее прикусываю светящуюся палочку, изо всех сил пытаясь подтянуться к следующему выступу. Я задерживаю дыхание и вытираю руки, теперь скользкие от крови о рубашку, и вдруг слышу...

Щелчки, рычание, ропот – громкий и ясный. Они поют на языке, которого я не понимаю. Пение перемежается шагами и хрустом костей, и криками, похожими на животные. Я оглядываюсь, смотрю вниз и вижу их – они стекаются к пещере из туннелей. Их сотни – бледные, многоногие, истощенные; некоторые в бинтах; у некоторых вместо лица один сплошной рот, испещренный влажными зубами. А некоторых я не смогу описать, потому что не могу даже объять их существование своим разумом. Словно ухмыляясь, они двигаются ко мне.

В их пении, в их шепотках, в их лицах я отчетливо чувствую их голод. Они подходят еще ближе, стягиваются к шпилю, и я вдруг осознаю, что они тоже собираются взбираться. Они словно переговариваются между собой странными звуками. Я не могу их понять, но чувствую их Грёзы, их ощущения – сожаление, печаль и похоть, голод, тоску, одиночество.

На секунду от этого я колеблюсь, их грезы всплывают в моем сознании, но боль в руках возвращает меня к реальности, и я продолжаю взбираться. Приходится двигаться быстрее – они следуют за мной, я слышу их глубокие рваные вздохи. Некоторые остаются на земле, и я уверен, что там, внизу, они рыдают, Грезят и жадно наблюдают, и мое сердце бьется так быстро, что, уверен, этот стук слышен в каждом уголке пещеры.

Останавливаться нельзя. Я не уверен, что приближаюсь к вершине, и не могу перестать думать о том, что все это напрасно, что Шпиль действительно будет длиться вечно. И я задаюсь одним и тем же вопросом: что если бы я мог вот прямо сейчас снова оказаться на поверхности? Что бы я сделал, если бы снова почувствовал солнце на коже?

Я позволяю себе обернуться, но зря. Весь шпиль покрыт мертвецами, они лезут друг на друга, наваливаются, как личинки, их движения хаотичны и сопровождаются щелчками костей. Их рты открываются и закрываются в предвкушении. Пол пещеры больше не виден – он целиком покрыт этими существами, новоприбывшие заползают на стены или наоборот падают в самую толпу, и их мгновенно топчут мертвецы, которые больше не могут спать, но чувствуют запах моих Грез.

Они все прибывают и прибывают, а я продолжаю восхождение. Силы постепенно заканчиваются, но и замедляться нельзя. Они почти добрались до меня, я чувствую их дыхание на ногах и от этого стараюсь заставить себя двигаться быстрее. Руки кровоточат, словно разодраны в клочья, каждый новый выступ приносит боль, и иногда я кусаю палочку так сильно, что она готова треснуть, и я думаю: если это случится, меня просто вырвет, и я рухну вниз.

Их пение – мелодия, которую напевают все мертвые, – становится громче.
Не знаю, вижу ли я свет или хочу верить, что вижу. Может, от кислородного голодания мозг уже не работает, как надо, но, клянусь, я вижу слабый просвет впереди.
Я продолжаю двигаться, отчаянно дыша, спина и руки невыносимо болят. Свет становится ярче и ярче. Я все еще слышу мертвецов позади себя, они слишком близко, и когда я тянусь в очередной раз к следующему выступу, что-то хватает меня за ногу. Я кричу, и светящаяся палочка падает. Одно из существ крепко держит меня за ногу, лодыжка зажата между длинными пальцами. Его рот широко открывается, оно пытается уместить туда мою ногу, я почти чувствую его зубы и десны, и руки скользят, я не могу толком удержаться из-за крови, покрывающей ладони...

Я представляю, как падаю, на землю, кишащую мертвецами, теряюсь в беспорядке тел и ртов, погружаюсь в их Грезы. Представляю, как застряну здесь навечно. Я ведь тогда даже не смогу умереть и останусь здесь, в голоде и мраке, Грезить и ждать следующего, кто придет сюда.

Я почти принимаю этот вариант, почти смиряюсь со своей судьбой, и в это мгновение кто-то хватает меня за запястье,

Нет.

Две руки. Они тянут меня вверх, поднимая, и существо ослабляет хватку на ноге. Мотылек пролетает мимо – я вижу его краем глаза всего на мгновение, а потом…

Потом я понимаю, что стою на поверхности.

Закат окрашивает небо в глубокий синий цвет, а я дышу.

Вдыхаю и выдыхаю. Я на свободе. Я выбрался.

Миллер подтаскивает меня к грузовику и заталкивает внутрь, это происходит так быстро, что я даже не успеваю сообразить. Те, другие, похожие на тени, ставят над дырой, из которой я вылез, странную штуку, и, кажется, один из них что-то нажимает, а потом говорит Миллеру:

– Поехали.

И машина стартует так быстро, что я невольно закрываю глаза. Позади нас слышится шум, вспыхивает свет; у меня вдруг перехватывает дыхание. Миллер жмет на тормоз, и мы почти мгновенно останавливаемся. Голова пульсирует, я поспешно открываю дверь грузовика, меня рвет на землю.

– Какого хрена? – пытаясь отдышаться, спрашиваю я.

– Сожалеем, – говорят они. – Мы не могли сказать тебе правду. Они должны были поверить, что ты в ловушке.

– Меня что, использовали вместо наживки?

– Мы бы предпочли другое слово, но, в целом, да. Если бы ты знал, они бы знали то же самое. Почувствовали бы. Уловили бы в Грезах.

Я думаю о красных светящихся палочках, покрывающих пол той огромной пещеры.

– А что с остальными? Сколько людей туда попало до меня?

Они молчат, обмениваясь взглядами, но наконец отвечают:

– Ты единственный, кого мы отправляли.

Бред сивой кобылы.

Я не верю в это, думаю, что они лгут, но что-то в их взгляде заставляет меня усомниться – ровно на секунду.

– Мы не уверены, что Ближайшие Родственники снова предложат тебе работу после такого.

Да и с меня уже хватило их «работы». Я хочу домой. Хочу вернуться к себе.

– Конечно. Позвони, если что-то поменяется.

Вряд ли что-то поменяется. Я готов прожить долгую и счастливую жизнь и ни на секунду не задуматься о Ближайших Родственниках.

Меня высаживают недалеко от дома, пытаются что-то сказать, но я поспешно выхожу, добавив: «Не надо со мной говорить». Я оборачиваюсь на них, смотрю на их уставшие, покрытые потом и кровью лица, и повторяю: «Не надо».

Я бесконечно благодарен за то, что снова стою на твердой земле, и даже не замечаю раскиданных в квартире и доме шприцов. Соседи ругаются и швыряют бутылки о стену – ну и пусть. Я дома. Вот что имеет значение.

***
Ночью, лежа в постели, я вдруг слышу странные звуки. Сначала кого-то словно рвет вне квартиры, а потом этот кто-то стучится в дверь.

А потом я слышу стук позади себя.

Может, это просто игра воображения, говорю я себе, и переворачиваюсь на бок. Но нет. Это не воображение.

На мгновение я представляю, что снова лежу в гробу. Я торопливо дергаю руками и ногами, чтобы убедиться, что все еще могу двигаться, и с облегчением выдыхаю.
Но стук не прекращается. Кто-то стучит в мою дверь, хотя я упорно это игнорирую. Даже закрываю ладонями уши. Матрас вдруг кажется странно неудобным, а когда я встаю и приподнимаю его, вместо пола под ним голая земля.

Почему под моим матрасом ничего нет, кроме земли?

И клянусь, когда я двигал матрас, я увидел под ним что-то. Словно бы чей-то глаз, наблюдающий за мной. А потом я моргнул, и все пропало.

И вот я стою над матрасом, чувствуя, как руки начинают дрожать, и тот, кто стучал в дверь, уходит. Я слышу удаляющиеся шаги, а следом за ними…

Я слышу голоса, напевающие всю ту же грустную мелодию.

~
Оригинал (с) Max-Voynich

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты
Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК и на нашем сайте

Перевела Кристина Венидиктова специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Показать полностью
0

ПОСЛЕДНЕЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ИРВИСА ГОВАРДА • УЖАСЫ. МИСТИКА. ХОРРОР-ИСТОРИИ

История следователя Александра Акимова, который столкнулся с необъяснимимы феноменом и пытающимся поймать известного фокусника, убивающего людей прямо на сцене, на виду у всех.

Отличная работа, все прочитано!