FANFANEWS

Осенью 1997 года на прилавках профильных магазинов появились диски с впечатляющей обложкой: человекоподобная груда металла смотрит куда-то мимо зрителя, пока за ее спиной в черно-красном мареве темнеют руины мегаполиса. И надпись — Fallout: A Post Nuclear Role Playing Game. Когда покупатель вставлял диск в привод и запускал игру, первым, что он видел, был вступительный ролик. Звучит сентиментальный шлягер из 1940 года — песня Maybe в исполнении The Ink Spots, мультяшный герой машет рукой и призывает звонить прямо сейчас и бронировать место в «убежище будущего». Для наглядности нам показывают идиллическую картинку: безмерно счастливые обыватели направляются в новый город, построенный в скалах, пока на горизонте ненавязчиво растут ядерные грибы.

Начинается выпуск новостей. На черном фоне — титры: «Наши самоотверженные мальчики поддерживают мир в недавно аннексированной Канаде». Нам показывают репортаж: двое людей в доспехах вроде тех, что мы видели на обложке, казнят человека, руки которого связаны за спиной. После двух выстрелов в голову «самоотверженные мальчики» задорно хохочут и машут рукой в камеру. 

«Новости» закончились, на экране новый рекламный блок: покупайте военные облигации, покупайте новую модель автомобиля, полностью аналоговая система, никаких компьютеров, всего 199 999 долларов и 99 центов. Впрочем, уже некому покупать облигации и машины, камера плавно отъезжает, и мы обнаруживаем, что телевизор, который мы только что смотрели, стоит в разрушенной многоэтажке посреди уничтоженного города. Рассказчик (его голос принадлежит Рону Перлману) произносит ставший классикой монолог о том, что «война никогда не меняется».

Как и подобает по-настоящему великой игровой вселенной, весь сеттинг Fallout изложен в первых минутах, после которых наступает действие. Во второй половине 1990-х ролевые игры уверенно завоевывали массовый рынок, перестав быть уделом относительно малочисленных энтузиастов. Постъядерный апокалипсис тоже не казался чем-то новым: холодная война закончилась, но масскульт продолжал выпускать сценарии конца света на любой вкус — от незамысловатого треш-экшена Альберта Пьюна до более изощренных проектов вроде «12 обезьян» Терри Гиллиама.

Эрван Лафлериэль. Fallout. Хроники создания легендарной саги. М.: Бомбора, 2023

Но у вселенной Fallout было то, что максимально выделяло ее в многообразном рынке популярной эсхатологии. Это и мастерски выверенный баланс между трагедией и комедией, который отправляет игрока на эмоциональные американские горки, и жесткая, периодически грубая, но безотказно работающая политическая сатира, и радикальное по тем временам графическое насилие (в оригинальной, не отцензурированной версии можно убивать даже детей). Впрочем, ничто из этого не сработало бы, если бы не один решающий фактор: мир, созданный студией Interplay, не казался чем-то фантастическим. Театр жестокости Fallout пугает не мутантами и реками крови, а тем, что тотальное насилие и обесценивание человеческой жизни в этой вселенной легко и непринужденно стали чем-то совершенно обыденным — стереть границу между цивилизацией и варварством оказалось не сложнее, чем переключить канал с новостями на канал с рекламой автомобилей.

Неудивительно, что франшиза Fallout существует уже четверть века и не подает признаков старения — вопреки всем экономическим и творческим кризисам, которые стабильно преследовали ее создателей и дистрибьюторов. За это время ее вселенная обросла бесчисленными подробностями, порой парадоксальными, а иногда и вовсе взаимоисключающими.

Русское заглавие книги гейм-журналиста Эрвана Лафлериэля «Fallout. Хроники создания легендарной саги» может ввести читателя в заблуждение: истории разработки «Упадка» (как это название однажды творчески перевели всех повеселившие локализаторы-любители) здесь посвящена лишь первая из восьми с половиной глав. Для сравнения — французский оригинал носит название La saga Fallout: Histoire d'une mutation («Сага Fallout: история мутации»), а английский перевод озаглавлен Fallout: A Tale of Mutation. Впрочем, не буду останавливаться на этичности и удачности таких маркетинговых решений, к которым мы давно привыкли. На мой взгляд, в действительности работа Эрвана Лафлериэля принадлежит не к объективным «хроникам», а к неоднозначному, но временами интересному жанру «фанат проводит субъективную ревизию объекта поклонения».

Как я уже сказал, сеттинг Fallout, которому, если будем живы, осенью исполнится 26 лет, за эти годы пополнился множеством сюжетов и деталей, нуждающихся в обобщении и осмыслении. Стороннему наблюдателю может показаться, что Эрван Лафлериэль просто систематизировал руководства к разным частям игры, выстроив их в некое подобие единства. Труд, пожалуй, бессмысленный, если вспомнить о существовании целой Fallout Wiki, содержащей подробную информацию практически о каждом мало-мальски значимом объекте и персонаже постъядерной Пустоши.

Обложка игры Fallout, 1997

Но труд этот все-таки осмысленный и отрефлексированный самим Эрваном Лафлериэлем. Дело в том, что сколько у Fallout поклонников, столько и мнений по любому вопросу, и автор Fallout: Histoire d'une mutation взял на себя смелость выступить по каждому из них, чтобы привести хаос дискуссий в подобие порядка. Дать точку опоры для будущих разговоров о всеми любимой вселенной, которые были бы продуктивнее заведомо бессмысленных споров между «олдами», признающими Fallout только в виде пошаговой RPG, и «ньюфагами», оказавшимися в Пустоши, когда она уже стала фоном для трехмерного шутера.

Говоря о геймплее четырех основных частей Fallout, Эрван Лафлериэль старается занять позицию как бы отстраненного наблюдателя, которому известно, что все всегда «не так однозначно». Если фанаты первых двух частей, увидев третью, ультимативно сообщили: «Это не Fallout, а Oblivion с пушками», то Эрван Лафлериэль резонно замечает: «А что плохого в Oblivion с пушками?». И дотошно отвечает на собственный вопрос, иногда даже перебарщивая с дотошностью — например, когда сетует на недостаточное видовое разнообразие фоллаутовского мира и останавливается в шаге от того, чтобы обвинить создателей в культурной нормализации экоцида.

Вместе с тем, заняв суперпозицию «полета над схваткой», автор книги все равно невольно воспроизводит стереотипы, которые продвигает одна из сторон «конфликта» между бывалыми игроками и новичками. Так, главной проблемой Fallout 4 Эрван Лафлериэль считает то, что она слишком легкая для прохождения. И это факт. Как и то, что к моменту выхода четвертой части публика уже начала уставать от превращения видеоигр в интерактивное кино.

Но к моменту превращения в трилогию, а затем в тетралогию Fallout (и в перехватившей линейку студии Bethesda это прекрасно понимали) стал чем-то большим, нежели ролевая игра про утильпанковское выживание в условиях постапокалипсиса. Низкий порог входа в непосредственно игровой процесс открывает для предельно широкой аудитории то, что хотели сообщить создатели самой первой, «хардкорной» части сериала. Эрван Лафлериэль сам приводит слова лидера команды разработчиков Брайана Фарго, который так объяснил, почему жизнерадостный Волт-Бой, мультяшный маскот Fallout, никогда не унывает: «Он придает ядерной катастрофе тривиальность, подчеркивая всю нелепость нашего отношения к этому потенциально возможному сценарию».

Обложка игры Fallout 76, 2018

Эрвану Лафлериэлю как будто не хватает совсем немного усилий, чтобы понять наконец природу странного столкновения реальностей в ретрофутуристическом сеттинге Fallout. Ядерная война, уничтожившая весь этот мир, произошла в 2077 году, но его обыватели живут в антураже 1950-х — эпохе, которую в США сейчас идеализируют как «золотую», тихую, мирную, сытую, когда каждый честный белый гражданин мог позволить себе дом с газоном, свеженький автомобиль, телевизор и жену-домохозяйку, сошедшую с пинап-картинок. Мирные районы одноэтажной Америки, слушающей грампластинки с винтажной поп-музыкой и полирующей мятного цвета «корвеги», здесь резко контрастируют с силовой броней, защищающей миротворцев в Канаде, и исследовательскими лабораториями Института, производящего синтов, неотличимых от людей. 

У этой эклектики есть художественная задача куда более важная, чем просто создание выразительного контраста. Разработчики недавнего хита Atomic Heart воспроизвели формальную сторону фоллаутовского сеттинга, перенеся действие из Америки в Советский Союз, поигравшись с ретрофутуристическим осмыслением ВДНХ, автоматов с газировкой и прочих фантомных воспоминаний о светлом прошлом — но лишь формально. Суть же этого приема в исполнении автора Fallout заключалась не в жонглировании ностальгическими нотками, а в том, чтобы продемонстрировать, как хрупок мир, в основании которого лежат потребительство, гедонизм, гражданские инвестиции в военные облигации и прочие радости жизни с уверенностью в том, что война никогда не меняется и всегда где-то далеко. 

В остальном же Эрван Лафлериэль дает подробнейший и одновременно лаконичный анализ хитросплетений, культурных и бытовых деталей, из которых соткано наше не столь отдаленное будущее, каким его видят создатели Fallout.

Будьте бдительны.

Автор текста: Эдуард Лукоянов
Источник: gorky.media

Другие материалы:

• Эволюция фэнтези — от Толкина и Говарда до Мартина и Аберкромби

• О комиксах «Метабароны» — собственная «Дюна» Алехандро Ходоровски

• Аль Пачино — неголливудская звезда Голливуда

• Дистопии в ассортименте — Отрывок из книги «На краю пропасти. Экзистенциальный риск и будущее человечества

• «Я ждал, что «Жидкое небо» станет культовым»: Слава Цукерман — о том, как иммигранты из СССР снимали странную фантастику в Нью-Йорке 80-х

• Провокация и страстная любовь — 7 фильмов о токсичных сексуальных отношениях

• Пострадавшие от советской цензуры — 7 запрещенных фильмов шестидесятых

• Верхом на ракете — жанр космической оперы

• «Один для них, пять ни для кого» — что посмотреть с Джеймсом Франко

• Как бондиана с Пирсом Броснаном перепридумала образ агента 007 — так, что даже Дэниелу Крейгу и не снилось

• Э. Э. «Док» Смит — отец американской космооперы

• Алексей Балабанов — самый трагический из русских киногениев

• Лучшие в мире крокодилы — 12 главных мультфильмов Эдуарда Успенского

• Детка, ты просто космос. Кинематограф о космосе, о женщине и о женщине — космосе

• Небо, самолет, девушки — 11 стюардесс кино СССР и России

• Юбилей золотоносного Мыша — 95 лет назад вышел первый мультфильм с Микки Маусом «Чокнутый самолёт» / Plane Crazy

• «Из сельских дебрей вампиров вывел Байрон» — История графа Дракулы от средневековья до наших дней

• Классика кинофантастики — «Дракула» / Dracula (1992), реж. Фрэнсис Форд Коппола

• Первые русские фантасты и их идеи

• «Хроники Амбера» — миры и отражения Роджера Желязны

• 10 культовых вещей из кино — часть 1, мужская

• 10 культовых вещей из кино — часть 2, женская

• Адский холодильник, разумный лифт и одержимое пианино — 3 трэш-хоррор-фильма о хищных вещах

• Не Фродо единым — что посмотреть с Элайджей Вудом, помимо «Властелина колец»

Из двух писателей Адамовых на слуху более, как ни странно, сын — автор «Дела пестрых» и «Инспектора Лосева», — хотя при этом ни одной из его книг не удалось достичь славы отцовской «Тайны двух океанов». Так иногда бывает: книгу читали вроде бы все, фамилию автора твердо вспомнить не может никто (самый яркий пример — «Без семьи» Мало, про которую все думают, что это Гюго или Золя). Я вообще лет до двадцати полагал, что «Тайну» и «Пестрых» написал один человек.

Внелитературная биография Григория Адамова малоинтересна и обозначается пунктиром во всех справочниках не зря. Третьестепенный советский журналист, еврей, участник революции 1905 года, автор типовых очерков на тему социалистического строительства. При всей скудности советского газетно-журнального рынка его не печатали ни в «Правде», ни в «Известиях», ни в «Литературке» — корреспондентский билет у Адамова был от ведомственной газеты «За индустриализацию», а очерки он публиковал у Кольцова в «Наших достижениях». Ближе к концу жизни (Адамов не дожил и до шестидесяти, умер через месяц после Дня Победы) он решает заняться сочинением остросюжетных романов для юношества и неожиданно немало в этом преуспевает.

На рынке, куда вышел Адамов, было нетесно. Советская фантастика конца тридцатых годов зиждилась на трех столпах. Москвич Гребнев и киевлянин Владко удачно оттеняли действительно исполинскую фигуру ленинградца Беляева. Автор великой модернистской фантастики двадцатых (от «Острова погибших кораблей» до совсем уже гениального «Человека, потерявшего лицо» — в первой, разумеется, редакции), Беляев на склоне жизни, конечно, стал штамповать тексты попроще, но авторитет его был по-прежнему непререкаем. Все трое занимались так называемой фантастикой ближнего прицела (подразумевалось, что до описываемых чудес доживут как минимум юные читатели), все трое претендовали на титул «советского Жюля Верна». Хотя взаправду Беляев был, безусловно, нашим Гербертом Уэллсом.

С Жюлем Верном как ориентиром дела обстояли непросто. В то время его начали активно (и хорошо) переводить, он снова, как и до революции, стал популярен — так что титул неофициального наследника значил многое. Широко известен рассказ Чуковского о работе Горького в издательстве «Всемирная литература» в начале двадцатых годов.

«Помню, один молодой литератор предложил издательству проект: обновить и переработать все главнейшие сочинения Жюля Верна. Он утверждал, что Жюль Верн уже устарел, что прославляемая им прогрессивная техника кажется нынешнему читателю чрезвычайно отсталой, и брался „осовременить” Жюля Верна.

Мы долго обсуждали предложение молодого писателя, его проект сначала понравился Горькому: Горький любил всякую литературную смелость, но потом, как бы возражая себе самому, Алексей Максимович сказал:

— Боюсь, что, если тронешь в Жюле Верне хоть ниточку, расползется вся ткань. У него, например, говорится: „Это было 20 мая 1864 года”. А если вы напишете: „Это было 20 мая 1920 года”, вам придется переиначивать каждое слово. Чуть вы перестроите машины, вам придется перекраивать костюмы, а заодно и географию, и историю, и нравы, и быт. Не лучше ли, в таком случае, написать новую книгу? Нет, я прихожу к убеждению, что переделывать Жюля Верна нельзя, я вообще против того, чтобы мы перерабатывали классиков».

Беляев, Владко и Гребнев очень старались следовать горьковским заветам, но по-настоящему стать советским Верном получилось только у Адамова — чуть ниже объясним почему.

***

Адамов написал всего три романа, причем третий окончить не успел. Первый же называется «Победители недр», он вышел в 1937 году и был разнесен критикой — в основном за вопиющее техническое неправдоподобие. Между тем это очень непросто придуманный и написанный текст — пусть история про вгрызающийся в толщу земной коры снаряд с исследователями, целью которых является строительство подземной электростанции, и впрямь выглядит переполненной допущениями. Главное в «Победителях» вовсе не это: Адамов с места в карьер обозначил принципиально отличный от коллег по гильдии путь. Он пишет фантастику не ближнего, а ближайшего, нулевого даже, прицела. Действие его романа происходит здесь и сейчас, в тридцать седьмом году (хоть это явно и не указано), тут нет никаких дредноутов красного Космофлота, Североамериканской Советской Республики и успешных опытов по воскрешению мертвых. Правда, в этом адамовском тридцать седьмом изобретен аппарат, способный передвигаться в базальте (ну и неизбежные «сверхлегкие сплавы, только недавно открытые советскими учеными»), ну да это частности. Автор описывает своих современников — и чем легче ему это делать, тем правдоподобнее эти герои выходят. И пубертатный пионер, почти всерьез влюбленный в молодую героиню-геолога, и она, почти отвечающая на его чувства, выглядят в фантастическом романе для юношества совершенно естественно, словно и не в СССР происходит дело.

Плакат к фильму «Тайна двух океанов», 1956 год. Режиссер Константин Пипинашвили

Этот лежащий на поверхности, не оригинальный, но мало кому тогда приходивший в голову трюк — поместить фантастические реалии в обстоятельства современного автору Советского Союза (десятилетием раньше его проделал Толстой в «Гиперболоиде инженера Гарина») — в случае с «Победителями недр» не просто сработал, а фактически обеспечил книге долгую жизнь. Когда в середине пятидесятых Гребнев и Владко были вынуждены почти переписать заново свои главные хиты — «Арктанию» и «Аргонавты Вселенной» (публиковать их в первозданном виде более было невозможно ни по политическим, ни по научно-техническим соображениям), — «Победители недр» спокойно переиздавались: подземоход по-прежнему был вещью фантастической, а в описанном Адамовом мире не было ничего архаичного.

***

Вслед за «Путешествием к центру Земли» приходит черед «Двадцати тысяч лье под водой»: всего через год после «Победителей недр» выходит «Тайна двух океанов». У этой книги была счастливейшая судьба, ее удачно (хотя и не близко к тексту) экранизировали и продолжали (и продолжают) издавать. В общем, это единственный текст Адамова, который известен более-менее всем хотя бы по названию. Нетрудно заметить, что прием, примененный в «Победителях недр», работает и здесь: снова мы не в ближайшем даже будущем, а в совершеннейшем настоящем, а феноменальная подлодка «Пионер» — ну так вам раньше просто о ней ничего не рассказывали. Для уплотнения сходства вновь введен идеальный подросток, правда на этот раз без пубертата.

Плакат к фильму «Тайна двух океанов», 1956 год. Режиссер Константин Пипинашвили

Собственно, на этом поиск доказательств претензий Адамова на звание единственного красного Жюля Верна можно благополучно завершить. Классик не писал о будущем, он посылал корабль к Луне в 1865 году и строил «Наутилус» в 1866-м. Мир, окружающий нас, гораздо менее тривиален, чем мы привыкли думать, — эта нехитрая мысль доминирует и у Верна, и у Адамова.

***

Текст на этом можно было бы и закруглить, но как всегда автор управляет интерпретатором. У Адамова был и третий роман, «Изгнание владыки», он вышел уже после смерти писателя, в 1946 году. И вот тут начинается, пожалуй, самое интересное.

Во-первых, это сугубо вторичная книга с точки зрения сюжета. Адамов начал ее писать сразу после «Тайны двух океанов», на волне всеобщего интереса к папанинцам и теме освоения Крайнего Севера. Он, разумеется, не был одинок: Гребнев быстро написал «Арктанию», Беляев — «Под небом Арктики». Адамов не успел, началась война.

Во-вторых — и это гораздо важнее, — она вторична по отношению к жанру. В отличие от двух первых романов, «Изгнание владыки» — это именно фантастика ближнего прицела, дело происходит в «недалеком будущем», в эпоху Почти-Повсеместно-Победившего-Коммунизма.
И тем не менее «Изгнание владыки» — лучший роман Григория Адамова и одна из лучших фантастических книг в истории русской литературы.

Фабула, повторим, вторична и скучна. Дерзкий молодой ученый задумывает рассверлить дно Ледовитого океана в нескольких местах, дабы повысить его температуру и обеспечить в Арктике круглогодичную навигацию. Снедаемый ревностью друг-соперник идет на поклон к империалистам и устраивает саботажи и диверсии самого отчаянного толка. Дуэт чекистов-оперативников расстраивает планы второго и обеспечивает полный успех предприятию первого. Любознательный и самостоятельный пионер тоже имеется.

Но, честное слово, совсем не в фабуле дело. Адамов увлечен не сюжетом и даже не научно-популярной составляющей, которой в предыдущих книгах был даже некоторый переизбыток. Он с упоением погружается в бытописательство общества, в котором ему и его читателям уж точно никогда не жить. Он феноменально пунктуален в мелочах: как функционируют в коммунистическом СССР транспорт (сверхзвуковые поезда, самолеты, с которых пассажир может спрыгнуть с парашютом в нужной ему точке, рейсовые ледоколы, прокат автомобилей), связь (разумеется, персональные коммуникаторы Адамов предугадал — да и кто их не предугадал), коммунальное хозяйство. Что будущие советские граждане едят, во что одеваются, как ведут себя с иностранцами, какие поощрения и взыскания могут быть к ним применены — от густоты описываемого мира скоро начинает щипать в глазах. Явно фантастическое вводится очень дозированно — читатель «Изгнания владыки» слишком умен, чтобы поверить в немедленное завоевание Венеры, ему достаточно всего нескольких штрихов к окружающему миру, чтобы поверить, что так и будет выглядеть бесклассовое общество. Строго говоря, «Изгнание владыки» — один из двух лучших, наряду с «Полднем, XXII век», русских романов о коммунизме.

Здесь есть забавное — чекисты носят служебные значки по-бретшнейдеровски, за обшлагом рукава или за лацканом; есть вполне необъяснимое — Адамов умер, напомним, летом сорок пятого, роман вышел через год, в промежутке между этими событиями наркоматы в СССР переименовали в министерства, и именно министерства фигурируют в адамовском тексте. Несвободный от бездны недостатков эпохи и жанра, роман этот тем не менее безусловный мастрид. Как, впрочем, и весь Григорий Адамов.

Автор текста: Алексей Королев
Источник: gorky.media

Другие материалы про писателей:

• Лазарь Лагин — раб волшебной лампы (о жизни и книгах автора «Старика Хоттабыча»)

• Гений советской фантастики — Иван Ефремов

• Братья Стругацкие — крушение надежд. Когда мечты о светлом будущем просто не могут стать явью

• Сергей Лукьяненко — главный «дозорный» отечественной фантастики

• Станислав Лем и его фантастика — о жизни и творчестве писателя

• Михаил Булгаков — любимый антисоветский писатель Сталина

• Вечный лоцман Марк Твен (о жизни и творчестве писателя)

• Владимир Набоков — американский писатель, рождённый в России

• Эдгар По: «Майн Рид — колоссальный лжец!»

• Маргерит Дюрас: «Женщина — это пролетариат»

• Отец американской литературы Вашингтон Ирвинг — сегодня исполняется 240 лет от его рождения

• Жизнь Эдгара По — как правильно сойти с ума и стать несчастным

• Артур Хейли — автор капиталистического производственного романа

• Почему для нас важен Александр Островский — к 200-летию великого русского драматурга

• Джонатан Свифт — Человек на все времена

• Моряк, который не вернулся домой — Роберт Луис Стивенсон

• Рождённый 9 мая. Поэт Булат Окуджава — солдат, учитель русского языка и редактор

• О жизни и книгах Вениамина Каверина

• Судьба баламута — 140 лет со дня рождения Ярослава Гашека

• Поэт Николай Заболоцкий — ОБЭРИУ, 5 лет лагерей, «Слово о полку Игореве», Орден Трудового Красного Знамени, «Не позволяй душе лениться...»

• Скажите честно, вы знали, что Генрик Сенкевич — лауреат Нобелевской премии по литературе?

Ранние авторы, писавшие в жанре фэнтези, позиционировали придуманные ими миры как пусть и воображаемое, но (в рамках заданных правил игры) прошлое Земли. Взять хотя бы Джона Толкина, создателя Средиземья. Вот что он писал о придуманном им мире:

Я мог бы подогнать подробности с большим правдоподобием, если бы история не продвинулась уже слишком далеко, прежде чем такой вопрос пришёл мне в голову. Сомневаюсь, что от этого книга бы заметно выиграла; и надеюсь, что, со всей очевидностью долгий, хотя и неопределённый временной разрыв между Падением Барад-дура и нашими Днями достаточен для «литературной убедительности», даже в глазах читателей, знакомых с фактами и предположениями касательно «доисторической эпохи». Я так понимаю, что я создал воображаемое время, однако в том, что касается места, твёрдо стоял на родной матушке-земле. И такой подход я предпочитаю современным тенденциям искать удалённые планеты в «космосе». При всей их занимательности они — чужие; их не полюбишь любовью кровного родства. А Средиземье (кстати, и если такое уточнение необходимо) — отнюдь не моё собственное изобретение. Это — модернизация или вариация древнего слова, обозначающего обитаемый мир людей, oikoumen: «средний», поскольку смутно воспринимается как помещённый среди опоясывающих Морей и (в северном воображении) между льдами Севера и пламенем Юга. В др. английском middan-geard, в средневековом английском midden-erd, middle-erd. А многие рецензенты, похоже, предполагают, будто Средиземье — это другая планета!
Письмо 211

Не случайно частью истории Средиземья является сюжет о гибели Нуменора, соответствующий платоновскому мифу об Атлантиде (Нуменор также именуется «Аталантэ» «Падшая») — ещё одному примеру создания воображаемого прошлого. И сам мир Толкина родился из попытки создать в виде «Книги Утраченных Сказаний» «мифологию для Англии» (вполне реальной страны). Более того, в рамках своего вымышленного мира Толкин рассматривал Валар как прообраз божеств языческой (в особенности — скандинаво-германской) мифологии — Толкин даже придумал древнеанглийские имена для них. Точно также эльфы и фэйри западноевропейских легенд в парадигме его вымышленного мира — искажённая память об Эльдар и духах из свиты Валар.

Мир «Сильмариллиона», «Хоббита» и «Властелина Колец» с течением времени по мере ухода из него магии и нечеловеческих существ должен был стать нашим, современным миром. Даже сам «Сильмариллион», сборник эльфийских преданий, по первоначальному замыслу Толкина должен был быть записан человеком из нашего, реального мира — Эльфвине Английским (предысторию которого Толкин постоянно перерабатывал в сторону большей реалистичности — от предка мифических Хенгиста и Хорсы в «Книге Утраченных Сказаний» до выходца из англосаксонской Британии XI века в поздних текстах), побывавшим на эльфийском острове Тол-Эрессеа и общавшимся с его обитателями.

Можно вспомнить и произведение Пола Андерсона в жанре фэнтези под названием «Сломанный меч», вышедшее в 1954 году — одновременно с толкиновским «Властелином Колец» — и во многом перекликающееся с ним по смысловому наполнению (хотя эльфы там — гораздо менее симпатичные существа, чем их толкиновские тёзки). В нём война эльфов и троллей, направляемая высшими силами, идёт непосредственно в историческое время, в Англии времён норманнских нашествий. В другом произведении Пола Андерсона — «Три сердца и три льва» действие происходит в ином, волшебном мире, однако главный герой — «попаданец»-датчанин из XX века, участник антигитлеровского Сопротивления (в частности, он способствует побегу Нильса Бора от нацистских оккупантов), оказывающийся перевоплощением легендарного героя, Ожье (Хольгера) Датчанина, первоначально появившегося в рыцарских романах в качестве соратника Карла Великого, но со временем переосмысленного в качестве датского национального героя, «спящего короля», который должен вернуться и спасти Данию в час беды. В качестве противницы Хольгера выступает фея Моргана из легенд артуровского цикла (в сюжетах об Ожье она похитила его и унесла на остров Авалон, где сделала своим любовником).

Даже произведения друга Толкина Клайва Льюиса из цикла «Хроники Нарнии» в значительной степени привязаны к реальной Земле — несмотря на то, что их действие происходит в другом мире, населённом сказочными существами и говорящими животными. Помимо того, что главными героями являются выходцы из реально-исторической Британии (братья и сёстры Пэвенси, Юстас Скрабб, Джил Поул, Керк Дигори), сам мир Льюиса пронизан отчётливым христианским аллегоризмом (смерть Аслана на Каменном Столе в «Лев, колдунья и платяной шкаф» — аналог жертвы Христа, история Шасты и Аравиты в «Коне и его мальчике» исход из языческого мира, подобный исходу израильтян из Египта, гибель мира в «Последней битве» аналог Апокалипсиса христианской традиции) — лев Аслан, творец Нарнии, соответствует библейскому Богу (и Нарния — лишь один из многочисленных миров, сотворённых им, подобно «нашей» Земле), и даже особая роль людей в мире Нарнии, позволяющая братьям и сёстрам Пэвенси стать королями и королевами Нарнии, связана с тем, что они — «сыновья Адама и дочери Евы».

Точно также произведения другого видного автора фэнтези первой половины XX века — Роберта Говарда, писавшего в своих книгах о приключениях варваров Кулла и Конана — происходят в воображаемом прошлом Земли, известном как Турийская (допотопная) и Хайборийская эры. В истории Турийской эры у Говарда мы встречаем придуманную Платоном Атлантиду и изобретённую уже в XIX веке Лемурию ( «Затем мир был потрясён грандиозным катаклизмом. Атлантида и Лемурия были поглощены Океаном» «Хайборийская эра»), а в истории Хайборийской эры — народы, отсылающие или к земной мифологии, будь то асиры и ваниры — ср. с асами и ванами скандинаво-германской традиции («Их страна называлась Нордхейм, и они делились на рыжеволосых ваниров из Ванахейма и желтоволосых асиров из Асгарда» «Хайборийская эра») или Гиперборея — ср. с легендарной Гипербореей античной традиции («На севере золотоволосые, голубоглазые варвары, потомки белых арктических дикарей, выгнали из снежных стран остатки хайборийских племён, за исключением старого королевства Гиперборея, которое сумело противостоять их натиску» «Хайборийская эра»). Другие народы Говарда, такие как шемиты, пикты и киммерийцы, и вовсе прямо отсылают к реальным земным — как и многие божества вымышленного мира Говарда, такие как Бури, Кром (ср. с ирландским Кромм Круахом), Митра, Асура, Сет, Эрлик и другие. Более того подобно Толкину, Говард в «Хайборийской эре» создаёт своего рода мостик между изобретённой им воображаемой историей — и реальной историей нашего мира:

Киммерийцы, мигрируя к юго-востоку, уничтожили древнее гирканское королевство Туран и поселились на юго-западных берегах внутреннего моря. Итак, мощь восточных завоевателей была сломлена. Неспособные более противостоять натиску киммерийцев и северян, при отступлении они разрушили все свои города, перебили пленных, которым не по силам были дальние переходы, а затем, гоня перед собою тысячи рабов, удалились назад в таинственные пределы Востока. Обогнув северную оконечность моря Вилайет, они исчезли из истории Запада на долгие тысячелетия, чтобы много позже вновь появиться под именем гуннов, монголов, татар и турок. Вместе с ними ушли тысячи зингарцев и заморийцев, которые затем бок о бок осели далеко на востоке и, смешиваясь в течение веков, положили начало новому народу цыган. Одновременно с этим племя отчаянных ванов просочилось на юг вдоль пиктского побережья. Опустошив древнюю Зингару, они добрались до Стигии, которая, изнемогая под властью аристократов, едва выдерживала удары с юга, где лежали Чёрные Королевства. Рыжеволосые ваны возглавили восстание рабов, сбросили дотоле правивший класс — и сами составили касту завоевателей. Они поработили самые северные из Чёрных Королевств и положили начало огромной южной империи, названной ими Египтом. Ранние фараоны этой страны гордились своим происхождением от рыжеволосых ванов, явившихся с севера <…> Ванахейм и западный Асгард — уже сотни лет к тому времени безлюдные и покрытые ледниками — исчезли в морских волнах. Океан ворвался в горы западной Киммерии, образовав современное Северное море. Полузатопленные горы превратились в острова, позже известные как Англия, Шотландия и Ирландия. Волны перекатывались там, где прежде шумели Пиктские Дебри и расстилались Боссонские Пределы. На севере образовалось Балтийское море, разделившее Асгард на полуострова, получившие названия Норвегии, Швеции и Дании. А на далёком юге стигийский континент откололся от остального мира, причём линия разлома пролегла по реке Нилус в её западном течении. Над Аргосом, западным Кофом и западными землями Шема плескался голубой залив океана, которому позже люди дали наименование Средиземного моря. Однако погружение происходило не всюду. Западнее Стигии из моря поднялась обширная суша, составившая западную половину Африканского континента.
«Хайборийская эра II»

Характерно, что отсылки к вымышленному миру Роберта Говарда содержатся в творчестве Говарда Филиппса Лавкрафта по вселенной Мифов Ктулху, являющейся фантастикой (пусть и ненаучной) и действие произведений которой нередко происходит в современном мире. Например, Валузия — одно из государств Турийской эры, где разворачиваются приключения варвара Кулла упоминается в рассказе «Обитающий во мраке»:

Словно редкое сокровище, он был помещён в причудливую шкатулку, изготовленную конусообразными обитателями Антарктиды,— в руинах их городов кристалл отыскали змееподобные люди Валузии; зоны спустя, в Лемурии, в кристалл впервые вгляделось человеческое существо. Путешествуя по невероятным континентам и ещё более невероятным морям, кристалл затонул вместе с Атлантидой.

Даже если брать произведения Лавкрафта, посвящённые фантастической и полной чудес Стране Снов, находящейся за пределами физической Земли — многое в Стране Снов создано воображением людей из реального мира. К примеру, в рассказе «Селефаис» в итоге оказывается, что прекрасный город Селефаис, грезившийся сновидцу по имени Куранес, в который он в итоге переселяется, являлся плодом его собственной фантазии, фантазии современного человека:

Там-то его и встретил рыцарский кортеж из Селефаиса. Они явились во всём великолепии и блеске, верхом на чалых лошадях, в сияющих доспехах и плащах золотого шитья, и были так многочисленны, что он сперва было принял их за чью-то армию. Но, как оказалось, этот почётный эскорт был послан затем только, чтобы доставить Куранеса в Селефаис. Именно он создал Оот-Наргаю в своих снах, и отныне там его навечно избрали чем-то вроде верховного божества. Куранеса усадили на лошадь и поставили в голове кавалькады, которая торжественно проследовала через всё графство Суррей в те места, где родился Куранес и где некогда жили его предки.

В другом рассказе о Мире Снов — «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» главный герой, Рэндольф Картер, ищет город Кадат, но в итоге выясняет, что:

... твой золотой мраморный город чудес — это лишь сумма всего того, что ты видел и любил в юности… Это великолепие бостонских крыш на горных склонах, и озарённых пожаром заката западных окон, и душистых цветов на площади Коммон, и огромного купола на холме, и лабиринта фронтонов, и печных труб в фиолетовой долине, по которой сонно течёт Чарльз… Эта красота, отлитая, закалённая и отшлифованная годами воспоминаний и снов, и есть твой чудесный град на неуловимом закате; и чтобы найти этот мраморный парапет с дивными вазами и резными перилами, и чтобы спуститься наконец по бесконечным ступеням в город широких площадей и разноцветных фонтанов, тебе надо лишь вернуться к мыслям и видениям своего милого детства.

Даже созданный воображением Кларка Эштона Смита, друга Говарда и Лавкрафта, зловещий мир Зотика (во многом напоминающий современные произведения в жанре «тёмное фэнтези»), управляемый порочными аристократами-декадентами и служащими тёмным силам чёрными магами и довольно опосредованно связанный с нашим, реальным миром (в нём, в отличие от творчества Говарда и Лавкрафта, нет такого множества отсылок на мифологию и историю Земли), мыслится как связанный с земной историей — только находящийся не в прошлом, а, напротив, в будущем пришедшей в упадок Земли.

Проще говоря, первоначально литература в жанре фэнтези — несмотря на то, что в ней присутствовало фантастическое допущение в виде магии, а также сверхъестественные и нечеловеческие существа — была тесно связана с нашим, реальным миром (даже откровенно фантастические миры были неразрывно связаны с реальным, выступая в качестве параллельных миров или возникая вследствие человеческой психической деятельности), экспериментируя в сфере криптоистории и мифологии. Не случайно на того же Толкина оказали огромное влияние произведения Уильяма Морриса (несмотря на их различия в политических и религиозных взглядах — Толкин являлся крайне правым консерватором-католиком, а Моррис — социалистом-атеистом), посвящённые древней истории германских народов (скажем, их войнам с римлянами и гуннами) и также использующие мотивы магии и сверхъестественного в повествовании. Конечно, встречались и исключения — например, в цикле лорда Дансени «Боги Пеганы», повлиявшем на творчество Лавкрафта, описан совершенно иной мир с собственной оригинальной мифологией, не имеющий отношения к нашему миру с его реальной мифологией. Но у того же Дансени в другом его произведении, «Дочь короля Эльфландии», сюжет вращается вокруг распространённого сказочного мотива путешествия человеческого героя из нашего реального мира в фольклорную страну, где он вступает в брак с эльфийской принцессой.

Ранние авторы фэнтези нередко могли скептически относиться к прогрессу (как Толкин, у которого «Машина», особенно в разрушительной своей ипостаси, нередко выступает в качестве атрибута сил зла — Моргота, Саурона, Сарумана, орков) или воспевать первобытную мощь варварства, сметающего «размякшие» цивилизации (как Говард, «Хайборийская эра» которого завершается крушением древних высокоразвитых культур, подобных Аквилонии, Немедии или Стигии, под натиском дикарей — таких как пикты, асиры, ваниры и киммерийцы). Даже Лавкрафт — в реальной жизни атеист и рационалист, высмеивавший предрассудки вроде астрологии — порой весьма пессимистически отзывался о перспективах научно-технического прогресса и человечества как биологического вида. И вместе с тем, как ни странно, каждый из них исходил из идеи развития цивилизации, пусть даже видел цену, которую приходится платить за это развитие (у того же Толкина уход эльфов и воцарение человечества — исторически закономерный, пусть и печальный факт) — или даже симпатизировал старому миру (как Толкин и Говард).

Однако по мере развития фэнтези появились вымышленные вселенные, не связанные с нашим, реальным миром — в качестве примеров можно привести вселенную Земноморья Урсулы Ле Гуин, вселенные циклов Андре Нортон «Колдовской мир» и «Хроники Полукровки», игр Dungeons and Dragons (Абер-Торил, Кринн, Эберрон, Атхас), WarCraft (Азерот), Warhammer Fantasy Battles, The Elder Scrolls (Нирн), Dragon Age (Тедас) — и многие другие образчики того же жанра. В качестве отчасти родственного примера можно привести вымышленные миры Майкла Муркока и Анджея Сапковского, у которых Земля является лишь частью огромной Мультивселенной. Подобный процесс был, по большому счёту, глубоко закономерен — авторам, пишущим в жанре фэнтези, хотелось создать что-то интересное своё, без жёсткой привязки к реальному миру (собственно, в зачаточном виде эта тенденция прослеживается ещё в творчестве более ранних авторов, создававших вымышленное прошлое в малоизученные исторические эпохи или отправляющих своих героев в параллельные миры). Вместе с тем, нельзя не отметить, что если фэнтези Толкина и Говарда предполагало, что описываемые ими миры развиваются и, в конечном итоге, дойдут в своём развитии до современной цивилизации, то история более поздних фэнтезийных миров нередко куда более статична (хотя, конечно, возник и такой жанр, как технофэнтези, где технический и даже социальный прогресс наличествует).

С этой точки зрения интересно рассмотреть вымышленный мир «Песни Льда и Пламени» такого современного автора, как Джордж Мартин, критикующего Толкина с позиций реалистичности:

Итак, Арагорн коронован, страну ожидает процветание, всегда будет урожай, справедливость для всех, а враги будут повержены. Вы никогда не узнаете о буднях правления Арагорна. Какова его налоговая политика? Что он думает о севообороте? Как он разделит деревню между двумя дворянами, которые считают себя её владельцами и по очереди сжигают дотла (когда преуспевает конкурент)?

Если обратиться к вымышленному миру самого Мартина — нетрудно заметить, что Вестерос и Эссос, поверхностно отсылающие к реальной истории до-модерновой Земли, в социальном и техническом отношении развиваются очень медленно, если развиваются вовсе. Достаточно вспомнить статичность социально-политического строя Семи Королевств — хотя декларируется, что они прошли путь от родоплеменного строя до Средневековья, за тысячелетия в большинстве королевств не меняется даже состав правящих фамилий, а также распространённость рабовладения (не просто существующего, а являющегося основой экономики как таковой) в Эссосе, более развитом, чем Вестерос.

Будущее Средиземья Толкина или Хайборийской эры Говарда — наш, современный мир. Есть ли будущее (в смысле перспектив дальнейшего развития, а не банального выживания человечества как вида — которому угрожают Иные / Белые Ходоки) у Вестероса и Эссоса? Строго говоря, «изнутри мира» нет никаких указаний на то, что цивилизацию вымышленного мира Джорджа Мартина ждёт развитие, а не стагнация или деградация. Те же Семь Королевств условно соответствуют средневековой Европе — однако в них отсутствуют те элементы, которые в реальной истории привели к её взлёту (подъём третьего сословия, централизация и возникновение бюрократии, появление представительных органов, развитие политической мысли). Содержательные инициативы по изменению общества исходят исключительно сверху и редко приводят к значительным социальным преобразованиям (так, реформы короля Эйгона V были отменены его преемниками).

Если обратиться к творчеству другого автора того же направления, к которому принадлежит Джордж Мартин — «Князю Пустоты» Скотта Бэккера — то в нём можно обнаружить ещё более неутешительную картину. Вымышленный мир Эарвы, с поправкой на магическую компоненту (в результате чего политическими акторами являются не только феодалы, но и магические школы) — такое же застойное псевдо-Средневековье не только с рабовладением (для сравнения, у Джорджа Мартина в «Семь Королевств» рабство запрещено), но и с кастовой системой. Есть ли у Эарвы будущее? В её случае ответ на этот вопрос ещё более неутешителен, чем в случае вымышленного мира Мартина. В последнем хотя бы теоретически можно представить передовые преобразования и изменения общества в лучшую сторону. В случае вымышленного мира Бэккера в качестве финала развития современной технически развитой цивилизации (они способны путешествовать в межзвёздном пространстве) предстают полные чудовища (и внешне, и внутренне) инхорои, получающие удовольствие исключительно от пыток, убийств и изнасилований (так пессимистически на перспективы нынешней «машинной» цивилизации не смотрел даже Толкин). Это даже не говоря о том, что в рамках мира Бэккера все разумные существа от рождения обречены на вечный ад после смерти. У мира Мартина сомнительно наличие будущего (как содержательного изменения) — у мира Бэккера будущее есть, но оно ужасно.

Ещё один интересный пример — вымышленный мир Джо Аберкромби, «Земной Круг». Казалось бы, Аберкромби более оптимистичен, чем Мартин или, тем более, Бэккер — его мир развивается, в нём происходит аналог промышленной революции. Однако в конечном итоге оказывается, что весь этот прогресс — не органичный процесс, а результат интриг волшебника Байяза, который рассматривает государство под названием Союз как орудие своих политических замыслов. Поэтому он способствует появлению в Союзе банковского сектора (владея крупнейшим из банков) и его индустриализации — как ранее усилиями Байяза возник сам Союз, до этого населённый дикарями. Последующая революция в Союзе, влекущая за собой определённые общественные преобразования, оказывается инициирована, напротив, тайной полицией, интриговавшей против Байяза. Проще говоря, у Аберкромби будущее наступает не вследствие каких-то объективных причин, а в результате заговора элит (конспирологическая картина мира).

Таким образом, если авторы фэнтези начала XX века, такие как Толкин и Говард, могли скептически относиться к современной им цивилизации, но исходили из картины мира, в которой есть место развитию (пусть и сменяемому периодами упадка и катастроф), то у многих современных авторов фэнтези будущее — даже наше-современное, далеко не идеальное — или недостижимый в наблюдаемой перспективе мираж (как у Мартина), или ужасно (как у Бэккера), или является искусственным в основе своей (как у Аберкромби).

Причём подобный пессимизм в основе своей — чисто современный; не случайно герои Мартина и Аберкромби являются в плане менталитета, по большому счёту, скорее современными людьми, чем людьми домодернового общества — вплоть до фактического отсутствия в Союзе религии и слабой религиозности вестеросцев. На мой взгляд, он отражает то, что современный человек в определённом смысле смотрит в будущее даже более пессимистично, чем люди первой половины XX века, жившие в эпоху двух разрушительных мировых войн и грандиозных социально-политических потрясений.

Автор текста: Семён Фридман
Источник: 22century.ru

Другие материалы:

• «Из сельских дебрей вампиров вывел Байрон» — История графа Дракулы от средневековья до наших дней

• Классика кинофантастики — «Дракула» / Dracula (1992), реж. Фрэнсис Форд Коппола

• Первые русские фантасты и их идеи

• «Хроники Амбера» — миры и отражения Роджера Желязны

• 10 культовых вещей из кино — часть 1, мужская

• 10 культовых вещей из кино — часть 2, женская

• Адский холодильник, разумный лифт и одержимое пианино — 3 трэш-хоррор-фильма о хищных вещах

• Не Фродо единым — что посмотреть с Элайджей Вудом, помимо «Властелина колец»

Фрагмент постера «Возвращения живых мертвецов 3», 1993

Дмитрий Соколов выбрал десять очень разных, но одинаково примечательных фильмов, показывающих все грани зомби-хоррора.

1. «Король зомби» (1941)

Американский самолет терпит крушение на небольшом островке посреди Карибского моря. Спасшиеся пассажиры находят убежище в старинном особняке, владеет которым таинственный доктор Сангре (Генри Виктор, британская звезда эры немого кино). Вскоре выясняется, что доктор не только практикует вудуистские ритуалы, поднимающие мертвецов, но и работает на вражескую разведку. Он пытается выведать важную информацию у пленного адмирала ВМФ США, заточенного в подвале особняка. Разумеется, героям придется помешать планам доктора — и как можно скорее.

Снятый в годы Второй мировой, «Король зомби» был первой попыткой создать комедийный зомби-хоррор. Хотя это был типичный малобюджетный проект знаменитого в 1940-х и 1950-х продюсерского дуэта Уильяма Томаса и Уильяма Пайна, критика и зрители приняли фильм хорошо; он даже удостоился одной — музыкальной — номинации на «Оскар». Однако наиболее всего он примечателен сюжетом, который использует традиционный для того времени карибский сеттинг и экзотику вуду в качестве фона для шпионской истории, разыгранной в абсурдистском ключе. Через два года последовал сиквел — «Месть зомби», где немецкий ученый (играет его Джон Кэррадайн) стремился создать армию солдат-зомби для Третьего рейха (кажется, это было первое использование сюжета, дожившего до наших дней в десятках и сотнях треш-хорроров).

2. «Я гуляла с зомби» (1943)

Бетси, медсестра из Канады, приезжает на остров Сан-Себастьян, чтобы работать по найму на семью богатого плантатора. Она обнаруживает, что жена хозяина плантации, о которой Бетси предстоит заботиться, находится в пограничном состоянии. Местные потомки рабов, трудящиеся на плантации, убеждены, что женщина превращена в зомби с помощью магии вуду. Поначалу Бетси отказывается в это верить, однако вскоре ей приходит в голову мысль излечить пациентку весьма неординарным вариантом шоковой терапии.

Жак Турнёр вошел в историю хоррора главным образом благодаря фильму «Люди-кошки» (1942), в 1980-х получившему хорошо известный ремейк с Настасьей Кински. Но есть в его фильмографии и несколько других выдающихся жанровых работ, и «Я гуляла с зомби» — одна из них. Сценарий, к которому приложил руку известный писатель Курт Сьодмак, использует сюжетную модель романа «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте, искусно переплетая любовную историю и мистические мотивы. Причем по ходу действия в сюжете затрагиваются, пусть косвенно, неожиданные темы: от эвтаназии до критики колониализма. Все это в сумме дает едва ли не первый пример того, как зомби-хоррор можно органично соединить с драмой, что можно считать новаторством.

3. «Девственница среди живых мертвецов» (1973)

Кристина (Кристина фон Бланк) приезжает из Лондона в поместье к родственникам, чтобы решить юридические вопросы, связанные с завещанием недавно скончавшегося отца. Окружающие ведут себя довольно-таки странно (например, пьют человеческую кровь), но Кристина до поры до времени не придает таким мелочам большого значения. Однако вскоре ситуация меняется: девушка узнает, что все жители замка, в котором она остановилась, уже не принадлежат к миру живых, а душу ее отца похитила Королева Ночи.

Хотя формально фильм знаменитого Хесуса Франко не относится к категории зомби-хоррора, его нельзя проигнорировать. В роли Кристины — одна из звезд эксплуатационного кино той эпохи Кристина фон Бланк, а ее дядю Говарда играет жанровый ветеран Говард Вернон — постоянный член актерской обоймы Франко. Сам режиссер снялся в небольшой роли местного юродивого Базилио, разговаривающего с отрезанной куриной головой. Выпущенный в начале 1970-х, фильм позднее был перемонтирован для проката в разных странах — и в ходе дополнительного монтажа коллега Франко, французский мастер эротического хоррора Жан Роллен, добавил в сюжет эпизоды с зомби. Впрочем, и без него работу Франко можно считать одним из ярчайших образцов треш-кинематографа, в котором присутствуют все характерные для испанского визионера темы: от лесбийских заигрываний с главной героиней до кровососущих женщин, томно прогуливающихся в готических интерьерах. Все это смотрится еще более сюрреалистично, если помнить, что сцены с ходячими мертвецами вставлены из другого треш-шедевра — «Озеро зомби» (1981).

4. «На волне ужаса» (1977)

Из-за странного оранжевого тумана группа туристов, плавающая на маленькой лодке, сбивается с курса и натыкается на огромный корабль без признаков кого-либо на борту. Поскольку их суденышко повреждено, туристам приходится как можно скорее добираться до ближайшего островка, на котором расположен заброшенный отель. Едва оказавшись на суше, герои понимают, что за ними по пятам следует отряд кровожадных зомби — некогда немецких солдат из элитного отряда СС, в конце войны оставленных умирать на корабле посреди моря.

В фильмах про зомби-нацистов всегда царит особая атмосфера. Чаще всего речь идет о треш-хоррорах, запоминающихся в основном из-за названий вроде «Могилы живых мертвецов» (1981), или же уморительных потугах на драму («Озеро зомби», 1981) с плохим гримом и беспомощными спецэффектами. На их фоне дебютный фильм малоизвестного, но примечательного режиссера Кена Видерхорна выглядит настоящей жемчужиной в огромной куче мусора. Это одна из немногих попыток сделать действительно атмосферный хоррор на тему неупокоенных нацистов, где на вторых ролях задействованы культовые артисты Питер Кушинг и Джон Кэррадайн. Также фильм примечателен отличным дизайном самих зомби и подводными съемками — задолго до сцены с акулой во всем известных «Пожирателях плоти» (1979) Лучио Фульчи. В общем, отличный пример, как можно снять зомби-хоррор про нацистов стильно, с максимальным саспенсом и минимумом клише.

5. «Дети» (1980)

Возле небольшого городка Рэйвенсбек происходит утечка токсичного газа, жертвой которой становятся местные дети. После смертельного отравления детишки возвращаются к жизни в качестве кровожадных ходячих мертвецов, которые убивают объятиями — превращая жертвы в обугленные трупы. Противостоять им будут местный шериф и группа его друзей, которым придется отрубать руки почти всем городским детям, — только так можно убить малолетних зомби.

Этот фильм небезызвестной студии «Трома» вполне можно назвать забытым шедевром треш-хоррора. Самое в нем восхитительное — серьезность, с которой режиссер Макс Калманович рассказывает эту безумную историю, которая — в сочетании с неплохими спецэффектами, классным дизайном зомбифицированных детей и музыкой знаменитого Гарри Манфредини (титульный композитор франшизы «Пятница 13-е») — производит поистине сюрреалистическое впечатление. После премьеры фильма одни критики писали, что кино доверху заполнено мизантропией, а другие — что показанные в фильме сожженные тела «выглядят в точности как забытая пицца пепперони с черными оливками и анчоусами».

6. «Змей и радуга» (1987)

Американский антрополог Алан Дэвис (одна из малоизвестных ролей Билла Пулмана) прибывает на Гаити, чтобы найти рецепт загадочного препарата, известный местным шаманам. Он планирует использовать его в качестве анестетика нового поколения, способного совершить переворот в медицине. Первоначально изыскания Дэвиса носят чисто научный характер, однако чем больше он узнает о местных ритуалах, связанных с воскрешением мертвых, тем тоньше становится для антрополога граница между научным и магическим мышлением.

Фильм основан на широко известной в 1980-е нон-фикшн книге этноботаника Уэйда Дэвиса, который во время экспедиций на Гаити столкнулся с историей зомбификации Клавиуса Нарцисса. Он подробно описал этот случай, предположив, что под мистическими знаниями гаитянских колдунов кроется использование определенного рода растений, вызывающих трансовые состояния, сопровождающиеся потерей памяти и галлюцинациями. Хотя в академических кругах книгу Дэвиса встретили настороженно, она остается главным свидетельством, что феномен зомби — в классическом его в виде — вполне возможен и лишен какого-либо сверхъестественного компонента. Уэс Крэйвен заинтересовался трудом Дэвиса и в «Змее и радуге» предпринял масштабное исследование гаитянской культуры, мастерски связав два различных контекста — этнографический и мифологический. Получился, может быть, один из самых стильных фильмов Крэйвена: здесь множество запоминающихся визуальных решений, которые передают, как экзотическая, но понятная реальность страны «третьего мира» постепенно заменяется сюрреалистическим пространством, заполненным призраками, живыми мертвецами и оживающими снами.

7. «Возвращение живых мертвецов 3» (1993)

Пара влюбленных тинейджеров — Курт и Джули (Дж. Тревор Эдмонд и Мелинда Кларк) — тайком пробираются в секретную военную лабораторию, где отец Курта участвует в эксперименте по воскрешению мертвецов. В результате трагического инцидента Джули гибнет — и Курт решает как можно скорее вернуть ее к жизни с помощью увиденных в лаборатории технологий. Ему это удается, но есть проблема: теперь ей все чаще и чаще хочется человеческого мяса, а единственное чувство, способное хоть немного притупить всепоглощающий голод, — это боль.

Пожалуй, самый недооцененный — и самый серьезный — фильм известного хоррормейкера 1980-х Брайана Юзны («Реаниматор», «Общество»). Хотя формально это триквел известной франшизы, насчитывающей уже пять частей, по настроению он отличается остальных картин — более комедийных. Юзна снял историю трагической любви, украсив ее вырванными конечностями и поеданием мозгов, характерными для зомби-хоррора. Примечательно, что проблема очеловечивания зомби (и необратимой потери человечности под напором пробуждающихся инстинктов) возникла в массовом кинематографе сравнительно недавно. Так, малобюджетный хоррор начала 1990-х на несколько десятков лет опередил современные тренды.

8. «Дядя Сэм» (1996)

В провинциальный городок Твин Риверс в канун Дня независимости доставляют гроб с телом сержанта Сэма Харпера (Дэвид Фралик), погибшего во время войны в Заливе от «дружественного огня». Его девятилетний племянник Джоди, боготворивший покойного, убит горем, которое сменяется ужасом, когда дядюшка возвращается к жизни в виде озлобленного маньяка-зомби. Скрывшись под маской «дяди Сэма», сержант Харпер отправляется на главный американский праздник, чтобы жестоко отомстить стране, пославшей его на смерть.

Режиссер Уильям Лустиг («Маньяк», 1980) уже обращался к теме оживших мертвецов, сняв в конце 1980-х — начале 1990-х трилогию «Маньяк-полицейский». В этом же фильме Лустиг эксплуатирует образ «дядюшки Сэма», помещая всемирно известный национальный символ в жанровые рамки слэшера с политическим подтекстом. В 2010-х смотрится такой сюжет даже более актуально, чем в середине 1990-х, когда в американском обществе еще не наблюдалось столь масштабного раскола. За сценарий здесь отвечал Ларри Коэн, известный жанровый автор («Вкусная дрянь», «Кью»), снадбивший происходящую на экране резню внушительной дозой фирменного черного юмора. Кроме того, в фильме засветились несколько приметных актеров: в частности, культовый Айзек Хейз (самая известная роль — голос Шефа из «Южного парка»), Пи Джей Соулз (удушенная Майклом Майерсом в самом первом «Хэллоуине»), а также ныне подзабытый Уильям Смит (сериал «Планета обезьян»).

9. «Смертельный голод» (1998)

Во время исследовательской поездки за образцами мха студент Марк находит в лесу странную женщину, которая кусает его в шею. С этого момента для него начинается медленный и болезненный процесс трансформации в зомби, который приведет к неизбежному, но трагическому финалу.

Этот фильм — результат энтузиазма одного человека, Эндрю Паркинсона. На съемках он выступил режиссером, сценаристом, продюсером и композитором, а также снялся в небольшой роли. Работа Паркинсона примечательна тем, что под оболочкой низкобюджетного хоррора скрывается неожиданно серьезная попытка взглянуть на образ живого мертвеца как на драматический, даже трагический. В плане постановки проблем фильм значительно опередил свое время не только тематически, но и с точки зрения некоторых технических приемов (например, открывающая сцена снята в псевдодокументальном формате — за год до появления «Ведьмы из Блэр»). Но этой глубине подхода отчетливо противоречит вопиющая нехватка бюджета и низкий профессионализм актеров, что оставляет двусмысленное впечатление.

10. «Мертвячка» (2008)

Парочка тинейджеров, прогуливая уроки, забредает на территорию заброшенной психиатрической лечебницы, где обнаруживает прикованный к койке живой труп женского пола. Немного поразмыслив, друзья решают никому об этом не говорить, и девушка-зомби становится их общим секретом, который постепенно разрушает некогда крепкую дружбу.

В центре внимания «Мертвячки» в первую очередь — крайне необычный любовный треугольник, а история держится в большей степени на психологизме, чем на традиционных для зомби-хоррора сценах поедания людей. Поставили фильм два малоизвестных режиссера — Марсель Сармиенто («З/Л/О: Новый вирус», 2014) и Гади Хэрел, — а вот сценарий написал жанровый ветеран Трент Хаага, активно работающий в хорроре и сейчас (начинал он на четвертой части «Токсичного мстителя»). В «Мертвячке» органично переплетаются напряженная подростковая драма и физиологичный зомби-хоррор. Вместе с тем фильм умело ставит вопросы, которые наверняка возникали в голове у любого поклонника историй о живых мертвецах — «На что был бы похож секс с зомби?» или «Что если сделать из зомби секс-раба?». При всей внешней абстрактности этих вопросов «Мертвячка» предельно конкретно и реалистично показывает характер моральных конфликтов, связанных с эксплуатацией человеческого тела, особенно — находящегося в пограничном состоянии.

Автор текста: Дмитрий Соколов
Источник: kinoart.ru

Другие материалы:

• О комиксах «Метабароны» — собственная «Дюна» Алехандро Ходоровски

• Аль Пачино — неголливудская звезда Голливуда

• Дистопии в ассортименте — Отрывок из книги «На краю пропасти. Экзистенциальный риск и будущее человечества

• «Я ждал, что «Жидкое небо» станет культовым»: Слава Цукерман — о том, как иммигранты из СССР снимали странную фантастику в Нью-Йорке 80-х

• Провокация и страстная любовь — 7 фильмов о токсичных сексуальных отношениях

• Пострадавшие от советской цензуры — 7 запрещенных фильмов шестидесятых

• Верхом на ракете — жанр космической оперы

• «Один для них, пять ни для кого» — что посмотреть с Джеймсом Франко

• Как бондиана с Пирсом Броснаном перепридумала образ агента 007 — так, что даже Дэниелу Крейгу и не снилось

• Э. Э. «Док» Смит — отец американской космооперы

• Алексей Балабанов — самый трагический из русских киногениев

• Лучшие в мире крокодилы — 12 главных мультфильмов Эдуарда Успенского

• Детка, ты просто космос. Кинематограф о космосе, о женщине и о женщине — космосе

• Небо, самолет, девушки — 11 стюардесс кино СССР и России

• Юбилей золотоносного Мыша — 95 лет назад вышел первый мультфильм с Микки Маусом «Чокнутый самолёт» / Plane Crazy

• «Из сельских дебрей вампиров вывел Байрон» — История графа Дракулы от средневековья до наших дней

• Классика кинофантастики — «Дракула» / Dracula (1992), реж. Фрэнсис Форд Коппола

• Первые русские фантасты и их идеи

• «Хроники Амбера» — миры и отражения Роджера Желязны

• 10 культовых вещей из кино — часть 1, мужская

• 10 культовых вещей из кино — часть 2, женская

• Адский холодильник, разумный лифт и одержимое пианино — 3 трэш-хоррор-фильма о хищных вещах

• Не Фродо единым — что посмотреть с Элайджей Вудом, помимо «Властелина колец»