
Жизнь лучший сценарист
70 постов
70 постов
3 поста
23 поста
5 постов
6 постов
5 постов
40 постов
2 поста
3 поста
2 поста
2 поста
2 поста
3 поста
7 постов
1 пост
7 постов
25 постов
2 поста
4 поста
3 поста
Нет, ну кто бы мог подумать, что историю легендарных отношений Скарлетт О’Хара и Ретта Батлера которые писательница и бывшая журналистка Маргарет Митчелл изложила на более чем тысячи страницах в 1930-х годах, отказались публиковать в сорока двух издательствах.
Огромный объём, да и автор никому не известен. Кто пойдёт на такой риск и траты? Но когда фирма «Macmillan Publishers» всё же рискнула напечатать роман (один из редакторов увидел в нём историю отважной женщины которая может понравится и домохозяйкам и леди), на дебютантку посыпались сотни предложений. Всего за шесть месяцев было продано более миллиона экземпляров книги, после чего на вагонах американских экспрессов появились рекламные плакаты:
Писательница
«Миллионы американцев не могут ошибаться! Читайте "Унесённые ветром".
Миленько не правда ли? Уже на следующий год в 1937, за этот роман Митчелл получила Пулитцеровскую премию. А что потом? Ничего. До своей смерти Митчелл никому не доверяя и вникая во все мелочи серьёзно занималась делами вокруг продажи романа, устанавливая права и отчисления. Она лично контролировала издания на других языках.
Поклонники и фанаты засыпали её письмами, буквально стонали и рыдали, уговаривая продолжить историю Скарлетт, но... тщетно. Несмотря на многочисленные просьбы (среди умолявших были редакторы и кинорежиссёры), Маргарет Митчелл не написала больше ни одной книги. Многие считали, что делает она это исключительно из вредности (характер у автора и правда был не сахар), другие говорили о том, что автор просто боится разочаровать поклонников так как сказать ей больше нечего. Сама же Митчелл едко улыбалась и саркастически отвечала:
- Ох, мне некогда. Я считаю свои деньги.
Маргарет Митчелл и обаятельный Кларк Гейбл, который тоже уговаривал писательницу начать работу над продолжением
А считать действительно было что, ведь продажи книги, ставшей настоящим бестселлером, были огромные и не только в США и Европе.
Умерла Митчелл в августе 1949 года возрасте 48 лет, по дороге в кино попав под колёса автомобиля. Как это печально.
Только в 1991 году писательница Александра Рипли написала продолжение о приключениях Скарлетт, которые тепло были встречены читателями. Интересно как бы это всё понравилось Митчелл?
Центурия идёт вереницей по высохшему руслу мёртвого ручья. Тяжёлые подошвы калиг, подбитые металлическими шипами, похрустывают по разноцветной гальке когда-то гладко отшлифованной водой. Здесь тоже была жизнь, весело журчал поток, разбрасывая во все стороны капли живительной влаги, на водопой спускались животные. А что сейчас? Сейчас только покрытые мхом деревья с обеих сторон русла мрачными стражами взирающие на чужаков, и тревога, повисшая в воздухе.
Меня зовут Марк Руций Барр, но здесь я всем известен как Квинт Несговорчивый - солдат VI легиона. Позади меня, закинув за спину поклажу плетётся толстяк Летнул, впереди с пилумом на костлявом плече, виляя из стороны в сторону, стервец Катон.
Облизнув шершавым языком потрескавшиеся губы, я прошептал:
Я от брата убегу
На холмы гулять пойду
- Эй, Катон, тебя ноги не держат или дороги не видишь? – гаркнул с опустившего почти до земли морду коня тессарий Кальв Тарпей.
- Так нет тут дороги, командир! – только повернув шею в сторону офицера, произнёс наглец. - Одни камни, да щебень. Ноги переломать можно.
Это надо же, даже не остановился, не поприветствовал командира! Раньше Катона неминуема ждала бы порка витисом. Десяток ударов центуриона по спине жезлом вправили бы ему мозги, но наш центурион мёртв, а его доспехи и оружие тащу я на своём горбу.
- Вот и иди по камням и щебню. Не виляй ты, ради Юпитера!
Катон только хмыкнул, но петлять между валунами перестал.
Я с козлёнком на лугу
Прогуляться побегу
- Квинт, а с тобой-то что? – на этот раз окликнули уже меня.
Сделав шаг в сторону, я повернулся к тессарию и, задрав подбородок, от чего завязки шлема больно врезались в шею, произнёс:
- Всё хорошо, командир. Иду прямо, никуда не сворачиваю.
- Ну-ну. А чего ты там бурчишь себе под нос?
- Детскую считалочку, командир. Её сочинила моя сестра.
- Скучаешь, понятно. Ладно, сестра… это хорошо, - поправив заскорузлую от крови тряпку, которой было перевязана его левая рука, он взглянул на пролетающую в хмуром небе стаю птиц.
Я знал, что у Кальва Тарпея нет родных. Точнее до недавнего времени они были, но погибли в ходе набега варваров год назад. Рим отблагодарил верного легионера за десять лет примерной службы, наделив его участком земли на Севере. Кто ж знал, что дикари считают эту землю своей.
Я его помою в речке
Высушу его на печке
- Как там дела, тессарий? – нас нагнал опцион Дентан принявший командование после смерти центуриона.
Его красивые русые волосы были мокры от пота, а серо-голубые глаза на смуглом лице будто бы потухли.
- Всё тихо, опцион! – вскинул руку Кальв Тарпей. - Противник не замечен.
Похлопав своего белоснежного скакуна по шее и так и не дождавшись от того привычного довольного ржания, конь - точно так же, как мы умирал от жажды, Дентат хриплым голосом произнёс:
- Держать ухо востро. Разведчики всё ещё не вернулись, мало ли что. Может заплутали, а может…
- Конечно, опцион. Я вас понял.
Расчешу гребёнкой
Накормлю соломкой
Эх! Был я ремесленником из Торгового квартала проживавшем в небольшом доме на Зелёном холме сразу за Дымным карьером. Жилось мне небогато, зато спокойно - мать, сестра, Облепиха, друзья. И чёрт меня дёрнул свернуть челюсть этому Бестию Малицию из-за малознакомой девчонки. Нет, Маргарита, конечно, была хороша, слов нет, но стоило ли она тюрьмы?
- Квинт, а Квинт, ну обернись же! – ткнул меня в спину Летнул, дёрнув красными от долгой ходьбы щеками. – Дай попить! Я знаю ты запасливый.
- Отстань! Чего ещё выдумал? Всё ещё вчера выпили! – отмахнулся я от сослуживца, звякнув пластинчатой бронёй, и расстегнул ремешок шлема, а затем вообще снял его с головы.
Избить патриция это тебе не кот чихнул. Решение по мне приняли быстро и отправили на полтора года на каменоломни. Юлия – моя сестра и Облепиха - её ручной козлёнок, несколько раз приходили ко мне. Сбивая ножки, она вставала затемно и уже после полудня стояла у Старой дороги с котомкой, внимательно вглядываясь в колонну закованных в кандалы пленников, мелкими шашками двигающихся вперёд.
Мы напьёмся молока
Поиграемся слегка
А потом она пропала, и я узнал, что мама заболела. Когда предложили идти в армию - началась новая война в Галлии, не задумываясь, согласился. Пусть ты заключал контракт на десять лет службы, зато тебе давали восемьдесят сестерциев и разрешали проститься с близкими.
К маме я не успел (только и осталось у меня от неё простенькое медное распятие – символ нового бога, в которого я не слишком верил), но хоть похороны провели, как надо и долги все заплатил. До сих пор щемит сердце, когда вспоминаю как Юлия и Облепиха провожали меня. Долго махали вслед рукой и крупные слёзы катились по щекам сестры. Конечно, я обещал ей вернуться. Шесть лет прошло. Наверное, сейчас она уже жена, мать, а я вот всё тот же неудачник, подразделение которого попало в засаду и еле-еле спаслось бегством от кровожадных варваров. Впрочем, не кровожаднее нас. В конце концов, это мы к ним пришли, а не они к нам.
За эти годы мне удавалось дважды выслужиться до дупликария, но каждый раз что-то шло не так - то попадался жадный опцион, то все планы рушил мой отказ закрывать глаза на нарушение дисциплины.
И всё же мне надо вернуться. Сдержать слово. Ну хоть раз! Обнять сестру, племянников, сходить на могилу матери. Да мало ли чего ещё. В горле словно камни перекатывались, хоть бы глоток воды, пусть прогорклой, мутной, но воды…
Тииу! Я слышу звук натягиваемой тетивы, я вижу движение в кустах шиповника справа, я чувствую запах пота разгорячённых тел воинов, давно лежащих в засаде и прелой листвы, в которой они прятались. Нет, мне не успеть бросить пилум, копьё не долетит до врага, поэтому рука моя берётся за рукоять гладиуса мёртвого центуриона и вынимает его из ножен, а губы завершают детскую считалочку сестры.
Раз, Два, Три Четыре, Пять
Будем брата вместе ждать!
Помните торговца рабами Проксимо, бывшего гладиатора, вырвавшего свою свободу в результате многочисленных побед одержанных им на арене? Того самого, что стал наставником для героя Рассела Кроу в фильме режиссёра Ридли Скотта "Гладиатор"?
Эту роль великолепно сыграл британец Оливер Рид - один из самых харизматичных актёров Туманного Альбиона. Мне лично этот дядечка всегда нравился, ибо помнил я его ещё по роли Атоса, а также знал, что при съёмках "Трёх мушкетёров" ему чуть голову не оторвало, но он от проекта не отказался и вернулся к работе в рекордно короткие сроки.
Поработав в органах, я стал неплохим физиогномиком.) Как-то просматривая очередной фильм по телевизору с этим актёром я сделал для себя следующий вывод: Рид бабник, выпивоха, драчун и очень одинокий человек. Погрузившись в интернет я всё это с лихвой подтвердил.
Рид плохо учился в школе так как страдал дислексией, однако компенсировал неудачи в классе занятиями в спортзале - возглавлял школьную атлетическую команду и был её бессменным капитаном.
Отслужил два срока в армии, работал таксистом, грузчиком, сторожем, боксёром и вышибалой в самых опасных ночных клубах Сохо.
Его четыре раза били ножом, трижды кастетом (даже пришлось сделать небольшую пластическую операцию) крошили о голову бутылки, сбивали автомобилем.
В кино он попал случайно. Человек из массовки с интересным лицом приглянулся режиссёрам. Он никогда не отказывался от ролей (он вообще ни от какой работы никогда не отказывался)и всегда сам делал все трюки.
Взрывоопасный, агрессивный, вспыльчивый, но быстро отходчивый и справедливый Рид страдал от алкоголизма, вследствие чего ему часто приходилось искать оправдания своим действиям:
Актёры-мужчины не любили его и опасались, так как Рид жил по собственным законам - законом улиц погружённых в сумерки. Понятие честь для него не было пустым звуком.
Зато как его любили женщины. Сходили по нему с ума.
Он был женат на стриптизёрше, причём будучи уже известным актёром, входящим в пятёрку лучших британских, никогда не стеснялся её, и защищал от сальных взглядов, отправив парочку негодяев в больницу, и имея из-за этого неприятности с полицией.
В конце 60-х годов Рид серьёзно рассматривался как один из главных претендентов на роль Джеймса Бонда, но его пагубная тяга к алкоголю не дала получить роль. Не то, чтобы это мешало ему играть. На съёмочной площадке он всегда был трезв. Просто продюсеры оценили риски и...
Да и последнюю свою роль, роль Проксимо, он не доиграл. Во время съёмок Рид устроил себе бурный выходной – он с головой погрузился в пьяную вечеринку в баре, где потратил на выпивку почти 500 фунтов стерлингов.
Как так вышло? За вечер он выпил три бутылки ямайского рома «Капитан Морган», восемь бутылок немецкого пива и множество стопок виски «Famous Grouse», Рид одержал верх в армрестлинге над пятью значительно более молодыми матросами ВМФ и был центром внимания и обожания посетителей бара. Злоупотребления в преклонном возрасте (61 год всё же) не прошли даром – ночью у актера остановилось сердце.
Позднее этот паб изменил своё название на «Ollie`s Last Pub».
Своей последней жене Оливер Рид часто говорил одну и ту же фразу:
Пианист тихо что-то бренчал в углу зала с вожделением поглядывая на девушек-танцовщиц, крутившихся на сцене. Особенно ему приглянулась зеленоглазая блондинка с острыми грудками в коротком облегающем фигуру платье с нашитыми на поверхность серебряными рыбками. Рыбки жили своей жизнью посверкивая при каждом движении из-за чего казалось будто морская волна пробегала по бёдрам, талии и груди красотки.
- Адель! Ну что ты как корова? Грациознее, грациознее поворачивайся! Мишель! Голову выше! – прикрикнул на девчонок длинноносый хореограф с зачёсанными назад чёрными волосами, в белоснежной рубашке с расстёгнутым воротом и походкой балерины. – Лара! Ты как всегда прекрасна!
- Что надумал? – прервал мои размышления Бонанно наверняка решивший, что я с вожделением пялюсь на его кобыл.
В пальцах дона усеянных перстнями всё ещё была кубинская сигара «Behike» стоимостью в несколько сотен баксов и размером с сардельку, но здоровяк не курил её, а только пожёвывал кончик крупными зубами.
Я только сейчас понял кого он мне всегда напоминал – жеребца. Особенно когда пытался улыбаться.
- Будто у меня есть выбор, - бросил я, повернув по часовой стрелке рукой бокал с виски «Johnnie Walker» лёд в котором почти уже растаял.
Бонанно откинулся на стуле и задрав раздвоенный подбородок к потолку громогласно заржал. Так что пианист, вздрогнув, на мгновение сбился с ритма. Всего на мгновение.
- Юнкер, ты всегда был сообразительным парнем, - хлопнул меня по плечу собеседник своей огромной ладонью. – И я это уважаю и ценю. Чтобы между нами не было недоверия покажу тебе кое-что.
Трижды звонко щёлкнув пальцами, так что в зале ресторана наступила гробовая тишина, а пианист, танцовщицы и хореограф, поджав хвосты убрались за сцену, дон прокричал:
- Марио! Документы!
Коренастый «capo» (капо) с квадратной головой в костюме-тройке вишнёвого цвета и в ярко-жёлтом безвкусном галстуке, положил на стол передо мной паспорт и ещё кое-какие документы. Рука капитана будто случайно легла на пистолет в кобуре на поясе.
Бумаги и вправду были в порядке. Я в этом немного разбирался. Но самое интересное было то, что фамилия, имя и год рождения вписаны не были.
- Да-да, - читая мои мысли покивал дон Бонанно снова вцепившись зубами в сигару. – Найдёшь кого-нибудь с красивым почерком и впишешь любое. Так и я его знать не буду и тебе спокойнее. Видишь, полное доверие, друг!
- Впишу сам, - произнёс я, закрывая паспорт и перехватив взгляд «capo» уставившегося на мой красный галстук (у меня хотя бы всё в тему и не режет глаз). Взглянув в мои глаза тот кашлянул и отвернулся.
- Ещё и образованный! – снова разразился смехом дон, продемонстрировав свой волевой подбородок. – Грасси недооценил тебя парень. Ну так что договор?
После того как покинул больницу в Чикаго я много где побывал. Пытался выбраться из страны, даже самолёт хотел угнать, но тщетно, меня искали все семьи. Границы захлопнулись. Это была охота. Но не такая на какую они рассчитывали. Никаких тебе загонщиков и лающих острозубых псов с капающей из пастей слюной, факелов в ночи, и радостных воплей егерей уверенных, что ты настигаешь жертву прямо сейчас насладившись её страданиями. Я не доставил им такого удовольствия, ведь пара перестрелок на шоссе на скорости сто километров в час не в счёт. Я спрятался. Спрятался на самом виду. В Нью-Йорке.
- Договор, - кивнул я на этот раз сдвинув стакан с виски в противоположную сторону. - Что я должен буду сделать?
* * *
Бонанно мечтал занять место Дженовезе давно, но на беду того поддерживали другие доны и вести войну не только со старым соперником, но и ещё четырьмя семьями Альфредо было не с руки. Да что там - всё по любому закончилось бы печальными некрологами в «Тhe New York Times». Поэтому жеребцу и был нужен я – одинокий стрелок без хозяина.
Слышали о том, что враг моего врага мой друг? Вот это как раз про нас. Ведь жирный ублюдок Валентино Грассо которого я взорвал в Чикаго был кузеном Марко Дженовезе.
Три дня я потратил на наблюдения за «Чёрной куницей» - ночным клубом и штаб-квартирой семьи Дженовезе и только убедившись, что готов, отправился домой, чтобы выспаться и принять душ.
* * *
Нет, домик на Каштановой 32 настоящим домом конечно не был. Это укрытие мне предоставил один из армейских товарищей семья которого раньше проживала в Нью-Йорке ещё до великой депрессии. Когда в «Большом яблоке» стало по-настоящему голодно, они покинули город уехав на ферму деда, да так там и прижились.
Высокие раскидистые деревья (потерявшие большую часть листвы, либо сменившее её с ярко-зелёного на красно-жёлтый) выстроившиеся в два ряда вдоль дороги, уютные домики с ажурными крылечками в которых проживали большей частью хорошие, честные люди (не то что я) и прогуливающиеся в сквере рядом семьи, напоминали мне о настоящем доме. О России! А царская она или советская мне было плевать. Я всё чаще ловил себя на мысли, что строю планы по возвращению на родину, забираю мать с сестрой из Парижа и увожу в Петербург. Правда сейчас он кажется называется Ленинград.
Не думайте, что я был идиотом безоглядно доверяя Бонанно. Совсем нет, я даже был уверен, что дон попытается обмануть меня или убить. Но, во-первых, у меня не было другого выбора и все возможные варианты я уже исчерпал, а во-вторых, одно было несомненно: Альфредо точно не вынесет на свет божий нашу маленькую с ним тайну замарав себя причастностью к убийству Марко Дженовезе, а это значит, что справляться со мной ему придётся в одиночку…
* * *
Три самое лучшее время. До открытия клуба ещё пять часов, посторонних в здании нет, а ужин, на котором часто решались деловые вопросы только что подошёл к концу. Нажравшийся противник, так себе противник. Это я ещё с Французского легиона помнил.
Я подготовился как надо. Пистолет-пулемёт Томпсон с двумя дополнительными барабанными магазинами на пятьдесят патронов и ещё парочка новомодных – коробчатых, на двадцать, мой любимый «M1911» и четыре французские «F1» в карманах плаща. Последние достать было труднее всего и чего только мне вместо них не предлагали.
Захлопнув дверь старенького зелёного «Форда» с помятым задним левым крылом и заляпанными грязью номерами (таких по улицам Нью-Йорка сновало немало) я, спрятав «Двигатель торговли» под одеждой широкими шагами перешёл улицу направляясь к лестнице в три ступеньки ведущей внутрь «Чёрной куницы». Это был не парадный вход, а боковой, но даже здесь дежурил охранник в коричневом пиджаке «Barney Оlly» с заострёнными лацканами, брюках с двойной подгибкой снизу и в остроносых туфлях «Аmori» с диагональной шнуровкой.
Шляпа моя была опущена на лоб и только красный галстук и полы пальто развевались на ветру.
- Приятель ты заблудился? - дохнул он в меня дрянным дымом «Lucky Strike» и сквозь это облачко «picciotto» прямо в глаз по рукоять вонзился клинок моего армейского стилета с потёртой деревянной рукоятью. Ловко поймав готовое повалится на землю тело, я толкнул ногой дверь и затащил чуть подрагивающего конечностями бойца внутрь.
Оглядевшись, обнаружил у стены металлический совок ручкой которого заклинил засов на двери. Теперь не сразу смогут открыть. Дверь крепкая.
Переведя дух, я перекинул ремень «Томпсона» через шею, чтобы пистолет-пулемёт оказался у меня на груди стволом вниз, а затем потянув затвор на себя, тем самым поставив на боевой взвод, вслух произнёс:
- Кажется желанная дичь превратилась в охотника.
* * *
В клубе было ещё два входа. Парадный, к которому я сейчас и направлялся, и тот что за кухней, ведущий на задний двор к мусорным бакам и пустырю.
Только оказавшись в фойе, я встретил первое сопротивление. Увидев меня парочка горилл выхватила кольты, но короткая очередь из Томми-гана заставила их упасть на пол обливаясь кровью. Выудив из кармана пальто гранату, я выдернул кольцо и забросил её на площадку располагающуюся над дверьми. Там виднелась лестница и маленький люк позволяющий выбраться на козырёк, на улицу, чтобы развешать на специальном стенде метровые буквы светящиеся в темноте.
Пол под ногами вздрогнул. От взрыва вся эта конструкция рухнула, надёжно заблокировав дверь. Но это пока не сказка, а присказка.
Почти бегом я бросился к кухне, чтобы не дать бойцам Марко эвакуировать его в безопасное место. Впрочем, глава семьи Дженовезе не такой. Он захочет лично выпустить кишки дурню, посмевшему покушаться на него. На это и весь расчёт.
Раскалённый ствол «Томпсона» выдал ещё одну короткую очередь и под ноги мне свалился очередной «picciotto», а потом второй, выскочивший из коридора ведущего в столовую, где сейчас и должны были находится преступники.
Забросив в проход гранату, и не дожидаясь результатов взрыва, я добрался до кухни и заглянув внутрь убедился, что там никого нет. Шкаф со сковородками и посудой с грохотом рухнув на пол временно перегородил дверь.
Позади забухали дробовики. Интересно в кого они стреляю идиоты? Проверив на прочность дело своих рук, я двинулся в обратный путь.
Спустя несколько секунд над головой моей пролетела пуля расколовшая кафель облицовывающий стену. В ответ я дважды коротко нажал на спусковой крючок поразив сразу троих нападавших. Все с пистолетами, не более. Пригнувшись, крадучись, готовый в любой момент прижаться к стене или рухнуть на пол, я двинулся по коридору вправо - попытался зайти в столовую с другой стороны.
Свинец как горох забился в стену, возле которой я стоял мгновение назад. Сказочки всё же кончились. Всё гладко не бывает, мне ли не знать. Скрывшись за углом, я высунул «Томпсон» в сторону палящих по мне и опустошил первый магазин. Судя по воплям боли и проклятиям пули нашли себе цель.
Сменив магазин я бросился обратно по коридору и вернулся в тот самый проход куда я забросил гранату перед посещением кухни.
Двое убитых, оторванная нога, кисть, чьи-то размотанные кишки… кажется ещё жив. Удерживая в руке пистолет-пулемёт я из «M1911» добил беднягу.
Какое-то время я снова крался, стараясь оставаться в тени (на моё счастье лампы освещавшие помещение уничтожило взрывом), а затем куски стены, песок, щепки полетели мне на голову и за шиворот. Стреляло сразу трое или четверо. Каким-то чудом в полумгле меня не задело.
Чур, мою сказку не перебивать; а кто ее перебьет, тот трех дней не проживет! Дважды огрызнувшись короткими очередями, я упал на живот и тут уж ловя в открытый прицел спрятавшихся за перевёрнутым столом гангстеров вжал спусковой крючок в рукоятку управления огнём.
Достреляв до железки откатился в сторону и чуть было не угодил под револьверную пулю долговязого бойца в синем шерстяном костюме-тройке и лакированных «Fago». Судя по одёжке, капо, не меньше.
Оттолкнувшись ногами от стены, я проскользил на спине по гладкому паркетному полу всадив стрелку пулю из пистолета прямо в пах. Тот только гримасу скорчил, но всё же успел нажать на спуск оружия. Плечо больно обожгло. Не страшно. По касательной.
А вот и столовая. Пнув туда валявшийся под ногами стул, я с удовлетворением наблюдал как его разнесли в щепки сразу несколько стрелков. Что ж, окон тут нет. Это помещение внутри клуба выбирали специально. Прижавшись к стене, я недолго думая забросил внутрь ещё одну гранату.
Бахнуло так бахнуло. Покашливая от дыма, переступая через трупы, я одиночными добил раненных и направился к ползущему к алтарю святой Марии дону Дженевезе. Я уже видел его, дважды, когда тот приезжал к нам в Чикаго по делам.
- Юнкер! – почти прорычал тот закашлявшись кровью. Треугольные осколки перебили ему ноги и угодили в грудь. – Как ты посмел мра…
Но на беседу меня что-то совсем не тянуло, да ещё и глаза слезились от дыма и пороховых газов. Я же сюда не разговоры разговаривать пришёл. Трижды я спустил курок и тяжёлые пули сорок пятого калибра буквально на куски разнесли голову Дженовезе с глубокими голубыми глазами и широким лбом скорее подходящие больше философу, чем бандиту.
Дело сделано. Или лучше так: вот и сказочке конец, а кто слушал молодец! А теперь на крышу.
* * *
Встреча происходила в лунную ночь в заброшенном гараже на окраине города. Но не думайте, никакой романтики. Здесь воняло прогорклым маслом, бензином, крысиным дерьмом и предательством…
- Русский, ты там целую войну устроил! – Алфредо повыше поднял воротник пальто, ибо в разбитые окна залетал холодный ноябрьский ветер. - Это совсем не похоже на гангстерские разборки. Мы так не договаривались.
- Надо же? А как же классный парень? Друг? Всё? Больше не нужен? – улыбнулся я, выдергивая из гранаты чеку тут же легшую в широкую ладонь изумлённого Бонанно.
Телохранители дона, явно заранее проинструктированные открыть по мне огонь по еле заметному сигналу – тройной чих, сжатые в фигу пальцы, да мало ли что ещё можно придумать (не зря же они так красиво обступили меня с трёх сторон), испуганно уставились на босса, который тоже что-то побледнел и покрылся потом.
- Документы! – потребовал я, вытягивая кулак с зажатой «F-1» вперёд.
* * *
Вроде бы преследовать меня было некому, но всё-таки билеты я купил в самый последний момент. На всякий случай.
- Дамы и господа зайдите пожалуйста внутрь иначе промокните! Начинается дождь! – позвякивая колокольчиком мимо прошествовал стюард в смешной шапочке.
По-настоящему я поверил в то что всё закончилось только тогда, когда берег остался позади, а преследующие нас чайки успокоившись полетели по своим птичьим делам. Солёные капли попали в рот оставив горечь во рту, но это не расстроило меня. Скорее наоборот. Теперь бы уговорить девчонок…
Несмотря на то, что корабль плыл во Францию впереди мне мерещились шпили и купола Петропавловского собора.
ДП плевался свинцом из раскалённого ствола, а немцы всё лезли и лезли. Давно уже никто с одобрением не хлопал его по плечу за удачную очередь, срезавшую несколько вражин, не поддерживал его огнём, не подносил боеприпасы. Да и не было их уже, кончились. Совсем кончились.
Последняя метко пущенная пуля продырявила шустрого немецкого ефрейтора и пулемёт лязгнув замолчал. Где-то впереди раздалось урчание танкового двигателя.
Коснувшись рукой окровавленной повязки на голове, старшина очистил от комьев земли зелёную фуражку с красной звёздочкой валявшуюся у ног, и скривившись от боли в раненной осколком руке надел головной убор выровняв козырёк.
- Ничего ещё повоюем, - произнёс он вслух, затыкая гранату за пояс и выползая из окопа.
* * *
- Он здесь товарищ генерал. Спит ещё. Врачи говорят состояние стабилизировалось будет жить.
- А с рукой что?
- С рукой пока неизвестно. Но будут бороться. Бергольд умница может и починит.
- Значит это и есть Степан Кузмин?
- Так точно. Старшина 4-й погранзаставы где немчура так и не прорвалась. Две роты гадов положили и почти дюжину танков. Его наши разведчики подобрали.
- Герой, ничего не скажешь. О! Кажется, очнулся. Здравствуй сынок. Лежи-лежи, а мы уж постоим.
- Товарищ генерал я…
- Лежи я сказал. Майор стул мне! Рассказывай давай как умудрился столько немцев перебить.
- Как? Да в общем… перемещался, менял позиции, стрелял пока патроны не закончились, а потом танки пошли…
- Ну-ну, танки пошли и что? – генерал легонько одними пальцами похлопал раненного по руке. - Как ты умудрился все подбить-то? Маслов сколько их было?
- Одиннадцать штук, товарищ генерал!
- Это не я.
- Что значит не я?
- Один точно я, а потом бабка эта прилетела.
- Какая бабка?
- Я не знаю. Она с неба на ступе спустилась.
С иголочки одетый майор в начищенных хромовых сапогах, у которого даже шпалы на петлицах ярко сверкали в свете лампочки, рассмеялся:
- На ступе? Баба Яга что ли?
- Не знаю. Может быть.
- Маслов, он что бредит?
- Не могу знать, товарищ генерал.
- Так, старшина, соберись! Ещё раз спрашиваю, как ты танки-то подбил?
- Это не я! Я только один! Мне чужого не надо! – скривившись от боли пограничник побледнел прямо на глазах.
- А кто?
- Яга эта!
- Она что пушку с собой притащила или целую батарею? Чем она немецкие танки брала?
- Нет. Она первый танк ступой трахнула, он и раскололся, ступа правда тоже. А потом они с котом просто вместе шли вперёд, и бабушка так ловко метлой… шурух! шурух! Из стороны в сторону, будто подметала! Танки прямо переворачивались, боезапас детонировал и…
- Кот ещё был? – поднял брови генерал
- Да, облезлый такой, с обожжёнными усами. Одноглазый.
- Бред, - Семён Семёныч закрыл руками лицо.
- Так точно, товарищ генерал бред! – услужливо склонился над командиром Маслов. - Может попозже зайдём?
- Согласен. Ладно старшина ты поправляйся. Скоро всё пройдёт и чудится всякая дичь перестанет.
Взмахнув полами накинутого на мундир халата генерал в сопровождении майора громко топая покинул палату.
- Я только один! Только один! – всё повторял Степан. – Мне чужого не надо.
В углу кто-то мяукнул и словно ниоткуда у кровати возник сгорбленный женский силуэт в белом халате и в сером платке.
- Давай ка сынок я тебя подлечу немного, - левая рука легко словно пушинку развернула к себе раненного, а правая протянула что-то скатанное в горошину на ладони.
- Б-ба-бабушка вы? Как же так?! А генерал не поверил... Он говорит это я всё один! Один! А ведь это неправда! Без вас бы ничего не было и лежал бы там как Колька, Сашка, капитан... - в глазах раненного старшины выступили слёзы.
- Конечно один! Шуму-то поднял, иначе я бы не прилетела! Успокойся сынок и на вот проглоти. И запей, запей! Горько? Ничего. Зато встанешь дня через три. А то залечат тебя местные дохтора, ой залечат! И руку оттяпают. А этого допустить нельзя они у тебя крепкие, глаз меткий. Ещё пригодятся.
Как-то товарищ Тарасов - ответственный за выпуск автоматического стрелкового оружия для фронта находился на приёме в кабинете у товарища И.В. Сталина. Там же в углу на диване положив ногу на ногу сидел товарищ Лаврентий Павлович Берия.
Тарасов недавно вернувшийся из инспекционной поездки по производствам эмоционально размахивая руками говорил:
- Товарищ Сталин, можно, я верю можно увеличить поставку стрелкового оружия на фронт! Оно так нужно сейчас нашим бойцам!
Сталин выдыхая плотное облачко табачного дыма:
- Мне кажется вы преувеличиваете товарищ Тарасов, люди и так делают всё что могут.
Тарасов покраснев от возбуждения:
- А я вот уверен, что нет! Ленятся сукины дети! Не все конечно, но это факт!
Берия с дивана нарочито ледяным тоном:
- Что конкретно вы предлагаете?
Разгорячившийся и не спавший вторые сутки Тарасов брякнул:
- Расстреливать сукиных детей по законам военного времени! Чего с ними миндальничать?
Сталин уставившись на потухшую трубку:
- Вы серьёзно?
Тарасов закусив удила:
- Конечно серьёзно!
Сталин и Берия переглянулись. Иосиф Виссарионович пряча улыбку в усах:
- Что ж, если вы так считаете... я доверяю вашему опыту товарищ Тарасов и немедленно выпишу бумагу которая наделит вас чрезвычайными полномочиями.
Сталин берёт перо, лист и начинает что-то писать.
Тарасов прокручивая в голове услышанное замолкает и начинает бледнеть.
Берия из угла подливает масла в огонь:
- Только прошу вас, товарищ Тарасов не более десяти человек за раз.
Тарасов икает, понимая что наболтал лишнего, хватается за воротник и хлопается в обморок.
Сталин и Берия переглянувшись начинают хохотать. Вызванный врач приводит Тарасова в чувство и тот получив от Сталина бумагу покидает кабинет на деревянных ногах. Бумага гласит:
Распоряжение
Немедленно предоставить товарищу Тарасову И.И. четыре дня отпуска.
Товарищ Сталин И.В.
21.12.1942 г.
И Сталин и Берия прекрасно знали какие слухи ходили о них. Зачастую даже потворствовали им и троллили подчинённых. Думали, что всё для дела, всё для победы, а глупые выдумки болтунов со временем исчезнут сами. Правда себе дорогу пробьёт. Если бы они только знали, что не исчезнут, а наоборот будут раздуты, сняты в фильмах и записаны в школьные учебники.
Одни кричали "ура", другие матерились самыми последними словами, а кто-то просто кричал "мамочка-мама". Среди пехотинцев было немало юнцов, у которых и молоко-то на губах не обсохло. Совсем мальчишки с потными ладошками, сжимавшими древка копий и мокрыми от страха штанами. Но никто не отступал. Влекомые одноруким капитаном, бледным от потери крови (ещё утром Дленн лежал в палатке походного госпиталя скрипя зубами от боли) они вонзали холодный металл в противника надеясь найти на теле брешь незащищённую добрым доспехом.
Сами-то одеты кто во что! Только что кастрюли на голову не напялили. Рваные кольчуги, ржавые, второпях почищенные песком шлемы времён Оклона Хитрого, кожаные нагрудники с нашитыми плоскими бронзовыми бляшками. Ну а что? Всё лучше чем в рубашонке, да стёганном шерстяном жилете в бой идти.
Старики и мальчишки, крестьяне и недавние торговцы врубались в ряды врага сжимая зубы, погибали, обливаясь кровью, но шаг за шагом продвигались вперёд. Просто не могли по-другому.
Никто из простолюдинов не записался в полк две недели назад, когда барон, выехав на площадь на своей огромной лошади упёр кулак в бок и разразился своими обычными обещаниями о богатой добыче, славе и почёте на все времена. Знаем, слышали. Уехал проклиная людей несолоно хлебавши. И где теперь его полк дворян и наёмников? Гниёт в Длинном овраге на радость и сытость воронья выклёвывающего глаза мертвецам.
Так почему же они здесь? Из-за капитана, человека горожанам знакомого и близкого, строгого, но справедливого. Та же площадь четыре дня назад, замотанная грязной тряпицей культя (результат взмаха палашом из седла стагнийского всадника) и снова призыв записываться в новый полк. Защищать Родину. Вот только оказалась, что родина у барона и капитана разная. У первого это худой кошелёк с медяками, да парой-тройкой монет серебра, чарка крепкого вина, да хлопок Гренна по плечу "молодец сукин сын, пить умеешь!", а у капитана другое. Бледными губами с болезненно горящими на лице серо-голубыми глазами, он в нескольких предложениях рассказал про свою родину. В ней не было барона, феодалов, насмешек и брани, даже короля которого никто никогда не видел, зато были близкие, родные, друзья с которыми ты вырос, дом, который построил собственными руками, поле которое вскопал, твоя улица, твой город, образ жизни к которому ты привык и который хотят отнять, растоптав всё что ты любишь. За такую Родину и погибнуть не жалко. Получив арбалетную стрелу в грудь, ты продолжаешь вонзать поглубже в кричащего от боли громилу напротив остриё копья или колотить его моргенштерном по шлему сбивая на бок забрало, в брызгах крови кроша кости лица и зубы и забывая о том, что в боку твоём застрял короткий широкий меч.
- А почему копьё, господин капитан? - спросил Дленна четырнадцатилетний вечно сопливый внук мельника Скорге пряча трясущиеся руки за спину.
- А потому что учить вас долго времени у меня нет, дружище. Враг на подходе и дым от горящих сёл горчит на языке. Чувствуешь? А крепкое древко с остриём, молодость, и ловкость сами по себе страшное оружие. Тут только ушки на макушке держать надо, не подпускать к себе никого, да команды выполнять. Победа она на острие копья. Я немногим старше тебя был, когда это понял.
Старики приняли на себя основной удар попытавшегося закрыть брешь в обороне противника (вросли в землю, сдюжили), а мальчишки уже попробовавшие крови врага и поймавшие азарт битвы по головам старших смогли вырваться вперёд, оказавшись за спинами стагнийцев, и даже чудом выживший капитан всё ещё отдавал команды.
- За короля! - кричал командир чужаков, позарившихся на чужое вздымая над головой двуручный меч.
- За улицы нашего города! За золотую пшеницу на наших полях! За маму! - вторил ему Дленн сжимая в полоску синие губы.
И огромный ёж ощетинившихся копьями бойцов двинулся вперёд сметая всё на своём пути. Настоящая битва только началась. Теперь всё в руках юнцов из Мидлхевина, капитана-инвалида и немножко господа бога нашего.
Потому что если не мы, то кто?
Говорят как-то на съёмках фильма про Великую Отечественную войну советский актёр и режиссёр Владимир Басов для сцены в фильме заказал себе команду взрывотехников которые должны были сотворить маленькое чудо - сделать так чтобы в кадре грузовичок с манекенами изображавшими немецких солдат от взрыва перевернулся в воздухе. Вот только взрывотехники подвели. То ли запили после получения премии, то ли просто проспали. В общем сроки горят, погода портится и окно натурных съёмок вот-вот закроется. И весь график пойдёт крахом.
На помощь пришёл консультирующий фильм генерал Н.Н. Смирнов, который просто взял и вызвал на съёмочную площадку настоящий миномётный расчёт. Садить решили боевыми. Но тут была ещё одна проблемка - грузовичок который надо было уничтожить взрывом был в единственном экземпляре, а Басов настаивал на том, чтобы он обязательно перевернулся в воздухе и никак иначе.
Миномётчики заявили, что с первого раза это сделать практически не возможно и от гарантий отказались.
- Да и условия для огня не идеальные!
Генерал пошёл на попятную платить из своих средств за уничтожения реквизита, увольте. Тогда дело в свои руки взял сам режиссёр.
Со словами: "Да что там ваши условия. График горит, актёры ждут", - Владимир Павлович осмотрел миномёт, боеприпасы, сбегал на место где стоял грузовичок, а потом зычным голосом начал отдавать команды, да так грамотно и властно, что возражать ему солдатики не посмели. Цель была поражена с первого раза.
- Ювелир блядь! - только и произнёс Смирнов уставившись на Владимира Павловича и сдвинув фуражку на затылок.
Он просто не знал, что актёр и режиссёр Басов прошёл нелёгкий военный путь от лейтенанта интендантской службы в 1941 году до заместителя начальника оперативного отдела артиллерийской дивизии в звании майора в 1946-м, а тяжёлую контузию и награды боевые, в том числе и Орден Красной звезды, получил будучи командиром миномётной батареи.