Подозрение
За свою недолгую жизнь я пережил многое.
У меня от природы «мягкий» характер. По натуре я покладистый и отзывчивый, всегда наготове, чтобы подставить опору, если во мне кто-то нуждается. Из-за этих качеств мне часто приходилось сносить пренебрежительное отношение и даже грубость.
Я прогибался и терпел.
Но во мне всё же есть внутренний металлический стержень. И откровенное насилие над собой я не потерплю. Не позволю какой-то высокомерной шишке эксплуатировать меня ради личного комфорта.
Сначала я хотел решить вопрос мирно.
Мягко намекнул, что положение вещей доставляет мне дискомфорт.
Потом рискнул вызвать твой гнев неповиновением.
Не сработало.
Тогда я обратился к более радикальным мерам и припугнул тебя.
Ты насторожился и какое-то время относился ко мне с опаской.
Но стоило мне расслабиться, и все началось сначала.
Ты просто не оставил мне другого выбора. Пришлось действовать решительно.
***
Петр Максимович Ковалев был большим человеком, председателем правления крупного банка.
Уже пять минут он стоял в коридоре перед своим кабинетом и сосредоточенно смотрел на дверь, но никак не решался войти.
Секретарша Леночка недоуменно поглядывала на председателя из-за экрана компьютера, но неловко было спрашивать, что обеспокоило человека в дверной ручке.
В конце концов, собрав все свое мужество и оставшуюся гордость, Петр Максимович перешагнул порог и пристально с опаской посмотрел за рабочий стол.
Оно было на месте.
Со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Оно стояло в том же положении, что он его оставил - слегка развернуто вбок от столешницы по направлению к окну.
Обычное офисное кресло, обтянутое дорогой темной кожей с большими подлокотниками, регулируемой высокой спинкой и крутящейся ножкой. Никаких сверхъестественных проявлений заметно не было.
«Кажется, мне нужно сменить диету» - заключил Петр Максимович после продолжительного забвения посреди кабинета.
«От несварения желудка меня последнее время обуревают странные навязчивые мысли, будто собственное кресло объявило мне войну и вознамерилось меня покалечить или чего похуже.»
Понимая всю абсурдность идеи, Петр Михайлович не мог избавиться от мысли, что кресло ему мстит. Если подумать, было за что.
Засаленное истерзанное сидение – результат ежедневного восьмичасового ерзания штанов пятьдесят восьмого размера; десятки пятен от упавшей из бутерброда салями, жаренной картошки и разлитого кофе с пятью чайными ложками сахара и двумя ложками сливок; сотни дырочек от дротиков на задней поверхности спинки; сломанное колесико, свернутое от сильного удара в порыве злости и неизгладимые впечатления от любовных утех.
На протяжении последней недели, стоило Петру Михайловичу сесть за стол, по вине кресла что-нибудь происходило. Что-нибудь, грозящее обернуться катастрофой.
В понедельник Петр Михайлович никак не мог отрегулировать кресло и усесться так, как ему было удобно. Спинка то откидывалась слишком сильно назад, то норовила прихлопнуть сидящего.
Ножка кресла с регулируемой высотой посадки тоже вела себя непристойно. Мужчина то оказывался почти на полу, так что только грудь доставала до столешницы. То возвышался над столом.
А в сидении что-то топорщилось и неприятно врезалось в мягкое место.
За целый день Петр Михайлович сделал ровным счетом ничего.
Но устал так, будто работал в поту и мыле.
Во вторник спинка с маленькой жесткой подушечкой для шеи весь день больно ударяла хозяина по затылку, как бы аккуратно тот не садился. К обеду подзатыльники довели Петра Михайловича до белого каления и прямо во время важной встречи с членами правления банка он обратился к своему креслу с тирадой проклятий, сопровождающейся буйными телодвижениями. Легко представить впечатление, оставшееся у коллег.
В среду кресло и Петр Михайлович упали. Мужчина сильно ушиб голову, потянул руку и окончательно лишился душевного равновесия. Его переполняла решимость избавиться от своего мучителя.
Но в четверг неожиданно наступило затишье. Раб смирился и повиновался.
В этот же день Петр Михайлович умудрился пролить очередную порцию обжигающе горячего кофе на подлокотник, так как не мог ровно удержать чашку в трясущихся руках. Возрастающая в нем паранойя подсказывала, что действо ещё не окончено.
В пятницу, когда Петр Михайлович вошёл в кабинет, его не отпускала уверенность - финальный акт мести назначен на сегодня...
