Proigrivatel

Как и у всех юных парочек, у Инги и Макса был свой набор милых прозвищ, кодовых слов и непонятных другим шуток. Была даже собственная игра с рабочим названием «Это ты!». Правила были такие: во время прогулки надо было под каким-нибудь предлогом вместе зайти в ближайший супермаркет. Затем, отвлекая возлюбленного разговорами, пройти в отдел зоотоваров. Наконец, финальный раунд – схватить с полки пачку корма и, показывая пальцем на этикетку с милым животным, сказать: «Это ты»!

Тот, кто первым нашёл этикетку с милой зверушкой, – выигрывает. Проигравший – умиляется. Каждая партия завершается обнимашками посреди торгового зала и косыми взглядами кассира. Лучше всего, если в руках у победителя окажется розовая пачка с изображением маленького котёнка.

Игру эту придумала Инга, но Максу задумка так понравилась, что он начал играть в неё ещё и с Леной, потом – с Катей, а однажды сыграл и с какой-то девушкой из клуба, чьё имя напрочь забыл. Словом, наплевал не только на чувства Инги, но и на её авторские права – а такие вещи не прощаются.

Было и громкое разоблачение, и ссора, и слёзы, и, наконец, финальная встреча, на которой оба чувствовали себя неловко, но чуть ли не клялись, что всё понимают и хотят сохранить общение. Под такие разговоры новоявленные «друзья», старавшиеся не смотреть друг на друга, забрели в магазин: Инга уверенно шла впереди, пристыженный Макс плёлся сзади.
– Это ты, – обиженно сказала Инга, тыча в лицо бывшему пачкой корма.

Макс пригляделся. В этот раз упаковка была жёлтой, а не розовой, как обычно. Инга указывала пальцем в самый центр этикетки – прямо на изображение ретривера с высунутым языком и довольным взглядом.
– Нет, не похож. Я всё-таки не так глупо выгляжу.
– А, по-моему, один в один.

Инга повернулась спиной и, возвращая корм на место, чуть слышно прибавила: «Скоро будешь», после чего, не сказав Максу ни слова, быстро зашагала к выходу. Парень проводил её взглядом, пожал плечами и как ни в чём не бывало пошёл в отдел мясных изделий.

Утром Макс проснулся с каким-то странным чувством: одеяло будто стало тяжелее, а тело, обычно с трудом влезавшее в кровать, уменьшилось в несколько раз. Потерянные за ночь сантиметры компенсировала новая конечность, расположенная, кажется, в районе копчика. Глаза тоже подменили – размыли изображение и что-то накрутили с цветокоррекцией.

Макс, всё ещё слабо отделявший сон от реальности, зевнул – и вдруг понял, что рот открывается как-то не так, а язык (почему-то непривычно длинный) загибается вверх. От удивления и страха парень соскочил с кровати, но случайно приземлился на все четыре конечности.

Не понимая, что с ним творится, Макс в три прыжка пересёк комнату и оказался перед шкафом-купе с зеркалами на двери. Из отражения на него смотрел полными ужаса глазами золотистый ретривер.

Самым первым, импульсивным желанием парня в собачьем теле было выругаться – громко и многоэтажно. Фраза, звучавшая у него в мыслях, была настолько длинной и витиеватой, что лексикон третьеклассника Яши, игравшего сейчас на фортепьяно в соседней квартире, пополнился бы десятком новых слов. Ликбез, однако, не удался – Макс смог только яростно залаять и от страха пробежаться по квартире, разбрасывая вещи.

Наконец уставший ретривер прилёг на кровать, положив голову на лапы, и попытался осмыслить всё случившееся. «Надо рассуждать рационально», – твердил он про себя. Правда, думать дальше уже никак не выходило.

Макс успел повторить свою мантру около пятидесяти раз, когда услышал, как кто-то открывает входную дверь, но с непривычки не может правильно вставить ключ. Макс выбежал на звук и увидел на пороге Ингу. Не обращая на пса никакого внимания, она прошла в квартиру и сбросила с плеч огромный рюкзак. Следом в дверях появился какой-то незнакомый парень с чемоданом в руках и сумкой на плече.
– Какой милый у тебя питомец, – сказал незнакомец, протягивая руку, чтобы погладить ретривера. Только в этот момент Макс понял, что почему-то стоит, высунув язык и помахивая поднятым хвостом.
– А, это Макс – мой новый друг, – объяснила девушка. – Спасибо, что помог с переездом.

Незнакомец распрощался и вышел из квартиры. Инга с минуту пыталась закрыть за ним дверь, но, так и не разобравшись, как работает защёлка, оставила её приоткрытой и прошла в комнату, сев на незаправленную кровать. Макс, поскуливая, расположился напротив.
– Ты уж извини, что я так задержалась. Честно, хотела успеть, пока ты ещё не проснулся. Принесла бы тебе корма в постель.

Инга наклонилась, чтобы потрепать ретривера за ушком, но тот ощетинился и залаял на неё.
– Ой, а на что это ты злишься? – притворно удивилась девушка. – Ну да, ты меня немного выбесил вчера… Точнее, чуть раньше, когда я только-только всё узнала. Заметь, я ведь не стала устраивать скандал – просто взяла ключи и чуть срезала тебе волосы.

Ретривер снова ответил лаем, правда, уже не таким грозным.
– А, ты, наверное, хочешь узнать, как у меня это вышло? Слушай, я бы с радостью тебе рассказала, но… Помнишь, как ты смеялся, когда увидел у меня колоду Таро в сумке? И в гадание по руке не верил – сказал, что я несу бред. Даже натальную карту составлять отказался! Что ты там всё время повторял, когда я пыталась рассказать о своих хобби? «Надо мыслить рационально!» – передразнила Инга.

Макс выгнул спину и зарычал, но девушку это нисколько не смутило.
– Ну, а теперь перейдём к насущным вопросам. Во-первых, с этого дня я живу в твоей квартире. У тебя просторно, для всех питомцев места хватит. Да и ветклиника в соседнем доме. Сейчас разберу вещи, а потом вместе выберем тебе ошейник. Если за год ты хорошо усвоишь этот урок верности, то, так и быть, верну тебе твой облик. Ну, а если нет… – Инга мечтательно посмотрела куда-то в сторону. – Знаешь, я всегда хотела завести себе мадагаскарского таракана – они так смешно шипят…

Ретривер задрожал всем телом. Он вдруг вспомнил, как выглядела квартира Инги, куда она под разными предлогами не хотела его пускать. Раньше его пугали валявшиеся на полу жестяные банки да разбросанные вещи. Теперь ужас внушал маленький зоопарк: террариум с игуаной, аквариум с рыбками и два хомячка в тесной клетке. Да и тот столик с непонятным узором, видимо, был явно не для кофе и журналов.

Инга тем временем села на пол и начала тискать пса:
– Ну что ты? Чего ты так испугался? Всё будет хорошо, – успокаивала девушка. – Нужно всего лишь соблюдать несколько простых правил. Во-первых, не устраивай больше такой бардак, – Инга указала на вещи, которые Макс разбросал в приступе собачьей истерики. – А кстати, пылесосил-то когда последний раз? – Тут её тон сразу сменился. – Да здесь ведь ходить невозможно! А ну-ка, принеси мне тапки. И быстрее!

Поджав хвост и сутулясь, Макс вышел в прихожую, обдумывая, что он может сделать. Больше всего хотелось впиться в горло обнаглевшей садистки. Перед глазами возникла яркая картина, нарисованная то ли человеческой злостью, то ли собачьими инстинктами: крики, кровь, разорванная сонная артерия.

Но получится ли с первой попытки? А что, если он не рассчитает силу прыжка и промахнётся? В кого Инга превратит его, если вдруг сможет отбиться?
– Куда ты там пропал? Давай быстрее! – Макс обернулся, услышав властный голос, и краем глаза заметил, что входную дверь так никто и не закрыл на щеколду.

Путь вниз занял у него четырнадцать прыжков – по два на каждый лестничный пролёт. На его счастье, третьеклассник Яша как раз выходил из подъезда – спешил в свою музыкалку. Услышав позади себя непонятный шум, мальчик отпрыгнул в сторону, придерживая рукой дверь. Плохо разбирая дорогу, ретривер, пугая прохожих, во всю прыть помчался куда глаза глядят.

Пёс замедлился только в парке, когда лапы с непривычки разболелись от бега. Здесь же наконец позавтракал, найдя на скамейке чью-то недоеденную шаурму. После этого уснул под деревом, пытаясь придумать, как ему жить дальше.

Стараясь держаться подальше от своего дома, Макс прослонялся по городу где-то неделю, выискивая не занятые другими собаками подвалы. Однажды, не найдя пристанища, он собирался прикорнуть у двери подъезда, но увидел листок на доске объявлений: «Пропала собака», «вознаграждение», знакомый номер телефона. Чуть ниже – фото золотистого ретривера с пачки корма. Стало понятно, что в городе оставаться больше нельзя.

И тут Макс вдруг вспомнил мультик про Маугли – мальчика, воспитанного волками. Ведь если они приняли в стаю человека, значит, и у него есть шанс? Не теряя ни минуты, ретривер направился туда, где, по его прикидкам, должен был находиться ближайший лес.

Идея была ужасной, и только плохая реализация спасла псу жизнь. Во-первых, волков на всю Россию осталось всего-то тысяч шестьдесят – поди их разыщи. Во-вторых, Макс, даже будучи человеком, никогда не отличался целеустремлённостью, а став псом, разленился окончательно – сумел добраться только до ближайшей деревни.
– Ой, а кто это у нас такой красивый? – услышал Макс, когда копался в мусорной куче на автобусной остановке. Ласковый голос принадлежал девочке лет двенадцати.
– Пёсик, как ты тут оказался? Ты что, прямо из рекламы сбежал? – Девочка, вытянув руку, подошла к Максу мелкими шажками и несмело, еле-еле, погладила.
– Какой ты хороший! – школьница заулыбалась и присела на корточки. – А теперь – дай лапу.

Ретривер поднял голову и уставился на любопытного ребёнка. Как он ни старался, разобрать черты лица никак не удавалось. Зато пёс отчётливо уловил её запах – парное молоко, отварная картошка и, кажется, шариковая ручка, оставившая следы на пальцах. А ещё – аромат тёплого ночлега и хорошего ужина, который он получит, если сейчас выполнит команду. Решив, что волки никуда не денутся, если он задержится на недельку-другую, Макс высунул язык и положил свою мохнатую лапу в протянутую ладошку. Девочка завизжала от радости и, уже ничего не боясь, начала тискать собаку.

Он так и не ушёл в лес – ни через неделю, ни через месяц, ни через три года. Вместо этого он сторожил дом, откликался на «Шарик», провожал свою новую хозяйку Любу до школы, а как-то раз даже покусал её слишком настойчивого ухажёра. Макс настолько освоился в новой роли, что полюбил гонять по двору гусей и перестал лежать у телевизора во время вечернего выпуска новостей. Из-за этого он ничего не узнал о вспышке бешенства в соседних сёлах и очень удивился, когда однажды утром Люба нацепила на него ошейник, потащила на остановку, а потом усадила в автобус на место у окна.

Пёс внимательно следил, как сельский пейзаж медленно сменяется городскими окраинами, и вдруг ощетинился и залаял, пугая пассажиров. Он неожиданно вспомнил, как слонялся по этому району в поисках объедков и ночлега. Ближе к центру города Макс прижался к стеклу и заскулил, всматриваясь в знакомые с детства улицы. Наконец Люба сверилась с навигатором и вышла со своим питомцем на остановке – ветеринарная клиника была через дорогу, совсем рядом с домом, в котором три года назад жил её любимец.

Ретривер лаял и отчаянно пытался убежать – хозяйке даже пришлось схватить поводок двумя руками. Успокоился он, только когда за ним захлопнулась дверь процедурного кабинета.
– Добрый день. Мы на прививку от бешенства. Извините, что задержались – от Николаевки долго ехать, да ещё и Шарик заупрямился чего-то, – затараторила Люба, обращаясь к фигуре в голубом халате, стоящей у стеллажа, спиной к опоздавшим посетителям.
– Хорошо. Посадите пса на кушетку и ожидайте в коридоре, – фигура всё так же что-то искала в шкафу и даже не обернулась.

Ретривер обводил глазами кабинет, когда врач подошла и кольнула его в холку. От неожиданности пёс обернулся – и увидел замершую со шприцом в руках Ингу.
– Макс? Макс! Это ты? Я так долго тебя искала! Где ты был?

Ретривер продолжал смотреть на ветеринара, никак не реагируя.
– Макс, это ведь правда ты? Ты ведь узнал меня, да? – в этот момент в дверь кабинета постучали. – Макс, послушай меня, – Инга перешла на шёпот, – я тогда погорячилась, признаю, но я попробую вернуть всё обратно. Если ты меня узнаёшь и понимаешь – гавкни три раза.

Пёс с безразличным видом отвернул голову. С минуту посидев с высунутым языком, он соскочил с кушетки, не торопясь подошёл к двери и начал её царапать. Инге ничего не оставалась, кроме как вернуть пса Любе – мало ли в мире ретриверов, могла и перепутать. В кабинет зашёл новый посетитель, усадивший на кушетку своего четвероногого друга. Молодой ветеринар готовилась поставить очередную прививку от бешенства, но от неожиданности выронила шприц – на улице кто-то отчётливо три раза гавкнул. Девушка бросилась к окну – золотистый ретривер окинул её взглядом и демонстративно потёрся об ногу хозяйки.

Автор: Дмитрий Гофман
Оригинальная публикация ВК

Отмечать день рождения Бо решили у Рин: казалось, что это проще всего. Дома у Бо – полный бардак: с тех пор как брат вернулся с вахты, сам Бо приходил туда только ночевать. А у Рин – отдельная комната с балконом, мать в командировке и неприкосновенный запас алкоголя в буфете (за которым, на самом деле, никто не следил). Заказали пиццу, поиграли в настолки, вручили Бо футболку с надписью «Борись» (Ви считала, что это ужасно остроумно). Похоже, он был счастлив.

В общем, вечер удался.

Рин вышла на балкон – в комнате было душновато. К вечеру ветер утих, вязы во дворе застыли, как нарисованные. За девятиэтажкой напротив не было видно ничего, кроме мутного марева – так в тумане горели огни новостроек. От сырости зачесался нос, и Рин потёрла его рукавом.

За спиной хлопнула дверь.

– Смешал тебе ещё одну «отвёртку», будешь? – спросил Тео.
– Ага, спасибо.

Рин взяла холодный стакан.

– Почему «отвёртка», кстати?

Они часто обсуждали слова. Это была одна из маленьких игр, придуманных только для их компании.

– Не знаю, – беспечно улыбаясь, ответил Тео, – наверно, надо что-то выкрутить в голове.
– Или вкрутить…
– Или вкрутить.

Он закурил. Дым пах вишней и сливался с туманом. Рин попробовала коктейль. И почему Тео всегда делает их такими слабыми? Но, может, это и к лучшему – только тумана в голове ей сейчас не хватало.

– Ты знаешь, что на этой неделе можно увидеть метеорный поток? – вдруг спросил Тео.
– Да? И какой же?
– Дракониды.

Рин прыснула, чуть не расплескав «отвёртку».

– Что за название такое? Это ты сам сейчас придумал? Правда же?

Тео скривил тонкие губы и достал из кармана телефон.

– Не веришь – смотри сама.

В Википедии было написано, что метеорный поток Дракониды связан с кометой Джакобини – Циннера. Джакобини был французом, участвовал в Первой мировой и пострадал от газовой атаки, а Циннер – немцем, во время войны он работал метеорологом. Получалось, что они даже не дружили. От этого Рин почему-то стало грустно.

– Ладно, убедил, – она отпила ещё немного. – Один фиг сейчас ничего не видно.
– Как – не видно? А это что?

Тео в последний раз затянулся и бросил окурок вверх, словно хотел проткнуть низкое небо. Огонёк взметнулся и опустился по параболе.

– Успела загадать желание?
– Шутишь, что ли? Нет, конечно!
– Ладно, подождём ещё.

Тео щёлкнул зажигалкой. Линзы его квадратных очков загадочно сверкнули. Он зажал сигарету в зубах, снял очки, протёр полой рубашки. Придирчиво посмотрел на чистое, без единого пятнышка, стекло, протёр ещё раз и надел обратно. Рин всегда забавляла эта привычка.

– Может, подарить тебе специальную салфетку для очков? – как-то раз предложила она.
– Не, мне и так удобно.

Рин не стала спорить.

Украдкой она оглянулась на освещённую комнату. Ви и Бо листали комикс, сидя на диване – близко, почти касаясь друг друга. Ударение на слове «почти». Но даже так любому было понятно, что между ними что-то происходит, словно их окружал прозрачный пузырь.

Рин отвернулась, одним глотком допила «отвёртку» и аккуратно поставила стакан на пол. Их с Тео никакой пузырь не объединял, пора было уже, наконец, это признать. Но пока они стояли рядом на балконе, можно было представить, что всё иначе. Что можно положить голову ему на плечо и вдохнуть запах вишнёвого табака. Спрятать его ладони в свои и не отпускать. Обниматься на улицах. Обедать вместе не раз в месяц, а хотя бы два-три раза в неделю, а ужинать – так и вообще каждый вечер! Драться подушками за лучшее место на диване. Засыпать на том же диване в обнимку и просыпаться от одного будильника. Путать зубные щётки. Варить друг другу кофе (Рин даже к кофе была готова привыкнуть, потому что его любил Тео). Завести самого тощего и облезлого кота и назвать его Пухликом.

Жаль, что ничего из этого никогда не произойдёт.

***

Пока они стояли рядом на балконе, Тео очень хотелось взять Рин за руку. У неё вечно мёрзнут ладони. Но что, если она его неправильно поймёт? Или наоборот, правильно? Он не смог бы сказать, что хуже.

Дурацкая выдумка с сигаретами и звездопадом. Когда-то в детстве Тео принял окурок за падающую звезду, даже желание загадал. Самое смешное – оно исполнилось. Он встретил Бо, Ви и Рин – своих лучших друзей. Тех, с кем стало можно делиться странными идеями, музыкой и книгами, звонить друг другу среди ночи, чтобы рассказать сон, придумывать секретный язык и тут же его забывать, жечь костры, играть на расстроенной гитаре, догонять последние автобусы. Жить, не притворяясь кем-то иным.

А теперь их компания медленно распадалась. Бо и Ви были слишком очевидно влюблены друг в друга. При них думать о Рин становилось особенно неловко, как будто Тео завидовал чужому счастью и хотел себе такое же. Ну да, хотел, только не в зависти было дело.

Он достал вторую сигарету. Рин обернулась на сияющее окно, ко второй половине их квартета. В свете лампы её лицо казалось нарисованным, словно Рин сбежала со страниц комикса, который читали Бо и Ви.

Каждое её движение завораживало: как она смеётся, запрокинув голову, как поправляет изумрудную прядь (когда Рин покрасилась, Бо пошутил, что она вылила на голову пузырёк зелёнки, и Тео едва не поколотил друга). Как что-то пишет в блокнот и совершенно неправильно держит ручку. Тео смотрел на Рин, когда думал, что его никто не видит. Иногда он замечал ответный взгляд, мечтал и боялся его встретить. Вдруг он всё придумал? Вдруг он для Рин – лишь чудаковатый друг, притом не самый близкий? За очками было так удобно прятаться.

Стало холоднее. Тео заметил, как изо рта Рин выходит пар.

– Ты делаешь туман, знаешь?

Она улыбнулась и выдохнула ему прямо в лицо, дурачась. Запахло апельсинами. Тео выпустил из ноздрей струйки дыма, изображая дракона. Ему показалось, или Рин посмотрела на него с восхищением? Показалось, конечно. В этих очках уже ни черта не видно.

По двору проехала машина, свет фар на мгновение выхватил из темноты качели и раскрашенные в кислотные цвета шины вокруг клумб. Тео зашвырнул второй окурок повыше. Тот мелькнул тусклой искоркой и погас, как настоящая комета.

– Ну что, сейчас успела?
– А ты?
– А я и в первый раз загадал, – он подмигнул. – Пойдём внутрь, ты вся дрожишь от холода.

Ви и Бо уже стояли в прихожей.

– Нам пора.
– Ага, а то Ви на электричку опоздает. Спасибо, ребят.

Они обнялись на прощание. Рин закрыла дверь.

– Х-хочешь чаю? – отчего-то её голос дрогнул.
– Это тебе нужен чай, мимоза! Садись, я заварю.

Тео набрал воды, поставил чайник на плиту. Он сто раз бывал у Рин в гостях, хоть с Бо и Ви, хоть один. Только с самого начала вечера сердце почему-то мячиком подпрыгивало в груди, а ноги подкашивались, как тряпичные.

Над столом висела репродукция – плакат на трёх железных кнопках. Рин говорила, что он закрывает пятно на обоях – когда-то она испачкала стену вишнёвым компотом. Тео замер, разглядывая картину.

Солнечный луч выхватил из прохладного полумрака кресло, шляпу, повязанную пёстрой лентой, и букет васильков. На подоконнике, спиной к комнате, устроилась чёрно-белая кошка (казалось, хвост вот-вот дёрнется в нетерпении), за распахнутым окном начинался сад. Тонкий ствол берёзы стремился ввысь, за пределы полотна, и налево, прочь за позолоченную раму, бежала тропинка. На среднем плане, в тени гипсовой статуи, сидела девочка с книгой в руках. Художник словно нарочно поместил её не по центру – как будто на поляне, поросшей красными маками, оставалось место для кого-то ещё.

Рин села под плакатом. Она казалась такой далёкой. Потерянной. Тео хотел бы узнать, о чём она грустит, сказать, что он рядом, что Рин всегда может поделиться тем, что у неё на душе – если захочет, конечно. Но все эти правильные слова застряли в горле. Вместо этого Тео спросил:

– А где у тебя лежат тапочки?

***

– Тоже замёрз, что ли? – Рин улыбнулась. – Я их убрала в шкаф, сейчас, подожди.

Она вернулась с парой смешных, с бубенчиками на загнутых носах.

– Это что же, я – шут? – широко улыбнулся Тео. – Что ж, моя королева, вас сегодня ожидает отменно весёлое представление!

Закатав рукава, он принялся обшаривать кухонные шкафчики.

– Что ты ищешь? – смеясь, спросила Рин. – Вот же чай, на столе!
– Терпение, моя королева!
– Терпе-ение? – притворно изумилась она. – Такого добра у меня никогда не бывало!
– Зато у меня – полным-полно, – без прежней шутливости ответил Тео.

Он подошёл к Рин, взял её руки в свои.

– Ты чего?
– А чтобы не убежала, – сказал он.

А потом наклонился и поцеловал её в щёку.

Рин, не дыша, подняла голову. Встретилась с его взглядом – серьёзным и как будто испуганным.

– Это не шутка, – зачем-то пояснил он.

Как будто она и так не видела. А ведь и правда – как она до этого дня ничего не видела? Рин засмеялась – сначала тихо, неуверенно, потом громко и заразительно, утирая слёзы (Тео так и не выпустил её руки из своих). Он молча смотрел на неё, удивлённо подняв брови, а затем тоже начал смеяться.

– Какие же мы дураки.
– Набитые. Можно я тебя ещё раз поцелую?
– Нет. Моя очередь.

Автор: Екатерина Иващенко
Оригинальная публикация ВК

‒ Вы ‒ воплощение прав человека! Потому что права невозможны без государства. А государство есть то, кто может на законных основаниях применять насилие. Вы и есть это насилие!

Голос коуч-капеллана громыхал над столовой. Его мерцающая фигура парила над каждым столом, и каждому гвардейцу казалось, что взгляд суровых, окружённых морщинами и шрамами, глаз направлен прямо на него.

Большинство молча запихивали в себя содержимое своих тарелок. Болтать прямо перед глазами коуч-капеллана не хотелось. Впрочем, не всем. Новобранец наклонился к закреплённому за ним боевому товарищу.
‒ Слушай, а как думаешь: это запись? Или он натурально прямо сейчас это где-то говорит?

На них неодобрительно зыркнули соседи по столу, и новобранец поспешил сложить у лба бычью голову ‒ символ священного тельца империи. Новобранец был из водников, и потому жест похожей на ласт руки у идеально гладкого, хоть и выглядящего замшевым лба мог бы показаться комичным, но никто из гвардейцев не улыбнулся.
‒ Эт-та речь генерируется. ‒ Боевой товарищ, судя по виду, происходил от вулканных червей какой-то из ледяных планет, и для речи пользовался звуковым генератором. После долгих пауз устройство часто растягивало первое слово. Дальше шло ровнее, хоть искусственная речь так и оставалась лишённой эмоций. ‒ В штабе сгенерировали идеальных младших офицеров. До этого поначалу они обучали живых офицеров. Потом их, как программы, начали подгружать в головы тем, кто получал повышение. А теперь, когда социальные лифты отключили, ‒ обучать некого, и такие вот вроде него ‒ это скины искинов. Так что ‒ да, он прямо сейчас где-то это говорит. И это где-то здесь. Не удивлюсь, если он ещё и каждому что-то своё вещает.
‒ Ого! А так можно? Давай сверим, что слышим. Я вот…

Договорить новобранец не успел. Изображение коуч-капеллана исчезло и сменилось огромным красно-синим проблесковым маячком. Секунду спустя столовую накрыл плач сирены.


Гвардейцы быстро, но без суеты, отправили свои подносы в открывшиеся в столах щели мусороприёмников и двинулись к выходам.
‒ Это что? Тревога? ‒ Ластоногий новобранец лихо отъехал на своём кресле от стола и встроился в общее движение.

Червоиду потребовалось чуть больше времени, чтобы прийти в боевую готовность. Он втянулся внутрь своего шагающего скафандра, обвил телом панель управления, и только после этого догнал новобранца, продолжая разговор.
‒ Нет. Тревога была бы, если бы случилось что-то незапланированное. А мы долетели до места проведения операции и начинаем десантирование. Ты что, себе брифинг в память не скинул?
‒ Скинул-скинул, но у меня есть вопросы.
‒ С этим жди. И вообще: сейчас ты новенький, вопросы ‒ это нормально. Но привыкай, что спрашивать надо меньше. До всего надо доходить своим умом. Что тебе положено знать ‒ тебе скажут.

Следующие несколько минут были неотличимы от тех долгих тренировок, что новобранец проходил раз за разом на разных планетах в разных условиях. Это был первый его боевой спуск, но, казалось, дежавю растянулось на весь сегодняшний день. Мозг сухо выдавал телу распоряжения, и тело отзывалось скупыми действиями.

Доехать до своего скафандра, закрепить спинку кресла в направляющие, зафиксировать тюленеобразное тело. Прикрыть глаза. Несколько мгновений головокружения, и вот у него уже есть ноги. Он почти не ощущает ласты и хвост, скрытые в защищённом отсеке скафандра. Зато ощущает сытую наполненность пусковых установок за спиной, зуд в выдвижном лезвии, кобальтовую нервозность от переполняющей батареи энергии. Сотни новых ощущений вторглись в мозг новобранца, и он, будто увидевший свет младенец, закричал. Лишь спустя секунду он понял, что его крик слился с тысячами точно таких же возгласов:
‒ МЫ ГЛАЗ И КУЛАК! МЫ ТАМ, ГДЕ НУЖНЫ, И ТАМ, ГДЕ МЫ ЕСТЬ!

Скованность, которую новобранец ощущал всегда, когда оказывался вне воды, исчезла. Лёгким текучим движением его скафандр сорвался с места одновременно с остальными соратниками. Чувствуя движения других гвардейцев, он проскользил по полу, закрутился вокруг несущей фермы и точным прыжком влетел прямо в десантную капсулу. Его боевой товарищ уже фиксироал себя к противоперегрузочным креплениям.
‒ Слушай, ‒ тут же заговорил новобранец, ‒ а почему у нас у всех шлемы изображают черепа каких-то приматов? Тут ведь самые разные расы. Ну, кроме офицеров. Кстати, офицеры как раз выглядят, как какие-то лысые обезьяны.
‒ Именно. Базовый вид. Императоры, между прочим, тоже, как ты выразился, лысые обезьяны. ‒ Червеобразный на секунду умолк, оценив возникший на мгновение испуг на лице новобранца, но почти сразу продолжил своим механическим голосом. ‒ Говорят, с этой расы всё началось. От них мы произошли. Да и сейчас таких тоже много. Ты ещё привыкнешь. Хотя видеть их будешь в основном в прицел.
‒ Но почему так?
‒ Всё просто. В третью волну колонизации в центре решили, что вместо того чтобы приспосабливать миры к довольно хрупким тушкам этих хуму, проще их приспособить к новым условиям. Тогда и начали клепать разные расы, каждую под свою планету. А потом уже из нас стали боевые части собирать. Скафандры дают нам эффективно действовать где угодно. Но если среди отряда есть кто-то, для кого зона высадки похожа на родную, он добавляет жизненный опыт и интуицию к сухой тактике. Поэтому сейчас хуму в гвардии почти нет. Ну кроме офицеров. Я говорил, что социальные лифты закрыли.
‒ Но почему черепа?
‒ А этого я сам не знаю. У моей формы черепа нет, так что я не понимаю ассоциативного ряда. Думаю, это что-то вроде указания на предков. Тех, кто умер раньше, но когда-то был тем, кто устанавливает правила.

Новобранец задумался, примеряя мысль товарища к своей картине мира. Но в этот момент десантирование началось, и перегрузка придавила его к стене, не позволяя произнести ни слова. Боевой товарищ таких проблем не испытывал ‒ говорила и двигалась за него электроника ‒ и он добавил аргумент:
‒ Мы ж и приходим, как их предки. Я слышал, хуму своих мертвецов закапывают в землю. А у нас капсулы врезаются в грунт, сразу создавая укрытие. И мы как бы выкапываемся из-под земли.

Спустя мгновение после начала прыжка заработали компенсаторы ускорения, и новобранец отлип от стенки. Одновременно в центре капсулы в воздухе спроецировался экран, на котором стала видна быстро приближающаяся поверхность с тактическими отметками. Оба гвардейца рефлекторно впились в изображение взглядами, запоминая значимую информацию.

Капсула вздрогнула и затряслась. Она вошла в атмосферу мира, который не желал её появления. Сопротивлялся вторжению. Капсула с воем прорывала слои газов, что при такой скорости вели себя словно густой кисель, и оттого снаружи стоял такой жуткий вой, будто и правда призраки давно умерших предтеч вернулись в мир живых, чтобы нести в него свои устаревшие законы.
‒ Слушай, а кто наши враги?
‒ Вон пометки крестом в секторе С3.
‒ Не, я не о том. Я… Ну, кто они такие. Почему мы летим их убивать?

Боевой товарищ помолчал. И когда заговорил, казалось, его голос звучал глуше.
‒ Они еретики.
‒ Что?
‒ Они нарушили естественный порядок. Они из тех, кто создавал таких, как ты и я. Но всегда было так, что после создания нас предоставляли самим себе. И нас меняла уже планета. У нас появлялись мутации, и мы оплачивали их своими жизнями, выводя из отбора. Одна мутация ‒ одна жизнь, это непреложный закон. Они отвергли его. Они начали менять себя постоянно. И потому они задолжали миру. Мы идём взимать долг. Потому что долги связывают общество.


Новобранец смотрел на боевого товарища, широко распахнув глаза, хоть этого и не было видно под черепоподобной маской.
‒ Ты что, исповедуешь капиталичество?

Вопрос остался без ответа. Десантная капсула врезалась в планету, зарываясь в поверхность. Время разговоров осталось позади. Вскоре пара гвардейцев уже активировала укреплённую точку в верхней части капсулы, торчащей из земли.
‒ Запускай экран, ‒ велел боевой товарищ, принимая из лифта тяжёлое вооружение и устанавливая его на турели и лафеты.
‒ Ого! Да снаружи настоящий ад. Похоже, мы сели в самом центре торнадо.
‒ Тогда скорее на краю. В центре торнадо как раз спокойно. Так говорят. И это не мы сели в него, это его на нас наслали. Наши враги ‒ терраформеры, они могут и погодой управлять.
‒ Тут пометка появилась.


Боевой товарищ обернулся на экран. В небе сиял красным треугольник с вынесенными сбоку параметрами.
‒ А вот и первый приказ. Видишь, как раз нам и приказано сбить погодную установку.

И вновь закипела слаженная работа. Из гнезда превратившейся в ДОТ десантной капсулы выдвинулся ствол квантовой базуки. Больше всего времени ушло на работу анализатора, выискивающего возможность запутать кварки боевого заряда с чем-то на борту платформы, превращающей окружающую её атмосферу в бурлящий хаос. Но стоило двум группам частиц превратиться в нечто единое для законов вселенной, заработала технологическая магия. Квантовая телепортация и обратный ход времени доставили активированный радиоактивный материал прямо к цели.

Где-то высоко над капсулой прогремел взрыв, окутывая небо багряной огненной взвесью. Но гвардейцы увидели лишь, как на экране погас маркер цели.
‒ Отлично. Готовься, десять тиков до выхода. Получил тактический план?
‒ Так точно. А откуда он взялся? ‒ даже в боевом трансе новобранца не отпускало его любопытство.
‒ Как я и рассказывал тебе: где-то в отряде есть болотник. Он решил, что враг, вероятно, будет прятаться в трясине. Так что мы будем кипятить болото.


***

‒ Мы ничего не можем им противопоставить. Такое ощущение, что мир перевернулся вверх дном. Ещё вчера мы гоняли легионеров, как головастиков. А сегодня то же самое делает с нами десантная гвардия.

Болотник стоял у иллюминатора грузовой баржи, превращённой в корабль эвакуации. Вдалеке горизонт алел неестественным восходом, и причиной тому были не солнца этой планеты.
‒ Это случилось слишком рано. ‒ Цензор стоял за плечом болотника и смотрел в ту же сторону. ‒ Если бы вам позволили тлеть, как прочим бунтам, может быть, однажды вы смогли бы дать отпор гвардейцам. Вам не позволили. И раз десант здесь, вам не позволят остаться ни на одной планете.

Оба помолчали, глядя туда, где сейчас гибли отборные силы повстанцев, отвлекая внимание от бегства их лидеров.
‒ Представь меня вашему штабу, ‒ снова заговорил цензор. ‒ Я знаю, как вы можете сохранить жизнь. Но решение надо принимать быстро.

Болотник медленно обернулся.
‒ Штабу? Ты хочешь говорить с Сороквторой? Не выйдет, брат. Даже у меня нет на неё прямого выхода. А ты служишь врагу. Даже не надейся с ней повидаться.
‒ Мне не обязательно лично…
‒ Никак. Все знают про ваши ментальные яды и психобомбы. Ты не будешь говорить с ней. Ты можешь передать своё сообщение. И только после того, как дегустаторы слов несколько раз перескажут его друг другу, убедятся, что в нём нет ловушки, его услышит пророчица.
‒ Нет, так слишком медленно. За это время вас перебьют.

Быстрым движением цензор ухватил болотника за шею и притянул его ухо к своим губам. Голос цензора словно вибрировал, то нарастая, то становясь тише.
‒ Неужели ты не хочешь стать героем?

Автор: Игорь Лосев
Другие части цикла
Оригинальная публикация ВК

К пятиэтажке подъехала машина с перечеркнутым тараканом в виде эмблемы. Крупными буквами: «ДезинсекцияPRO». Вышли двое мужчин: помоложе и постарше — с усами. Открыли багажник, достали по рюкзаку, взяли по тяжеленной клетчатой сумке. С такими баулами раньше «челноки» за границу ездили, привозили всякое.

— Наша реклама! — сказал усатый, ткнув пальцем в одно из объявлений, криво наклеенное прямо на дверь с домофоном. Сорвал несколько других — конкурентов. — Засрали всё!

Впереди странный заказ. Нет, заказ-то вроде совершенно обычный — травить тараканов в однокомнатной квартире, только хозяйка отказалась от встречи, оставив ключи в почтовом ящике. Оплату перевела сразу — всю сумму. Сказала, что дверь закрыла только на верхний замок, а у подъездной давно сломан магнит. Откроется и так.

Между первым и вторым этажом из погнутого ящика вместе с кипой почтового спама мужчины выудили ключ.

— Давай сразу костюм Каспера наденем. Я всякое повидал, — сказал старший, открыл сумку и достал белую униформу. Мультик про привидение был его любимым в детстве.

Упаковались, натянули капюшоны, спрятались за защитные очки. Респираторы на лбу. Подошли к двери. Из щели два уса — антенны. Вверх-вниз.

— Вон сидит. Разведчик. Спалил уже нас. Сейчас по своей связи передаст, — рапортовал старший.

Он провернул ключ в замке — послышался хруст.

— О как! Слыхал? Раздавил одного. В механизм залезли, черти! Эти прусаки рыжие хоть куда заползут. Даже в ухо!

Младший волновался. Его первый выезд «на фронт».

Зашли внутрь — тараканы посыпались на голову, как будто готовились к броску. Сразу в атаку пошли. Усатый заматерился, смахнул с очков несколько насекомых, еще больше ногой раздавил. Звук мерзкий, как по зернам граната босыми ногами.

— Десять лет работаю, а до сих пор в пот прошибает, — скидывая тварей с рук, ворчал он.

Второй, которого звали стажером, младшим или малым, вообще оцепенел. Смотрел широко открытыми глазами из стороны в сторону — на мир под властью тараканов.

Всё в квартире служило им. Сорвали со стены ковёр — там полчища тварей размножаются, отодвинули диван — сотня чилит, дернули за обои — посыпались, словно семечки из перезрелого подсолнуха. Здоровенные рыжие тараканища. Усища длинные, взгляд наглый.

Пройдя на кухню, старший попытался открыть шкаф. Раз рывок, два, три. Ничего!

— Нет, ты видал? Изнутри, сволочи, держат! Толпой держат, — заворчал он и с силой приложился к ручке. Так дернул, что чуть дверцу с петель не сорвал. А внутри, как в баре к концу пятницы, — тараканы на кружках, бокалах, чашках. Тусуются!
— Не, братан, тут холодным туманом не отбиться. Смотри, какие борзые. Горячий надо заряжать. Респираторы, товсь! Доставай аппарат! — оценил обстановку старший. — Если потравим, зуб даю, их несколько ведер вымести можно. Малой, не дрейфь, а порасторопней будь! Сейчас мы по прусакам японской химией вдарим!

Собрали агрегат в коридоре, влили вещество. Концентрация максимальная. Агрегат мощный — на десять метров вглубь стены проникает. Хитин паразитов подавно пробьет. Смерть любому тараканьему поселению, всем особям — от мала до велика.

— А хозяйка добро дала? Это ж ремонт потом делать!
— Дала, конечно. Сказала: любые варианты, но чтоб тараканов не было.

Из дула дезинсекционной машины по квартире полетели частицы адского зелья. Влажность возрастала. Джунгли Камбоджи без напалма, газовая камера для насекомых. Никакой пощады!

— Ты послушай. Вон как засуетились!

Младший навострил слух. И правда, квартира издавала самые разные звуки: скрежет, скрип, шелест бумаги. Шторы под тяжестью насекомых шевелятся, даже мебель слегка двигается. А на очках таракан замер, дрыгая задними лапками в судорогах. И от взгляда его глаза в глаза душа в пятки уходит.

— Когда их один-два… ну десять — не слышно, не видно. Только если ночью резко свет включить. А вот когда тысяча… Мама мия! Как шумят, как воют! Сейчас еще подождем — и они недовольство высказывать нам начнут, по головам запрыгают!

Чем дольше находились в квартире, тем дискомфортнее становилось стажеру. Волосы вставали дыбом, касались спецовки. Казалось, что тараканы под нее заползли. «Хорошо, края штанин в носки заправил, — думалось ему, — рукава — в перчатки».

Квартира в целом аккуратная. Маленькая, с красивым дизайном, мебелью. Малому даже жалко стало, что хозяйка ничего не прикрыла, бросила как есть: и книги, и грампластинки, и картину на холсте. Всё в утиль!

— Как она так запустила? — спросил он, посмотрев на более опытного товарища.
— Не знаю. Может, от соседки снизу полезли, а сама давно дома не была. Бывает, с собой от других притащат. Тараканам только дай повод — поселятся и курдюки отрастят! Я о них всё знаю, могу часами говорить. Эти паразиты на планете больше двухсот миллионов лет. Нашу цивилизацию точно переживут.

Мужчины взглядом провожали тараканов, падающих с потолка и стен. Один бежит, за ним точно такой же, оба затормозились, вздрогнули, упали, подрыгались, сдохли. И всё вперемежку с каплями влаги. Дождь из тараканов. Ливень!

— Красиво! — протяжно сказал старший, держа руки на поясе. — Можно за этим наблюдать вечно. Вода, огонь — это ясно-понятно. А вот тараканопад — для эстетов!

За двадцать минут весь пол стал усыпан насекомыми, шагу не ступить.

«На счет три вы откроете глаза… Раз!»

Младший, не понимая, откуда прозвучала фраза, закрутил головой. Вроде и в квартире, и нет. Может, соседи? Может, показалось?

— Ты тоже это слышал?
— Конечно. Дезинсекцию провели, вот команда и поступает, — без какого-либо удивления бросил в ответ старший. Выключил аппарат, принялся его разбирать. — Мы еще сюда вернемся. Такое количество усатых с первого раза не вытравить. Контрольно нужно уже сухим туманом пройтись.

«Вы чувствуете себя отдохнувшей и легкой… Два!»

От очередной инструкции напарник сдуру сорвал респиратор, но, сделав два вдоха токсичным веществом и закашлявшись, тут же натянул его обратно.

— Ну что ты так смотришь на меня? Нас не существует! — громко и четко сказал ему старший, смахивая тараканов с плеч. — Мы внутри чужой головы. Ее головы, — он указал на картину из вышивки по фото. На ней была изображена женщина средних лет с массивной подвеской и шляпкой на голове. — Художница, видите ли! А завтра нас психолог ждет, потом предприниматель после тренингов успеха, потом… Не помню дальше! Скорей бы до выходных дотянуть. Там они сами тараканов спиртом травить будут! А что толку? Еще больше занесут!

«Прямо сейчас вы откроете глаза… Три!»

Автор: Вадим Сатурин
Оригинальная публикация ВК

— Сейчас мы пройдём с вами тест Роршаха. Я буду показывать изображения; ваша задача — назвать свои первые ассоциации. Готовы?

В одном кабинете сидят трое. За столом — лысый мужчина с седой эспаньолкой; в его руках блокнот, листы которого исписаны мелким скачущим почерком.

По другую сторону стола гордую осанку держит длинноволосый парень в футболке с эмблемой в виде крыльев. На коленях лежит телефон экраном вниз, на задней панели наклеен рисунок с девушкой азиатской внешности.

— Так точно! Во имя спасения человечества я возьму на себя!.. — вскочивший было молодой человек медленно сел обратно на стул и опустил прижатый к середине груди кулак. — Ох, простите, доктор. Да, готов.

Скованная девушка лет девятнадцати, сидящая на диване ближе к выходу, уже в четвёртый раз прошипела:

— Игорь Александрович, умоляю, остановите Никиту. Помогите нам уже избавиться от этой его гипер...
— Всё будет хорошо, Елизавета, — негромко, но твёрдо перебил психотерапевт. — Вылечим мы вашего разведчика, и скоро он найдёт для себя другие увлечения. Станет сыщиком, увлечётся сладостями, полезет в чёртового робота, ещё что-нибудь…

Он достал из ящика стола те самые картинки с чёрными кляксами. Какой только чепухи люди не находили в этих пятнах, думает Игорь Александрович. И сегодняшний персонаж может подкинуть что-то забавное. Уже такой девятый за месяц — колоссальная эпидемия одной и той же гиперфиксации.

Остановить её? Ну, хорошо.

— Итак, — первое изображение. — Никита, что вы видите?

То ли морда слона, то ли бабочка, в какой-то степени даже моль. Тем не менее…

— Конечно же бронированный титан! — замахал руками парень, и врач только сейчас заметил татуировку «Shinzou wo Sasageyo!» у него на предплечье. — Прям одно лицо. Этот титан называется так, потому что его защиту хрен пробьёшь. А вообще вы сто процентов все слышали вот это вот: «Я бронированный титан, а он колоссальный…»
— Никита! Ты совсем еба… — воскликнула Елизавета со своего дивана.
— Прошу, не мешайте нашей работе. — Когда девушка с хмурым лицом отвернулась, Игорь Александрович достал второй лист. — Продолжим?

Вторая клякса. Сам терапевт видит на ней двух медведей, дающих друг другу «пять». Другие высматривали женские фигуры, молящихся людей, собак. А вот Никита…

— Звероподобный титан, — парень хмыкнул. — Игорь Александрович, вы специально под меня подогнали свой тест, чтобы я отгадал всех девятерых титанов? Это ведь, я бы сказал, кидалово.

Терапевт сделал пару записей у тебя в блокноте.

— Думаю, мы на этом прервём тест, потому что по итогу вы действительно перечислите всех своих титанов. Мне и так всё ясно, — доктор отложил блокнот в сторону. — Скажите, пожалуйста, сколько денег вы потратили за последний месяц на различную атрибутику своего увлечения?
— Все. — Молодой человек улыбнулся будто бы даже слегка виновато.
— Косплеи делаете?
— Регулярно. Косплеил Эрена, Жана, Елену…
— Что… Ладно, опустим. Пробовали увлечься чем-то другим?
— Неоднократно. Но всё пресно, скучно и как-то плоско теперь, что ли…

Игорь Александрович аж ощутил какой-то холодок в груди. В самом деле, это распространённый феномен. Когда ты долгое время спал на перине, трудно отдыхать на деревяшке.

Врач взглянул на девушку, которая всё так же полировала взглядом стену.

— Елизавета, как, по вашим словам, Никита хотел назвать вашего будущего ребёнка?
— Если родится мальчик, то Леви, — девушка изобразила ладонью планку где-то на уровне своего солнечного сплетения. Это позабавило доктора, но он ничего не высказал. — Если девочка, то Микаса.
— А если будет что-то между мальчиком и девочкой, — вставил реплику Никита, — то назовём Ханджи!

Кажется, он чрезвычайно доволен собой. А вот его девушка — не особо.

— А при регистрации брака он хочет поменять ваши фамилии на?..
— Ну конечно же Йегер. Честно, я уже теряю голову от таких заявочек.

Ухмылка спала с лица Никиты:

— Доктор, я не могу себя контролировать, правда. Просыпаюсь — листаю новые фанфики с такими пейрингами, которые даже произносить является преступлением. Завтракаю — включаю OVA про Энни Леонхарт. Работаю — запускаю финальный финал финального финала…
— А ещё он свои звуки при походе в туалет называет «гулом земли».
— А ещё перед сексом я говорю: «Райнер, встань», а после: «Райнер, сядь».
— Этот человек планирует нанести на нашу машину принт титана-перевозчика.
— Я начинаю плакать, когда слышу где угодно имя «Саша».
— Когда ты в очередной раз начинаешь пересматривать все сезоны, я салфетки для твоих слёз докупать не успеваю.
— Я не могу их не пересматривать!..
— Пожалуйста, доктор, остановите его.
— Пожалуйста, доктор, остановите меня.

Врач поднял руку, и пара разом замолчала.

— Ситуация целиком и полностью ясна. Елизавета, теперь мне нужно поговорить с вашим парнем наедине. Прошу, подождите в коридоре. Это действительно важно для лечения.

— Я… — она с тревогой глянула на Никиту, затем встала и закрыла за собой дверь.

Психотерапевт смотрел даже не на своего пациента, а, скорее, как-то сквозь.

— Никита, — он завёл руки за спину. — Не хотел говорить при вашей девушке: ей и так хватает поводов для беспокойства. И тем не менее сказать необходимо.
— О чём? Мой случай настолько безнадёжен?
— Безусловно. И у меня нет ни одной причины заниматься вашим лечением. Вы в нём не нуждались ни секунды своей жизни.
— Но почему тогда?..
— Потому что прав тот, кто делает всё ради своей правды. Так говорил Армин Арлерт.

Игорь Алексеевич резко вскинул правую руку со сжатым кулаком, — Никита вскрикнул от неожиданности, — и с силой приложил к середине своей груди.

— Отдадим свои сердца.

Автор: Руслан Ророка
Оригинальная публикация ВК

Одна моя знакомая как-то сказала, что наши сокровенные желания, озвученные в канун Дня всех святых, сбываются. Вроде как призраки в эту ночь объявляют аукцион щедрости. Желание исполняют не каждому, тут как с лотерейным билетом. Но можно и поучаствовать. Вдруг повезёт?

Это было смешно. И всё же, измученная после десятой подряд смены на складе, не чувствуя рук и ног, не зная, для чего я вообще соглашаюсь подменять коллегу, если мне некогда тратить эти деньги, да и не на кого, я почему-то вспомнила про слова знакомой. И в насмешку над тем бредом, в который она верила, я произнесла перед сном: дайте мне другую реальность! В этой ничего нет.

Утром я проснулась с тяжёлым чувством, будто не до конца вырвалась из какого-то другого мира. Голова кружилась, я всё никак не могла отойти от сна. Комната была погружена в мягкий свет, струящийся через полуоткрытые шторы. На стене красовалась знакомая картина — мои художества, с которыми ещё очень давно ничего не вышло. Меня встречали всё те же бежевые обои, гора немытой посуды в раковине и стеклянный заварочный чайник, в котором давно завелась новая цивилизация. Вроде всё моё, всё как всегда, но что-то в воздухе заставляло меня чувствовать себя странно.

Я вспомнила, что мне снился какой-то необычный сон. Вначале было лицо женщины. Оно запомнилось мне как что-то важное, но сейчас я не могу восстановить в памяти ни одной его черты. Кажется, во сне был какой-то мрачный город, и я бродила по его улицам, ища укрытия. Только я не помню, от чего хотела спрятаться. Я не понимала, что с этим городом не так, но было в этом месте что-то зловещее.

Потом я нашла дом, который почему-то казался мне знакомым, хотя я видела его впервые. Старая деревянная дверь со скрипом распахнулась передо мной, и внутри я увидела саму себя, только другую — ухоженную, без мешков под глазами, стройную, уверенную, как будто её жизнь в какой-то момент пошла иначе, чем моя. Я ещё подумала, что тоже хотела бы быть такой. И вот она посмотрела на меня и прошептала:
— Это не просто сон.
Кажется, я проснулась сразу после этих слов.

Сегодня был мой первый выходной, и я вышла в магазин за продуктами. Я хотела закупиться вредностями. На нормальную готовку и уборку квартиры не было сил. На встречу с друзьями и подавно. Хотелось просто упасть в кровать с ноутбуком, жевать охотничьи колбаски, запивая их пивом и смотреть фильмы. Я никогда не была алкоголичкой или лентяйкой, но работа так меня вымотала, что я не могла иначе.

В супермаркете всё казалось обычным, но внутри меня тревожило чувство, что реальность вокруг немного изменилась. Я поймала своё отражение в зеркальной витрине и замерла. На мгновение мне показалось, что отражение двинулось раньше меня, всего на долю секунды опередив мои движения.

Сердце стало колотиться быстрее. Возможно, это последствия сна. Я слишком впечатлилась появлением другой себя, и теперь мне это кажется.

Выйдя на улицу, я заметила ещё одну странность. Обычные звуки — шелест листвы, пение птиц — звучали слегка приглушённо, как будто я слышу мир через стеклянную преграду. Воздух казался тяжелее, был почти липким. Я шла привычной дорогой к дому по дворам мимо домов-многоэтажек, но меня не отпускало ощущение, что что-то не так. Что-то в окружении изменилось, хотя и осталось прежним.

И тут я заметила женщину в окне четвёртого этажа. Она стояла неподвижно, глядя прямо на меня, и от её взгляда у меня пробежал холодок по спине. Мне показалось, что я её где-то видела, но я никак не могла вспомнить, откуда её знаю. Я прошла мимо, стараясь не глядеть на неё, но уходя, чувствовала на своей спине её взгляд.

Когда я вернулась домой, фокус с зеркалом повторился. Проходя мимо зеркального шкафа, я заметила, что моё отражение на этот раз будто немного отставало. Я вернулась и остановилась у зеркала. Вгляделась в своё лицо пристальнее, поморгала, пошевелила перед собой руками, но отражение повторяло мои движения безупречно. Неужели усталость и моя впечатлительность сыграли со мной злую шутку, и мне стало мерещиться всякое?

Я провела день, как и хотела, и написала начальству, что не выйду завтра на замену коллеги. Мне определенно была нужна передышка. Я боялась, что от усталости и истощения организма я начинаю сходить с ума.

На следующее утро я проснулась от того же странного ощущения. Но на этот раз я помнила сон отчётливо! Тот же город, тот же дом. Я снова вошла в него и встретила ту самую другую версию себя.
— Ты понимаешь теперь? — спросила она.
Я села напротив неё и хотела задать вопрос, но не могла произнести ни звука, изо рта вылетали мыльные пузыри, как в каком-нибудь сюрреалистичном мультике. В этот момент всё вокруг потускнело. Она посмотрела на меня, её лицо было спокойным, но в глазах читалась жалость.
—Тебе здесь нравится? — она рассмеялась, её смех становился всё дальше. И я проснулась.

На этот раз чувство, что что-то не так, буквально душило меня. Я стала замечать странности вокруг себя всё чаще. Вещи лежали на своих местах, но казалось, их кто-то чуть-чуть сдвинул. Моя картина была на полу. Я решила, что она упала, но гвоздик был также вбит в стену, а верёвочка на раме не порвана. Я стала ощущать, будто нахожусь в кошмаре наяву — это было глубинное, почти физическое чувство, что реальность вокруг меня не такая, какой была раньше. Будто я теперь не её участник, а лишь наблюдатель.

Я вспомнила слова подруги про дурацкие желания в канун Дня всех святых и набрала её номер. Она не ответила. Происходящее было по-настоящему жутким. И тогда мне на глаза попалась книга. Это оказался сборник легенд и сказок. Я не помню, чтобы покупала его или чтобы кто-то из гостей его приносил, но вот сборник лежал сейчас передо мной.

Я открыла книгу на месте закладки, там был изображён портрет женщины. Той самой, которую я увидела вчера в окне четвёртого этажа. И тут я с ужасом поняла, что именно так пугало меня на протяжении этих дней.

Я подбежала к окну, чтобы подтвердить свою догадку. Я наблюдала пять минут, десять. На улице не было ни единого человека! Я поняла, что со вчерашнего дня людей не было нигде: ни на моём обычном маршруте, ни в супермаркете. Я расплатилась на кассе самообслуживания и даже не придала значения тому, что рядом никого не было.

Ничего другого не оставалось. Собирая остатки разума в кучу, я побежала к тому дому. Только теперь мой город изменился. Улицы стали тёмными, будто сейчас глубокий вечер, а обстановка зловещей, совсем как в моём сне.

Из окна четвёртого этажа на меня смотрела всё та же женщина. Я зашла в подъезд и поднялась по лестнице. Дверь в квартиру открылась со скрипом. Только я вошла не в обычную квартиру — это был тот старый дом из сна. Женщина ждала меня у окна.
— Ты поняла? — спросила она. Её голос был скрипучий, будто водили пальцем по влажному стеклу.

Она отошла в сторону, приглашая меня выглянуть в окно. Я сделала, как она хотела, и увидела внизу на улице другую версию себя. Ту, из сна. Она шла моим обычным маршрутом с пакетом из магазина. На улице снова было светло. Я замерла, прижавшись к стеклу, и она посмотрела на меня, улыбнулась и пошла дальше.

В этот момент я осознала, что граница между сном и реальностью исчезла. Всё это время я жила в своём собственном сознании. Всё смешалось в одно целое.

— Это был не просто сон, — сказала женщина. И я её вспомнила. Это её лицо я видела в первые секунды, когда только погружалась в сон в канун Дня всех святых.

Я раскрыла книгу, которая всё это время была у меня в руках, и начала читать легенду под портретом. Она была о женщине-призраке, одинокой при жизни и погибшей от рук маньяка в собственном доме. Её нашли только через месяц. Озлобленный, одинокий призрак хозяйки дома так сильно пугал сотрудников следствия, вселяя в их души ледяной ужас, что ещё неделю после обнаружения останки не могли вынести, пока один из отчаявшихся смельчаков не сжёг их вместе с домом.

— Вы призрак?
Она кивнула.
— Вы исполнили моё желание в канун Дня всех святых. Вы забрали мою реальность. Но эта мне тоже не нравится.
— Не я забрала. Она. Я только исполнила ваши желания.
— А чего хотела она?
— Давно, двести лет назад ей снился сказочный сон, из которого она не хотела возвращаться в свою реальность. Я исполнила её желание. Сказка быстро закончилась. Мир снов тёмный и пустой, если его не наполнять впечатлениями из реальности. Вскоре ей стало не на что смотреть. Она захотела обратно. Это было двести лет назад.
— Почему вы вернули её только сейчас?
— Потому что ты захотела избавиться от своей реальности. Ваши желания совпали, я поменяла вас. Она долго готовилась, чтобы создать иллюзию идеальной тебя. Чтобы ты не передумала во время вашей встречи во сне, чтобы ты хотела быть на её месте.
— Да чёрта с два! Не хотела я на её поганое место! Я ненавижу это! Я схожу тут с ума! Я хочу обратно! В свой мир. Да, в моей жизни ничего не было, но ведь я ещё молодая, я могла бы всё исправить!

Вместо слёз из моих глаз вырвались пузыри. Отвратительно. Отвратительный мир! Я снова выглянула в окно. Дома и деревья уже покрывались дымкой, реальность… Моя реальность! постепенно меркла.

Другая я прожила здесь двести лет…

А теперь она забрала мою жизнь!

Сколько же протяну я?

Автор: Таня Вильгельм
Оригинальная публикация ВК

Я не слышал, как захлопнулась дверь.
Ботинки отбивают по лестнице ритм моего неспокойного сердца. Обувка дешевая – как и многое в моей жизни – и тугие подошвы шлепают по ступеням слишком звонко и нагло. Как и всякое дешевое в этой жизни.

Бам – бам – бам – бам – бам

Этаж пятый. Но лифта я не дождался бы. И от возбуждения, и потому, что надо было исчезнуть, пока она не пересекла порог в погоне за мной. Обязательно исчезнуть, точно ее любимый супергерой, пока она не успела договорить.

Бам – бам – бам – …
Подлый тугоухий датчик, для кого я здесь топочу?! В темноте по его вине перескакиваю ступеньку и врезаюсь в следующую. Ба-бам!!! Только теперь загорается лампочка. Сердце тоже сбивается с ритма, и я задыхаюсь. Или просто кажется, разве оно не остановилось еще там, наверху?

Бам – бам – бам – первый этаж – дверь
Домофон играет свою партию, и я врываюсь в городскую ночь. Совсем как ее любимый герой комиксов. Втягиваю полную грудь морозного воздуха. Все как в классике кинематографа. Но нисколечко не помогает, типичная киношная чушь! Воздух, правда, далеко не морозный. Приятно прохладный – зима опоздала, и настоящий снег рухнул на город только сегодня. Такое себе новогоднее чудо. Хотя утро еще казалось полным волшебства.

Куртку застегнуть я не успел, а шарф… Шарф, видимо, вообще оставил на ступенях. Но возвращаться за ним, конечно, не стану. Как бывает: молодое горячее сердце гонит кровь (все-таки гонит), кожа пышет жаром, и холод не чувствуется. Вот это похоже на правду, мне не холодно. Сейчас бы закурить, но очень не кстати я не курю. Хотя пускать дым это тоже киношная чушь.

В небе раздается скромный хлопок, и на миг снег вокруг и мои бледные кисти без перчаток окрашиваются розовым. Новый хлопок – и зеленым. Срываюсь с места на дорогу, протискиваюсь между плотно припаркованными машинами и вылетаю на двор. На чистое нетронутое снежное облако, опустившееся на детскую площадку. И вскидываю голову. Хочется ослепнуть! Выжечь те кадры, на которых заел проигрыватель.

Но салютный залп убог и неполноценен – через секунду уже тускнеет чахлой пальмочкой. Запускают его с балкона третьего этажа, смех оттуда намного громче хлопков высоко над головой. Я больше не смотрю.
А окна, горящие оттенками желтого, мерцающие огнями гирлянд, начинают дружно, а затем вразнобой, но хором кричать и раскатисто смеяться. Кажется, я слышу даже звон сотни бокалов. Я кричу тоже. Кричу в себя, как слишком часто в своей жизни. «Да и хрен с вами! Пошли вы!» – и пинаю подушечку снега. На миг решаю вытоптать этот посыл здесь же – по буквам и с тремя восклицательными знаками. Но вместо этого просто бью снег вокруг еще немного. Нет, не просто, а чтобы это прекрасное девственное облачко не осталось идеальным. Злость, зависть, страх или отчаяние – что бы это ни было, полностью оно меня не покидает, и я сбегаю. По однодневным сугробам.

Да, им не больше суток. Снега ждали. И наконец он засыпал это утро. Чудо, посмеялся я. Чудо, поверил я, когда Лера согласилась праздновать вместе. Совсем как год назад, когда позвонила в домофон за полтора часа до полуночи. Поругалась с парнем – он то ли посмотрел не так, то ли написал смс не ей или ей, но не то. Скорее всего, просто потому, что он идиот и целовал без разбора ее подруг. Оба приятеля, с которыми я снимал квартиру, ушли по своим тусовочным делам. Я отказался, еще когда они планировали эту ночь в начале месяца – думал отмечать праздник с Леркиной компашкой, как и в прошлые два года, но понял, что это будет выше моих сил, и остался дома.

Мы были лучшие друзья. За исключением того, что в самом начале у нас случился глупый роман, и того, что я по-прежнему был влюблен. Наступал новый год, и она позвонила в домофон, и она была свободна. Как в классике кинематографа, подумал я тогда. В ту ночь мы много и долго говорили. Как бывает, обо всем и ни о чем. Смеялись, договаривали друг за другом и, наоборот, спорили, перебивая, грустили и снова смеялись. Однако ни она, ни я не произнесли тогда ни слова о любви. Мы были лучшие друзья. Но нынешним утром я надеялся и верил, что в этом и будет отличие сегодняшней ночи. Чувствовал, как изменились наши отношения в последние месяцы, и готов был признаться.

Надолго меня не хватило: отбегавшись, иду – руки в карманы, куртка нараспашку. Повсюду пищат домофоны, люди выходят, выбегают и вываливаются на улицы. Прямиком в новый год. Снегопад, стихший, когда я спешил на свидание, зарядил по новой. Ветра нет, и густые потоки снежинок летят отвесно вниз, словно гравитация устала от их заигрываний и танцев. Они кажутся слишком тяжелыми, чтобы красиво и не спеша кружиться. Впервые такое вижу. Они цепляются за мои волосы, не тают и пересыпаются за шиворот.

А я думаю свою извечную думу, что надо забыть Леру. И снова понимаю, что это значит забыть как минимум пять лет жизни. «И ничего! Не жалко!» – злюсь. Это, видимо, замечает девушка из веселой компании, проходящей мимо. И она отдает мне искрящийся бенгальский огонек. Успеваю вытащить руку из кармана и перехватить его. Успеваю даже улыбнуться в ответ. Они идут дальше, а я, застыв, смотрю на искорки, яркие, горячие и живые. Они бросаются в ночь и не знают, что через пару секунд их не станет. Смотрю, как в детстве. И как в ту ночь, когда они же отражались в ее темно-карих глазах. Как в детстве и как в ту ночь, кричу:
– С новым годом!
Девчонки оборачиваются, улыбаются. Машу́ им огоньком – пускай заберет с собой побольше улыбок. Они хором отвечают:
– С новой жизнью!
Последние искорки падают на замерзшую руку. Огонь погас. Но я чувствую, стало легче. Стряхиваю снежную шапочку с волос и накидываю капюшон, застегиваю куртку. Тепло.

Бам – бах – бум – бум – ба-бах

Сбежав со дворов, шагаю по одной из главных улиц города. И стараюсь не вздрагивать от каждой петарды. А потом понимаю, это необязательно – Леры рядом нет, и не надо выглядеть бесстрашным. Народу полно. Я грешу на отличную погоду, сказочный снегопад и, возможно, на анонс грандиозного фейерверка. Не ради же меня они покинули теплые квартиры и богато накрытые столы. Еще недавно я хотел углубиться во дворы и безлюдными улочками вернуться домой. И когда это желание пропало?

Тротуаров не хватает, и праздник занимает полосы на дороге. Автомобили сигналят, но я не слышу в этом недовольства – все тот же праздник. Они едут медленно, ползут, аккуратно огибая особо веселых гуляк. Хаос и суматоха. Новая жизнь, еще не успевшая разочаровать.
– Посторонись!!!
Решаю, что очередная петарда. Отступаю вбок, и меня сшибают с ног. Я падаю на мужика, и вместе мы катимся на санках. Я переходил выезд со двора, а он решил съехать по этому склону. Мы скользим до самой дороги, где на последних скоростях врезаемся в чьи-то сапоги.

– Извини, парень! Не ушиб? – хлопает по плечу мужик и смеется.
– Нет, мягкая поездка, – отвечаю и вываливаюсь из санок на дорогу.
– Ну так Пушкинский сервис! – мужик отряхивает мне спину, совсем не помогая этим подняться.
– То есть? – спрашиваю и встаю наконец. Нагибаюсь, чтобы почистить джинсы.
– Фамилия у нас такая, – отвечает мужик, широко улыбаясь, и поправляет ушанку. Он выше меня на полголовы, и я удивляюсь, как он уместился в санках.
– Серьезно?
– А то! Нас, знаешь, сколько таких?.. Сукиных сынков, – отвечает довольный и хохочет. Отряхнувшись полностью, я отчего-то не спешу уходить и тоже улыбаюсь ему.
– Ну что? Прокатить с ветерком? – показывает на санки.
Но тут подбегает мальчишка и запрыгивает в них:
– Теперь я! Вези, папа!
– Вот ведь шустрый шкет! Извиняй, парень! – жмет он плечами. Мотаю головой, мол, нестрашно, и он трусит к тротуару, напевая: – Зимняя пора, очей очарованье… Крестьянин торжествуя…

Лера не любит стихов. Ни Пушкина, ни Котоевского, то бишь мои. Хотя часто упоминает, что считает себя поэтичной натурой. И что удивительно, это действительно так. Она обожает красоту и умеет ею наслаждаться. Предпочтет вид на июльский закат с крыши дома просмотру парочки эпизодов сериала. Выберет кемпинг в горах вместо горнолыжного курорта. Беседку в чаще осеннего парка, но не ярмарку и аттракционы. И я всегда думал, что случится выбор в пользу писателя и поэта вместо очередного менеджера и руководителя. Но, видимо, я всего лишь напишу новое стихотворение. Или поэму. Роман не помешает.

Глупые снежинки – огоньки – снеговичок

Я на площади. Со мной сотни счастливых незнакомцев. На разных стадиях счастья и степенях знакомства. Хвойные паломники орбитами гуляют вокруг священной ели. Она высокая, пышная. Горит яркими, мерцающими золотом и серебром огоньками. Рядом миниатюрный каток. Он вызывает наибольшую радость, интерес и энтузиазм. Там скользят, падают, ползают, а кто-то даже плавает. По другую сторону павильоны с ароматной выпечкой и горячим чаем. Я же больше удивляюсь, как Ляпис сумел прорваться через «новогодние игрушки», Аварию, «тик-так, часики идут» и «happy new year».

Просыпается аппетит, и я проталкиваюсь в направлении соблазнительных ноток корицы, ванилина и шиповника. Я голоден, за стол сесть мы так и не успели. Я не успел даже разуться. Был слишком взволнован, это моя извечная проблема. За столько лет нашего знакомства миллион раз представлял, как признаюсь, как произнесу те слова, которые побоялся, или не захотел, может, не был готов (да какая разница!) сказать в тот короткий начальный период, когда мы только понравились друг другу и решили посмотреть, что из этого выйдет. Может быть, столько же я представлял этот момент и сегодня с самого утра. И это предательское волнение к вечеру достигло такого напряжения, что казалось жизненно необходимым избавиться от него поскорее. Сразу. С порога. С порога пяти лет. Вот так я все испортил.

Кто-то дергает за рукав. Затем хватает за руку. И тянет дальше. Поворачиваю голову, вижу веселую раскрасневшуюся женщину. Вижу, что и ее кто-то тянет. Это хоровод. И снова меня вырывают из воспоминаний, и я заставляю себя за них не цепляться. Цепляю сам руку первого попавшегося и утягиваю за собой. Смеюсь в его испуганное лицо. В ее лицо – я подцепил девушку. И она загорается азартом, ей ловить следующей. А вот и Дискотека Авария. Хоровод разгоняется и подпевает. Все мы дети.

Дед Мороз – Дед Мороз – Дедушка Мороз

Подмерзшие кисти согреваются. Слетает капюшон, а в ботинки попадает снег. Я думаю о Лере. Мы не водили с ней хороводов, но за руки держались. Не только во время прогулок. Я мог положить руку поверх ее руки на столике в кафе в минуты молчания, когда она уже выговорилась, а я уже сказал, что все будет хорошо. Она могла взять мою ладонь в свою, когда мы засиживались на диванчике и я пытался объяснить, почему мне все еще не нравится то, как я пишу. Главное, не сдавайся, говорила она. И опускала голову мне на плечо, или я – ей на колени. Это было чуть больше, чем дружба, мы оба понимали. Но она не собиралась от этого отказываться. Как и я не собирался все портить и потерять и эту небольшую близость.

Начало хоровода настигает конец, но не объединяется с ним. Они идут на новый виток вокруг ели, и теперь это спираль. Радиус растет, и люди впереди меня вылетают на каток. Поскальзываются, падают, и цепь рвется. Я отпускаю руки подруг и, разогнавшись, тоже врываюсь на лед. Скольжу, скольжу, скольжу. И врезаюсь. Извиняюсь и пингвиньей походкой добираюсь до снега.

Надо двигать домой. Отогреться в душе (и душе), лечь спать. И, может быть, проснуться снова сегодня. Я ведь достаточно раздолбай, чтобы заслужить каноничный день сурка, эту вот киношную чушь. Зима, девушка, любовь и ледяные скульптуры…
Нет, снеговик!

Какой-то мужик, пошатываясь, водружает голову на два снежных шара. Его приятель довольно кричит пьяным голосом чуть в сторонке. А я начинаю злиться, старая обида все еще жива…

На исходе того – пробного – периода у нас с Лерой случилось пари: поздней осенью мы делали ставку на то, когда выпадет первый снег. Не помню уже, что полагалось мне, если бы я выиграл, не помню, потому что проиграл. В любом случае это было к лучшему, ведь, согласно пари, если угадывает Лера, мы лепим снеговика из этого самого первого снега. Это будет забавно и незабываемо, думал я. Но наш снеговик так и не появился на свет. Может быть, потому, что пари глупое и несерьезное. Возможно, потому, что лепить снеговика – занятие детское и всегда найдется дело интереснее. Хотя я знал, что для Леры все перечисленное отнюдь не причины. Да, но почему не поводы…

Снеговик, правда, увидел свет. Его слепил я. Один, назло. А потом разломал, растоптал. От обиды, разочарования и ощущения своей никудышности. И это чувство возвращалось.
Проигрыватель снова прокручивает заевшие кадры. Вижу себя – стоящего в куртке в прихожей и поганящего нетерпеливым языком сакральный момент. Чувство растет, заполняет всего. Вижу ее глаза – в них не удивление, не радость и даже не испуг… разочарование? Злость?

Я не успеваю себя остановить – вылетаю из прихожей прочь. Не успеваю остановить и теперь – влетаю ногами в тело снеговика. Снежный шар раскалывается, отваливается кусок. И голова слетает вниз, трескается. Батя снеговика удивленно взирает на это. Затем конкретно на меня, и взгляд его вмиг наливается гневом.
– Ох... – икает, – ел?!
Мужик шагает ко мне. А я соглашаюсь – ведь он прав! А теперь накажи! И за снеговика, и за непутевость, и за подлый язык.
– И я говорю ей с порога, вместо «Привет» говорю: «Я люблю тебя, подруга! Давно! Смирись уже, и будем вместе!!!» – кричу мужику, чтобы он понял, что снеговик – это так, шалость. Накажи за стоящее.
Он хватает меня за куртку, замахивается:
– Ща будете, – и бьет по лицу.

Тдыщь – хрясь – бум – бух – ба-бах

Лежу на спине. Носом дышать невозможно, глотаю кровь. А в новогоднем небе – роскошный фейерверк, грандиозный, как обещали. Огоньки! Алые, сапфировые, изумрудные, золотистые и фиолетовые. Вспыхивают неровной чередой: одни чуть раньше – еще не погасли предшественники, другие чуть позже – когда небо успело остыть. Гремят и рассыпаются в щепотку мелких хлопоточков. И гаснут. А народ под ними замер и молчит. На Земле тишина.

И в этой тишине я снова слышу слова Леры. Она говорит:
– Я тоже люблю тебя…
И добавляет:
– Но…
Дальше топот моих ног.
Я смеюсь. Почему-то это кажется теперь таким забавным. Сгребаю в руку снег и прикладываю к носу. Он тает, попадает в рот, и я пью. Соленый.

В грудь прилетает снежок. Кто-то пинает в подошву – тугую и дешевую.
– Ты чего на звонки не отвечаешь? А? Снеговичок?
Убираю руку от лица. Лера стоит надо мной, улыбается. Улыбается так, как если бы я действительно был ее снеговичком. Улыбается, не сдерживая смех. На шее у нее повязан мой шарф.
– Вот, дурачок… Растаял, пропал, – гнусавлю я.
И швыряю в нее остатки снега, что не успели растаять. Она уворачивается, затем подходит и, как в дурацком кино, падает в снег ко мне рядом.

Бух-хрусть-чмок

Автор: Женя Матвеев
Оригинальная публикация ВК