Pacifistwar

Случилось мне намедни засесть в Москве - по делам рабочим в командировке. И, толи с воздухов местных, толи с шавермы столичной приключилась со мной хворь, которую простые люди называют «дристос». Но мне больше нравится по-французски – «прононс». Культурное, интеллигентное название, более подобающее для образованного человека - не какой-то там колхозный «дристос».

Короче, с чего-то пронесло меня - прошу прощения за мой французский. Пробегал день в клозет (с дристосом в сортир, с прононсом в клозет!), отпился минералкой и вроде полегчало. На следующий день к обеду, проголодавший полтора суток, организм уже стал подавать намёки насчёт еды - пришлось собираться за питанием. Как раз напротив магазина, где я пополнял запасы продовольствия, мне на глаза попалась аптека. «Это знак!» - подумал я и решил, что было бы неплохо помочь организму бороться с последствиями жидковатого недуга, и направил стопы свои к столичным провизорам.

- А есть ли у вас какие-нибудь пробиотики? – уверенно вопросил я, оглядев внутреннее убранство аптеки и двух надменных женщин в белых халатах, что-то обсуждавших между собой за прилавком. Лечебное слово «пробиотик» я запомнил, когда мне лечили антибиотиками какой-то коронавирусный ковид.

Обе белохалатных повелительницы лекарственной фармакологии сфокусировали на мне свои взгляды-прицелы и несколько секунд оценивающе сканировали мой фасад.

- Да, конечно есть! – одна из монументальных тётечек метнулась к полке, сняла какую-то красочную блестящую коробочку и, сверкнув ярко-красным, кровавым макияжем, театральным жестом вздела её над головой:

– Вот! Отличный французский препарат! Он оказывает …

Дальше последовал полуминутный монолог на московском аптечном. Из всего этого потока НЛП я только уяснил, что знаменитый французский препарат: продляет жизнь, оздоравливает желудок, кишечник, мозг, геморрой и печень, увеличивает рост, член и банковский счёт, оголубляет глаза, облондинивает шевелюру и прочее, прочее, прочее.

- Шармон, бля! – поражённый силой и возможностями заграничного снадобья, только и смог вымолвить я. – Сколько?

- Семь тысяч восемьсот сорок девять рублей! – не моргнув блядским глазом, выдала провизорша. – Полный курс на десять дней!

«Охренеть! Вот мне повезло! Дайте две!» - хотел закричать мой внутренний француз, но внутренний еврей железной рукой заткнул ему la bouche* и произнёс устами моего наружного русского:

- А есть что-нибудь попроще?

Королева клизм, таблеток, зелёнки и прочего фармацевтического изобилия, мгновенно утратив ко мне интерес, с укоризной окатила с ног до головы уничижающим взором, и с презрением продала какой-то препарат за нищенские семьсот сорок рублей. Для моего внутреннего еврея и семьсот сорок рублей показались великоватой суммой, но мой внутренний казах, и так смущённый беспонтовым десятикратным снижением цены, не дал ему вымолвить ни слова.

Вот, теперь я сижу и думаю, что это было - комплимент или оскорбление? Либо я имею настолько презентабельный внешний вид, что вселяю радужные коммерческие надежды в алчные души продавцов, либо по мне сразу видно, что я сумасшедший полудурок и лох-терпила, готовый купить животворящий фуфломицин за любые деньги. Вот вопрос!

P.S. Конечно, я понимаю, что для того, чтобы пост имел успех нужно было рассказать, как «зловонная коричневая струя с бешеной скоростью вырывалась из трепещущего ануса и, со звоном разбиваясь о белоснежные стенки унитаза, создавала на блестящей фаянсовой поверхности сюрреалистический пейзаж, словно скопированный с полотен великого …» и всё прочее в этом духе, но я же, вроде как интеллигент, не чуждый некоторой французской la raffinement*, поэтому не буду.

* P.S.S. Во время написания истории мне пришлось узнать, что рот по-французски - «la bouche», а «la raffinement» – утончённость.

Каждую пятницу мы с друзьями ходим в баню. В нормальную общественную баню с хорошей парилкой.

Раньше перед входом в баню торговал вениками один мужик, но потом он пропал. Видимо, отогнали сотрудники бани левого конкурента.

В этот раз, а было это пару месяцев назад, когда мы с товарищем уже подходили к двери бани, к нам мелким бесом подскочил, невесть откуда взявшийся, мужичок средне-бывалых лет несколько потрёпанной наружности. На плече у него висела большая спортивная сумка, а в каждой руке было по банному венику:

- Венички! Венички! Берите венички, - скороговоркой затараторил он, - по двадцать рублей венички отдаю! Дубовые, берёзовые, все по двадцать рублей.

Веники нам были не нужны, но цена меня очень удивила. Я остановился и присмотрелся к товару.

«Венички» были очень похожи на плохие мётлы - голые, ломанные прутья с жалкими остатками битых листьев. Очень они напоминали отработанные веники, которыми всегда были заполнены два больших пластиковых ведра в предбаннике перед входом в парилку.

Я удивлённо посмотрел на предпринимателя:

- Слушай, ты что, бэушные веники продаёшь? Использованные?!

- А что такого? – Бизнесмен посмотрел на меня без малейшей тени смущения. – Нормальные ещё венички, вполне себе попариться можно.

- С помойки? – я всё еще не мог поверить.

- Так ведь по двадцатке всего отдаю, – парировал вениковый магнат и, потрясая теряющими последние листья  мётлами, добавил с профессиональной гордостью. – Хорошие! Я же выбираю!