MaxGordon

Небольшой деревянный дом из свежего сруба стоит на опушке, подобно острову в море, омываемый волнами бескрайнего леса. В доме есть хозяин. Его сила практически безгранична. Всякий путник, решивший отдохнуть в доме, рискует навсегда в нем остаться. Но кто такой хозяин дома? Кем он был в прошлой жизни? – этого не знает даже он сам.

Я мыслю – значит существую! Это стало моим гимном, мои гербом и девизом на протяжении уже… не помню скольких лет. Вообще-то, я теперь много чего не помню. Мысли несут в мою голову много слов и понятий, все они кажутся мне родными и значимыми, но я не помню, что они означают, ибо никаких вещей и образов, связанных с ними, более для меня не существует. Теперь для меня это просто слова. Пустые слова. Порой мне кажется, что слова это все, чем я располагаю. Сперва было слово! – откуда это? – не помню. Беспамятство и пустые слова наполняют свинцом мое тело, сковывают мои руки, чугунными гирями оседают в ногах.

Иногда мне кажется, что я должен сбросить с себя груз этих мыслей, скованность пустых слов, расправить плечи и поднять голову. Мне хочется подняться во весь рост, почувствовать, как упругие мышцы на ногах с легкостью преодолевают силу гравитации, вытянуть перед собой руки и сжать кулаки, – почувствовать себя снова живым, готовым к действию. Но есть проблема. У меня нет рук. И у меня нет ног. Если на-то пошло, то у меня нет, даже, тела и отсутствует голова. Правда, у меня есть лицо. Какая нелепость! Есть лицо, но нет головы. Я – полтергейст.

Это я знаю, хотя не помню откуда. Все-таки, не все слова для меня пустые. Я упомянул гравитацию? – Да-да, я знаю, что такое гравитация, ведь я ее чувствую. Это нечто большее, чем сила притяжения. Гравитация – это часть сознания вселенной. Да кого я обманываю? – Вселенная это и есть сознание. Теперь я это знаю. Я чувствую и понимаю такие вещи, о которых не подозревают величайшие умы человечества. Я знаю, что сокрыто за черными дырами, чувствую, как наша галактика на немыслимой скорости мчится сквозь время и пространство в бесконечность бытия.

Но я не знаю, Что Я. На эту тайну, я бы, не задумываясь, променял все остальные знания. Иногда, мне кажется, что раньше я был человеком. Впрочем, в этом я не уверен. Я не знаю, как стал тем, чем являюсь и кем или чем был до этого. Знаю, лишь то, что теперь моя вселенная – этот дом.

Небольшой деревянный дом из свежего сруба стоит на опушке, подобно острову в море, омываемый волнами бескрайнего леса. Лес подступает со всех сторон, но близко к дому не подходит. В доме тихо и уютно: русская печка, деревянный стол, два табурета и в два яруса нары. Я слежу за порядком. Дом – это часть меня, или я – это часть дома? – Еще один вопрос, на который у меня нет ответа. Где я? Что я? Зачем я? Почему именно в этом доме? Ответов нет. Дом стал моей вселенной и моей тюрьмой, я не могу покинуть его стены. Вне дома я стану ничем.

Дом не все время пустует. Не редко в него заходят люди. Они разжигают печь, накрывают стол, спят на нарах. Так продолжается несколько дней, потом люди уходят. Конечно, если я им позволю уйти. И дом снова стоит пустой и безмолвный, окруженный Тайгой, ветром и снегом. Тайга – это слово я услышал несколько снов назад от одного из людей, гостивших в доме. Это еще один вопрос, на который я мучительно желаю получить ответ: – «где я?». Трое бородатых мужиков забрели ко мне в начале зимы. Как давно это случилось? Не помню, кажется, несколько снов назад. Мой сон длится годы и случается он раз в четырнадцать лет. Впрочем, что такое «год» я забыл. Когда-то я знал это, но каждый сон забирает от меня все больше воспоминаний прежней жизни, если, конечно, она у меня была. А я в этом почти уверен, что была. Возможно, когда-то я ее даже помнил. Всего в голове не удержишь и тем труднее, когда у тебя нет головы. Да и так ли мне важно знать, что такое год? Это мерило времени, но в моем измерении времени нет, есть лишь четыре стены и крыша над головой. Дом. Проклятый старый дом. Я люблю его также сильно, как ненавижу.

Итак, я в Тайге. Это мне говорит о многом и ни о чем. Когда-то я слышал это название. Но где и когда? Как давно это было. Видимо, в прошлой жизни. Один из трех охотников, из тех – самых бородатых мужиков упомянул это выражение. И я взбесился. Я хотел спросить у них – что такое Тайга, но вместо этого я потерял над собой контроль. Они увидели мое лицо. Двое успели выбежать за дверь, туда, где я не мог их достать. С ними разобрались волки. А тот из них, который остался в доме… что ж, теперь он полностью осознал, что такое прежняя жизнь. Когда-то я слышал, что полтергейст не может причинить вред людям, подобно призраку он может только пугать. Забавно. Теперь в лесу живут два призрака. Я могу смотреть на лес глазами ворон, я видел сколько душ они загубили. Первый призрак появился еще до меня, и я не несу ответственности за его действия, но второй, которого создал я, он оказался гораздо кровожадней. Я погубил его, а он загубил в разы больше меня. Так кто же из нас плохой? Иногда на меня находят подобные мысли. Стыд мне не ведом, мной движет любопытство.

Когда дом пустой, а такое случается не редко, мне остаётся лишь думать. И я отключаюсь, как холодильник, до появления новой жизни. Холодильник, – вот еще одно слово, значение которого мне не ведомо. В моем доме его нет, видимо, я знал о нем в прошлой жизни…

В лесу я не один. Среди бесчисленных деревьев бродят звери. Я чувствую их присутствие, могу наблюдать их глазами. Волки умны, управлять ими сложно. Я могу брать под контроль, только отбившуюся от стаи особь, но медведи совсем другое дело. Однажды, изучая лес глазами медведя, я увидел нечто темное, громадное, подобно тени величественно скользящее среди деревьев. Это был хозяин тайги. Дух на столько могучий и древний, коей мог существовать здесь с начала времен. Вот уж у кого точно не было прошлой жизни. К счастью, он ко всему безразличен. Так же, как я, он следит за порядком в доме, только его дом гораздо больше. Он увидел меня за глазами медведя, но ему я не интересен.

В доме я полноправный и единственный хозяин, моя сила в нем, практически, безгранична. Все мыслящие и пустые предметы, пересекая порог, попадают в мою власть. На мою милость. Или не милость. Последнее случается чаще. Когда за окнами потрескивал первый настоящий мороз – предвестник зимы, в дом заселились два человека. По их словам, прожить в нем они собирались не более трех дней. Но для меня их желания не имеют значения. Один из них плюнул на пол. Они сидели за столом, много пили, разговаривали и хохотали. Два хозяина мира, – так пахли их мысли, так читалось каждое сказанное ими слово. На подъездной дороге стоял большой, красивый автомобиль. Этим меня не удивить, подобного я уже насмотрелся. На людях была добротная одежда и большие, сверкающие часы. Часы громко и размеренно тикали. Часы уже сами по себе являются нежелательным предметом для существа, вроде меня. Но на них я уже давно научился не обращать внимания. Но плюнуть на пол? В моем доме! Этого я им не простил. Продолжая смеяться, они выпили всю бутыль светлой жидкости, выпили все содержимое термосов. Съели все мясо, вместе с костями. И даже после этого, поедая ложками соль из банки, они продолжали глупо улыбаться, все еще не понимая, что происходит. Вслед за солью они принялись жевать дубленку.

– Добрая одежа!

– На заказ шита!

Все это было сказано смеясь, в ауре самодовольства и лени, я заблокировал часть их сознания. Тем приятнее было смотреть, как меняются их лица, когда я перестал их контролировать. Удивление, боль, страдание, страх – итак по кругу. Ползком, стеная и плача два бывших хозяина жизни ползли к машине.

– Врача, врача, врача! – подобно тиканью часов, слышал я их мысли.

Нет. Никакого врача здесь нет, но есть вечно голодные санитары леса. Машина не завелась, двери не открылись. Пусть я не могу покинуть дом, но это не значит, что за его стенами я бессилен. Через несколько часов мучительного ожидания, стонов и мольбы о помощи, я привел к ним стаю волков. Я запретил серой братии убивать их быстро, но волкам неведомы мои эмоции, они милосердны. Прежде, чем добраться до внутренностей, набитых потрохами, звери быстро растерзали им глотки. Оба хозяина жизни перед смертью обмочились, я хохотал.

Но даже я не являюсь полным и безоговорочным хозяином жизни. У меня нет врагов и мне известна лишь одна сущность, которая меня пугает. И это не хозяин Тайги. Нечто бесформенное и неминуемое проходит сквозь лес, иногда, в полнолуние. Я не знаю, что это. Оно не является частью этого мира, этой вселенной. Это что-то иное. Возможно, так выглядит само время, пришедшее из тех темных и пустых глубин вселенной, где не существует ничего, кроме времени и, даже последнее там существует в такой форме, которую никогда не сможет представить и осознать мыслящее существо из нашей галактики.

Эта субстанция лишена эмоций, ей неведомы боль, страх и ненависть. Подобно санитарам леса, она собирает то, чему не место в этом мире. Когда оно проходит мимо, расстояние не имеет значения. Оно забирает сознание, существующее вне материи и делает его частью себя. Прошлый раз этот гигантский бесформенный слизень вобрал в себя призрака, сотворенного мной. Призраки, тоже, чувствуют страх, но этот не испугался. Я слышал его мысли, для него это была дверь. Но дверь, ведущая куда? Слизень прошел сквозь него, вобрав в себя все, что когда-то было человеком. Я чувствовал, как забился его разум, как он пытался пробиться наружу и вытолкнуть себя из липкой пустоты, которая забрала его. Когда он понял бессмысленность своих попыток, призрак попытался навсегда погасить свое сознание и умереть.

– Дурак! – хотелось мне закричать ему. Ведь ты же уже мертв!

Но я молчал, – о да! Я боялся, что это что-то услышит меня, узнает обо мне. И тогда уже мне от него не скрыться. Я молчал, жалея о том, что сотворил с тем человеком. Мне было жаль его, но страх за себя заглушил все прочие чувства.

– Душа ушла в пятки! – вспомнилось мне.

Я это слышал. И говорил. Я точно в этом уверен! Но вот когда и при каких обстоятельствах? Теперь-то что? В какие пятки? – у меня и ног-то нет. А душа? Есть ли у меня душа? Это стало очередным вопросом, который не дает мне покоя.

Что я? Где я? Зачем я здесь? – возможно, что грядущий сон, а я чувствую, что он уже близится, сотрет из моих мыслей все эти ненужные вопросы, вместе с навевающими их воспоминаниями былой жизни. Но вместе с этими воспоминаниями я могу потерять часть себя. Хотя, что я есть и что есть часть меня? – это мне неведомо.

Перед тем, как уйти в сон, на меня всегда ложатся воспоминания прошлого. Я не могу знать, мои ли это воспоминания, или я просто их вижу. Но я вижу дом. Не этот, тот дом совсем другой. Он стоит на берегу реки. Я никогда не видел реку, или видел? Я быстро бегу от дома в сторону реки, по дороге с разбегу перепрыгнув через забор. Забор высокий, гораздо выше меня. В стороне мычат коровы. Я не знаю, что это, но во сне все было просто и понятно. Подбегаю к реке и бегу вдоль нее, до небольшого деревянного мостка на другой берег. Но мосту я останавливаюсь и шарю рукой вдоль перил, пока мои пальцы не натыкаются на толстую леску. Я тяну ее и вот из воды показывается самодельный веревочный садок. В него иногда попадают речные рыбы. На этот раз, рыба в нем всего одна, но я продолжаю смотреть в воду. В воде я вижу отражение маленького, веснушчатого мальчишки со смешными ушами. Мальчишка смеется, он счастлив поймать рыбу. Неужели этот мальчишка и есть я, только в прошлой жизни?

Я гляжу в воду глазами мальчишки: он что-то замечает в воде, его глаза, сначала удивленные, потом испуганные широко распахиваются, рот открывается, и мальчишка кричит:

– Мама, мама! Я видел водяного! Правда, я не вру!

Выронив свой садок с добычей, он без оглядки бежит к дому. Мы возвращаемся по своим домам. И я понимаю, что тот мальчишка, наверное, и был я. Выходит, что? – когда-то я видел водяного? И следующая мысль заставляет меня выть так, что волки испуганно озираются, поджав хвосты.

Я видел себя глазами того мальчишки! После таких воспоминаний мне долго не удается унять свои чувства, вернуть свой разум. Иногда, я понимаю, что смогу сосредоточиться и снова воплотиться в том мальчишке у дома, возле реки. Я хочу его еще раз увидеть! Я бы за это отдал все! Даже свою душу, если конечно, душа у меня все-таки есть. Но я боюсь напугать его.

После этого сна я почувствовал волнения волков. Стая почуяла добычу…

Ворон летел над самыми верхушками сосен. Внизу, по окровавленным следам бежала стая волков. Впереди, тяжело дыша и вывалив язык бежал человек. Морщась от боли при каждом шаге, правой рукой он сильно сжимал левое плечо, пытаясь остановить кровь, которая стекала и капала на снег с его ладони. Волки почуяли добычу. Их лапы легко и свободно скользили по снегу, в то время, как человек на каждом шагу глубоко проваливался в сугробы. Все было кончено, да и какое мне дело? Но я услышал его мысли. Покидающий разум показывал перед ним яркую картину: высокий, широкоплечий мужик согнулся пополам и широко расставив руки ждет, когда маленький, курносый мальчуган сиганет к нему в объятья.

– Расти, Митяй, пусть я тебя больше не увижу, но ты расти! – выдыхал человек с каждым словом последние минуты жизни.

Я не сразу понял, что падаю. Сознание ворона полностью заменил мой разум, а крыльями нужно махать. Спикировав вниз, я принялся отбивать волчью стаю, успевшую уже нанести несколько глубоких ран на ноги человека. Волки меня узнали. В вороне я был не страшен им, но все-таки они меня боялись. Нехотя, стая отступила. Мыслями и уговорами, я заставил человека ползти. Я промучился с ним до глубокой ночи, хотя до дома было уже не далеко.

В доме он улегся на нары и сразу потерял сознание. К лучшему, – подумал я. От мужчины пахло страхом и убийством. Это был беглый заключенный, чья свобода стоила жизни другим людям. Ну да кто я такой, чтобы судить его? Не сразу, но мне удалось его выходить. Я не имею докторской степени, да и познания в медицине мне подчерпнуть было неоткуда. Я, как умел, извлек две пули из плеча человека п наложив травы, перебинтовал рану. С ногами было сложнее, трудно орудовать ниткой и иголкой над дергающимися ногами. Человек вскрикивал и стонал, я не сразу догадался его обездвижить. Когда все было окончено, я посмотрел на свою работу и, честно говоря, навряд ли бы какой-нибудь врач сделал лучше. Я варил ему похлёбку, мужчина ел и набирался сил. Я думаю, он понимал куда попал, и кто за ним ухаживает. Но он не жаловался и не задавал вопросов.

Когда он впадал в сон или находился в беспамятстве, я бессовестно использовал его разум, чтобы снова очутиться возле дома на берегу реки, чтобы еще раз увидеть маленького, весноватого мальчишку.

Пацаненок бежал по полю, высокая трава доставала ему до подбородка. В руках он держал сачок и во все глаза смотрел на пеструю бабочку, присевшую на цветок в шагах десяти от мальчишки. На цепочках он стало пробираться вперед, стараясь не шелестеть высокими стеблями. Но бабочка улетела, легко и свободно она вспорхнула и скрылась на фоне синего неба, а босой мальчуган до крови напоролся на торчащую из земли ветку. На глаза мальчишке навернулись горькие слезы досады и разочарования и в этот момент он увидел меня, стоящего в стороне, возле проселочной дороги. Я испугался, готовый покинуть тот мир, при малейшем страхе в глазах ребенка. Но испугался только я. Слезы так и не успели брызнуть из глаз мальчишки, он смотрел на меня. Сперва удивленно, но потом заулыбался и помахал мне рукой. Не веря в своре счастье, я смотрел на мальчугана и махал ему в ответ. Он видел не меня, он смотрел на бородатого мужика, лежавшего у печи на нарах.

В другой разя увидел пацана на берегу реки, он удил рыбу и находился полностью во власти этого занятия. Он не сразу увидел меня, но увидев заулыбался и помахал рукой. Его лошадь, жующая траву возле дороги, подошла ко мне и обнюхала, громко фыркнув мне в лицо. Конь могу увидеть меня настоящего и, чтобы этого не случилось, я зажмурил глаза. Но животное снова вернулась к траве, а мальчишка, увидев мои зажмуренные глаза, громко и от души расхохотался.

– Не бойся, он не укусит.

Голос у пацана был смешной и писклявый. Я попробовал спросить, – как его зовут, но язык мужчины не повиновался мне и из моей глотки вырвались, лишь обрывки звуков. Мальчишку это не смутило.

– Ты немой, что ли? Хочешь посмотреть сколько рыбы я наловил? Не бойся меня, иди, загляни в ведро.

– Андрей, пора обедать! – послышался далекий женский голос.

И паренек, бросив удочку и ведро кинулся домой. Теперь я знал имя…

Недели через две, когда мужчина снова смог стоять на ногах, он оделся, покряхтел, натягивая валенки и обернулся в дверях:

– Спасибо тебе, хозяин дома, кабы не ты! – мужик обреченно махнул рукой. Кабы я знал, как благодарить тебя?

Он повернулся, надел шапку и скрылся в лесу, а я молчал. Мне хотелось крикнуть ему вдогонку:

– Помоги мне! – но как он мог мне помочь?

На самом деле, что я для него сделал? Просто спас ему жизнь, он совершил для меня гораздо большее.

Андрей!

Больше я не видел этого мальчишку, но помнил о нем каждую мелочь, каждую деталь. Я так и не понял, – зачем я здесь оказался, но теперь понимал, что являюсь частью чего-то большого и значимого. Я здесь не просто так. А потом пришел сон. Я боялся. Боялся, что он сотрет из моей памяти воспоминания о мальчишке, что я позабуду его и дом у реки. К счастью, этого не случилось. Я после сна в доме появился человек.

Высокий, смуглый мужчина, шагнул за порог, уверенно распахнув дверь. Я не смог прочитать его мысли и ауру, лишь спокойная уверенность окружала незнакомца. Войдя в дом, он по-хозяйски снял сапоги и поставил их возле печи. Мужчина не удивился, что в ней горит огонь, казалось, что ничего в этом мире его не могло удивить. Сняв меховую парку, незнакомец лег на нары и повернулся ко мне лицом. Я не стал прятаться, и он смотрел, прямо на меня. Но страха в нем не было. Мы долго смотрели в глаза друг другу. Ни одно человеческое существо не смогло бы вынести мой взгляд. Смуглый незнакомец достал из-за пояса длинный кинжал и бросил его на сто. Клинок впился ровно по середине стола и завибрировал. Мужчина закрыл глаза и уснул. В растерянности я просидел возле него всю ночь. Мне хотелось схватить со стола его нож и воткнуть его спящему в сердце, но что-то мне подсказывало, что это очень плохая затея. Утром незнакомец проснулся и не обращая на меня ни малейшего внимания оделся и вышел в дверь. За порогом он остановился и обронил всего два слова:

– Ты свободен.

Вероятно, после этих слов должна была сверкнуть молния и грянуть гром, этого я в лесу насмотрелся. Но ничего не изменилось.

Дом, по-прежнему стоит в одиночестве, со всех сторон окруженный Тайгой. За долгие годы дерево не потемнело, время не властно надо мной и над домом. Многие люди, вошедшие в дом, чувствуют в нем мое присутствие, ощущают мой разум. Они боятся меня. А я вижу лес, состоящий из бесконечных величественных исполинов. Сколько веков этим деревьям? Что видели они на протяжении своего существования? Они пугают меня, ибо их разум безразличен ко всему, даже к собственной участи. Вот кого на самом деле стоит бояться.

Где я? Кто я? Зачем я здесь? И что такое свобода?

Иногда мне кажется, что я смогу получить ответы, если покину дом. Но чем я стану снаружи? И где-то на краю сознания я все чаще слышу нелепую мысль, чей-то голос:

– Чтобы двигаться дальше я должен покинуть дом и освободить место следующему.

Но что это будет означать для меня? Что-ж, у меня впереди много времени, чтобы как следует обдумать все это. Меня нет у времени, но время – это все, что есть у меня.

Из сборника Паранормальное рядом

Прошу прощения за опечатки и пунктуацию, сборник отредактирован, но чистовой вариант уже не принадлежит автору, у издательства жесткие рамки и длинные руки. Это чистовой черновик, с Вашего позволения. :)

(права на фотографию https://ru.freepik.com/free-photo/elves-were-born-from-the-magic-of-death-magical-illustration-3d-illustration_15174508.htm#query=ужасы&position=3&from_view=search)

Возможно Вам понравится:

Закулисье - Бесплатно - актуально до конца месяца.

(Интересный факт: проголосовавших за бесплатную книгу не кусают комары ;) )

"Брось нож или буду стрелять!" - этот приказ звучит угрожающе. И хуже всего такое слышать от полицейского, тем более, что никакого ножа у профессора психологии при себе не имелось. Когда Ларинцев понял, что попал в руки обычных преступников, ему казалось, что хуже быть не может.

Он ошибался, опасный и таинственный эксперимент уже начался. Задача - выжить и вернуться обратно.

Фрунзенск-19. Закрытый и мертвый

Бежать больше не куда, город закрыт...

Молодая девушка с несбывшимися мечтами. Одна в чужом городе. Такое кого-угодно вгонит в тоску, но Любочка была счастлива. Пьянящее чувство свободы и независимости заполняло разум, вызывало улыбку. Такое дано понять, увы, не каждому. Чтобы вкусить свободу, да еще в чужом городе, нужно родиться в небольшом провинциальном городке, а главное – в закрытом городе. Любино счастье началось с переезда и продолжалось по сегодняшний день.

Одиннадцать классов обид и насмешек, бессонные ночи плача в подушку, все это она оставила позади, вместе с городом, который тоже остался где-то в прошлом. Да и в медицинском колледже было не лучше, подросшие дети перестали дразнить, на смену сарказму и ярлыкам пришло брезгливое безразличие, с последним, к слову, смириться было не легче.

Она стремилась стать врачом, она мечтала быть богатой – открыть свою клинику, что может быть проще? Вакансии медсестер оставались не занятыми, но друзья Игоря высмеивали эту идею уже на корню. Распутная, нищая, в белом халате, - так пропел Гарик, и все смеялись. Игорь не смеялся, но его улыбка означала для Любы – твердое «нет». После этого она устроилась продавщицей, продавщиц друзья Игоря не высмеивали, про них не пелось и не писалось.

Молодая, закомплексованная девушка, слишком полная для своих лет, Люба выглядела гораздо старше своего возраста, не задумываясь многие ровесницы обращались к ней на «Вы», но только не Игорь. Именно он называл ее Любаней, так, как звали родители в детстве, и только он мог выслушать ее и понять. Что такое любовь, Люба поняла сразу после встречи с Игорем. Тихая помолвка в пустующем загсе, улыбки, роспись и дешёвые кольца сделали ее полноправной жительницей Санкт-Петербурга.

Квартира у Игоря выглядела паршиво: обшарпанные стены старой пятиэтажки, забитый машинами маленький дворик. Подъезд, знававший царскую власть, петлял темными коридорами на восемь квартир. В одной из них на первом этаже жили счастливые молодожены. Впрочем, вдвоём они оставались не часто, кто-нибудь из многочисленных друзей или знакомых Игоря постоянно занимал одну из двух комнат старой квартиры. Эти сомнительные друзья и знакомые, половину из которых Игорь толком не знал, часто приносили с собой наркотики и спиртное, отчего квартирка становилась похожей на притон хиппи-наркоманов, но Любаня и это научилась любить.

Питер никогда не бывает скучным. Ей нравилась подземка с ее запахами и сквозняками, она любила автобусы и трамваи с вечными пробками, музеи и дворцы. В овощном киоске без дела не засидишься - знойная жара летом и ненавистный холод зимой, но даже последнее не портило впечатлений. Два года счастья кончились внезапно.

Сны - яркие, цветные и волшебные к Любочке приходили не редко. Счастливые люди видят во сне счастливые сны и ей снился Игорь. Иногда к ней подкрадывались эротические сновидения, обливая потом подушку, а щеки – румянцем. В таких снах ей снился Гарик. Тот самый небритый, хамоватый затейник, вечно бренчащий на дребезжащей гитаре одинаково-пошлые мотивы. Кустистые брови, кучерявый чуб и волосатая грудь выдавали в Гарике выходца с Кавказа, а то, как он раздевал ее глазами, не стесняясь ни друзей, ни Игоря, очень льстило молодой жене.

Этот сон эротическим не был, да и к счастливым снам его не отнести. Во сне Люба снова вернулась в свой город. На этот раз не девчонкой, но взрослой и состоятельной женщиной. Женой, но кого именно, Любочка во сне вспомнить не смогла. Беспамятство и город нагоняли на нее слезы – помнить название города, но забыть об имени мужа, ну как же тут не заплакать? Впрочем, в защиту города можно назвать одно «но» … Фрунзенск – как такое забудешь?

Фрунзенск не изменился, но во сне его улицы были пустынны, а с неба падали крупные хлопья пепла, похожего на снег, только теплые и сухие. Темное небо прорезали яркие вспышки молний, а вместо грома в отдалении рокотал молот - Убхх-Убххх, от этого звука сводило живот. После очередной вспышки молний с неба брызнули крупные капли дождя. Вода падала мимо, избегая Любы и рукотворных предметов, но все-же одну каплю она ухитрилась поймать ладонью. Теплая, маслянисто-прозрачная жидкость, с мокрым чавканьем, как противный слизняк, переползла с руки на юбку и по дырявым колготкам сбежала к ногам. Любочка уже давно не носила колготок, джинсы и брюки заменяли ей юбки, но во сне на ней были именно колготки, в рваных дырках и темной крови.

Проснувшись, она поправила смятую простыню и стыдливо провела рукой в сторону Игоря, - не разбудила ли? Но его половина кровати пустовала. Кое-как выпрямив ноги на кривом топчане, служившим молодоженам спальным местом, Люба смахнула со лба слипшиеся волосы, шаря по тумбочке в поисках стакана с вином, который Игорь часто ставил рядом с собой на ночь. Мужа трезвым она не видела уже очень давно, а если на - то пошло, то видела ли она его когда-нибудь трезвым? Девушка не знала. Удивительно, почему эта мысль пришла к ней в голову именно сейчас, - успела подумать Любаня, прежде чем окончательно встать с кровати и отправиться на кухню в поисках воды. Недопитые бутылки со спиртным попадались в квартире часто, но вода текла только из крана.

Проходя мимо соседней комнаты, Люба остановилась. Из-за двери доносился скрип пружин и женские стоны, - удивительно, сами спим непонятно на чем, а гостям отдаем лучшее место! – успела подумать Любаня и тут же задумалась о том, кем могла быть эта, издающая неприличные стоны, девица, а главное – кто сейчас с ней?!

Осторожно приоткрыв дверь носком кроссовка, тапочек в этой квартире не признавал никто, девушка увидела своего возлюбленного - пьяно трудившегося на одной из подруг Гарика. «Светка, кажется? А может быть и не Светка», - отстраненно подумала Люба. Игорь не обратил на вошедшую никакого внимания, а его пассия, - «кажется, все-таки, Светка», встретившись с Любой глазами, еще шире раскинула ноги и издала горловой-неприличный звук, подтолкнувший Игоря к финальной кульминации. Муж, промычав что-то невразумительное, грохнулся прямо на Светлану, заставив последнюю ойкнуть и засмеяться.

Хорошо, что он у меня такой худой, - успела подумать Любаня и в этот момент Игорь встретился с ней глазами. Никакого укора совести в глазах мужа она не узрела, в них сквозила усталость, безразличие и пустота. «А было ли в них когда-нибудь что-то иное?» - подумала Люба и заорала.

- Вы что, совсем что ли пьяные? А ты, потаскуха, сиськи прикрой! – Любаня не раз видела такие моменты в кино, но сейчас совершенно не представляла, как ей себя вести и что делать.

Светка еще раз хитро хихикнула, но грудь, все-же, прикрыла. Не сильно, а так, чтобы рогатой жене глаза не мозолить. Будучи, мягко говоря, несколько полноватой женщиной, Любаня всегда гордилась размерами своей груди, но сейчас глядя на Светку она подумала с досадой, - «я тяжелей ее килограмм на тридцать, а сиськи у этой потаскухи меньше-то не на много».

Игорь закурил, но по-прежнему хранил молчание и это больше всего взбесило Любаню. Ни угрызений совести, ни испытываемой вины, ни легкого неудобства – ничего, пустота и безразличие к собственной супруге. Нахально улыбаясь Светка прижалась к нему под простыней, лишней в этой комнате оказалась именно Люба.

- «Уйди, не позорься!»

Она кричала что-то еще, но лежащие на диване не обращали внимания на ее слова.

- «Уйди, не позорь себя!»

Она кинула в них бутылкой, но, к счастью промахнулась и в глазах Игоря начало появляться раздражение, пока еще легкое, но хозяином квартиры был именно он. Наконец, она вняла голосу разума и пытаясь сохранить остатки достоинства неспешна двинулась в свою комнату уже зная, что нужно сделать.

Чемоданов и сумок у Брониных не водилось, поэтому нижнее белье, обувь и платья пришлось распихивать по пакетам. Пакетов хватало, но дорогая, новая дубленка и пуховик, отношенные всего один сезон, в пакеты влезать отказались.

- А черт с вами, подавитесь! – в сердцах выпалила Любаня, обращаясь к пустой комнате. Оборачиваться она не стала, в том, что Игорь не пойдет просить прощения, она уже была уверена.

Остановить ее никто не пытался и не накрашенная, растрепанная женщина с размазанной тушью и заплаканными глазами вскоре выбежала на пустую лестничную клетку, всхлипывая и нащупывая ступеньки негнущимися ногами, и с хрустом распахнув парадную дверь ворвалась на пустую и тёмную улицу. Теплая питерская ночь приняла Любаню в свои объятья, дальнейшего плана у девушки не имелось.

Дразня музыкой и мигая огнями, мимо подворотни промелькнуло такси, подав несчастной лихую идею, - «На вокзал, немедля!».

В поношенном кошельке нашлась «пятисотка» для водителя такси, оставалось еще полторы тысячи, но с учетом того, что в вагоне ехать двое суток, про билет на поезд можно было забыть. Маринку Люба сильно недолюбливала, такую завистливую сплетницу еще поискать, но именно она познакомила ее с Игорем, именно она была ее напарницей-продавщицей, и именно она жила на Василеостровской, неподалеку от Игоря. Прихватив поудобней – под мышки свои многочисленные сумки и пакеты, Любаня двинулась к дому подруги.

Ночной Питер блестел огнями и гудел клаксонами, где-то пела гитара, в стороне смеялись подростки. На одиноко-бредущую, прихрамывающую женщину внимания никто не обращал. Дом подруги нашелся не сразу, пришлось покружить по соседним домам, затем сделать крюк и выйти на знакомую улицу, благо – спешить теперь было не куда. Двадцать первая или двадцать третья? – вспоминала Любаня, прицеливаясь пальцем к кнопкам домофона, - а что если ошибусь? А что если спят? Но пути назад больше не было, не возвращаться же к Игорю со Светкой? Когда Люба, как ошпаренная выбегала из зала, Светкина рука под простыней массировала одряхлевший орган Игоря, пытаясь придать тому надлежащий вид, - а что, если они там снова? - от этой мысли Любу замутило. Наконец, решившись, девушка набрала в домофоне номер двадцать три и судорожно вздохнув нажала на звонок.

Она не ошиблась, из динамика раздался заспанный голос подруги, недовольно и требовательно интересующийся, - кто там, черти б вас побрали?

- Марин, открой, это я, Люба, - предательские слезы подкатились внезапно, но все же голос Любы не дал слабину.

- Люба? – протянула подруга, после чего в домофоне повисло молчание.

Любаня словно услышала, как на верху копошатся мысли подруги, - Какая люба? Бронина? Случилось, чего, или как? А мне-то до этого какое дело? – первый час уже на дворе. А если с Игорем что-то? Или еще чего интересного? Раз разбудила, придется открыть.

Через минуту замок щелкнул, извещая звонившую о том, что дверь больше не заперта. Любаня, вздохнув, вошла на темную лестницу, идти ей больше было не куда. Маринка встретила ее на втором этаже, - на этаж ниже собственной квартиры, - вспомнила Люба, и это ей уже не понравилось.

- Марин, я к тебе, это… тут, в общем, такое дело… видишь ли, мы с Игорем поругались… а переночевать мне больше не где… а поезд только утром…

Говоря все это подруге, Люба думала о том, чтобы не сболтнуть лишнего, о причине ухода от мужа Маринке знать не полагалось, но, с другой стороны, за ночным чаепитием она планировала попросить денег в долг – под зарплату, которая обещала случиться на днях, а это требовало информацию, которую так любила ее подруга.

- Подожди, у меня еще спят все, давай тут пока постоим, - остановила ее Марина, - рассказывай, что у тебя случилось.

И Любаня поведала все без утайки, вот только это ей не помогло. Глаза Маринки лихорадочно заблестели, услышав подробный рассказ про измену, но ответила она ледяным тоном:

- А чего ты ко мне сразу? Езжай в гостиницу, а если денег нет – то иди, вон, ночуй на вокзале. И зачем ты столько пакетов-то набрала? Это же Питер, а не деревня!

В одном Маринка была права, - с пакетами нужно было что-то делать. Такси приехало быстро, не прошло и пяти минут, а вот с целью поездки Любаня не определилась. Ночных магазинов она не знала, а кататься по всему городу – дороже обойдется.

- Вы знаете поблизости работающий магазин, где чемоданы продают? – нашлась Любаня.

- Знаю, это через квартал отсюда, туда и пешком дойти можно, - пробурчал недовольный водитель.

- Так мне нужно туда и обратно, за пятьсот довезете?

Чемоданы стоили дороже чем весили, пришлось ограничится тремя огромными спортивными сумками, водитель такси ждал возле входа. В чужой дом возвращаться не хотелось, но дубленка и пуховик не давали Любе покоя, к тому же под дубленкой должно висеть красивое, строгое платье, купленное по случаю для посещения театра. За два года своего проживания в Питере в театр Любовь так и не сходила.

Звонить в дверь не пришлось, ключ неожиданно нашелся в кармане джинсов, - «на автомате прихватила или с вечера не вынула?», за дверью было тихо. «Ушли», - подумала Люба, но тут дверь зала приоткрылась и в проеме показался Светкин сосок, а за ним уже и сама Светка.

- А почему она вернулась? Она же в тебя бутылкой бросила, ты не выгонишь ее за это? – послышался из-за двери дребезжащий голос Светланы, говорила она нарочито-громко, Игорь ответил что-то неразборчивое.

- Сволочи! Это же я жена, а она – никто, она потаскуха! - хотелось крикнуть Любе, но она промолчала. Пятнадцать минут позора, и она навсегда покинет злосчастную квартиру Игоря, - терпи, - приказала она себе.

Платье для театра нашлось сразу, но с дубленкой возникли проблемы. Пуховик кое-как сложился и влез в свою сумку, а дубленка не лезла туда от слова – совсем, - оставить тут? На куски порежу и тут оставлю – пускай эта сучка от зависти лопнет!

Но следующая мысль была более удачной, - если дубленку порезать на куски, то она и в сумки запихнется. А если разрезать аккуратно по швам, то потом и обратно можно сшить. Тупыми ножницами, да трясущимися руками аккуратно отрезать не получилось, но уж как есть, - удовлетворенно подумала Люба, распихивая куски дубленки по разным сумкам. Красиво и гордо уйти у нее не получилось, рука сама на прощанье потянула за край стеклянного серванта. Тот, потеряв равновесие, немного поплясав взад-вперед решил все-таки опрокинуться на бок, расплескивая по комнате осколки своего содержимого. На звон стекла выбежал Игорь с висячим достоинством и гневом в глазах. Кулаки бывшего мужа угрожающе сжались, но, когда обвешанная сумками Любаня устремилась к выходу, Игорь смущенно отскочил в сторону. Муж был на голову выше, но она на двадцать килограмм тяжелей, - вот вам и лишний вес, - пряча улыбку подумала Люба.

Ранний автобус довез ее до работы, девушка вздохнула, посмотрев на часы. Впереди почти три часы ожидания, после которого предстоял неприятный разговор с начальством.

Бледное Питерское солнце лениво розовело на утреннем небе, мимо маленького неогороженного рынка к станции метро заспешили сонные пешеходы. За два года, проведенных в городе, Любане он совершенно не наскучил. Не успев нагуляться по его узким извилистым улочкам, хранящим историю нескольких поколений, не успев посетить даже половину намеченных музеев, не сумев надышаться этим восхитительно-влажным воздухом, обстоятельства вынуждали ее покинуть Санкт-Петербург.

Были конечно же и другие варианты - снять комнату у бабушки на задворках или устроиться жить тут же, в киоске. Последнее, кстати, имело свои перспективы в виде отсутствия платы за квартиру и наличия маленькой уборной – на большее с ее зарплатой рассчитывать не приходилось. Но стать посмешищем для всего рынка, на это Любаня осмелиться не могла.

Рынок оживал вслед за городом, многое киоски гремели металлическими решетками, переругиваясь между собой грузчики таскали ящики и корзины, неприятно скрежеща дном по асфальту мимо нее проволокли пузатый бочонок с квасом. Со стороны остановки к рынку шла Марина с подругами, по тому, как сверкнули глаза у бывшей подруги, Люба поняла, что посмешищем она уже стала. Ну что ж, осталось ждать не долго.

Ромин пикап уже стоял возле киоска, но самого хозяина видно не было. Люба зашла внутрь, пользуясь моментом поговорить с хозяином наедине. По настоящему его звали не Рома, этот загорелый выходец с юга носил какое-то резкое звучное имя, произнести его правильно у продавщиц не получалось.

Сегодня, как и всегда, от Ромы пахло потом, пивом и дешёвым одеколоном, на лице сияла дежурная улыбка. Увидев Любу в тесном проходе, улыбка Ромы несколько угасла, он безошибочно умел понимать, когда разговор зайдет именно про деньги. Денег хозяин вечно недоплачивал, прикрывая себя вескими причинами, но сейчас Люба была настроена больше чем решительно.

- Привет, Рома, мне нужно с тобой поговорить! – как можно более дружелюбно начала девушка.

- Эээ, у меня сейчас времени нет, давай, слушай, поговорим после обеда, - в голосе Ромы появился южный акцент, как бывало с ним всегда в тех случаях, когда он хотел отвертеться от разговора.

- После обеда меня уже здесь не будет! – сухо отрезала Любаня, перекрывая, на всякий случай, корпусом основную часть прохода.

Рома с опаской покосился на дверь, прикрытую мощным Любиным торсом и широко улыбаясь ответил:

- А почему, слушай, не получится, а? Рабочий день еще впереди!

- Я уезжаю. Сегодня. И мне нужны деньги. Сейчас. До зарплаты еще два дня, но я хочу получить деньги сегодня, за вычетом этих двух дней.

Люба всегда завидовала своим знакомым, которые умели вести разговор на повышенных тонах, не вдаваясь в крайности – без крика и истерик. Будучи человеком импульсивным, в минуты волнений она всегда начинала кричать или же подпускала слезы, но сейчас все это было не к месту.

- Слушай, зачем такая спешка, почему не хочешь два дня подождать? – издалека начал Рома.

- Не могу! Мне домой надо, мне тут жить негде, а билет на поезд дорого стоит, - выпалила Любаня и тут же пожалела о своей несдержанности, теперь Рома знал, что ей срочно нужны деньги и ждать два дня она их не станет.

- И далеко ехать? – хитро прищурившись, спросил он.

- Так ты дашь мне зарплату? – Люба уже понимала каков будет ответ и что она сама в этом виновата.

Глаза Ромы облизывали женскую грудь в том месте, где верхняя пуговица блузки, в виду жары, оставалась неплотно застёгнутой. Сложно сказать, как сложился бы дальнейший разговор продавщицы с хозяином, будь первая немного смелей, но Любаня, перехватив Ромины хитрые глазки, быстро застегнула пуговицу на блузке, а по ее щекам расплылась пунцовая досадливая гримаса.

- Денег нет! - Тут же сухо ответил Рома, - у меня в этом месяце знаешь расходы какие? Я хотел зарплату задержать на несколько дней, а через неделю вам премию выдать, но ты же не хочешь ждать?! – заметное ударение на последних словах не предвещало Любе ничего хорошего.

- Как нет? – растерялась девушка, - совсем нет?

- Есть кое-что, но мало, - уныло произнес Рома.

Его пухлый кошелек лоснился крупными банкнотами, но Любане он отсчитал пять зеленых – по тысяче.

- А остальное? – изумилась девушка, глядя как большая часть ее зарплаты оседает в кошельке хитрого Романа.

Зарплата продавщиц на рынке состояла из двух частей – по семнадцать тысяч два раза в месяц, итого, по Любиным подсчетам, она должна была получить никак не меньше четырнадцати тысяч, и это еще без учета премии, которую ушлый Рома не платил своим продавцам уже несколько месяцев к ряду. Протянутые пять бумажек по тысячи рублей показались девушке унижением и обманом.

- Где остальные? – требовательно повторила она.

- А остальные получишь в день расчета. У меня знаешь, какие затраты? Ты думаешь все, что тут, - Рома похлопал внушительным кошельком по своей загорелой ладони, - это мое, да? А за товар платить кто будет? Я же не знал, что тебе сегодня деньги понадобятся, вот если бы ты мне вчера позвонила…

Люба понимала, что позвони она Роме вчера – он бы сегодня вообще не приехал, оставалось только одно - постараться не расплакаться, принимая протянутые купюры.

И все же за билет на поезде этого хватило. Верхняя полка на боку у туалета оказалась незанятой, как обычно и случается с такими местами, но Люба была рада и этому. Домой, она возвращалась домой. Как ее примет отчий дом, для девушки оставалось загадкой, покинула она его не в лучших обстоятельствах. Тень младшей сестры нависала над Любой все детские годы. Такого не должно было случиться, такое положение было не правильным. Но оно было и Люба ничего не могла с этим поделать. Ксюшенька была на два года младше, но во всем остальном она смотрелась гораздо выгоднее, по сравнению со своей старшей сестрой. Стройная и спортивная, она с детства занималась гимнастикой, радуя родителей завоёванными наградами и призами. Училась она так себе, но уже в семнадцать лет Ксюша неожиданно выскочила замуж и уехала работать в Мексику. Когда младшая сестра объявила о своем бракосочетании, Любочка была вне себя от восторга. Нет, вовсе не радость за сестру заставляли девушку сиять и искриться, она живо представила реакцию родителей, главным из которых несомненно был отец. Мало того, что девушка выходит замуж в свои, едва исполнившиеся семнадцать лет, да еще и улетает за океан к мужу. Да и муж – фрукт еще тот, надо же, - Итальянец?! Но ее муж был врачом, занимавшим вакантную должность в частной клинике в Мехико и карьера младшей сестры, обещала быть такой же убедительной. Отъезд Оксаны во многом и повлиял на дальнейшую судьбу самой Любы. Даже когда младшей сестры в доме не стало, ее все равно продолжали ставить в пример, - ну кто такое потерпит?

Мимо ее полка-места всю дорогу сновали помятые пассажиры, с тамбура тянуло запахом сигарет. Дверь туалета хлопала не переставая, но Люба ехала в собственных мыслях. Не предупредив родителей о прибытии, она ставила свое возвращение в весьма сомнительную ситуацию, к тому же, для того, чтобы попасть в город нужно получить разрешение коменданта. А без письменного уведомления кого-нибудь членов семьи комендант мог и отказать во въезде. Вся в сомнениях и невеселых раздумьях Любаня тряслась на своей верхней полке.

Отдельной станции с названием Фрунзенск в природе не существует, как отсутствует на картах и город с таким названием, вместо нее была грузовая технологическая станция с названием Подлесная, где поезда дальнего следования проходили беглый станционный осмотр и заправлялись питьевой водой. Двери вагонов во время стоянки на станции пассажирам не открывали, да и стоянка там редко превышала интервал более пятнадцати минут. Для того, чтобы покинуть поезд, Любане пришлось побеседовать лично с поездным бригадиром. Письменного разрешение на руках у нее не имелось, но после пяти минут слез, мольбы и уговоров краснолицый усатый здоровяк соизволил набрать номер коменданта станции и тот выслал наряд для встречи. Наряд состоял из одного полицейского, в сопровождении двух вооруженных солдат, никого из встречающих Любаня не знала. Но в душной комнате, расположенной на втором этаже здания вокзала, девушку встретил знакомый с детства друг отца – улыбающийся дядя Лёня.

Леонид Васильевич за два года совершенно не изменился, разве что набрал лишние килограммы, но на его солидную мужскую фигуру они не сильно испортили, чего никак нельзя было сказать о Любане.

- Ну здравствуйте, Любовь Николаевна! На время к нам приехали, или как?

- Или как, - не сдержав улыбку, ответила Люба, - надеюсь, что так. Но я о своем приезде заранее не предупредила, это ведь не будет проблемой, дядя Лёня?

- Нарушаете, Любовь Николаевна! - сурово ответил комендант, но его глаза говорили обратное.

- Ну, вот я и дома! - подумала Люба. Она попыталась оживить в памяти такое родное и знакомое лицо Игоря и вдруг поняла, что совершенно его не помнит. Она помнила Питер, помнила его улицы и дома в тех местах, где ей часто приходилось возвращаться домой с работы, помнила запах станций у питерской подземки, да-да, для Любы каждая станция имела свой собственный, неповторимый питерский запах, не слушая диктора, с закрытыми глазами, девушка могла безошибочно определить станцию, где находится, но лицо и квартира бывшего мужа навсегда стерлись из Любиной памяти.

- Надо же! Целых два года я думала, что обретаю свободу, а прожила, как в бреду…

- Ну будет тебе, будет! – заботливо похлопал по плечу улыбающийся Леонид Васильевич, - отец побурчит и примет, ну ты ж его знаешь!

Понравился рассказ? книга ниже.

Фрунзенск-19 (Роман) Доступен по ссылке

Возможно Вам понравится:

Закулисье - Бесплатно - актуально до конца месяца. (Интересный факт: проголосовавших за бесплатную книгу не кусают комары ;) )

"Брось нож или буду стрелять!" - этот приказ звучит угрожающе. И хуже всего такое слышать от полицейского, тем более, что никакого ножа у профессора психологии при себе не имелось. Когда Ларинцев понял, что попал в руки обычных преступников, ему казалось, что хуже быть не может.
Он ошибался, опасный и таинственный эксперимент уже начался. Задача - выжить и вернуться обратно.

Паранормальное рядом (сборник)

Каких монстров прячет привычное – на первый взгляд – московское метро? Что ужасного скрывается в скользкой темноте? Почему человека порой так сложно отличить от животного и к каким ужасным последствиям может привести, казалось бы, безобидный поступок?

Солдата звали Димкой, за время ожидания мы успели немного познакомиться и поговорить. Я, не вдаваясь в подробности, кратко рассказал ему что случилось этой ночью, про заградительные таблички и заброшенный тоннель.

- Старый заброшенный тоннель, говоришь? – переспросил он, - а ты на той ветке где Сокольники не работал, нет? Вот где есть, действительно, старые заброшенные тоннели. Знаешь, как там по ночам бродить жутко? У нас там два бойца пропало, просто пошли прогуляться и не вернулись. Понимаешь? Оба вооруженные были, но не вернулись. Командиры все списали на дезертирство, дескать, сбежали они с дежурства, прихватив с собой оружие. Но слух прошел, что останки одного из них позже нашли в одном из брошенных тоннелей. Автомат рядом с ним лежал, говорят, что он, даже, выстрелить успел. А вот голову не нашли. Ну я сам не видел, а так, рассказывали. После этого нам отцы-командиры запретили из бункеров выходить, мы раньше с той стороны, - кивнул он в сторону двери, ведущей на пути метрополитена, - территорию патрулировали. Потом перестали, - закончил Димка.

- Так у вас бункеров много? Не только этот? – не смог удержаться я от вопроса.

- Не только этот, - по тону бойца я понял, что вопросов на эту тему более задавать не нужно…

Он ошибся, ждали мы не более двадцати минут, после чего за мной пришли два офицера и трое солдат. Они расписались в журнале, который Дмитрий достал из ящика стола и увели меня через другую дверь, предварительно надев мне на голову мешок из плотной ткани. Меня не били, мне не угрожали. Я шел с «закрытыми глазами», двое солдат по бокам аккуратно вели меня, направляя и поддерживая за локти. Шагов через сто, нас ждала машина с работающим двигателем. Судя по высоте кузова, это был армейский уазик, хотя, возможно это было что-то совсем другое. Далее я сидел в кабине автомобиля, два солдата плотно прижимались ко мне плечами с обоих сторон. Езда на автомобиле продолжалась с четверть часа. Солдаты сидели по обе стороны от меня и тесно прижимались ко мне плечами, поездка происходила в полнейшем молчании. Не работала магнитола, молчал водитель, молчал конвой. Было слышно лишь шуршание шин по асфальту, да редкие автомобили, проезжающие мимо нас. Я почувствовал, как наш автомобиль два раза пересек трамвайные пути.

Потом мы остановились, дверь машины открылась, солдаты аккуратно вывели меня наружу и повели в какое-то здание. Иногда меня останавливали, придерживая сзади, передо мной открывали двери, потом меня вели дальше. Закончилось все в тесной комнате с длинным металлическим столом. Под потолком висела лампа без абажура, на маленьких оконцах торчали решетки. Солдаты сняли колпак с моей головы и молча вышли, закрыв за собой дверь.

Я сидел в тишине и думал о Славке. Пошарив по карманам, я обнаружил, что сигареты и зажигалка остались на месте, из кармана пропало только мое служебное удостоверение, по которому я проходил в метро, причем, пропало так, что я, даже, не заметил в какой момент это случилось. На дальнем конце стола виднелась пепельница. Я не стал тянуться за ней, а аккуратно стряхивал пепел на край стола.

Я сидел и курил в полнейшей тишине, размышляя что случилось со Славиком и жив ли он сейчас. Я не знал, что за чертовщина была в том тоннеле, но не мог забыть вида пустых сапог, носы которых сами собой повернулись в сторону моего друга. Машинально пригладив волосы на голове, я ощутил сильное жжение в правой руке, посмотрев на нее увидел, что кожа на ладони содрана до мяса. Я вспомнил в какой момент это случилось, - когда я, почти, добежал до деревянных щитов, ограждающих вход в тоннель. Возможно это было Борик, который каким-то чудом ухитрился вывернуться и сбежать, во всяком случае, я очень на это надеялся.

Через время, счет которому я потерял, в комнату вошел мужчина в обычной милицейской форме. Он молча пододвинул ко мне пепельницу, осмотрел мою окровавленную ладонь и вышел. Через несколько минут он вернулся вместе с другим милиционером. На врача он не был похож, но вполне грамотно обработал зеленкой рану на моей руке и туго забинтовал. А следом за ними в комнату вошел усталый и грустный Василий Ильич.

Бригадир посмотрел на меня, вздохнул и сел на предложенный милиционером стул, рядом со мной. И только тогда молчаливый милиционер начал говорить…

Его фамилию я не запомнил, но он был старший следователь какого-то района, чего-то там. Я устал и мой мозг слабо воспринимал информацию. Следователь сообщил мне, что я находился в неположенном месте, причем по графику работ и записям в производственном журнале, оформленным бригадиром, находиться там я не должен был. Затем мне прозрачно намекнули что бывает за разглашение секретной информации и далее, далее, далее. Я слушал и кивал, механически соглашаясь со всем сказанным.

Потом слово дали мне. Мне велели подробно изложить о том, что происходило сегодня ночью после ухода бригадира, вплоть до того момента, как я оказался «в помещении категории СКЦ». Я не стал спрашивать у следователя что означает эта аббревиатура и начал рассказывать о том, как мы аккуратно сложили инструменты, умолчав, разумеется, о распитии содержимого Славкиного термоса, о том, как шли по длинному пути к рабочему помещению с целью переодеться и сложить инструмент. И подробно л рассказал о том, как мы со Славиком свернули в заброшенный тоннель метро. Когда я только начал об этом рассказывать, бригадир, который до этого сидел неподвижно, уперев свой взор в край стола, вскинул голову и затараторил скороговоркой:

- Вы заградительные щиты видели? Видели?!! О том, что проход запрещен? Там щиты есть, товарищ капитан, - обратился он уже к следователю из милиции.

Тот молча посмотрел на бригадира, потом кивнул мне, видимо, давая добро на продолжение. И я продолжил… Я рассказал о том, как мы обогнули запрещающие надписи и углубились в заброшенный тоннель. Я помнил, что при поступлении на работу проходил множество инструктажей и расписывался в каких-то инструкциях, которые теперь мы со Славкой грубо нарушили, понимал, что за такое могут быть последствия, но сейчас нужно было рассказывать обо всем без утайки и я рассказал. Рассказал о пустых сапогах, один из которых ударом сбил с ног моего друга, рассказал о таинственных шалашах, собранных из всякого хлама, разбросанного по полу.

- На сколько отчетливо ты видел сапоги? – спросил у меня следователь.

Я ответил, что видел их в нескольких шагах от себя и видел также ясно, как вижу сейчас его. В сапогах никого не было и тем не менее они двигались.

- А что, все-таки, случилось с монтером пути Борисовым? - задал мне вопрос следователь, откладывая ручку в сторону.

- Я увидел палку, валявшуюся на полу и нагнулся для того, чтобы поднять ее, а когда я снова посмотрел в то место, где стоял Борик, то есть, Борисов, его там уже не оказалось. Я позвал его несколько раз, но ответа не было.

- Значит, в том помещении, кстати, что там за помещение? - обратился следователь к моему бригадиру и не дожидаясь ответа продолжил свой вопрос, - в том помещении кроме Борисова, вы никого не видели, но слышали чьи-то шаги и подняли палку для самообороны, так что ли? А это случилось на выходе из тоннеля, когда кто-то, кого вы, также, не рассмотрели, пробегал мимо вас и выхватил у вас из руки ту палку? – указал он на мою забинтованную ладонь.

Я подтвердил, что все было именно так. Я никого не видел. Что-то слышал, но что именно пояснить не могу. Могло ли мне показаться то, что Вячеслав получил удар по ноге именно пустым сапогом, а не иным предметом, брошенным из темноты неизвестным лицом? – Наверное, могло. Чего можно разглядеть в свете двух фонарей…

Далее мне дали расписаться в протоколе, заканчивающимся «с моих слов написано верно». Я пробежал по нему глазами. Подчерк был корявым и неразборчивым, но в целом, то, что мне удалось прочитать, действительно было записано с моих слов и да, - записано верно. Я расписался. Затем следователь дал мне для ознакомления и росписи еще какие-то бумаги, пояснив на словах ответственность и те неприятности, которые могут последовать о разглашении случившегося. Я кивал и уверял его, что понимаю и осознаю всю ответственность и ничего разглашать не собираюсь. Капитан, в свою очередь, уже с легкой улыбкой, сказал мне, что никакого нарушения с точки зрения закона, лично он, в моих действиях не видит. Но сделал особое ударение на том, что оказаться там, где не следует не есть преступление, преступление разглашать это третьим лицам. Я понял, что он имел ввиду, о чем убедительно заверил сотрудника милиции. Затем капитан задал всего один вопрос бригадиру:

- Что будем делать с монтером Борисовым? Есть ли информация о том, где он находится или может находиться в настоящее время и будет ли официальное заявление на расследование случившегося?

Меня сильно удивила реакция бригадира. Василий Ильич вскочил со стула и бегая по кабинету взад и вперед тараторил, что никакого происшествия не было, а поисками Борисова Вячеслава Павловича он займется сам, при необходимости, сам доложит своему диспетчеру о случившемся, все согласно инструкции, - добавил бригадир. А на данный момент никаких оснований считать данный случай опасным он не видит.

После этого нас отпустили, пожелав нам хорошего окончания смены. Мы вышли на улицу под моросящий ноябрьский дождь. Я все еще слабо ориентировался в столице, но посмотрев по сторонам, понял, что мы находимся недалеко от станции метро Динамо. Ильич сунул мне в нагрудный карман мое служебное удостоверение, и сказал, глядя мне в глаза:

-Ты пойми, Максим, в то, что ты рассказываешь поверить невозможно. А если бы ты написал там, кивнул он в сторону двери ведущей в милицию, через которую мы только что вышли, заявление о пропаже сотрудника метро, началась бы служебная проверка. Сразу куча проверяющих из разных инстанций появятся, мне за случившееся объявят выговор, со всей бригады снимут премию, а могут снять еще и квартальные, а тебя с Борисовым могут уволить за грубое нарушение инструкции. А со Славкой твоим ничего не случится, добавил он, никуда он не денется, найдем мы его. Туда сейчас должен Щербаков подъехать, и мы вдвоем поищем монтера Борисова. А ты иди поспи, выглядишь уж больно паршиво, - на этот раз в голосе бригадира я услышал неподдельное сочувствие.

Идея была стоящей, тем более, что я от усталости и стресса с трудом держался на ногах. Я сдержанно поблагодарил за все Ильича и пошел в сторону входа на станцию метро Динамо.

Вернувшись домой, я нашел в холодильнике три яйца и заветренный кусок докторской колбасы. Соорудив омлет на скорую руку и запив его чаем, я отправился спать, сквозь сон слыша, хлопанье дверей, шум лифта и топот на лестничной клетке. За моей дверью во всю наступало утро, и соседи собирались на работу. Я заснул. Сны в то утро мне не снились…

Следующие два дня я провел дома, лишь раз выйдя в магазин за продуктами. Идти в институт мне совершенно не хотелось, и предстоящая сессия показалась мне чем-то весьма несущественным, лишь в среду вечером я отправился на работу. Как всегда, я дошел пешком до Савеловской, правда, на это раз, я шел один, Славка дома так и не объявился. Я проделал уже привычный путь под землей и добрался до служебной бытовки, почти за час до начала работы.

Бригадир с Щербаковым уже были на месте, остальные еще не подошли. Ильич вежливо поздоровался со мной, а Васильич что-то буркнул, внимательно разглядывая мое лицо. Про Славика они ничего не сказали. Я не стал ходить вокруг да около и спросил напрямую, пытаясь заглянуть в глаза бригадиру, который уже сел за заполнение своих журналов.

- Вы искали Борисова?

- Конечно искали, - ответил бригадир, смотря на меня поверх своих очков, сползших на кончик носа. Искали, но никого не нашли. Фонарь его, который, как ты рассказывал, откатился в сторону и вывалился на пути, мы, тоже, не нашли. И шалашей твоих мы там не обнаружили. И вообще никаких следов не увидели. Вы точно там были? – ответил он вопросом на вопрос.

- Были и именно там, - подтвердил я.

- Ну, в таком случае, Борисова там нет. Или ушел уже, или не было его там, я уж не знаю. Но сейчас там его нет, - с раздражением попытался поставить точку в разговоре бригадир.

- А вы там все отсмотрели?

- Все?! – как всегда, громко и не к месту вступил в разговор Щербаков. А ты знаешь сколько там тоннелей со станции ведут? В некоторые я бы вообще соваться не стал, завалиться могут, некоторые уже завалились. А в некоторые, даже, крысы не суются. Везде крысы есть, по всему метро бегают травить - не перетравить, а там нету их. Целые лабиринты там, еще при царе Горохе построенные. Там и схем-то нет, после войны потерялись. А может и не было этих схем никогда. Тот тоннель, в который вы, дураки, сунулись называется «большевистский тупик», а знаешь почему? Тупик — это шутка такая, чтобы всякие тупИки, вроде вас со Славкой, туда не совались, а то не сыщешь потом. Ты что думаешь, он первый кто там пропал? Да там два года назад при капстроительстве на перегоне несколько человек из наемных рабочих пропало. Отлить, понимаешь, ушли туда и не вернулись, а до них еще знаешь сколько таких было?

- Ну все, хватит, Андрей! Байки тут рассказывать! – Бригадир бросил на стол ручку и окрысился на помощника. Чего ты тут такое рассказываешь? Никто там не пропадал, - продолжил он, обращаясь уже ко мне, - так, травят басни всякие, - указал он кивком головы на Щербакова. Еще раз тебе объясняю, Максим, никуда твой Борисов не пропадал. Тут Москва, понимаешь? Столица! И не каждый может к здешней жизни приспособиться, а чего уж говорить про подземную работу, да еще и ночами. Люди уходят, увольняются, уезжают. Некоторые находят что-то лучше и молча сбегают. Вот и Борик, кстати, что ты его так называешь? Объявится Слава потом, за вещами придет, как одумается.

После этих слов я понял, что Славку искать никто не собирается. Да и есть ли уже смысл искать его? А вместе с этим пониманием ушла и романтика подземной работы. Подтянулись остальные члены бригады. Все здоровались со мной, по долгу заглядывая в глаза, видимо, все уже были в курсе о случившемся. Но расспрашивать меня никто не стал. Если об этом постарался бригадир, то за это я был ему благодарен…

Отработав ночную смену, мы вернулись в бытовку. Я переоделся и молча поехал домой. На выходе из Савеловской ко мне подбежал говорливый Гиви и стал расспрашивать о том, что случилось в ночь на понедельник. Работая в смену, я совсем потерял счет времени, оказывается, то был понедельник. Он напрямую спрашивал, что там за таинственный секретный бункер, который мы нашли и за что арестовали Славика. Вот тебе и подписка о неразглашении, усмехнулся я. Оказывается, все уже знают о случившемся не хуже меня. Кое-как отвертевшись от его вопросов, я пошел домой.

Всем добра, Продолжение следует...

Предыдущая часть

Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6

Скачать Сборник целиком

Прошу прощения за опечатки и пунктуацию, сборник отредактирован, но чистовой вариант уже не принадлежит автору, у издательства жесткие рамки и длинные руки. Это чистовой черновик, с Вашего позволения. :)

Возможно Вам понравится:

Закулисье - Бесплатно - актуально до конца месяца. (проголосовать за бесплатную книгу +100 к карме)

"Брось нож или буду стрелять!" - этот приказ звучит угрожающе. И хуже всего такое слышать от полицейского, тем более, что никакого ножа у профессора психологии при себе не имелось. Когда Ларинцев понял, что попал в руки обычных преступников, ему казалось, что хуже быть не может.
Он ошибался, опасный и таинственный эксперимент уже начался. Задача - выжить и вернуться обратно.

Фрунзенск-19. Закрытый и мертвый

Этого города нет на картах, его имя не значится в списке городов. Фрунзенск-19 закрыт и засекречен, как и научные лаборатории, сокрытые в нем. Но и внутри секрета, есть свои тайны, жители города не подозревают, какие исследования проводятся в его лабораториях.

Позади меня послышался шум осыпавшегося щебня. Звук эхом отразился от стен тоннеля, заставив меня вздрогнуть. Рывком поднявшись на ноги, я снова бросился бежать и только через несколько минут сообразил, что бегу не в том направлении. Мне следовало двигаться направо в сторону Аэропорта, но я снова приближался к Соколу. Осознав это, я свернул в боковой пешеходный тоннель, вроде бы тот, по которому нас недавно вел бригадир. Прихрамывая на правую ногу, я бежал по узкому слабоосвещенному коридору, который, словно кротовые норы, под разными углами пересекали другие проходы, неотличимые друг от друга. Каждое ответвление коридора начиналось табличкой с номером, впрочем, эти номера ничего мне не говорили.

Добежав до прохода №114 я запыхался и перешел на шаг. Коридора с таким номером я не припоминал. В общем-то, я вообще раньше не обращал внимание на номера коридоров, ну есть он – и есть, какая разница какой номер, если впереди всегда шел кто-то знающий, когда и куда нужно свернуть. И все равно, уверенность, что я проскочил нужный поворот, нарастала с каждым шагом. Следующий проход, ведущий направо имел уже номер 119. Выругавшись вслух на тех умников, которые придумали это безобразие, я свернул на него и похромал в сторону железнодорожных путей главного тоннеля. Минут через двадцать я понял, что ранее здесь никогда не был. Обычно, эти узкие пешеходные проходы то и дело пересекались с другими тоннелями или в скором времени выводили на станции. Этот же коридор шел прямо, без разветвлений и был длинным, как сегодняшняя смена.

Наконец, коридор вывел меня в основной железнодорожный тоннель, который сразу же показался мне знакомым. Аэропорт, все-таки, остался позади и я приближался к станции Динамо. Решив сразу по приходу на станцию связаться через дежурного по рации с бригадиром и доложить ему о происшествии в закрытом тоннеле, я ускорил шаг. Страх и пережитое напряжение стали понемногу отпускать меня, навалилась усталость. Я, буквально, засыпал на ходу и несколько раз споткнувшись, чудом сохранял равновесие. Тоннель стал круто уходить вправо, а это означало, что до Динамо было уже рукой подать и тут я почувствовал в воздухе запах сигаретного дыма. Причем, это была не вонь каких-нибудь дешевых сигарет, которые обычно курили работники метро, это был аромат дорого заграничного табака. В нескольких шагах впереди я увидел в воздухе облако табачного дыма, а на путях лежал тлеющий окурок с золотым ободком. Значит, передо мной тут прошли люди, причем, времени с их ухода прошло совсем немного. Я поискал глазами удаляющиеся силуэты, но тоннель впереди казался пустым. Зато я сумел разглядеть узкую полоску света в боковой стене, слева от себя. Там был небольшой тупик непонятного назначения, таких тупиков в тоннелях я уже видел немало и проходил их не задумываясь, и не приглядываясь. Я бы и теперь мог запросто пройти мимо, и ничего не заметить, если бы не сигаретный дым и приоткрытая дверь, через которую ярко пробивал свет от мощной электрической лампочки.

Я медленно подошел к светящемуся проему в стене, пытаясь нащупать в темноте дверную ручку, за которую можно потянуть дверь на себя. Но ручки не было, дверь не была предназначена для того, чтобы ее открывали снаружи. Да и никакой двери, по сути, со стороны тоннеля тут не было, мы довольно часто ходили в этом направлении, если бы дверь была – я бы запомнил ее.

Не нащупав ручки, я просунул ладонь в приоткрытую щель и потянул на себя за край двери. Она с трудом подалась в мою сторону, при этом отлично смазанные петли не издали ни единого звука. За дверью оказался узенький коридор, начинавшийся со ступенек, ведущих наверх. Свет здесь был мягкий, но приглушенный, аккуратный ряд узких ступеней заканчивался, примерно, на уровне глаз, поэтому то, что находится дальше, за лестницей, ведущей вверх, я не мог разглядеть.

Осторожно отпустив дверь, я убедился, что она не захлопнется за моей спиной, больше приключений на сегодня мне не требовалось. Дверь не шелохнулась, она осталась в том же состоянии, в котором я оставил ее, успокоившись, я начал подниматься по ступеням.

За ступенями оказался еще один коридор, прямой, как стрела, слабоосвещенный и не похожий на все остальные тоннели и коридоры, виденные мной за всю жизнь. Сразу по окончании лестницы, слева и справа, по стенам коридора пошли широкие двери из красного дерева. На верху дверей располагались позолоченные таблички, по видимому, с именами владельцев дверей: Маршал М.В. Гран. , Генерал Майор В.С. Саф. И прочие. Двери были одинаковые, только имена на табличках отличали одну дверь от другой. Увлекшись изучением фамилий, я не сразу заметил, что эхо от моих шагов, хоть я и старался производить как можно меньше шума, пропало совсем, а ноги ступают по чему-то мягкому. Посмотрев под ноги, я увидел длинный, красный ковер, идущий от ступеней, по которым я только что поднялся, и до конца коридора, который заканчивался, к слову, шагах в десяти от меня. Заканчивался коридор запертой металлической дверью, справа от которой за большим дубовым столом, увенчанном красивым раритетным светильником под стать столу, сидел молодой, холеный солдат. На голове бойца красовались наушники, а сам он, покачиваясь на задних ножках высокого стула с резной спинкой, с улыбкой рассматривал большой цветастый плеер, судя по виду, дорогой и заграничный.

По всей видимости, солдат никого не ждал, а по тому расслабился до неприличия. Отвлекшись на дорогой интерьер коридора, я увидел его только тогда, когда нас разделяло менее пяти шагов. Он же, по-прежнему, смотрел вниз и мое присутствие не замечал. Из его наушников до меня долетали обрывки модной веселой мелодии в исполнении популярной зарубежной рок группы. Сама песня была мне знакомой, но вот название группы, исполнявшей ее, я никак не мог вспомнить.

Когда я, почти, уже решил так же тихо повернуть обратно, боец, наконец, оторвал глаза от плеера и посмотрел вверх. Наши взгляды встретились. Сколько же эмоций могут промелькнуть на человеческом лице за несколько мгновений. Сначала он побледнел, затем привстал, потом снова с грохотом опустился на стул, затем его глаза округлились от ужаса, он прыжком поднялся на ноги и тут же выпрямился по стойке смирно, успев в полете надеть фуражку. Когда пятки его сапог с грохотом коснулись пола, он уже отдавал мне честь и только расстегнутая верхняя пуговица на его гимнастерке выдавало в нем недавнее разгильдяйство.

С минуту мы молча изучали друг друга. За эту минуту, ладонь его правой руки размякла и начала опускаться, спина ссутулилась, левая рука потянулась к винтовке, которая так и осталась стоять, прислоненной к столу стволом вверх, а в глазах появилась досада.

- Стой, кто идет!?! – выпалил боец на едином выдохе.

- Рядовой монтер пути московского метрополитена Максим, - отрапортовал я. Слова как-то сами пришли мне на язык, как, впрочем, со мной случалось не редко в моменты сильного эмоционального подъема.

Он продолжал молча рассматривать меня, при этом, ствол ружья был нацелен мне в живот. До той поры мне не приходилось служить в армии, а уроки военрука, проходившие у нас в школе раз в неделю, я посещал редко, поэтому, мое умение разбираться в оружии было близко к нулю. Я не знал, как назывался нацеленный в меня карабин, да и был ли это карабин или что-то иное, я также не знал. Но я умел разбираться в людях и видел глаза того парня, который держал в руках карабин, направленный в мою сторону. Он был чуть помладше меня, но не значительно, ростом он был выше, а вот телосложением немного уступал мне. В нем не было ни злости, ни агрессивности, его глаза выражали досаду и полное непонимание сложившейся ситуации.

- А фамилия у тебя есть, рядовой монтер? – передразнил он меня.

Я умышленно не назвал свою фамилию, зачем она ему?

- Рядовой московского метрополитена Максим, - прикинувшись дураком, повторил я.

- Откуда ты тут взялся-то? – спросил паренек, опуская винтовку.

Ее вид меня не сильно-то пугал, я вообще сомневался, чтобы он снял оружие с предохранителя, но тем не менее, опущенное ружье, если так можно выразиться, сильно разрядило обстановку. Парнишка был слегка лопоух и с веснушками, он с опаской бросал быстрые взгляды мне за спину и по-прежнему казался напряженным.

- Я один, - ответил я на незаданный вопрос. Из тоннеля метро. Увидел свет в дверном проеме, вошел в дверь, поднялся по ступеням, пришел сюда.

- Какую дверь? – досадливо спросил боец, - как ты ее нашел-то?

- Да говорю ж тебе, она приоткрыта была, за дверью свет горел, так я ее и увидел.

Паренек с чувством выругался. По его реакции я сообразил, что оставить дверь незапертой совсем не входило в его планы.

- Что ж мне теперь с тобой делать, рядовой Максим? – спросил он с плохо скрываемым сарказмом.

- Ты ж меня не застрелишь? – попытался я отшутиться, - может я выйду также, как вошел?

Солдат задумался. В его глазах зажегся радостный огонек, а губы начали растягиваться в улыбке. Но огонь тут же погас, а улыбка превратилась в кислую гримасу разочарования.

- Да нет, не выйдет. Узнают… - с горечью произнес боец. Придется действовать по инструкции. А по инструкции я дежурный наряд должен вызвать. Они приедут, оформят тебя и отвезут в комендатуру или в опорный пункт до выяснений. Там ты пол ночи проторчишь, а потом домой отпустят. Тебе-то что, мне хуже будет, - грустно закончил солдат. Но отпустить не могу, узнают – будет плохо, - тут же добавил он. Садись, чего ты, - кивнул он мне в сторону пола напротив себя, - тут чисто, а ждать придется долго…

Всем добра, Продолжение следует...

Предыдущая часть

Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5

Скачать Сборник целиком

Прошу прощения за опечатки и пунктуацию, сборник отредактирован, но чистовой вариант уже не принадлежит автору, у издательства жесткие рамки и длинные руки. Это чистовой черновик, с Вашего позволения. :)

Возможно Вам понравится:

Закулисье - Бесплатно - актуально до конца месяца. (проголосовать за бесплатную книгу +100 к карме)

"Брось нож или буду стрелять!" - этот приказ звучит угрожающе. И хуже всего такое слышать от полицейского, тем более, что никакого ножа у профессора психологии при себе не имелось. Когда Ларинцев понял, что попал в руки обычных преступников, ему казалось, что хуже быть не может.

Он ошибался, опасный и таинственный эксперимент уже начался. Задача - выжить и вернуться обратно.

Фрунзенск-19. Закрытый и мертвый

Этого города нет на картах, его имя не значится в списке городов. Фрунзенск-19 закрыт и засекречен, как и научные лаборатории, сокрытые в нем. Но и внутри секрета, есть свои тайны, жители города не подозревают, какие исследования проводятся в его лабораториях.