Продолжаю рассказ о жизни дореволюционных городов. На очереди Барнаул.

Официальным годом основания Барнаула считается 1730, когда горнозаводчик Акинфий Демидов перевёл на Алтай 200 приписных крестьян для закладки заводов. В 1739 году когда начал строительство меде-сереброплавильного завода. Завод стал фактически градообразующим предприятием.

Э. Г. Лаксман отмечал, что Барнаул 1760-х годов – уже заметный город. «Прежняя деревня превратилась в красивый городок, с прямыми, широкими улицами, имевшими около 1000 домов, 3 церкви, 1 госпиталь, 1 аптеку и прочие здания, нужные для администрации». Он сетовал на нехватку многих товаров.

Описаний Барнаула 19 века сохранилось довольно много. При этом впечатления авторов часто сильно рознятся. Причины могут быть разные. Например, то, что люди захотели и имели возможность осмотреть, или то, каких политических взглядов придерживался человек.

В 1828 году Карл Фридрих Ледебур описал Барнаул в «Путешествии по Алтайским горам и предгорьям Алтая»: «Барнаул, который с 22 июля 1822 года является окружным центром, расположен на левом берегу Оби, в том месте, где в эту реку впадает речка Барнаулка… Как окружной город, он находится в Томской губернии, но принадлежит к Колыванскому Горному округу, который совершенно не зависит от губернии и находится в непосредственном подчинении царскому Кабинету в Петербурге.

Застроен он планово, имеет приятный, грациозный вид. Улицы широкие и прямые, переулки пересекают их под прямым углом. Мостовых в городе нет, но нынешний начальник начал производить мощение шоссе шлаком. Бульвар на Московской улице, обсаженный двумя рядами тополей, предоставляет жителям города прекрасное место для прогулок. Среди общественных зданий имеется много таких, которые выстроены недавно и имеют привлекательный вид. На открытой площади к северо-западу от заводского двора сооружается обелиск высотой 70 футов, из обсеченного гранита. Обелиск имеет надписи с двух сторон.

С этой площади можно пройти к Оби улицей, вдоль которой располагается много зданий, принадлежащих администрации завода. На одной стороне улицы можно видеть каменное здание канцелярии завода, магазины москательных товаров, военно-судебную комиссию, на другой стороне – лазарет, рядом жилища заводских чиновников и главную аптеку, построенную также из камня. Прямо перед нами находится главный фасад здания типографии. За ним расположены материальный склад 4-го Горного батальона, его штаб и здание консистории. Эти три здания располагаются на открытой площади, на северной стороне которой находится здание собора. На этой площади в некотором расстоянии от собора находится могила первого начальника Колыванских заводов, генерал-лейтенанта фон Беэра, огороженная железной решеткой. На северо-восточной стороне этой площади располагается здание, в котором помещается музей.

Одна сторона площади, обращенная к заводскому двору, обнесена изящным барьером из литого железа, покоящемся на цоколе из обсеченного гранита, три другие стороны площади граничат с многими большими кирпичными зданиями, план строительства которых уже одобрен, выделены суммы на их сооружение из сбережений Колыванского заводоуправления. Одно из этих зданий будет больничным госпиталем – длиной 81 аршин; при моем отъезде уже стояли стены первого этажа здания. Второе здание, длиной 95 аршин, будет богадельной для инвалидов здешней службы, в нем будет находиться своя церковь. В третьем здании длиной в 117 аршин будет приют для детей горнорабочих, а также Горное училище.

В северо-восточной части двора находится сад госпиталя. В нем растут редкостные сибирские растения, преимущественно местные. Я был рад, что смог найти здесь на месте многое из того, чего я до сих пор никогда не видывал в жизни, а только в гербариях. Г-н Фролов не только живо интересуется выращиванием различных растений, но он также имеет большие заслуги в деле организации музея, интересные коллекции которого содержат различные экспонаты…

Барнаульцы очень гостеприимны, подобного гостеприимства я не встречал нигде. Все чиновники, как я не раз имел возможность в этом убедиться, находятся в хороших взаимоотношениях друг с другом, и по отношению к иностранцам очень любезны и предупредительны, в чем я часто имел возможность убедиться на собственном опыте. Содержание лошади в Барнауле обходится дешево и почти каждый держит собственный экипаж. Зимой улицы Барнаула оживлены – в элегантных повозках катаются господа и дамы. В обществе – приличный тон, что является заслугой г-на Фролова, образованного и культурного человека.

Среди молодых горных офицеров нередко встречаются люди образованные, которые воспитывались в Санкт-Петербурге в Горном кадетском корпусе и совершали поездки за границу на средства Кабинета для изучения техники горного дела и избранной специальности. Многие из них знают музыку и охотно принимают участие в общественных беседах. Господа и дамы танцуют, иногда организовывают концерты, ставят пьесы. Г-н Фролов организовал оркестр и прекрасный хор, высокие партии в котором ведут мальчики. Меня приятно поразило, когда я услышал у г-на Фролова этих певцов на бале, устроенном в его доме, и когда при исполнении полонеза инструментальная музыка чередовалась с хоровыми партиями. Я присутствовал на многих празднествах, которые устраивал г-н Фролов. И мне казалось невероятным, что все то, чему я был свидетель, происходит на расстоянии 5000 верст от столицы и в 2000 верстах от европейской границы. Дамы являлись одетыми в дорогие нарядные платья, сшитые по последней столичной моде. На столе – самые изящные кушанья. Всю обстановку я нашел такой, какой она бывает только в утонченных кругах. Я был поражен тем, что увидел Барнаул таким цивилизованным. Не следует придерживаться мнения, что Сибирь чужда европейскому образу жизни и обычаям светского общества. Конечно, это относится лишь к той части Сибири, в которой я был.

Из записок Д. Еромолова «Переезды с Гумбольдтом по России» (1829): «21-го приезжаем рано утром в Барнаул, один из красивейших и замечательных городов Западной Сибири, расположенный в весьма приятной местности при соединении Барнаулки и Оби.

Здесь главное управление всего Колывано-Воскресенского горного округа, много красивых казенных и купеческих каменных строений, улицы широки и правильны, некоторые с бульварами; по всем оным, равно как и по большим дорогам верст на 10 от города, устроено шоссе из шлаку, остающегося от плавки серебра на здешнем заводе.

Отдохнув несколько часов на квартирах, барон, Меньшинин и я, а за нами профессора, едем к начальнику всех Колыванских заводов и вместе томскому гражданскому губернатору г-ну Фролову, живущему постоянно здесь. Взойдя в новый каменный двухэтажный дом его, барон удивился прекрасному в новейшем вкусе внутреннему расположению и убранству оного, не ожидая, конечно, вовсе найти сего в Барнауле, за 5 тысяч верст от столицы: везде паркет, на стенах славнейшие картины, и, между прочим, единственный кабинет китайских вещей… От нее мы поехали смотреть здешний музеум в небольшом каменном доме: коллекции четвероногих, птиц и насекомых довольно полны, особливо собственно Сибири принадлежащие, весьма интересны…

Минеральный кабинет здесь большею частью состоит из оруденелых здешних, т. е. Колыванского округа пород; цветные же камни почти все екатеринбургские, ибо здесь оные не выламываются, а восточных весьма немного, и весь кабинет еще не приведен в должный систематический порядок.

Надо не забыть, что большая часть моделей и чучел работаны здесь и весьма недурно, и все попечением г-на Фролова…

Прекрасная заводская плотина, по коей устроено шоссе; на средине оной саженях на 80, если не больше, каменное здание завода с таким же флигелем для машины, которою посредством воды р. Барнаулки приводится оный в действие. С обеих сторон завода, при сходе с плотины, прекрасные гранитные с чугунной решеткой ворота, от коих по обеим сторонам устроены несколькими фонтанами два спуска запруженной воды и по бокам коих красивые цветники окружены чугунными решетками, подобными как около Михайловского замка.

Вправо от завода, посреди площади, в воспоминание начала оного, воздвигается гранитная пирамида, подобная памятнику победам Румянцева на Васильевском острову, в Петербурге. Прекрасной наружности гошпиталь, казармы заводских служителей, церковь и решетки завода окружают сию красивую площадь».

Из наблюдений Ф. Н. Пояркова: «На горе церковь и хижины заводских рабочих, под горой красивые здания завода. В 1839 году было наводнение, разлилась и Обь, и Барнаулка, дома под горой затопило. Жители из окон садились в лодки».

Из книги Томаса Уитлэма Аткинсона «Восточная и Западная Сибирь» (1858): «Зима не лучший сезон для визита в Барнаул, хотя здесь весьма приятное и гостеприимное общество. Многие чиновники, по долгу службы летом обязанные находиться в горах, теперь возвратились в свои удобные дома. Но оставим в стороне долгую зиму. Весенняя пора в Барнауле – это начало лета. Здесь весна успевает завершить свой труд в три или четыре дня, самое большее. Лишь только снег уходит – растительность стремительно пускается в рост.

Город стоит на берегу маленькой речки Барнаулки, там, где она впадает в Обь. И тридцать, и сорок лет назад почти все его здания были деревянными, и даже теперь тут не слишком много жилья, построенного из кирпича. Улицы широки, вытянуты параллельными линиями и пересекаются под прямым углом другими улицами. На улицах глубокий песок – летом город довольно неприятен. Есть три кирпичных церкви, не имеющие архитектурной ценности. Большой госпиталь, простой по стилю, с просторными и хорошо проветренными помещениями для больных рабочих. К ним здесь внимательны и им вполне комфортно, однако их жен и детей сюда не принимают…

Все золото, найденное в Сибири, расплавляют в Барнауле, за исключением части, полученной в Горах Яблоневого Хребта, которая плавится в Нерчинском заводе… Богатый золотопромышленник отсылает свое золото один раз в год, и большая часть прибывает в Барнаул в начале октября, но те, кто беднее, посылают дважды в году: первую часть в начале июля, и вторую, когда работы закрыты в сентябре. Когда золото представляют властям в Барнауле, оно становится собственностью Короны, и золотопромышленник больше не имеет контроля над ним. Здесь золото плавят в слитки и готовят к отправлению в казну. Но получить от Правительства ценные акции за золото возможно лишь через пять месяцев.

Шесть караванов с драгоценными металлами отбывают из Барнаула каждый год – четыре зимой на санях и два в течение лета. Первый зимний караван уезжает в начале декабря, и достигает Санкт-Петербурга в конце января, другие следуют по очереди. Два чиновника и небольшая охрана солдат сопровождает каждый караван, они доставляют золото и серебро на Монетный двор. Хотя оба металла оценил соответствующий чиновник в Барнауле, и доказательства были представлены на Монетный двор, там золото и серебро снова оценивают, чтобы предотвратить возможность подмены слитков на транзите…

Барнаул – административный центр шахт Алтая. Губернатор Томска стоит во главе департамента и, чтобы он был полностью пригоден для такого важного положения, его неизменно выбирают из горных инженеров. Раз в два года он должен посетить каждое месторождение и плавильные работы в Алтае. Часть года он проживает в Томске, где его обязанности, как Губернатора, требуют большого количества времени и внимания. Три или четыре месяца живёт в Барнауле, где должен быть в мае, когда Совет основных чиновников, встречаясь ежедневно, обсуждает планы работы шахт до следующего года. Все меры, предложенные на Совете, который заседает в течение целого месяца мая, подлежат одобрению Губернатора.

Начальник, или главный Директор Шахт, проживает в Барнауле. Этот чиновник отвечает за надлежащую работу шахт, и всё производство находится под его контролем. Раз в год он посещает все плавильные работы, железоделательные заводы, золотые прииски и серебряные рудники…

В Барнауле проживает очень много вышестоящих должностных лиц, стоящих во главе различных департаментов, а также много государственных чиновников на плавильных работах, медных работах, металлургических заводах и шахтах».

Супруга автора Люси Аткинсом отмечает плохие дороги и неаккуратную работу почты. Письма из европейской части России идут не меньше месяца, а посылки часто приходят повреждёнными. Зато ей очень понравились наливки, которые готовили во многих домах. Также она отметила, что в местной аптеке помимо лекарств можно купить то, что продают в бакалейных лавках. В аптеке можно было купить сахар, специи, конфеты, варенье. Аптерь закупал товар на ярмарке в Ирбите.

«В Барнауле есть музей с коллекцией очень ценных образцов полезных ископаемых. Здесь имеется несколько предметов сибирской старины, четыре тигровых чучела и несколько чучел сибирских животных и птиц. Тигров убили в различных местах в Сибири – на расстоянии приблизительно пятисот верст от Барнаула. Они пришли из Киргизской Степи и пересекли Иртыш в Бухтарминском округе на Алтае. Их захват в двух случаях оказался фатальным для нескольких крестьян, в то время как другие были серьезно ранены. К сожалению, мужчины понятия не имели о сильном враге, с которым им пришлось вступить в схватку. Ружья-дробовики и вилы слишком плохое оружие против клыков и когтей огромных животных. Тигры не часто появляются в Сибири, гонимые из Степи голодом, они пересекают Иртыш по следам добычи. Многие из крестьян даже не знают их названия».

«В Барнауле есть гостиный двор с хорошими лавками, где можно купить множество европейских товаров по очень экстравагантным ценам. Два или три торговца имеют дело со всеми видами товаров. Тут найдёте драгоценности, часы, тарелки, стаканы, французские шелка, муслин, шляпы и другие принадлежности для леди. А так же сахар, чай, кофе, мыло и свечи. Имеются сардины, сыр, соусы. Английский портер, шотландское пиво, французские вина, портвейн, херес и мадера – самый экстраординарный набор товаров. Я должен добавить в каталог товаров и оружие.

Как-то раз Директор Шахт пожелал видеть одного из богатых купцов по важному вопросу и послал за ним казака. Жена торговца заявила, что мужа нет дома, и казак возвратился ни с чем, однако был послан снова с приказом найти купца и привести немедленно. Вернувшись во второй раз, казак сказал леди, что ее мужа срочно требует Начальник, поэтому она должна объявить, куда он ушел. Это несколько напугало ее, и она призналась, что муж в подвале делает вино портвейн. Купец строго наказал, чтобы никто не мешал ему во время этой процедуры. Все европейские товары здесь очень дороги, но в Барнауле есть хороший рынок, снабженный провизией крестьянами из соседних деревень…

И я считаю, что ни в одном городе нет общества столь приятного, как в Барнауле. Тут имеется превосходный оркестр, обученный одним из офицеров, очень хорошим музыкантом и почтенным исполнителем на скрипке, который получил музыкальное образование в Санкт-Петербурге. Под его руководством оркестр красиво и с большим эффектом исполняет многие оперы. Три леди в Барнауле хорошо играют на фортепиано и три или четыре любительских концерта, данные в течение зимы, не опозорили бы любой европейский город. У них бывают также несколько балов в декабре и январе, когда много молодых инженеров возвращается с гор, куда их посылали на восемь или девять месяцев.

В Барнауле проживают богатые купцы, торгующие мехами и другими продуктами Сибири, в феврале они отправляются на ярмарку в Ирбит. На эту ярмарку привозят все меха, добытые в обширных сибирских лесах. Торговцы из Европы посещают ярмарку и покупают пушной товар в больших количествах. Товары из России, Германии, Англии и Франции привезённые на ярмарку в Ирбит, сибирские торговцы покупают и везут во все города этой обширной области.

В казармах Барнаула обычно размещено от шестисот до восьмисот солдат. Население, включая их, составляло в 1856 году приблизительно десять тысяч. Рабочие живут в маленьких деревянных домах, и большинство их них чистое и удобное жилье. Почти все крестьяне держат коров и лошадей. Те, кто работает у плавильных печей, заняты две недели и затем отдыхают, так делают, чтобы не брать отпуска, предусмотренные в календаре, поскольку это столкнулось бы с интересами завода.

Плавление серебра – весьма нездоровое занятие и рабочие очень страдают от паров, выходящих из печей и вызывающих свинцовую колику. Те, кто рубит лес, выжигает древесный уголь, возит эти и другие материалы на заводы или занят другими работами под открытым небом, обладают превосходным здоровьем».

Интересное описание Барнаула оставил И. А. Кущевский в очерках «Не столь отдалённые места Сибири» (опубликованы в 1876 году в журнале «Отечественные записки»).

«Барнаул стоит на горе и издали очень хорошо виден. Дорога к нему идет черная, как чернила. Это от угля. На завод едут целые обозы коробов, похожих на громадные черные гробы в сажень вышиною с углем. Во дворе барнаульского завода насыпаны целые горные хребты этого угля, вышиною в четырехэтажный дом и длиною иногда в полверсты. И все возят новый уголь... Старый, навезенный лет сто тому назад, лежащий внизу, надо думать, уже не годен... Благодаря этим горам угля, едва ли нужного в таком огромном размере для завода, леса около Барнаула жестоко истребляются. Строевые деревья безжалостно рубятся и сжигаются в больших ямах на уголь; сучья и верхи бросаются. Кроме этого, огромный сосновый лес около Барнаула на несколько сот верст выгорел благодаря, вероятно, именно неосторожному обращению с огнем при выжигании угля. Страннее всего то, что на Алтае давно уже открыты громадные залежи каменного угля, которые находят невыгодным эксплуатировать по той причине, что мелкое начальство от древесного угля издавна привыкло скапливать и класть в карман по нескольку десятков тысяч рублей в год: на такие доходы от каменного угля не надеются. Один инженер, человек, вероятно, довольно честный, написал проект о разработке каменного угля; но ему пришлось испытать столько придирок и неприятностей от местного начальства и даже женщин, которые не хотели, ^например, танцевать с "прожектером", что он, опустив руки, начал пить горькую и кончил тем, что застрелился, видя полную невозможность прати против рожна. Так и до сих пор жгут леса и возят на барнаульский завод древесный уголь... От него идет черная пыль: дороги черные, и даже придорожные березы загрязнены им до того, что сделались темно-серыми... В Барнауле все улицы черные. Это уже не от угля, а от заводского шлака, который вывозят с завода на улицы; он выглядит кусочками черного стекла. Многие наибогатейшие дома выкрашены в Барнауле черной краской; они, говорят, построены на манер английских коттеджей, так что верхний и нижний этажи составляют одно жилье, в котором есть и баня, и биллиардная, и библиотека. Внутри этих домов я был после, но снаружи они мне показались истинно роскошными и прелестно уютными. Посреди черной краски как-то особенно тепло глядели большие окна с чистыми стеклами. Маленький городок был очень роскошен: я не воображал себе таким даже голландского города негоциантов, Брука, где на улицах есть паркет и где никто не ездит в экипажах...

Я никогда в жизни не видал такого маленького роскошного города. Не только избушек, но даже деревянных устарелых домов было решительно не видно: все выглядело новым, с иголочки. Блестящие стекла, блестящая медь на оконных рамах и дверных ручках и эта блестящая черная краска на стенах домов делали улицы решительно парадными».

Однако автор отмечает, что богатство города базируется на жёсткой эксплуатации рабочих. Чтобы чиновники не задавали лишних вопросов, на всех этапах местные дельцы давали взятки. Он приводит такой рассказ: «Золотопромышленник, вот хоть бы наш Федор Степанович,  выпил в лето  на приисках с  разными чиновниками три тысячи бутылок шампанского. Это надо покрыть... А с кого покрыть? -  с рабочего! Цена золоту в казне стоит одна: три с полтиной... Двадцать лет  назад, когда чиновнику можно было дать синенькую, пуд говядины купить за гривну, а целого быка за три рубля, когда лошади по три рубля продавались, золото стоило три рубля с полтиной. И теперь три рубля с полтиной, когда чиновнику нельзя дать меньше сотенной, когда он не стал пить водки, а требует шампанского, когда пуд говядины  стоит сорок копеек,  а бык десять рублей, рабочему мало остается, и когда цены на чиновников да быков еще поднимутся,  он  совсем  будет  нагишом  ходить!.. Золотопромышленник своего не упустит. Он прежде триста тысяч в год получал - давай ему их и теперь: теперь и для него все стало дороже.  Он своего не упустит! А золото все по-старому принимают по три с полтиной... Чтобы добыть что-нибудь, надо прижать рабочего. Управляющий, который затратил  сто тысяч,  да не нашел золота на четыреста тысяч, - худой управляющий. Поневоле жмешь сок из людей и лошадей... Я очень люблю лошадей... Они все издыхают на прииске в лето; людям не лучше. Если они не издыхают "на самом прииске, издыхают воротившись домой. Всякий уж непременно выносит цингу. Хорошо, что из России присылают сюда каждый год несколько тысяч народа, а то из-за приисков здесь  все  бы давно вымерли:  голая бы земля осталась... Крестьян у помещиков отняли. Что бы у золотопромышленников прииски отнять, сделать свободную золотопромышленность! а то ведь теперь рабочий в тайге хуже крепостного: его заставляют работать восемнадцать часов в сутки  и работать такую работу, перед которой паханье земли покажется шуткой:  он стоит по пояс в воде и вынимает со дна ежеминутно по пуду песку в своей лопате. Он в тысячу раз хуже каторжного».

«Караваны с золотом отправляются из Барнаула в Петербург раз пять в год. К этому надо было уж, кажется, привыкнуть. Несмотря на то, перед каждой отправкой каравана волнуется почти весь город. Кого назначат с караваном? В качестве сопровождателей едут множество чиновников. Золото - металл драгоценный, и, сверх множества чиновников, его сопровождают еще до дюжины солдат. Поездка с караваном в Петербург, в столицу, о которой рассказываются всякие чудеса в этом далеком крае, в столицу, где есть каменный мост в три четверти версты, где есть дома в четыре и пять этажей, где есть окна с такими большими стеклами, которые по одному вставляются в окно без рам, где есть такие театры, в которых пляшут открыто полунагие женщины, в столицу, где есть множество всяких невиданных редкостей и неиспытанных удовольствий, поездка в эту столицу, а в особенности на казенный счет, не может быть не заманчивой, даже помимо корысти. Так всякий петербуржец с радостию проехался бы на казенный счет в Париж. Но удовольствие барнаульского чиновника, отправляющегося с караваном, - больше. Приехавши в столицу на казенный счет, даром, он получает всегда из казны еще столько денег, что обыкновенно украшает все пальцы своих рук бриллиантовыми перстнями, вешает на грудь золотую цепочку, заказывает у Альванга три или четыре чемодана платья, не считая того, что он может сорить деньгами в Петербурге до полного пресыщения: бросать десятки рублей с большею легкостью, чем плевать или сморкаться. Отправиться с караваном - большое счастье, и волнение перед отправкой всякого каравана очень естественно. Чиновники хлопочут, интригуют, просятся, надоедают, дают друг другу отступного!...

Доходы от каравана действительно стали меньше. В России устроились железные дороги, по пустынным прежде сибирским рекам начали ходить пароходы. Долгое время горное начальство не обращало на эти нововведения никакого внимания: золото, для выгод караванных начальств, возилось на лошадях вплоть до Петербурга, причем оси, в отчетах, ломались на каждой версте, и за каждую ось, по отчету, крестьянам платилось по девяти - двенадцати рублей. Выгодно прежде было возить караван... Когда в Петербурге выдумали, что золото можно возить по железным дорогам, в Барнауле очень возмутились…

Тем не менее золото стали отправлять на пароходах, снабдив каждый ящик поплавком... но стали отправлять этим способом только золото с частных золотых промыслов. Казенным золотом не решились рисковать. Надобно было, чтобы хотя для немногих избранных ломались оси... эти оси пахли тысячами! Так до сих пор казенное золото возят на лошадях».

Со временем запасы полезных ископаемых стали истощаться. Отмена крепостного права также усложнила работу завода. В 1893 году он был закрыт. К тому моменту город стал крупным купеческим центром. 1917 произошёл сильный пожар. Выгорело 40 кварталов, пострадала городская архитектура, в пожаре погибли многие здания, особенно деревянные постройки. Это сильно изменило облик города. В 1917 году в Барнауле было 56100 жителей.

Другие города цикла:

Астрахань

Бузулук

Владикавказ

Владимир

Воронеж

Екатеринбург

Иркутск

Киев

Минск

Одесса

Орёл

Оренбург

Пенза

Пермь

Пятигорск

Самара

Саратов

Симбирск

Смоленск

Ставрополь

Ставрополь на Волге (Тольятти)

Таганрог

Тамбов

Тифлис

Томск

Тула

Царицын (Волгоград)

Челябинск

Ярославль

Продолжаю цикл рассказов о жизни дореволюционных городов. На очереди Владикавказ.

Город был основан в 1784 году как русская крепость на входе в Дарьяльское ущелье около ингушского селения Заур в момент сближения Грузии с Россией ( прим.судя по комментария, есть и другие версии). 25 апреля 1784 года генерал-поручик П. С. Потёмкин, с 1782 года командовавший армией на Кавказе и ставший в 1784 году был назначен генерал-губернатором Кавказского наместничества, докладывал в рапорте о закладке крепости: «При входе гор предписал я основать крепость на назначенном по обозрению моему месте под именем Владикавказ».

Императрица Екатерина II 9 мая 1785 года подписала указ:  «В построенной крепости при входе в горы кавказские позволяем мы соорудить церковь Православного нашего закона, употребить на оную и на украшения её оставшиеся в Кизляре из суммы на приласкание кумыков и прочих народов; при том наблюдать, чтобы духовенство в церкви и крепости не употребляло народам тамошним притеснений или принуждений». В 1804 году для защиты крепости был сформирован Владикавказский гарнизонный батальон, командир которого одновременно являлся и комендантом крепости. Позже крепость несколько раз перестраивалась. Статус города Владикавказ получил только в 1860 году. В 1863 году он стал административным центром созданной Терской области. Во Владикавказе разместилась канцелярия Наказного атамана Терского казачьего войска.

Сохранилось не так много описаний крепости первой половины 19 века. А. С. Грибоедов в «Путевых записках. От Моздока до Тифлиса» (октябрь 1818) писал: «Владикавказ на плоском месте; красота долины. Контраст зелёных огородов с седыми верхами гор. Ворота, надпись; оно тут неглупо. Фазаны, вепри, серны…»

А. С. Пушкин описывает Владикавказ в «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года»:  «С Екатеринограда начинается военная Грузинская дорога; почтовый тракт прекращается. Нанимают лошадей до Владикавказа. Дается конвой казачий и пехотный и одна пушка. Почта отправляется два раза в неделю, и проезжие к ней присоединяются: это называется оказией. Мы дожидались недолго. Почта пришла на другой день, и на третье утро в девять часов мы были готовы отправиться в путь. На сборном месте соединился весь караван, состоявший из пятисот человек или около. Пробили в барабан. Мы тронулись. Впереди поехала пушка, окруженная пехотными солдатами. За нею потянулись коляски, брички, кибитки солдаток, переезжающих из одной крепости в другую; за ними заскрыпел обоз двуколесных ароб. По сторонам бежали конские табуны и стада волов. Около них скакали нагайские проводники в бурках и с арканами. Все это сначала мне очень нравилось, но скоро надоело. Пушка ехала шагом, фитиль курился, и солдаты раскуривали им свои трубки. Медленность нашего похода (в первый день мы прошли только пятнадцать верст), несносная жара, недостаток припасов, беспокойные ночлеги, наконец беспрерывный скрып нагайских ароб выводили меня из терпения. Татаре тщеславятся этим скрыпом, говоря, что они разъезжают как честные люди, не имеющие нужды укрываться.

На сей раз приятнее было бы мне путешествовать не в столь почтенном обществе. Дорога довольно однообразная: равнина; по сторонам холмы. На краю неба вершины Кавказа, каждый день являющиеся выше и выше. Крепости, достаточные для здешнего края, со рвом, который каждый из нас перепрыгнул бы в старину не разбегаясь, с заржавыми пушками, не стрелявшими со времен графа Гудовича, с обрушенным валом, по которому бродит гарнизон куриц и гусей. В крепостях несколько лачужек, где с трудом можно достать десяток яиц и кислого молока…
Мы достигли Владикавказа, прежнего Капкая, преддверия гор. Он окружен осетинскими аулами. Я посетил один из них и попал на похороны. Около сакли толпился народ. На дворе стояла арба, запряженная двумя волами. Родственники и друзья умершего съезжались со всех сторон и с громким плачем шли в саклю, ударяя себя кулаками в лоб. Женщины стояли смирно. Мертвеца вынесли на бурке...

Один из гостей взял ружье покойника, сдул с полки порох и положил его подле тела. Волы тронулись. Гости поехали следом. Тело должно было быть похоронено в горах, верстах в тридцати от аула. К сожалению, никто не мог объяснить мне сих обрядов. Осетинцы самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе; женщины их прекрасны и, как слышно, очень благосклонны к путешественникам. У ворот крепости встретил я жену и дочь заключенного осетинца. Они несли ему обед. Обе казались спокойны и смелы; однако ж при моем приближении обе потупили голову и закрылись своими изодранными чадрами».

М. Ю. Лермонтов тоже описывал этот регион. Из «Героя нашего времени»:  «Расставшись с Максимом Максимычем, я живо проскакал Терекское и Дарьяльское ущелья, завтракал в Казбеке, чай пил в Ларсе, а к ужину поспел в Владыкавказ. Избавлю вас от описания гор, от возгласов, которые ничего не выражают, от картин, которые ничего не изображают, особенно для тех, которые там не были, и от статистических замечаний, которые решительно никто читать не станет.Я остановился в гостинице, где останавливаются все проезжие и где между тем некому велеть зажарить фазана и сварить щей, ибо три инвалида, которым она поручена, так глупы или так пьяны, что от них никакого толка нельзя добиться.Мне объявили, что я должен прожить тут еще три дня, ибо «оказия» из Екатеринограда еще не пришла и, следовательно, отправляться обратно не может. Что за оказия!.. но дурной каламбур не утешение для русского человека, и я, для развлечения вздумал записывать рассказ Максима Максимыча о Бэле, не воображая, что он будет первым звеном длинной цепи повестей; видите, как иногда маловажный случай имеет жестокие последствия!.. А вы, может быть, не знаете, что такое «оказия»? Это прикрытие, состоящее из полроты пехоты и пушки, с которыми ходят обозы через Кабарду из Владыкавказа в Екатериноград…

Я смотрел в окно. Множество низеньких домиков, разбросанных по берегу Терека, который разбегается все шире и шире, мелькали из-за дерев, а дальше синелись зубчатою стеной горы, из-за них выглядывал Казбек в своей белой кардинальской шапке». Максиму Максимовичу осетины категорически не нравились.

Антон Павлович Чехов  дважды посещал Владикавказ. Впервые это произошло летом 1888 года, когда писатель возвращался в Москву из Тифлиса по Военно-Грузинской дороге. «Пережил я Военно-Грузинскую дорогу. Это не дорога, а поэзия, чудный фантастический рассказ… Вообразите Вы себя на высоте 800 футов… Вообразили? Теперь извольте подойти мысленно к краю пропасти и заглянуть вниз; далеко-далеко Вы видите узкое дно, по которому вьется белая ленточка – это седая, ворчливая Арагва; теперь поднимайте немножко глаза и взгляните вперед себя: горы, горы, горы, а на них насекомые – это коровы и люди… Поглядите вверх – там страшно глубокое небо. Дует свежий горный ветерок… Вообразите две высокие стены и между ними длинный-длинный коридор; потолок – небо, пол – дно Терека; по дну вьется змея пепельного цвета. На одной из стен – полка, по которой мчится коляска, в которой сидите Вы… Змея злится, рвется и щетинится. Лошади летят, как черти… Стены высоки, небо еще выше… Голова кружится! Это Дарьяльское ущелье, или, выражаясь языком Лермонтова, “теснины Дарьяла”… Жить у Дарьяла и не писать сказки – это свинство» (из письма поэту, драматургу, прозаику Казимиру Баранцевичу от 12 августа 1888 г.).
Второй раз Чехов оказался во Владикавказе в конце мая 1900 года, когда в сопровождении Максима Горького и художника Васнецова отправился из Ялты в Тифлис.

Из наблюдений актёра и драматурга М. Н. Владыкина (1830 – 1887):

«…Лучшая и главная часть города находится на берегу Терека. Лет 15 тому назад большая часть строений состояла из одноэтажных домиков, крытых камышом или дранью; еще нынче их много попадается на главной улице, по которой пролегает бульвар. Улицы, лежащие в стороне от главной, грязны и имеют до сих пор первобытный характер.

С замирением края Владикавказ начал быстро расти и украшаться, а теперь, с окончанием Ростово-Владикавказской железной дороги, нет сомнения, его ожидает хорошее будущее: из передового военного он должен обратиться в передовой пункт торговли России с Кавказом и Закавказьем.

Проехав ворота и миновав линейную церковь, лежащую на правой стороне, вы достигаете прекрасного здания главного штаба и поворачиваете, прямо против него, влево по главной улице, по середине которой, во всю длину ее, проходит широкий бульвар. Проезжая вдоль него, вы все время имеете перед глазами величественный Казбек, точно вырастающий из темной трещины Дарьяльского ущелья. Других же снежных вершин не видно за близлежащими Черными и Скалистыми горами. На правой стороне бульвара у вас будут театр, сад Монплезир, общественный сад с ротондой для музыки и летним вокзалом, выстроенным над крутым берегом Терека. Вслед за садом рядом с ним лучшая в городе гостиница; прямо против нее, через площадь (на которой извозчичья биржа), вы увидите красивый дом (дворец, как его здесь называют) командующего войсками и начальника Терской области: он выстроен на горе, по которой книзу, т.е. к площади, спускается обнесенный решеткой тенистый сад, с домовой церковью внизу. Далее за почтовой гостиницей следует малый бульвар, а за ним поворот вправо, на мост через Терек, к выезду на шоссе Военно-Грузинской дороги…

Владикавказ – первый город, встречающийся на пути из России, который имеет совершенно оригинальный, кавказский характер. Путешественника, никогда не бывавшего на Кавказе, поражает здесь смешение русского населения с горским, и он с невольным любопытством засматривается на оригинальные и красивые фигуры вооруженных горских всадников…

Во Владикавказе Россия стоит лицом к лицу с Азией, и поэтому здесь царствует оригинальная смесь азиатского с русским. Извозчий фаэтон на лежачих рессорах перегоняет скрипучую арбу, запряженную парой буйволов, а вслед за ней едет русский троечный извозчик; слышно глухое позвякивание колокольчиков (биль), – это тянется бесконечный караван верблюдов, привязанных друг за дружкой; милые их морды с наивным любопытством смотрят на происходящее кругом движение; как бесстрастные мумии, покачиваясь под шаг животных, сидят сверх вьюков их флегматичные хозяева. Попадаются верховые казаки и горцы; по бульвару идут дамы и мужчины, одетые по-европейски, солдаты, офицеры, персияне с крашенными красными бородами, армяне, оборванные ногайцы, грузины и другие представители многочисленных кавказских племен. Рядом с погребом кахетинских вин лавка московского торговца, а дальше табачный магазин армянина, в котором, кстати, продаются оружие и шкуры разных зверей, добытых в ардонских лесах. В смеси одежды преобладают военные и горские костюмы.

Для небывалого на Кавказе особенно интересно видеть здешнее население в базарный день. Тут толпятся казаки, в черкесках и папахах; оборванные и грязные татары; бойкие великорусские кулаки; красивые кабардинцы, в бурках, верхом на прекрасных лошадях; в кое-как сколоченных лавчонках, образующих так называемые ряды, продаются чай, сахар, мыло, свечи, бумажные московские материи и тульские железные вещи. Великорусские кулаки обделывают приезжих из гор, выманивая привезенные ими звериные шкуры на свои товары; на площади стоят воза с яблоками; продаются деготь, сено, волы и прочее.

Но что во Владикавказе более всего поражает приезжего из России, так это типы настоящих горцев. Иной и одет бедно, и лошадь-то у него не бог весть чего стоит, а вся фигура всадника, с его оригинальной посадкой, закутанного в башлык, в бурке, надетой на бок, с винтовкой за плечами, шашкой и кинжалом, так и просится на картину…»

Из очерка «Кавказские горы» русского прозаика и публициста Глеба Успенского: «  Владикавказ, низенькие, малороссийского типа домики, утопающие среди высоких, с детства знакомых и милых тополей, близость и величие гор, обступающих его с юга, даже все это не производило того впечатления, которое должно бы было произвести после снегов, трескучих морозов и вьюг три дня назад покинутого севера. "Хорошо! но мне все равно", - вот что говорили расслабленные нервы.

То же самое или почти то же самое говорили они и в то время, когда ранним пасмурным, пахнувшим весенней влагой утром мы, усевшись в почтовой карете, выехали из Владикавказа в горы… Ещё недавно, час тому назад, в гостинице во Владикавказе, я как будто был порядочного роста, а тут что за чудо? – становишься всё меньше и меньше!» Автор путешествовал по Кавказу в 1883 году.

В 1899 году норвежский писатель Кнут Гамсун совершил поездку на российский Кавказ, итогом которой стала книга «В сказочном царстве», написанная в 1903 году. «А тьма царит непроглядная, но перед каждым навесом, где продают фрукты, табак и горячие пирожки, висит лампа. Лезгин, или черкес, или как их там, стоит у каждого навеса, сильно вооружённый, и мирно продаёт виноград и папироски; за поясом у него сабля, кинжал и пистолет. По аллее из акаций ходит взад и вперёд много народа, изредка кто-нибудь покупает что-нибудь, но по большей части люди просто гуляют, напевают про себя или молча мечтают, некоторые останавливаются под деревьями и стоят неподвижно. Чем дальше на восток, тем меньше люди говорят. Древние народы преодолели потребность болтать и смеяться, они молчат и улыбаются. Так, может быть, и лучше. Коран создал миросозерцание, которого нельзя обсуждать на собраниях и о котором нельзя спорить. Это миросозерцание выражается следующим образом: счастье заключается в том, чтобы перенести жизнь, потом будет лучше. Фатализм…

Ночь проходит, но здесь так принято, что люди не ложатся спать. Они любят жизнь больше сна, особенно если ночь тёплая, звёздная. Коран не запретил людям радостей жизни, люди могут наслаждаться виноградом, им не возбраняется петь под звёздным небом. Оружие, которое местные жители носят за поясом, имеет своё значение, оно означает войну, торжество победы и барабанный бой. Но и балалайка на ряду с этим что-нибудь да означает — она служит символом любви, волнующейся степи и тихого шелеста в листве акаций».

«Мы идём осматривать город Владикавказ. «Владыка Кавказа» — полуевропейский городок с 45 тысячами жителей; в нём есть театр, парки и обсаженные деревьями бульвары. Ничего особенно интересного в этом городе нет, за исключением того, что ремесленники сидят и работают на улице, как в южной Европе, но разница заключается в том, что эти ремесленники, как и вообще все кавказцы, красивые люди, — это смуглые красавцы арабского типа. Мы подходим к одной скамье, на которой сидят трое человек и работают над металлом. Они вырезают и вытравляют серебро для рукояток кинжалов и сабель, а также для женских украшений и поясов».

Также автор отмечал сомнительный сервис в местной гостинице и проблемы с наймом экипажа, чтобы уехать из города. Найти его удалось с трудом, и стоило это довольно дорого. «Кучер требует пятьдесят семь рублей за доставку нас через горы в Тифлис. Но, конечно, за эту плату он не берётся нанять для нас казачьего конвоя…

Мы пришли к соглашению. Мы даём кучеру десять рублей вперёд и получаем в залог его извозчичью бляху с номером. В пути он должен получить ещё пять рублей на харчи для себя и на корм для лошадей, а когда мы приедем в Тифлис, то уплатим ему остальные сорок два рубля. Путешествие будет продолжаться трое суток. Выехать надо завтра утром в пять часов.

Но в дверях молоканин оборачивается и прибавляет к условиям ещё следующие: если мы начнём сворачивать с дороги в горах и предпринимать экскурсии в аулы и к различным племенам в соседние горы, то за каждый день ожидания он берёт ещё лишних пятнадцать рублей. Мы сбавляем цену до двенадцати и приходим к соглашению».

Другие города цикла:

Астрахань

Бузулук

Владимир

Воронеж

Екатеринбург

Иркутск

Киев

Минск

Одесса

Орёл

Оренбург

Пенза

Пермь

Пятигорск

Самара

Саратов

Симбирск

Смоленск

Ставрополь

Ставрополь на Волге (Тольятти)

Таганрог

Тамбов

Тифлис

Томск

Тула

Царицын (Волгоград)

Челябинск

Ярославль