Осенний Толстой
Склеили с дочкой Толстого из листьев.
Поделка для первого класса.
Надеюсь, не особо палевно, что помогал.
Склеили с дочкой Толстого из листьев.
Поделка для первого класса.
Надеюсь, не особо палевно, что помогал.
Забавы наших с вами современников на почве похайповать на славе Льва Николаевича тоже имеют место быть.
Помимо музея Льва Николаевича, Ясной поляны есть еще Никольское-Вяземское, село с очень интересной историей, но нас интересующее именно как филиал музея при Ясной Поляне.
Если правильно помню, в 2010 году, в момент отмечания столетия со дня смерти Толстого, товарищ, господин Якунин, в тот момент президент ОАО "РЖД", узнав о такой значительной дате, пожелал, чтобы РЖД тоже отметились в таком замечательном событии.
Что может подарить РЖД? Правильно. Или паровоз или вагон. И именно вагон решили подарить. То, что вагон современный, никого не волновало.
Слово сказано, время делу делаться.
Представители РЖД предложили вагон дирекции музея "Ясной Поляны". Последние, естественно, пришли в тихий ужас. На кой чёрт им этот вагон. И отпинались в сторону своего филиала. Дескать, там этот вагон будет смотреться максимально естественно.
То, что в сторону Никольского-Вяземского никакой ж/д дороги не идет, никого не смутило.
С вагона сняли колесные тележки и волоком на приваренных полозьях притащили сей подарок в филиал. Видимо, представителей музея в известность не ставили, так как те бы нашли от такого подарка извертеться, думаю. Но, когда вагон оказался на территории музея, решили обойтись малой кровью. Вагон поставили где-то в лесу неподалёку, сотворили из него гостиницу, вроде и там он благополучно гниет стоит и услаждает глаза окружающей живности и редких туристов.
Поискал этот вагон в сети, так как историю слышал сто лет назад, а, может и читал. И то, что ниже, вроде оно самое и есть. Спасибо Якунину за этот бредовый подарок.
Я часто говорил себе: если бы не жена, дети, я бы жил святой жизнью, я упрекал их в том, что они мешают мне, а ведь они — моя цель, как говорят мужики. Во многом мы поступаем так: наделаем худого; худое это стоит перед нами, мешает нам, а мы говорим себе, что я хорош, я бы все сделал хорошо, да вот передо мной помеха. А помеха-то я сам.
Я сержусь на нравственную тупость детей... Но кто же они? Мои дети, мое произведение со всех сторон, с плотской и духовной. Я их сделал, какими они есть. Это мои грехи – всегда передо мной. И мне уходить от них некуда и нельзя. Надо их просвещать, а я этого не умею, я сам плох.
Лев Толстой
1890 год
62 года
В конце 1890-х годов близкий знакомый Льва Толстого и будущий первый глава Толстовского общества Николай Васильевич Давыдов (на тот момент председатель Московского окружного суда) рассказал ему о деле супругов Гиммер, обвинявшихся в инсценировке самоубийства с целью получения развода. Благодаря этому у великого писателя родился замысел драмы "Живой труп", сюжет которой во многом позаимствован из жизни, которая, как известно - "талантливей" любого драматурга.
"Никого не винить"
В канун Рождества 1895 года полицейские чины московской Якиманской части были проинформированы о том, что около проруби на Москве-реки обнаружено пальто, в карманах которого находились официальные бумаги на имя дворянина Николая Гиммера и типичная записка самоубийцы: "В моей смерти прошу никого не винить". Днём позже его супруга получила письмо, в котором говорилось, что, доведённый до отчаяния нищетой, он решил утопиться.
"Многоуважаемая Екатерина Павловна, последний раз пишу Вам. Жить я больше не могу. Голод и холод меня измучили, помощи от родных нет, сам ничего не могу сделать. Когда получите это письмо, меня не будет в живых, решил утопиться. Дело наше о разводе можете прекратить. Вы теперь и так свободны, а мне туда и дорога; не хочется, а делать нечего. Тело моё, конечно, не найдут, а весной его никто не узнает, так и сгину, значит, с земли. Будьте счастливы. Николай Гиммер."
Письмо было доставлено в полицию, которая еще через три дня пригласила Екатерину Гиммер для опознания выловленного из реки тела. Та признала в утопленнике своего мужа. Тело было выдано "вдове", и в канун Нового года она захоронила его на Дорогомиловском кладбище.
Полиция сработала из рук вон плохо. Конечно, в праздничные дни у неё хватало работы, но всё равно можно было бы обратить внимание на то, что утопленник, вытащенный из реки ещё живым и умерший от переохлаждения уже в полицейском участке, был обнаружен шестью верстами выше по течению той проруби, около которой нашли пальто Гиммера. При подобном рвении якиманских пинкертонов замысел Екатерины Гиммер имел все шансы "выгореть", но не тут-то было...
"Покуда смерть не разлучит нас..."
Екатерина, дочь отставного прапорщика, вышла замуж за мелкого железнодорожного служащего из обрусевших немцев восемнадцатилетней девушкой в 1881 году. Поначалу семейная жизнь супругов складывалась благополучно, муж имел неплохие перспективы на службе, у них родился сын Николай. Сейчас уже трудно установить, что явилось причиной их разрыва через два года после свадьбы, но весьма вероятно, что он был во многом связан с пристрастием Гиммера к рюмке, которое после расставания начало принимать необратимый характер. Увольнение с работы и смерть матери окончательно подкосили его, и за десять последующих лет он совершенно спился, существуя на подачки родственников и обитая по многочисленным московским ночлежкам.
Тем временем его жена, напротив, стала вполне самостоятельной женщиной, выучилась на акушерку и поступила на работу в медицинскую часть фабрики в Богородском уезде (в 1930 году Богородск был переименован в Ногинск). Там она познакомилась со служащим Степаном Чистовым, из крестьян. Между ними возникли романтические отношения, и Екатерина Гиммер начала разыскивать мужа, чтобы убедить его оформить развод.
Развод в Российской империи был делом трудным и довольно редким: согласно переписи 1897 года на тысячу взрослых приходилось 1-2 развода. Бракоразводные дела православных рассматривались духовными консисториями по месту жительства, апелляционной инстанцией был Синод. Основаниями считались прелюбодеяние, двоежёнство, добрачная болезнь, препятствующая супружеским отношениям, длительное безвестное отсутствие одного из супругов либо осуждение за тяжкое преступление. Николай Гиммер, уже привыкший к мысли, что он одинок, рассчитывая на небольшой ежемесячный пенсион от супруги, согласился выставить себя прелюбодеем. Однако Московская консистория упёрлась и в разводе отказала за недостаточностью свидетельств грехопадения мужа. Московский митрополит Сергий (Ляпидевский), кстати, их решением остался недоволен и предписал рассмотреть дело еще раз. Однако Екатерина об этом не знала и пришла в отчаяние, оно-то и подсказало ей идею развязать узел другим способом...
Снисходительный суд
Николай согласился бросить пальто с документами около проруби, переписать с составленного женой черновика предсмертное письмо и уехать в Петербург. Цена вопроса - 15 рублей единовременно и в дальнейшем пять - ежемесячно. Через четыре недели после его "утонутия" Екатерина Гиммер стала Чистовой. Полиция про это дело и думать забыла. Расчёт "вдовы" оправдался во всём, кроме одного - она забыла золотое правило: нельзя иметь дело с алкоголиком. У её бывшего мужа в столице предсказуемо возникли проблемы с полицией, периодически шерстившей ночлежки. Метрического свидетельства им было недостаточно, и Гиммер обратился к градоначальнику с просьбой о восстановлении паспорта, якобы утраченного по пути из Москвы в Петербург. Его сбивчивые объяснения приставу показались сомнительными, о чём тот и поведал грозным тоном. Этого хватило для того, чтобы "новопреставленный" во всём признался. Екатерину Гиммер обвинили в двоебрачии, её первого мужа - в содействии этому. После непродолжительного следствия дело ушло в суд.
Случись подобное несколькими годами ранее, то дело рассматривал бы окружной суд с участием присяжных заседателей. При таком порядке у горе-супругов были бы неплохие шансы на снисхождение, особенно в Москве, где присяжные выносили около 40% оправдательных приговоров. Об этом прямо писал Анатолию Кони, заинтересовавшемуся этим делом, товарищ (заместитель, прим.Т.С.) прокурора Московской судебной палаты Николай Коваленский: "Разбирайся дело с присяжными заседателями, супруги Гиммер были бы несомненно оправданы". Но на их беду в 1889 году в ходе судебных контрреформ Александра III был принят закон "Об изменении порядка производства дел по некоторым преступлениям, подлежащих ведению судебных мест с участием присяжных заседателей", согласно которому дела по 1554-й статье ушли в судебные палаты, которые рассматривали их с участием сословных представителей. Такой судебный состав образовывался из пяти коронных (то есть назначенных императором) судей и четырех представителей сословий: двух от дворянства и по одному от горожан и крестьян. Голоса всех девяти членов такого суда были формально равны, но на практике тон задавали коронные судьи.
Суд отнесся к супругам довольно снисходительно. Вместо того, чтобы применить третью часть статьи, для чего имелись все основания, лишить подсудимых всех прав и отправить на каторгу, он руководствовался первой частью: лишение особенных прав и ссылка в Сибирь. Николай и Екатерина по отдельности подали кассационные жалобы, которые Сенат оставил без последствий.
Однако решение это вызвало несогласие некоторых сенаторов, в том числе и Анатолия Кони, который через десять с лишним лет вспоминал: "Я... находил, что формальное применение закона к обоим подсудимым, и в особенности к Екатерине Гиммер, представляется до крайности жестоким и тяжко поражающим существование последней, и без того глубоко несчастной. Это был яркий случай противоречия между правдой житейской, человеческой - и правдой формальной и отвлеченной, и в то время, когда последняя с бесстрастной правильностью совершала свое дело, - первая громко, как мне казалось и слышалось, взывала к участию и милосердию".
Кони, пользовавшийся огромным авторитетом в юридических кругах, уговорил обер-прокурора уголовно-кассационного департамента Сената ходатайствовать о замене наказания годом тюрьмы. В результате Екатерина Гиммер отсидела после приговора всего три месяца, так как ей зачли работу фельдшером в тюремной больнице во время предварительного заключения.
Наказание подействовало на Николая Гиммера благотворно: он смог преодолеть свой недуг и прожил еще несколько лет. Екатерина вернется ко второму мужу, но жизнь её будет омрачать перспектива увидеть свою историю на сцене (пусть и с изменением ряда существенных деталей) - в 1900 году Лев Толстой закончил пьесу. Узнав об этом, к нему явился 18-летний Николай Гиммер-младший и упросил не публиковать произведение. Толстой согласился отложить публикацию. Пьеса увидела свет только в 1911 году, после смерти писателя.
источник: статья Алексея Кузнецова
Прабабушка Александра Пушкина, Евдокия Ивановна Головина, была родной сестрой прабабушки Льва Толстого, Ольги Ивановны Головиной
Телеграм — История Веков
— Отступись, батюшка, — растерянно бубнила Антонина, семеня рядом с быстро шагающим графом. – Накажет меня Софья Андреевна. Истинный крест накажет.
— Так не говори. Никто и не узнает.
— Беда. Ох, беда-то, — словно не слыша его, не унималась старуха. – Вот, язык мой бабий, до чего довёл.
— Да, уймёшься ты, наконец? – граф притворно нахмурил брови. – Ничего плохого не случится. Ступай, домой.
— С тобой пойду! – Антонина остановилась и притопнула, обутой в растоптанный ботинок ногой. – Не пущу одного!
Лев Николаевич, застонал, и хотел было сурово прикрикнуть, но увидав её серьёзно-испуганное лицо, рассмеялся.
Несколько дней назад, он случайно застал Антонину подсовывающую блюдце с мёдом под буфет. Пойманная за этим странным занятием, старуха долго отмалчивалась, но, в конце концов, созналась, что ставила угощение для домового. Лев Николаевич, вместо того, что бы махнуть рукой, неожиданно для себя принялся язвить и высмеивать Антонину. Предложил построить на болоте ясли для кикимор, развесить на зиму кормушки для лесовиков, купить гребни для русалок. Старая служанка внезапно повела себя крайне странно, взявшись упорно отстаивать существование нечисти.
— Стыдись, Антонина, – укоризненно качал головой граф. – В наш век просвещения и, вдруг, такое невежество.
— От рождения не врала, — в глазах старухи блестели слёзы. – Не веришь мне, твоя воля.
— Бог с тобой, — сдался Лев Николаевич. – Поступай, как знаешь. Корми свою нечисть, пои, хоть в повозку запрягай и катайся.
— А, кто девок три дня по лесу кружил? — не унималась Антонина. – Кто от волков пастуха спас? С кем Никифор на озере дружбу водит?
— Постой, — заинтересовался граф. – Какой Никифор? На каком озере?
Старуха, поняв, что сболтнула лишнего, испуганно прикрыла рот ладонью. Льву Николаевичу пришлось приложить немало усилий, что бы разговорить её.
Оказалось, что, живущий бобылём Никифор Зайцев, уже много лет знается с Водяным, живущим в лесном озере. Навещает его, ведёт беседы и имеет с того знакомства много пользы. Никогда не хворал, сохранил до преклонных лет все зубы и мужскую силу.
В тот же день, граф, терзаемый любопытством, вызвал к себе Никифора Зайцева и, несмотря на упорное нежелание мужика, уговорился сходить вместе к Водяному.
На рассвете, тайком собираясь на озеро, Лев Николаевич столкнулся на пороге с Антониной. Старуха, тотчас догадавшись, для чего граф поднялся в такую рань, вцепилась в него и не отставала до самого дома Зайцева.
Никифор, одетый в чистую холщовую рубаху, переминался с ноги на ногу у ворот, время от времени бросая косые взгляды на подошедших.
— Ишь, стоит! – зло зашипела на него Антонина.
— Я-то, што? – сипло ответил тот. – Барин велели.
— Велели ему, — передразнила старуха. – А, он и рад. Аспид!
Никифор досадливо вздохнул и отвернулся, всем своим видом давая понять, что не собирается продолжать этот разговор.
— Всё, Антонина, — Лев Николаевич потрепал её по плечу. – Иди домой. Софье Андреевне скажешь, что я на станцию за почтой ушёл.
— Ох, горе горькое…, — затянула было старуха, но под тяжёлым взглядом графа осеклась. Достала из-за пазухи узелок, протянула Льву Николаевичу.
— На дорожку собрала.
— Пора бы, — тоскливо вздохнул Никифор, щурясь на встающее над деревней солнце.
Антонина перекрестила графа, ещё раз с ненавистью посмотрела на мужика и, что-то бормоча под нос, направилась назад к усадьбе.
— Далеко нам? – радуясь, что, наконец, отвязался от старухи, спросил Лев Николаевич.
— Не близко, — буркнул Никифор и, более не обращая внимания на спутника, споро зашагал к лесу.
Шёл мужик легко, незаметно ускоряя шаг, когда граф догонял его. Поняв, что вступать в беседу Никифор не собирается, Лев Николаевич благоразумно смирился и сосредоточился на дороге, стараясь не отставать.
После нескольких часов пути присели передохнуть.
— Загнал ты меня, — добродушно попенял граф, вытирая лоб рукавом.
— Прощения просим, — пожал плечами спутник.
Помолчали, прислушиваясь к лесным звукам.
— Что думаешь, — Лев Николаевич взял с земли шишку, подбросил на ладони, — выйдет к нам Водяной? Не зря идём?
— Как Бог даст, — Никифор встал, отряхнул порты. – Может и зря. Тут, барин, дело такое, что не грех и вернуться.
— Нет уж, брат, — тоже поднялся граф. – Веди дальше.
— Теперь недалече.
Действительно, скоро потянуло сыростью, и еловый бор сменился чахлым осинником. По опавшей листве скакали крохотные лягушата, над головой гудели комары.
Никифор остановился, поджидая пока Лев Николаевич догонит.
— Пришли, — прошептал он и указал вперёд пальцем.
Там, за редкими деревьями мертвенно поблескивала чёрная гладь озера.
Увязая в грязи, путники обошли заросли ивняка, и очутились у самой воды.
Граф огляделся. Озеро оказалось большим, с заросшими камышом и осокой берегами. Треть его поверхности затянуло нежно-зелёной ряской. На зелёных полянах из листьев цвели кувшинки. Место, на которое они вышли, было сухим, а воду вокруг, словно кто-то очистил от осоки заботливой рукой. Лев Николаевич нагнулся сполоснуть лицо, но Никифор, крепко ухватив графа под локоть, громко зашептал, — Нельзя барин. Истинный крест, нельзя.
Мужик посерел лицом, плечи его ссутулились. От маски угрюмого недовольства не осталось и следа.
— Отойди, Христом-богом прошу, вон туда к деревцам, — умоляюще поднял он брови. – Ступай тихохонько. Сядь и затаись.
Неподдельный страх Никифора передался Льву Николаевичу. Стараясь не поворачиваться к озеру спиной, он попятился прочь от воды. Отойдя на приличное расстояние граф, озираясь, присел на корточки, готовый, в случае опасности, немедля вскочить на ноги.
Никифор тем временем, медленно снял заплечный мешок и, встав на колени, принялся развязывать бечёвку. Покопавшись, достал гладкую, почерневшую от времени дощечку и выложил у самой кромки воды. Затем поставил на дощечку видавший виды кленовый ковшик. Вынул из недр мешка плетёную бутыль и аккуратно, не торопясь, наполнил его. Облупил и положил рядом варёное яичко. Проделав все эти действия, он поднялся и, бормоча то ли молитвы, то ли заклинания, перебрался к месту, где сидел граф.
— Это для Водяного? – вполголоса спросил Лев Николаевич.
— Для него, — так же тихо ответил мужик.
Граф вспомнил Антонину, блюдце с мёдом для домового и невольно хмыкнул.
— Тише, — простонал Никифор. – Не гневи Его, барин.
Лев Николаевич, пряча улыбку, прикрыл ладонью рот и приготовился ждать.
— Проторчим тут до вечера, — усмехаясь про себя, думал он. – Потом Никифор скажет, что Водяной меня учуял и выходить не стал. Вот и весь сказ.
Потянувшись, граф прилёг на траву и достал из-за пазухи узелок, переданный Антониной. Развернул его и с удовольствием обнаружил изрядный кусок рыбного пирога. Лев Николаевич, мысленно поблагодарив старуху, разделил угощение поровну и, дружески пихнув в бок окостеневшего в ожидании Никифора, протянул часть пирога. Тот молча взял и стал жевать, не отрывая глаз от озера.
— Скажи, братец, — Толстой говорил чуть слышно, что бы лишний раз не пугать мужика, — твой Водяной, он, скорее человек или нечистая сила?
— Нечистые, — не оборачиваясь, ответил Никифор, — в адском пекле с вилами шастают. А этот в озере живёт. Огонь, стало быть, не жалует.
— Выходит, человек?
— Какой же, барин, человек под водой жить будет?
— Так, может, он зверь или рыба? Ишь, как тебя от страха корёжит.
— Дело тут тёмное. Никогда не знаешь, чем обернётся. Помню, батюшка мой покойный…
Вдруг Никифора затрясло, глаза его, неотрывно следящие за водной гладью, расширились, челюсть отвисла. Толстой обернулся к озеру и увидел, как вода заволновалась, пошла пузырями.
— Болотный газ, — мелькнула мысль.
Словно в ответ на это, из чёрных волн показалась гигантская жабья голова. Кожаные морщинистые веки дрогнули и открылись два жёлтых глаза. Глядя на людей, Водяной бесшумно скользя, двинулся к берегу.
Остановившись у места, где Никифор разложил угощение, он замер и перевёл взгляд на ковшик. Высунул из воды узкую двупалую руку, неловко взял ковшик и, раскрыв беззубую щель рта, вылил туда содержимое. Вторая рука, слепо пошарив по траве, нашла яйцо и, сдавив между пальцами, также отправила в пасть.
— Не прогневайся, не прогневайся, — донеслось до Толстого исступлённое бормотание Никифора.
Водяной замер, прикрыв веками пустые глаза. Углы рта чуть заметно дрогнули, явив некое подобие улыбки.
Он зачерпнул ковшиком воды и неловко вернул его на дощечку. Потом шумно выдохнул и ушёл в глубину озера.
Лев Николаевич попробовал было подняться, но ноги не слушались. В висках стучало.
— Всё, барин, — впервые за день в голосе Никифора звучало неподдельная радость. – Обошлось. Теперь ещё поживём.
И мужик вольготно пошёл к стоящему на берегу ковшику. Подняв его вместе с дощечкой, принёс к сидящему Толстому.
— Пей, не бойся.
Лев Николаевич опасливо заглянул внутрь. В прозрачной воде, с плавающим крохотным трилистником ряски, ничего страшного не было. Он отпил немного, затем ещё и ещё. Передал остаток Никифору. Тот, широко перекрестившись, одним махом осушил ковшик и блаженно улыбнулся.
— Скоро полегчает, — довольно сказал он, помогая Толстому встать на ноги. – Сейчас же нам вертаться пора.
Не прошли и сотни шагов, как граф почувствовал необычайную лёгкость. Словно каждая клеточка тела очнулась после долгого сна, немедленно требуя движения. Так мальчишка, выйдя из дома, не идёт, а от полноты жизни, бежит вприпрыжку, беспричинно улыбаясь погожему дню.
Лев Николаевич подпрыгнул вверх, уцепился за сосновый сук одной рукой и, крутанувшись назад, крикнул спешащему к нему Никифору, — Питьё-то, у Водяного волшебное!
— Знамо дело! – весело откликнулся тот.
— Антонина-то, дура, своего домового мёдом потчует!
— Баба, она и есть баба! – захохотал мужик.
Толстой, раскачавшись, спрыгнул на землю.
— Давай, наперегонки, — махнул он рукой Никифору и, не разбирая дороги, бросился вперёд, с наслаждением подставляя грудь хлещущей листве.
— Лечу! – радостно завопил мужик и кинулся следом.
Конкурс мемов объявляется открытым!
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689