Подъехав к воротам, Хуман окликнул посапывающего стража:
— Эй, служивый, почём нынче яблоки в Веренице?
— А, чего?! — ландскнехт очнулся и, потирая глаза, обернулся к раздражителю. — Какие, к чёрту, яблоки? На досмотр, живо! Ганс, дуй сюда! У нас снова гость.
Из – за ворот выбежал ещё один страж. Он не удостоил гостя даже взглядом и направился осматривать повозку. На бедре, в специальном стальном держателе, у него покоилась книга, на которой золотыми чернилами было выведено: ”Регистр посетителей”. На поясе имелись чернила в бутылочке и ручка – недавно изобретённое чудо инженерной мысли, которое вскоре должно было заменить собой гусиные перья. И, конечно, у каждого стража присутствовало оружие: по короткому мечу в ножнах на поясе и по ножу в ножнах на груди. У регистратора, помимо всего прочего, торчала кобура с пистолетом – очередной новомодной игрушкой. Пороховое оружие, разработанное сравнительно недавно, набирало всё большую популярность. Некоторые учёные говорили, что скоро луку и стрелам на войне не будет места. Как и мечам.
Пока Ганс проводил опись, первый солдат досматривал Хумана, пытаясь найти что – либо запрещённое. Но нашёл он только кинжалы, один висел за поясом, другой вытащили из – за голенища, и мешочек с золотом, которое он высыпал и стал пересчитывать.
— Эй – эй! — недовольно воскликнул Хуман. — Ты чего золото трогаешь? На лапу не дам! Жалования на пиво не хватает что ли?
— Я тебе дам, паскуда, на лапу! — ландскнехт погрозил вору кулаком. — Всё по уставу проводится, так что пшёл нахер! Ганс! Харэ возиться, иди сюда, надо завершать дело и отпускать его!
Из повозки раздался голос:
— Не ори, Горн, сейчас ещё одну вещь оформлю и иду!
Через полминуты страж вышел из экипажа. Подошёл к Хуману с раскрытой книгой и ручкой и, глядя на изъятое, продолжил запись, коментируя при этом:
— Кинжалы – две штуки. Монеты – золотые. Десять штук. Зовут как?
— Акакий. Откуда Акакий у нас?
— Чёртов Бор, ага. Вот теперь – всё! — он захлопнул книгу. — Возвращай ему вещи, и пусть едет.
— Оружие не отберете? А вдруг я там прирежу кого – нибудь?
— Наши парни, — ответил Горн, — там повсюду. Даже в сортирах. Будут тебя пасти, и когда ты на сральник усядешься. Тем более...
Он кивнул на пистолет Ганса:
— ...пуля летит очень быстро. А исходя из сноровки наших молодцов, ты не успеешь даже достать кинжал. Такие дела!
— Ну, добро! — Хуман улыбнулся в ответ, отходя к повозке, чтобы провести собственную инвентаризацию.
Его не покидала мысль о том, что солдат мог что – то втихую утащить.
— Ну ты что там возишься? — устало возмутился Горн.
— Ну, сука, ёп твою мать! — Горн сплюнул, нервно потопывая ногой.
Ему очень хотелось начистить морду засранцу, вот только устав не позволял бить гостей. А жаль.
Спустя какое – то время Хуман сказал:
— Всё на месте. Спасибо за службу, господа! — он кивнул обоим стражам, взял лошадь под узцы и повёл внутрь.
— Всегда рады услужить! Пиздуйте, пожалуйста, мил господин! — Горн вытянул обе руки в сторону входа в приглашающем жесте. Ганс тихо посмеивался в кулак.
Устав запрещал любые противоправные действия в сторону гостей. Все их виды были строго в нём прописаны. Вот только, про оскорбления там упомянуть забыли. Если бы Хуман сейчас набросился на стража, то, с точки зрения правил, поступил бы как агрессор, которого можно устранить. Этой дырой в законе ландскнехты пользовались время от времени, позволяя себе, иногда, издеваться даже над знатными господами. В меру, конечно же. Никто из наёмников не сомневался, что после многочисленных жалоб, устав таки поправят. Но когда будет это “после”? Как говориться: «Есть возможность? Так не щёлкай клювом!»
Вход на ярмарку был одновременно и выходом из неё, что, как отметил Хуман, очень удобно для охраны, в случае, если придется иметь дело с буянами. У него возникло неприятное ощущение, словно объекты вокруг, живые и неживые, по чуть – чуть поджимают его со всех сторон. Мало кому из той братии, к которой он принадлежал, нравились подобные условия. Что называется – почувствуй себя насекомым в банке.
Солнце заливало светом многочисленные прилавки торговцев, посетителей, местных жителей и охрану. Хуман радовался в душе тому, что всё у него идёт прям минута в минуту, оставляя лошадь и повозку в специально оборудованном под это загоне, закрытом соломенной крышей. Опаляющее ему спину, стоящее в зените над высоким частоколом, огораживающим ярмарку от остальной деревни, светило являло собой прямое тому подтверждение. Второй аргумент – маленькие часики, помещающиеся в ладонь. Вынутый на краткий миг из кармашка латунный механизм искупался в лучах света, но, почти тут же, циферблат закрыла выпуклая крышка, и изделие вернулось в недра одежды. Постройка, у которой он возился, тянулась вдоль всей овалообразной деревянной стены: от правого края выхода, до левого. Ушлый паренёк занял четвертое место от начала. Не слишком близко и не слишком далеко, как ему показалось.
Хуман медленно отошёл от дверцы загона, украдкой изучив соседние от его места «стойла». Наличие в них повозок и лошадей как обычных крестьян, так и явно зажиточных купцов, не могло не радовать. Разворачиваясь в сторону торговых рядов, молодой человек не забыл краем глаза проследить, насколько быстро перемещаются у загонов патрульные.
Организаторы решили выставить десять человек на весь периметр. Группа растянулась в цепь, с промежутком в двадцать шагов между солдатами. Двигались неспешно, размеренно. Взгляд их был цепок и колюч, а нарочитая ленность служила неплохой обманкой для торопливых и высокомерных дельцов, не принявших бы от увиденного этих стражей всерьёз. К таким людям Хуман себя, конечно же, не относил, а потому взял на заметку, быть начеку с этими ландскнехтами.
Молодой вор долго петлял между прилавками, подслушивая разговоры. Двое купцов сетовали на повышение цен на зерно и мясо, пока у их столов покупатели оценивали товар:
— Столько золотых отдал за все эти мешки, так ещё и не стал, дурья моя башка, проверять. Почти половина – гнильё! Э-э-э-э-х! — крепкий коренастый мужчина в вышиванке, с прической – горшком, в сердцах махнул шапкой.
— Д-а-а, ну и дела-а-а. — басовито протянул полный, богато одетый тип, поглаживая свои моржовые усы, свисающие аж ниже его подбородка. — А я тебе, Иннокентий, даже завидую.
— У тебя убытка всего на тридцать мешков зерна пшеницы, а у меня на сто голов крупного рогатого скота. Те мясные коровы, которых я так лелеял, оказались все больны какой – то заразой. Столько труда коту под хвост! Умертвил и сжёг все поголовье!
Купец зло и разочарованно сплюнул себе под ноги, подбоченившись.
— Не везёт нам в последнее время, ладно хоть ткани, — Иннокентий кивнул на прилавок друга, — да инструменты с кузнечными изделиями хорошо идут.
Хуман оставил позади грузного Петра и скрестившего руки на груди, наблюдающего за покупателями зерноторговца. После, ему попалась парочка молодых влюблённых. Они выясняли отношения, что могло бы привлечь внимание в обычной обстановке, но при осмотре рынка никто на них внимания не обращал. По сравнению с этими криками, парень и девушка не шумели, а «спокойно» говорили:
— Между нами огромная пропасть. Мы – разные! Как ты этого не понимаешь, а?! — брюнетка с раскрасневшимся от спора лицом скосила взгляд в сторону от собеседника, куда – то на землю.
— « Твою мать, начались сентенции! Зачем тебе это надо, парень? Найди себе нормальный вариант.» — проносилось у вора в голове, пока он приближался к ним.
— Аннушка, милая! — одетый по моде юноша подался вперёд, вытягивая руки в её сторону.
— «А, нет, тут уже кукушка уехала далеко и надолго. Причём у обоих. Нашли друг друга, воробушки. Ну, как говорится – совет да любовь, сука!» — про себя ехидно усмехнулся Хуман.
Когда он проходил мимо них, то, походя, стащил по ценности. Что самое интересное – у обоих разом, с промежутком в доли секунды. У девушки пропала заколка из серебра, в виде синицы с золотыми прожилками на грудке, где был пушок. Вещицу Хуман резко и бесшумно, а главное – не зацепляя одежды, сдёрнул, когда её ухажёр вплотную встал к ней, а та сделала короткий шаг назад, прямо на вора. У кавалера же утащил так небрежно притороченную сзади на поясе кошель. Сначала слегка задел его грудью, как бы протискиваясь между ним и прохожими, чтобы всё казалось естественней. Ни парень, ни девушка не придали этому значения, всецело поглощённые своими пререканиями. На что и был расчёт Хумана – мешочек слетел с пояса не менее стремительно, чем драгоценность.