На волне рассуждений о демографии.
1) Мне кажется что рождаемость имеет прямую корреляцию с эгоизмом (обратная зависимость). Чем больше человек хочет жить "для себя" (эгоизм), тем меньше готов приносит себя в жертву "для детей" (для развития общества).

2) А кто сможет найти детей в Пирамиде Маслоу?

3) Когда женщины говорят: "с мужем должно быть лучше, чем без него", во многом они говорят что "мы продаемся тем, кто дороже заплатит". Когда женщина говорит "я согласна на патриархат только если он будет меня содержать, а я нигде не работать ", это тоже "мы продаемся тем, кто дороже заплатит". И в ответных постах очень много рассуждений о том что "дайте им много денЯк/квартир/нянь и они будут рожать как инкубаторы", это тоже "мы продаемся тем, кто дороже заплатит". Это все выглядит как один логический ряд тезисов. Потребительство в социальных институтах.

4) Эволюция так устроена, что не все должны размножаться. И это не вопрос снобизма или фашизма, просто такая форма отбора. Может те кто "не хотят" и "не должны"? Типа: "чем больше самоубийств, тем меньше самоубийц?"

5) Мне кажется, что нет никаких "людей" (семей), кто хочет или не хочет рожать. Есть отдельно женщины и отдельно мужчины. Это не коллективная ответственность, а индивидуальная. Когда женщина хочет рожать одного, она сама себя воспроизводит. И нет никакой разницы, а) рядом с ней плохой мужчина (тогда она рассчитывает только на себя). б) рядом с ней хороший мужчина (тогда она кайфонет от первых родов и захочет вторые). Мне кажется, что второго ребенка нужно рожать только ПРИ хорошем мужчине и только ДЛЯ мужчины (буквально).

6) Соответственно, при первом ребенке 80% работы по уходу за ребенком должна быть на маме и 20% на папе (это нормально, потому что женщина рожает "для себя", воспроизводится). При втором ребенке работы уже не 100%, а 200% (в два раза больше). И если второй ребенок "для мужа", то женщина уже должна делать не 160% работы по двум детям, а только 140%, а муж должен делать не 20%, не 40%, а уже 60%. Тогда справедливо. И тогда мужик может или не может себе позволить себе второго ребенка (может себе позволить меньше работать, делегировать бабушкам или няням). На третьем ребенке работы 300%, и тогда 200% на маме и 100% на папе. Папа все равно никогда не сможет делать больше чем мама, но с каждым ребенком его занятость и доля должна возрастать. Поэтому по сути всех детей, кроме первого РОЖАЮТ ПАПЫ (а мамы только проверяют, могут себе папы позволить или нет).

7) И поэтому при разводе всех детей, кроме первого надо отдавать папам (а вот если не хотят - пусть тогда откупаются алиментами, а не наоборот). И чтобы поднять рождаемость нужно спрашивать у пап: чего им надо для "родов".

8) В комментариях один из гостей привел гОдный аргумент: арабы и африканцы, когда попадают в "цивилизованный" мир начинают рожать "как кролики". Потому что, по сравнению с тем откуда они приехали - они значительно продвинулись по пирамиде Маслоу. А вот их дети в точно таких же условиях уже рожают по 1-2 ребенка. Почему? Потому что у их детей возрос эгоизм, стала другая пирамида Маслоу (расширилось основание), и базовые потребности у них теперь х10 по сравнению с их родителями из Африки. И дети могут, точно также как их родители, "возмущаться" и требовать их "купить": нашим родителям стало жить х10 лучше по сравнению с Африкой, теперь сделайте так чтобы нам было х10 лучше по сравнению с родителями (х100 по сравнению с Африкой) и тогда мы будем рожать. Примитивно (разделение/сегментация труда, привело к сегментации/узости мышления).

Первой заподозрила не то моя аптечка. Тест на беременность лежал рядом с коробкой антибиотиков, которые мне выписал гинеколог. Две заветные полоски — и горсть таблеток от инфекции, которую я не могла понять, откуда получила. Мир, еще вчера такой устойчивый, закачался.
— Поздравляю, Алина, вы беременны, примерно 12 недель, — врач улыбалась. Потом ее лицо стало профессионально-нейтральным. — Но есть нюансы. Обнаружена инфекция. Нужно срочно пролечить, это опасно для плода. Слово «инфекция» повисло в воздухе моего идеального дома, который мы с Максимом строили три года. Оно было липким, грязным, чужим. Как и взгляд моей свекрови, Галины Петровны, когда я, бледная, принесла ей УЗИ-снимок. — Внучка! Наконец-то! — она сияла. Пока я не добавила, дрожащим голосом, про лечение.
Ее сияние погасло,будто кто-то выключил рубильник.
—Какая еще инфекция? — ее голос стал ледяным. — Откуда? Ты что, Алина, пока мой сын вкалывал на трех работах, гуляла? Меня будто облили кипятком.
—Мама, что вы! Я…
—Не я вам мама! — рявкнула она. — Я знаю ваше поколение! Стримы, флирт в этих ваших контактах! Максим — золотой человек, а вы… вы! Я позвонила Максиму, рыдая в трубку. Он примчался через час. Я ждала поддержки, объятий, хоть слова. Он вошел, снял пальто и спросил, глядя в телефон:
—Ну, чего развели тут истерику? Беременным нельзя нервничать. Галина Петровна тут же набросилась:
—Сынок, она сама призналась! Какая-то дрянь у нее! Говорит, не знает, откуда! Максим медленно поднял на меня глаза. В них не было ни удивления, ни гнева. Была… скука.
—А, — сказал он. — Это. Ну, дело-то житейское. Попей таблетки, и все пройдет. Нечего тут драму разводить. У меня перехватило дыхание. «Дело житейское». Его равнодушие ударило сильнее истерики свекрови.
—Максим… откуда? — прошептала я.
Он пожал плечами,отводя взгляд.
—Ну, ты же беременная была. А мне надо. Мужик я или нет? Не превращаться же мне в брата милосердия на девять месяцев. Делов-то… Комната поплыла. Его оправдание было таким чудовищным, таким циничным, что мозг отказывался его обрабатывать. Он изменил. Он принес заразу. Он заразил меня и нашего еще не родившегося ребенка. И он говорил об этом так, будто сообщал, что купил не тот сорт хлеба.
— Как ты мог? — голос мой был тихим и разорванным. — Я ношу твоего ребенка!
—И что? — он наконец оторвался от телефона, его раздражило мое нытье. — Я тебе цветы не ношу, что ли? Квартиру подарил? А тут какая-то ерунда. Не смертельно же. В ту ночь у меня началось кровотечение. Острая, режущая боль и живот, и в сердце. «Скорая», госпитализация, уколы, капельницы. Я лежала, глядя в белый больничный потолок, и умоляла Бога, вселенных, кого угодно, сохранить моего малыша. Через мою палату проходила Галина Петровна. Она не подошла. Стояла в дверях и говорила моей маме: «Сама виновата. Довела сына, вот он и ходил на сторону. А теперь еще и ребеночка подвела». Ребенка я потеряла на третьи сутки. Проснулась от звенящей тишины в палате и поняла — его больше нет. Пустота. Вселенская, черная пустота. Максим пришел на следующий день. От него пахло дорогим кофе и его привычным одеколоном. Он сел на стул рядом с койкой.
—Ну что, отошла? — спросил он, глядя на меня пустыми глазами.
Я не ответила.Я просто смотрела на него, превратившись в один сплошной, немой крик.
—Ладно, не делай такое лицо, — он вздохнул, как уставший от капризов ребенок. — Ничего страшного не случилось. Ребенка нового заделаем. Только вот… — он понизил голос, доверительно. — Я тебя прошу, давай ты будешь предохраняться своими таблетками, а? А то я презиков не люблю. Нечего страшного, правда? Восстановишься, и всё у нас будет хорошо. В этот момент во мне что-то щелкнуло. Огромный, ржавый замок на двери, за которой я хранила всю свою боль, всю любовь, все надежды. И этот замок с грохотом разломился пополам. Боль ушла. Ее место занял холодный, чистый, обезличенный гнев. Стальной стержень, пронзивший меня с головы до ног. Я медленно подняла на него глаза. И улыбнулась. Той самой улыбкой, которую он так любил — мягкой, доброй.
—Хорошо, Макс, — сказала я тихо и очень четко. — Как скажешь. Он просиял, потрепал меня по плечу и ушел, уверенный, что все проблемы решены. А я дождалась, когда дверь за ним закроется, и достала телефон. Я не звонила маме или подруге. Я открыла браузер. И заказала услуги лучшего в городе частного детектива по разводам. Потом написала сообщение нашему семейному адвокату, который оформлял на меня квартиру. Еще одно — бухгалтеру, которая вела мой небольшой, но успешный онлайн-бизнес, о котором Максим с его «тремя работами» даже не знал. Через две недели, когда я выписалась, Галина Петровна устроила у нас разборку.
—Когда ты уже отойдешь и родишь мне внука? Хватит киснуть! — она требовала, уставившись на меня за обеденным столом. Максим молча поддерживал ее,жуя котлету. Я отпила чаю и посмотрела на них обоих по очереди.
—Внука у вас, Галина Петровна, не будет. От вашего сына.
Она остолбенела.Максим закашлялся.
—Что за глупости?!
—Не глупости. Факты. — Я достала из папки заключение детектива. Фотографии. Распечатки переписок. Счета из гостиниц. И самое главное — справку от уролога, которую я вынудила сделать Максима, сказав, что иначе не пущу в постель. В ней черным по белому было написано, что он является носителем хронической инфекции, полученной им за год до моей беременности. Еще до зачатия. Я положила справку перед носом свекрови.
—Ваш «золотой» сын не просто изменил мне. Он годами ходил по «девочкам», заразился, скрывал это, заразил меня и убил вашего внука. Медицинский факт. Галина Петровна побледнела, ее рука задрожала.
—Это… это подделка! Ты всё подстроила!
—Нет, — холодно ответила я. — Это он всё подстроил. А я — просто финал. Я встала и указала на дверь.
—А теперь оба — вон из моего дома. Завтра ко мне приедет оценщик. Половина стоимости этой квартиры — моя. Алименты за потерянного ребенка через суд я уже подала. И да, — я повернулась к Максиму, который смотрел на меня, как баран на новые ворота. — Насчет «нового заделаем»… Ты прав. Ничего страшного. Просто заделаю я его уже с другим. С тем, кто не будет называть нашу общую трагедию «ерундой». Они ушли. Ошеломленные, раздавленные. А я осталась одна в тишине. В тишине, которая наконец-то была моей. Без их лжи, их цинизма, их «ничегострашного». И в этой тишине я впервые за долгое время услышала саму себя. И это был самый громкий и победоносный звук на свете.
ИСТОЧНИК.

Друже, прости, поставил минус для трёх восьмерок, уже исправил)