Демография по-заводьевски1
Лето на селе — жаркая пора во всех смыслах. В Заводье, где на двенадцать домов двенадцать престарелых жителей, летние месяцы превращаются в коллективный подвиг.
Внимания требуют огород и сад, дом подлатать, калитку подправить, в лес «сбегать» по грибы да ягоды, кости старые погреть, да успеть запасы на зиму сделать. И это в условиях, когда из двенадцати коммунаров только семеро вполне еще крепки и духом и телом.
Удивительно, как разные по сути, но единые по духу люди, забыв былые распри, так построили свой быт, что не берут их ни годы, ни равнодушие властей, ни забывчивость детей и внуков.
И на огородах у них все растет, и дорожки ухожены, и перекошенного забора не встретишь. Правда, все это относится к тем дворам, где еще есть живая душа. Остальные-то стоят заброшенные, заросшие.
Если посмотреть на Заводье с высоты птичьего полета, то увидишь побитую жизнью змею. Голова у нее развалинами бывшего сельского клуба лежит на широкой грунтовой дороге. Тело изъедено провалами опустевших домов, хвост завернут вправо, и на его кончике стоит дом Шуры и Нюры.
Вот про них, про двух сестер-«молодок», на двоих которым 143 года, и пойдет речь в очередной истории про Заводьевскую коммунну.
Летняя пятница в Заводье — день, когда Валентин Сергеевич собирает заказы, заводит своего трудягу «кабанчика» и отправляется в райцентр. Официально это транспортное средство называется «Муравей», но коммунары прозвали его «кабанчиком» за характерное «хрюканье», которое он издает, когда заводится.
Потребности стариков невелики, да и заказы разнообразием не отличаются. Собрав деньги и записки, бывший военный завел «кабанчика» и уехал.
Вернулся Сергеич часа в четыре. Остановившись возле дома Мохнатого, он посигналил. К «кабанчику» потянулись сельчане. Неспеша разбирая пакеты, они получали от Сергееича сдачу, если она имелась, и пояснения по покупкам. Последними к дому Мохнатого подошли Митрич и Шура.
В прицепе осталось три пакета: один небольшой белый, и два огромных, заполненных под завязку, черных.
Сергеич протянул Митричу белый, а на Шуру посмотрел с сомнением. Миниатюрная женщина семидесяти лет, одетая в веселый голубой халатик в белую ромашку, и сама выглядела как прекрасный луговой цветок.
Голову ее окружали седые волнистые волосы, оформленные в короткую стрижку. Они слегка вздымались на ветру, создавая светящийся на солнце ореол. Ножки, обутые в свело-зеленые мокасины, скромно выглядывали из-под халатика. На лице застыла растерянная улыбка, собравшая лучики морщин возле глаз.
И пусть будет стыдно тому, кто сумел бы назвать эту женщину старухой.
— Шурочка, милая, но зачем же вы ножки-то били. Я б вам все к дому подвез, — приветливо улыбаясь женщине, сказал Валентин Сергеевич.
Митрич, уже собравшийся уходить со своим грузом, приостановился и подозрительно посмотрел на Шуру. Тем временем Сергеич откинул борт прицепа, подстелил кусок картона и протянул руку Шуре:
— Давайте-ка, усаживайтесь, я вас с комфортом довезу.
На крыльцо вышел Никитич, заинтересованный происходящим.
— Ой, Валентин Сергеевич, да я донесу, чего уж там, — смущенно ответила Шура.
— Не обижайте меня, Шурочка, — нарочито обидчиво проговорил бывший военный, и, слегка поднатужившись, поднял Шурочку и усадил на край прицепа.
— Вы только держитесь покрепче, а я медленно поеду.
Федор Никитич вышел за калитку и подошел к впавшему в ступор Митричу:
— Чего это они? — сурово спросил он соседа.
— Да я и сам не понял. Вот стою, думаю. День рождения у Нюры через месяц. Стало быть, рановато еще продуктами закупаться. Родственников у них нет, приезжать в гости некому. А пакеты-то тяжелые, Сергеич сам сказал, что неподъемныя, — почесав затылок, озвучил свой немудренный анализ Митрич.
— Какие пакеты? — непонимающе спросил Никитич.
— Да ну тя, Мохнатый. Я ж говорю, большие, черныя, они одни в «кабанчике» остались, — отмахнулся от него Митрич и зашагал к своему дому.
Федор Никитич, тайно симпатизирующий Шурочке, встревожился, но потом пожал плечами и пошел заниматься делами.
В следующую пятницу ситуация повторилась. Только теперь Сергеич сразу поехал до дома Шуры, но коммунары уже заприметили два тяжелых черных пакета.
Не на шутку взволновавшись, Мохнатый пошел к Светлане Николаевне. Удивительным образом у ее порога оказался и дотошливый Митрич. Посмотрев друг на друга, мужики решительно постучались в дом фельдшерицы.
Увидев на пороге двух мужиков с озадаченно-серьезными лицами, женщина тоже заволновалась:
— Что случилось, с кем? — быстро спросила она, намереваясь бежать в дом за тревожным чемоданчиком.
— Да погоди ты, Светлан Николавна, нихто не заболел, мы по-другому делу, — остановил ее Митрич.
— Тьфу, напугали, гады, — облегченно выдохнула та, — проходите уже.
Выслушав рассказ мужиков, Светлана Николаевна спросила:
— Ну, а я-то что должна сделать?
— Так, сходила бы ты до Шуры с Нюрой. Может, узнаешь чего. Странно все выглядит. Они ж как воробушки питаются, да и огородом сильно не заморачиваются. Нюра, сама знаешь, давно уж на мир с улыбкой из окна смотрит, из дому не выходит, а Шуре одной тяжело и за ней, и за огородом ходить, — с явной заботой и жалостью сказал Никитич.
— Хм, а вы у Сергеича не спрашивали, чего он там покупал для Шуры?
— Нееет, — замотали головами оба мужика.
Троица сельских детективов быстрым шагом направилась к дому водителя «кабанчика». Тот как раз успешно отвез пакеты Шурочке и ставил свое транспортное средство под навес.
— Спрашивать буду я, — шикнула на мужиков Светлана Николаевна.
— Валентин Сергеевич, у меня тут к вам небольшой вопрос появился, — мило улыбнувшись, начала она допрос.
Бывший военный, которому нравилась фельдшерица, сначала растерялся, но быстро собрался и ответил:
— Спрашивайте, Светлана Николаевна.
— Мне тут Митрич с Никитичем о тяжелых пакетах для Шурочки рассказали. Вы не могли бы сказать, что покупали для нее. Понимаете, это не просто любопытство. Нюра моя подопечная, да и Шура мне не безразлична. В общем, возникшие странности настораживают нас, — не стала она заходить издалека и спросила в лоб.
— Ну, Шура не просила меня держать в секрете ее закупки. Да и нет там ничего необычного. Впрочем, если только количество. Пять банок тушенки, 3 кг овсянки, пять банок рыбных консервов, килограмм сухого молока. Ну, это помимо того, что обычно она заказывала, — честно ответил Сергеич.
— Вот как. Значит так, я пошла на разведку, а вы тут сидите и ждите. Вдруг чего понадобится, — велела мужикам фельдшерица, и пошагала к дому Шуры.
Вернулась она часа через полтора. Все три мужика сидели мирно на лавке возле дома и что-то тихо обсуждали. Увидев Светлану Николаевну, они замолчали и уставились на нее, ожидая результатов разведки.
Устало присев рядом с ними, женщина вздохнула, и начала свой рассказ с неожиданного вопроса:
— Федор Никитич, а ты ж будку для Бурана сам делал?
— А то. По всем правилам, и утеплил, к стене поставил, чтоб не задувало. Да, он, гад, разбаловался, больше дома отлеживается, — удивившись вопросу, как на духу доложил Мохнатый.
— А ты с чего это об этом интересуешься? — подозревая подвох, поинтересовался Митрич.
— А с того, что наша блаженная Шурочка две недели назад подобрала на дороге к старой заимке беременную собаку. Там жеж поляна земляничная знатная, вот она по ягоды и пошла. А там Найдена, эт она так собаку назвала. Пожалела, привела, позавчера она ей двух пацанов и девку из подола выложила — почему-то тихо засмеявшись, доложила Светлана Николаевна.
— Ёшкина балалайка! Это ж, и вона как, вот жеж ей Нюрки мало, да и как вот, — возмущенный Митрич потерял красноречие и выражался на пределе своих эмоций.
— Даааа — озадаченно протянул Никитич.
— Подождите, мы ведь только в апреле тему эту обсуждали. Договорились же, что больше никаких приплодов и найденышей. И возраст у нас, и с финансами не густо. Куда нам живность-то заводить. Решено же было ни-ни. Анна Валентиновна даже Машку стерилизовать решилась, — констатировал Сергеич.
— А как ты представляешь худющую да беременную бросить? — укоризненно спросила его Николаевна.
— Ну, это да, но все же…
— Вот что я вам скажу, мужики. Шура говорит, что, услышав Найду, Нюра впревые за два года из дому вышла и с крыльца спустилась. Так что, Шура ни за что эту собаку не выгонит, и вам не даст. И щенков топить не будет. Она мне категорически заявила, да еще и ножкой притопнула. Так что готовьтесь холостяки стать папашами, — снова хихикнула фельдшерица.
Представив воздушную Шурочку в гневе, да еще ножкой топающую, мужики в унисон покачали головами, а Митрич спросил:
— Никитич, у тебя там доски за сараем лежат, одолжишь?
— Надоть померить. На четыре будки точно не хватит, — ответил тот.
— У меня тоже есть. Тот год санузел подправлял, осталось малость, — добавил Сергеич.
Вечером к Шуре заявилась целая делегация. Испуганная женщина встала грудью перед калиткой и насупилась.
— Давай, Шурочка, показывай потомство, выбирать будем — по-доброму усмехаясь, сказал ей Митрич.
— Ой, так они ж махонькие еще, слепые, — прижав руки к груди, воскликнула Шура, расцветая чудесной улыбкой.
Прошедшие во двор Митрич, Сергеич и Мартыниха что-то стали говорить про будки и пол щенят, а Светлана Николаевна и Валентин Сергеевич присели на лавку у забора.
— Вот вам, Светлана Николаевна, и демография по-заводьевски. Не только молодежь появляется, но и старики душой молодеют.
© Галина Волкова
