Общество часто осуждает мазохизм и тем более суицид: страдать — плохо, любить себя хорошо. Но культура разных стран полна историй о радикальном аскетизме и ритуальных самоубийствах, многие наши зависимости оказываются саморазрушением, а привычка чувствовать себя жертвой — ментальным мазохизмом. Разбираемся, как быть со своим стремлением к смерти.
Что такое воля к смерти
Задолго до Фрейда многие философы задумывались над тем, что именно определяет жизнедеятельность человека и какую роль в ней играют влечения. Сначала Фрейд рассматривал лишь сексуальное влечение, которое, по его мнению, сочетает в себе полярную пару — созидательная любовь и стремление к разрушению. Отсюда он заключил, что деятельность человека обусловлена переплетением «инстинктов жизни и смерти» — сил эроса и танатоса, названных в честь греческих богов любви и смерти. Эти силы — основные бессознательные влечения, которые предопределяют всю жизнедеятельность человека. Эрос считают животворящей силой, и это не вызывает вопросов, но почему так же называют и танатос?
Фрейд предположил существование инстинкта смерти, исходя из идеи об эволюции всего живого: достигнув максимума органического бытия, оно со временем начинает обратный путь и после смерти возвращается к неорганическому состоянию. Согласно этой гипотезе влечение к сохранению жизни формирует у живого организма собственный путь к смерти. Фрейд сформулировал это положение так: «Целью всякой жизни является смерть».
Философы Жак Лакан и Фридрих Ницше рассуждают об инстинкте смерти как об агрессии, свойственной любому человеку с самого рождения. В своей работе «Агрессивность в психоанализе» Лакан описывает жестокость, которую люди скрывают в своей психике, и иллюстрирует ее произведениями Иеронима Босха, где можно «распознать атлас всех тех агрессивных образов, которые беспокоят людей».
Пороки и страсти всегда были объектом художественного изображения. Но тема секса и различные формы насилия в искусстве — не самоцель, а лишь прием, необходимый для раскрытия общественной или личной драмы героя. Не случайно многие современные западные писатели и кинорежиссеры в ответ на обвинение в злоупотреблении эпизодами преступлений ссылаются на пьесы Шекспира или романы Золя.
Один из лидеров постструктурализма Жан Бодрийяр в своей работе «Символический обмен и смерть» рассматривает влечение к смерти как некую абстрактную идею, в основе которой есть определенная культура смерти, принятая в обществе. Это культура во многом носит мифологический характер и нуждается в интерпретации.
Зачем маги хотели освободиться от плоти
Культура и мифология смерти уходят корнями в ранние системы противопоставления двух фундаментальных, равных между собой мировых сил: Бог и дьявол в религиозном сознании, ментальное и физическое — в философском, черное и белое — в бытовом. Этот дуализм в восприятии жизни и смерти во многих культурах выражен через понятие времени.
Земному рождению предшествует смерть; умирая, тело воссоединяется с землей, а душа — с высшим духом. Смерть также означает возрождение, и эта идея отражена в древнем символе — драконе (змее), который кусает себя за хвост.
Он встречается в ряде культур, но стал известен под названием, который дали ему греки, — «уроборос». Смысл этого символа формулируется как «начало там, где и конец». Его используют в алхимии, гностицизме и даже в психоанализе для обозначения самопорождающего процесса саморазрушения и плодородности.
Другой аспект смерти — это неизвестность, непостижимость, ведь «оттуда» еще никто не возвращался с конкретными свидетельствами. Отсюда мифологическое сознание берет идею всеведения мертвых — ведь умерший приобщается к тайным знаниям богов и таким образом сам становится объектом поклонения. Культ предков был распространен в античном мире, на Древнем Востоке, в Центральной Америке, а также у древних славян. Обожествленный предок покровительствует своей семье, к нему обращались жрецы и колдуны за предсказаниями будущего или в поисках сакрального знания.
Из этой формы шаманизма берут начало ритуалы некромантии — практической магии, которую использовали для установления контакта с умершими или гадания на трупах.
Согласно «Естественной истории» Плиния Старшего, магические обряды создал Заратустра в Персии, магия также существовала в Вавилоне и затем распространилась в греко-римском мире.
Страбон в своем труде «География» говорит о «заклинателях смерти» как о главных предсказателях среди персидских магов.
В египетских магических папирусах описывается ритуал призвания духа покойника. Египтолог Роберт Рихтер считает, что подобные практики не были заимствованы из других традиций, а развились из коренных верований и обрядов.
Чтобы узнать больше о магии, философы Пифагор, Эмпедокл, Демокрит и Платон пускались в длительные путешествия, а возвратившись, рассказывали о том, что увидели, причем, как считал Плиний, больше всего способствовали распространению магических учений работы Демокрита. Самое древнее художественное описание ритуала некромантии можно найти в «Одиссее» Гомера.
Следуя указаниям волшебницы Цирцеи, Одиссей отправляется в подземный мир, чтобы узнать, как ему вернуться домой в Итаку. Гомер подробно описывает сам ритуал. Прибыв ко входу в царство мертвых, Одиссей и его спутники роют яму и приносят над ней в жертву животных, их кровь призывает духов умерших. Затем путешественники совершают подношение подземным богам Аиду и его супруге Персефоне. Цель Одиссея — призвать тень прорицателя Тиресия. Он является и, напившись черной крови, дает Одиссею ответ.
В Средние века занятия магией и наукой не сильно различались. Многие люди верили, что можно узнать будущее, наблюдая за звездами, и астрологи благоденствовали при королевских дворах как важные советники по многим вопросам. Астрология даже преподавалась в университетах и считалась высшей ступенью математики и неотъемлемой частью медицины. Алмихия и некромантия были предметом неменьшего интереса ученых мужей Средневековья. Они верили в некую сверхъестественную силу слова священных текстов, считали их тайнописью и толковали Библию аллегорически. В каждом числе в Священном Писании они видели мистический смысл и полагали, что во всякой букве сокрыто знание, с помощью которого можно управлять всеми процессами во Вселенной.
Итальянский мыслитель Пико делла Мирандола настаивал на том, что магические и каббалистические (происходящие из иудейской мистики) учения лучше любых других наук доказывают божественность Христа.
Немецкий гуманист Иоганн Рейхлин связывал буквы в Святом Писании с отдельными ангелами. Вдохновившись трудами Рейхлина De verbo mirifico и De arte cabbalistica, Агриппа Неттесгеймский провозгласил: тот, кто знает истинное произношение имени Яхве, имеет «мир в своем рту». Оккультные работы Агриппы высоко оценил каббалист 19 века Элифас Леви, который описал общение с духом греческого философа Аполлония Тианского как ритуал с магическими знаками и предметами, результатом которого становится сомнамбулический транс.
Личный астролог и советник королевы Елизаветы I Джон Ди, имевший репутацию мага, однажды заявил, что у него есть магическое зеркало, способное показать судьбу. Но ему ничего не удавалось в нем разглядеть, пока некромант Эдвард Келли не предложил себя в качестве медиума. Позже Келли заявлял, что через магическое зеркало с ним говорят ангелы на языке Еноха (впрочем, потом его обвинили в шарлатанстве).
По мнению всех этих мистиков, если бесплотная сущность освободится от рамок смертного разума, то сможет постичь то, что лежит за гранью человеческого восприятия.
Идея о том, что плоть является лишь помехой в достижении сакрального знания, присутствует и в аскетических практиках различных религиозно-философских учений.
Первоначально, в Древней Греции, аскетизмом называли упражнение в добродетели. Оно заключалось в самоограничении и воздержании от удовлетворения некоторых потребностей человека — в пище, одежде, сне, половой жизни, а также отказ от развлечений, опьяняющих напитков.
Считалось, что благодаря таким практикам человек преодолевает себя, растет в познании Высшего и достигает полноценной духовной жизни.
Представитель школы религиозного экзистенциализма Николай Бердяев понимает аскезу как метафизический и религиозный принцип и формулирует две основные формы аскетической метафизики. Первая — это признание мира и жизни злом, как в индуизме, считающем мир призрачным и злым; предельное выражение такой философии — буддизм. Иная форма аскетической метафизики встречается в Греции — это, например, неоплатонизм, проповедующий избавление от материального мира. Греческая философская мысль всегда видела источник зла в материи, хотя понимала ее иначе, чем Декарт и мыслители 19 и 20 веков. С этой точки зрения, низшее (материя) не может быть поднято до высшего (дух).
Аскеза здесь означает отсечение духа от материального начала: «злую» материю нельзя победить или преобразить, можно лишь отделиться от нее.
Помимо духовной аскезы Бердяев также рассматривает аскезу спортивную и революционную. По его мнению, от спортсмена требуется серьезная тренировка — не только телесная, но и душевная, потому что он рискует жизнью и должен быть психологически готов к смерти. Рассуждая о революционной аскезе, Бердяев обращается к «Катехизису революции» Нечаева и пишет, что революционер — это обреченный человек, у которого нет личных интересов, потому что всё в нем захвачено одной страстью.
Муравьи и власяницы: зачем христиане себя истязали
В раннем христианстве аскетами называли тех, кто проводил жизнь в уединении и самоистязании, в постах и молитвах.
Традиционное самоистязание часто встречается в различных культурах. У индейцев племени сатере-маве в Бразилии существует обряд посвящения мужчин, в течение которого юноша должен терпеть болезненные укусы муравьев. Праздник в честь индуистского бога Муругана, предводителя войска богов, включает в себя ношение обуви с гвоздями.
Широко известен исламский праздник Ашура, его отмечают все мусульмане, но смысл его различается в разных ответвлениях религии. Сунниты считают десятый день мухаррама знаменательной датой: именно в этот день Всевышний создал Адама, завершился Великий потоп и пророк Муса (Моисей) спасся из Египта. А вот для шиитов это день скорби по религиозным мученикам, прежде всего по Хусейну ибн Али. Траур длится первые десять дней месяца мухаррам, а кульминация траурных церемоний приходится на день Ашура. 10 октября 680 года, в битве при Кербеле были убиты имам Хусейн, его брат Аббас и 70 их сподвижников. В память об их мученической смерти шииты устраивают религиозные мистерии — тазии, которые включают в себя самобичевание, символизирующее страдания Хусейна перед смертью. Во время ритуала верующие бьют себя кулаками в грудь и наносят себе по спине удары занжиром — цепью с прикрепленными к ней лезвиями. Каждый такой удар вспарывает кожу и оставляет кровавые раны. Некоторые мужчины надрезают себе кожу на голове, и их лица заливает кровь.
У христиан религиозное самоистязание появилось под влиянием традиций древних иудеев, которые носили грубую одежду из козьей шерсти в знак печали и памяти об умерших.
Носить вретище или власяницу должны были все близкие родственники умершего, в особых случаях эти одежды из жесткого волоса не снимали даже ночью.
В Средние века власяница — это обязательный атрибут монашества. Монахи и причащающиеся надевали эту одежду в знак смирения и бренности плоти. Страдания из-за постоянной чесотки и раздражения кожи нужно было преодолевать силой духа и молитвой. Ношение власяницы было неотъемлемой частью служения Богу, а раны на теле воспринимались как свидетельства страданий за Христа и его веру.
Преданность вере, выраженная в самопожертвовании, — единственное оправдание добровольной смерти (то есть самоубийству) в авраамических религиях и восточных религиозно-философских учениях. В христианстве, иудаизме и исламе суицид порицается, так как помимо убийства предполагает грех уныния. Кроме того, в христианстве самоубийцы лишаются отпевания, и грех может быть прощен, только если человека признают безумным.
Исход из царства Антихриста: самосожжения старообрядцев
В 1650–1660 годах патриарх Никон задумал приблизить русские религиозные обряды к современной ему греческой традиции. Однако многие верующие, которых впоследствии назвали старообрядцами или раскольниками, категорически отказывались принимать изменения в порядке богослужения: крещение тремя перстами, стояние на коленях, хроматическое пение в церковных хорах. Кроме того, раскольники объявили, что на престоле теперь Антихрист, жизнь при котором неправедна, и действующая власть была вынуждена предпринять какие-то радикальные меры.
В своих проповедях старообрядцы часто опирались на «Апокалипсис» — последнюю книгу Нового Завета. Ее автору апостолу Иоанну через видения открылось предстоящее рождение Антихриста на Земле, второе пришествие Христа, конец света и Страшный суд. Книга Откровения заканчивается пророчеством о том, что победа Бога над злом завершит тяжелую борьбу за веру.
Жестокие репрессии при царе Алексее Михайловиче уступили место подходу Петра I, и среди старообрядцев сложился цикл сочинений — «Собрание от Святаго Писания о Антихристе», радикально трактующих деятельность императора. Одним из самых тяжких обвинений, которые староверы предъявляли Петру, стала отмена патриаршества, «дабы ему единому властвовати, не имея равна себе». Не принимая нововведения, старообрядцы считали, что сумеют одолеть «еретиков-никониан» и старая вера восторжествует, но этого так и не произошло. Запреты, налоги, насилие не помогли уничтожить раскол, но повлекли за собой трагические последствия вроде массовых голодовок и «гарей» — актов самосожжения.
В конце 17 — начале 18 века заметным центром проповеди самоубийств стало Выговское общежительство — старообрядческая община, где проповедники представляли людям самосожжение как богоугодное очищение. Одним из них был Семен Денисов, местный киновиарх (настоятель), который в своих сочинениях выказывает глубокое почтение тем, кто погиб «благочестным огнесожжения скончанием». Другой настоятель Выговской общины Иван Филиппов в своей «Истории Выговской старообрядческой пустыни» подчеркивал духовное превосходство самосожигателей над их беспощадными преследователями во «времена гонительные».
Участие в массовом самоубийстве выговские проповедники считали не только возможной, но и совершенно необходимой мерой и противопоставляли его «окаянному животу», то есть неправедной жизни в мире, где правит Антихрист.
В условиях раскола возродился эсхатологический дух первохристианства — для истинно верующих сжечь себя означало соблюсти «цело благочестие свое».
Для древнерусского православия особенное почитание мучеников нехарактерно, поэтому старообрядцы обратилась за образцами для подражания житиям святых раннего христианства. Когда противники самосожжений заявляли, что самоубийство противоречит заветам Священного Писания, раскольники им возражали: многие праведники, жившие в первые века христианства, предпочитали смерть осквернению.
Самосожжению предшествовала длительная хладнокровная подготовка. Обычно в роли проповедника выступал странствующий старец, который, придя в очередную деревню, постепенно начинал вести разговоры о необходимости «огненной смерти». Одержимые идеей единения с Богом через страдальческий, но необходимый путь, люди собственными руками строили «згорелы ызбы», готовили смольники, порох, смолу, чтобы сгореть целыми семействами.
Ритуал самосожжения прекрасно вписывался в народные представления, в которых огонь наделялся особой очистительной силой и способностью переносить души умерших в загробный мир. Это представление превратилось у самосожигателей в идею о «втором неоскверняемом огненном крещении».
Северные крестьяне считали, что огонь по своей природе не един и имеет два проявления: первое не способно причинить вред, так как это священное, благословенное пламя, другое же вредоносно, от него случаются пожары. Поэтому идея кремации связана с представлениями о жизненной силе, о ее неистребимости и вечности. Но теперь этой силе находят новое местожительство — небо, куда души умерших попадают вместе с дымом погребального костра.
Справедливости ради нужно заметить, что не все старообрядцы принимали идею о самосожжениях. Ее противники оказывались в непростом положении, ведь, отстаивая отказ от массовых самоубийств, они покушались на самую основу старообрядческого вероучения — представления о конце света и загробной жизни. Вскоре после начала череды «огненных смертей» некоторые старообрядцы создали яркие и талантливые полемические произведения, чтобы прекратить эпидемию ритуальных самоубийств.
Новая официальная вера не только не считала такое самопожертвование героизмом, но, наоборот, сурово осуждала его, предавая анафеме всех сгоревших. Как это нередко случается в мировой истории, церковь сама решает, чьи страдания были более праведными и кто вознесется на небеса и обретет святость.
Самоубийство как политический протест
Холодное и взвешенное решение принять смерть может быть актом доброй воли или даже формой протеста.
10 июня 1963 года в филиалы американских газет в Южном Вьетнаме пришло сообщение, что на следующий день на одной из площадей Сайгона (ныне Хошимин) произойдет нечто важное. Многие журналисты проигнорировали это известие, но некоторые все же явились 11 июня в назначенное время и место. На одном из оживленных перекрестков Сайгона появились трое буддийских монахов. Один положил на дорогу подушку для медитаций, другой сел на нее в позу лотоса. Третий монах достал из багажника канистру с бензином и облил сидящего. Тот, закончив читать мантру, достал спички и поджег себя. Монахи, просто прохожие и даже полицейские совершали простирания (вид полного поклона в буддизме). Один из монахов несколько раз прокричал в мегафон на вьетнамском и английском языках: «Буддийский монах совершил самосожжение! Буддийский монах стал мучеником!»
Мученика звали Тхить Куанг Дык. Актом самосожжения он выразил протест против действий властей Южного Вьетнама, которые преследовали буддистов.
Последние слова Тхить Куанг Дыка известны из оставленного им письма: «Перед тем как сомкнуть глаза и устремить взор к Будде, я почтительно прошу президента Нго Дин Зьема проявить сострадание к народу и обеспечить религиозное равенство, чтобы сила нашей родины была вечной. Я призываю Досточтимых, преподобных, членов Сангхи и мирян-буддистов проявить организованную солидарность в самопожертвовании ради защиты буддизма».
В этот период в стране буддизм исповедовали 70-90 % жителей, однако сам президент Нго Динь Зьем был католиком. Он обеспечивал своим единоверцам преимущества в карьере, бизнесе и распределении земель, а буддистов всячески дискриминировали.
Католические священники формировали вооруженные отряды, насильно крестили людей, разрушали и грабили пагоды.
В начале мая 1963 года власти запретили пронесение буддистского флага в Хюэ. Верующие проигнорировали запрет: в день праздника толпа протестующих направилась к правительственной радиостанции вместе с флагом. Власти открыли огонь, было убито несколько человек. Но в насилии Нго Динь Зьем обвинил Вьетконг — коммунистическую армию Северного Вьетнама. В знак протеста против действий правительства Тхить Куанг Дык публично покончил с собой.
Журналист Дэвид Халберстам из The New York Times, который был очевидцем самосожжения в Сайгоне, писал: «Я не мог плакать из-за шока, не мог писать или задавать вопросы из-за растерянности, не мог даже думать из-за того, что был ошеломлен… Он не повел ни единой мышцей, не издал ни звука, пока горел; его явное самообладание резко выделялось на фоне рыдающих людей вокруг него».
За репортаж об акте самосожжения Халберстам вместе с фотографом Малькольмом Брауном получили Пулитцеровскую премию (а Браун — еще и приз World Press Photo).
(из-за технических ограничений Пикабу текст поделен на 2 части, окончание завтра)