Над колокольней, над звонницей ровно и весело, уже по весеннему гудел ветер. Под облаками носились ласточки и стрижи.
Было это не хорошо: В дождь глиняная дорога будет мокрая, скользкая. Довольно крутая, в гору идет, а тут и вовсе непроходимое препятствие. А с других с трех сторон к церкве не особенно подберешься, там скалы, обрыв. Внизу река.
Из звонницы отличная мишень. Тут надо быть реалистом. Белая, с острым шпилем и золотыми искорками колоколов.
- Ну да, церковь, ну и что, -отмахнулся комиссар, у нас есть такое задание: подавить огневую точку противника и засевших на этой высоте, так сказать, несознательных и вредных элементов буржуазии. Так что давайте все-таки разом будем давить гадину там где бы она ни засела, ферштейн?
На совете сомневающихся не было.
Все проголосовали за. А матрос Прокофьев как самый ретивый вскочил и рубанул:
Надо - так надо. Ради партии все сделаем, - Вы не сомневайтесь, товарищ комиссар. Подавлять так предлагаю в обход. Со стороны реки.
- От реки до края скал метров 70 метров, кто сможет? - комиссар оглядел замолчавших людей.
- Я. Справлюсь. Я привычный по мачтам как обезьяна. - Прокофьев выступил вперед. Прямо сейчас по холодку и начну.
- Ну так сверим часы. У меня 5.45
- У меня почти 6, черт, на полсклянки вперед, - но ничего, 15 минут туда, спуститься огородами к реке, а там как бог даст.
- Бога мы отменили, - мягко сказал комиссар, нет его. Сами теперь как нибудь.
- Ну нет так нет, -согласился матрос. Будем тогда надеяться на авось.
- На авось можно, - сказал комиссар. Только аккуратно.
- Ты, это, главное это, на рожон не лезь. - Посоветовал парторг Щапов, - мы тут ждём до 8, а потом, если не подашь знак, значит нет тебя больше. Будем действовать более жёсткими методами. Жухнем как следует.
Он имел в виду 37 мм пушку стоявшую неподалёку от свежесрубленной избы недавних погорельцев. Пушка это хорошо, сказал комиссар, только её ещё надо вывести на прицельную дальность вот хотя бы в километр.
А так, по такой дороге... Тут надо быть реалистом.
Такая была красота.
На четыре стороны простор. Только кирпичные столбики подпорки, а выше куполок, шпиль и небо. Все.
А все что ниже башенки крепость в пять кирпичей. Её и построили первым делом от степняков башкир как оборонительное сооружение. Чисто корабельный форт. Сюда бы ещё пушку на круговой турели и стреляй молоти. Это хорошо в общем то. Только пушки нет. И не крепость это уже а церковь. Надо понимать. А она для крепости духа прежде.
Сюда с оружием вообще нельзя. А он с пулеметом наверх полез. Тоже грех.
Над головой гуднул медный колокол. Осуждая или одобряя не разберёшь. Кавторанг Федоров дотянулся до веревки и динь донн донн динь донн донн. Как на флоте. Один короткий два длинных. И так восемь раз два по восемь склянок, зовет к заутреней, а никого.
Даже бабок нет. Неужели так запугали всех. Если кругом враги теперь. Но вы, верующие, ещё недавно поклоны били, здесь в церкве, с трёх деревень стекались, где вы все теперь?
А те ли люди сейчас или не те. Идеология у них. Учение новое. Там места Богу не осталось. Все рушат. Сами себя разрушают. Ведь мирно жили. Вы же русские, татары, башкиры, казаки, все, по соседству вместе. Распри были, куда без них но сейчас что?
Кто там, в этой бесовской гвардии? Сборная солянка. Там, далеко внизу, на раскисшей
дороге несколько человек. Они толкают, помогают лошади тащить пушку. Кто они были раньше? Отсюда разглядеть ни лиц ни формы. Эх, сюда бы справный морской бинокль...
Да где он теперь. Первый остался там, на Цусиме, на погибшем крейсере Урал.
Следом шел Изумруд, совсем недалеко в двух кабельтовых почти самом кильватере, он сумел избежать сражения и огрызаясь выстрелами из пушек спасти часть моряков с Урала, лечь на обратный курс.
Свой второй бинокль он разбил о местные скалы, когда тащили с юнкер гардемарином Егоркой ящик с пулеметным лентами и сам пулемет. Неловко повернулся и бинокль ударился о камни. Стекло одно треснуло, что то сместилось внутри и было все мутным сколь ни крути. Да, без бинокля дело не пойдет. А в целом было пока неплохо всё, дождь за них, дорога тоже, хотя когда те подкатят пушку на точный выстрел и чуток пристреляют, тогда прямой наводкой ба-бах! И аккурат после заутренней отправишься к богу.
Кавторанг императорского флота флотилии ледовитого океана Фёдоров дотронулся до шершавой бойницы, в которую смотрел ствол пулемета "максим"
Утренний по весне холодок он не чувствовал, наоборот, ему казалось, что наступило жаркое лето. Воздух дрожал маревом от раскаленного пулемета.
С колокольни видно очень далеко, должно быть виден даже отчий дом где то в туманной дымке.
Церковь стоит на каменном уступе, дальше реж-река, тайга, все всё видится как на ладони. Вдоль дороги деревня. Серые домики, квадратики полей уже без снега, разве что жёлтым пятном светится свежесрубленная изба погорельцев.
Единственная дорога от церкви идёт к шайтан камню и резко ныряет вниз, к реке. За нею в лесах где живут вогулы, она идёт ещё дальше. Это все если сверху смотреть. А если идти по ней, по дороге от церкви то она будет прямой и должно быть идёт еще дальше куда то под самые облака.
Эх! Жить бы да жить. Благодать. Спокойствие. Нега. Облокотился на лафет пулемета и стало горячо и жарко так что сквозь отсыревший френч чувствуется.
Надо бы еше воды в кожушок пулемету, за шиворот. Пусть хоть святой, хоть живой, а то ведь никакой нет. Перегреешь пулемет, перекосит, заклинит. И все.
Впрочем. Что будет то? Либо уйдет он через подземные хода, рытые ещё во времена набегов башкир, выйдет по ту сторону шайтан- камня, ну, а дальше что? Быть может, в Сибирь податься что ли, к сибирским атаманам.
Сбоку зашуршали округлые камешки. Забыл, что не один он здесь. Хорошо еще сам с собой разговаривать не начал. Значит, вот еще за него ответственен.
Кадет Егорка. Быть ему после боя юнкер гардемарином, как и обещал. Вот только спустимся вниз. - ПоСлушайте, Егор... Егор, - Обратился не по уставу. У кадетов ни отцов ни матерей у большинства не имеется. Не имелось. Да-с. Так что офицеры наставники им за отца и за мать. Да ну, какой сейчас к черту устав.
Он кавалер трех медалей и серебряного креста, прошедший две войны, ну и где же наша не пропадала? Вся рота, весь батальон шедший сюда пропал. Все да не все. Они то вдвоем остались. Значит должны идти до конца. Так оно. Только конец не здесь ли?
А до этого, до церкви, когда вдвоем они с Егоркой в живых остались - то не чудо разве?
Впору им за то обоим внизу быть, а не здесь отсиживаться, когда вот вот служба начнется Свечку то ли за здравие то ли за упокой уже ставить.
А может, потому и живем, что молитвою. Все-таки не зря за веру присягу давали. А те, что там, веру во Христа Спасителя вовсе не имеют. Они воюют за другое. За идею какую то. Они на иконы глядеть долго не будут. Пожгут все, а что до блестящего металла, так и до него доберутся. Оклады серебряные понимают и все. Ну и золотишко искать станут. Так ведь ради него и шли в надежде пограбить.
Надо бы батюшке сказать, чтобы уходить уже ему надо тайными тропами.
По раскисшей дороге тянут 37-мм орудие. Лошадь в гору идёт еле еле, копыта вязнут, скользят. Но все же. Все же, шаг за шагом. Как нибудь дотащатся. Вот встанут за тем бугорком, ствол на 36 вверх, чуть левее. А будет канонир толковый то первым же прицельным снесут и башенку и колокол. Басовито гудит колокол, предчувствует, наверное.
- Ты, Егорушка, иди. Иди вниз. Полчаса у нас есть пока что в запасе.- Голос дрожит. Не со страху. Обидно, что вот так. - А батюшке накажи, чтобы две свечи за здравие поставил самые нарядные. За упокой нам рано. Верно? Я пока здесь побуду. А после, как заутреню отслужите, он тебя тайным ходом выведет, пойдешь пути разведаешь.
Егорка подбоченился:
- Опять, значит оступаемся. Как же так, Иван Кузьмич, нельзя нам. Церковь отстоять надо. А потом, вы то как же? Ленту с патронами кто держать будет? - Твердо и непонимающе смотрел он на Федорова.
Говорить ему про бронебойные орудие не стал. Впрочем, чтобы разнести метровой толщины стены такой маловато будет. Если только по окнам стрелять. Только с этой стороны двери такие что по крепости кирпичу не уступят. Это лиственница или кедр.. Что ненадолго, но уравнивает шансы. Про пулемет они знают. На рожон соваться больше не станут. Вот и славно.
Отчего-то повеселел душой, похлопал по зеленой ребристой поверхности станкового пулемета.
Ничего, Егор, выкрутимся. Наша где не пропадала? Наша везде пропадала, в Японии хуже этого было и ничего. Живы еще ведь!
Нет уж, драпать мы не будем, кадет. А проводить рекогносцировку местности мы обязаны... причем это ваша прямая обязанность.
Говорить ли правду кадету, что первый же выстрел из того орудия не оставит здесь камня на камне? Так что с того? Так ведь они ведь там еще, в кадетском, присягу... Каждый.
Это честь остаться здесь до конца и честь умереть с оружием в руках. За Бога, царя и отечество. Эх. Сюда бы хоть половину из того батальона что был. Если бы. Если.
Однако, было бы неплохо спуститься сейчас и вот пока есть эта возможность встать возле алтаря.
Сам же сказал про полчаса. Про зону угла обстрела противник знает. Ни пешему ни конному сюда дороги нет. Пока нет. Это понятно. А пушку еще установить надо. Немного пристреляться.
Авось сразу не накроет. Может и здесь удастся выкрутиться?
Федоров в задумчивости спускался. Крутая кирпичная лестница. Вытертые ступени. Под ногой прошуршал лист. Поднял. Береста, быть может пергамент. Только нет, береста все-таки. Различил полустертые От ...ития къ Матфию роняте жердие у мене на лису. Любо самъ поиди, али ти накажи ате не измятуся.
Пять веков назад какой нибудь дъячок обронил свиток, да так и не сподобился подобрать. Завалился свиток за выступ.
Внизу было чадно. Пахло по особенному. Елей, ладан и смирна. Торжественно. Егор сгорбился возле свечного ряда. Воск капает ему на руки, не замечает словно в себя ушел. Да и не мудрено. Поджигает одну за другой. За товарищей кадетов, много тогда ставить придется. Не хватит. Места нет. Поп в подряснике суетится возле алтаря. Кадило дымится. Пахнет смолой. Много ли старше самого кадет-юнкера.
- Юнкер Егор Корибут Воронецкий! Вы перешли из разряда кадетов и с полной уверенность могу сказать... - Егорка посмотрел снизу вверх, удивленно. - Иван Кузьмич, а так ли теперь важны здесь наши звания?
На широком полукругом подоконнике - икона. Ушаков. Витая надпись золотом: Флотъ адмиралъ государства Российскаго...
Значит важны, Егорушка. Обязательно важны и нужны звания. И регалии и заслуги. Перед отечеством и перед богом. Чтобы ответ держать. И после. И сейчас. И чем выше звание тем выше ответственность.
А затем долго долго (или быть может ему казалось что долго)смотрел он на икону Казанской Божьей Матери, имени которой и был сей храм. Она держала младенца и немного хмурилась.
За окнами потемнело. Сверкнула молния. Близкий раскат грома. Еще один. Чуть чуть, тихонечко тряхнуло пол.
Штабс капитан 2-го учебного батальона 4-й Сибирской дивизии Фёдоров, георгиевский кавалер, участник русско-японской смотрел Ушакова. Сейчас не было званий ни почестей ни наград. И важно ему было сейчас понять, что поступок его не зачтется, нет, чуда не ждал, просто идти было больше некуда. И незачем. Несмотря на ходы рытые на случай осады кочевников был только один путь.
Возле него ящик с пироксилином. Дальше, вдоль стен ещё.
Сейчас, - говорил он себе. Сейчас, как только догорит свеча, есть еще время, есть. Пусть войдут, пусть набьются в церковь побольше. Стены то что, выдержат. А нам не привыкать.
А живыми лучше не сдаваться. Слыхал как батюшек и монахов пытают приверженцы сатаны, так лучше сразу.
Что ещё есть благодать? Быть может, когда ты знаешь, что делаешь и от этого становится на душе светло и чисто? Быть может, сам того не сознавая поступаешь по воле Господа, так, как быть может поступил он сам.
Иван Кузьмич утер слезы. Сейчас было неважно все. Само бытие являлось следствием, нужно было идти до конца, чтобы понять и быть понятым и прощенным.
Он поднялся, прошел к солее и алтарю, поцеловал руку священника и крест.
- Идите с Богом.
Едва не забыл про воду. Вода была необходима. - Пусть будет святая, из бачка, чего уж там. Так даже лучше. Не заклинит.
Полчаса было на исходе. Не оглядываясь пошел.
А там, наверху, грозно и весело вибрировал колокол. Ветер по прежнему завывал над башенкой. Крепко и щедро поливало водой с неба. И еще, во всю мощь светило солнце.
У пулемета суетился Егорка. Снаряжал лентой. Аккуратно разглаживал латунные патроны.
Следом по винтовой лесенке поднялся батюшка. Андрей. Его светлые глаза в которых отражалось свинцово серое небо были спокойными:
Там, старушка. Ну, Егоровна. Она всегда первая приходит. Ещё двери закрыты, а она тут как тут. Ни одну службу не пропускает. И ночные и в мороз и холод, всё ей нипочём.
- Так вы ей, отец Андрей скажите, чтобы шла ко всем, - поправился, чтобы шла отсюда. Иначе увидит скоро как ад рванет.
Да и про то что я вам говорил про других священников. Не испытывайте судьбу. Уходите вместе с ней. Времени минут десять не больше.
- Я ведь на службе, сказал Андрей, как и вы. Я остаюсь.
- Ну как знаете.
Федоров был внутренне рад этому.
Он вертел в руках бинокль не решаясь взглянуть. За пеленой дождя было не разобрать что творится на дороге.
- Можно взглянуть? Отец Андрей протянул руку.
- Смотрите. Только вряд ли что увидите. Он сломан. И старайтесь не стоять в проёме, вы представляете отличную мишень.
Федоров встал с другой стороны
Андрей смотрел на дорогу, полы черной рясы развивались на ветру. И он улыбался.
- Они поворачивают, - сказал он.
- Не может этого быть. Дайте.
Мельком кавторанг заметил, что окуляр целый. Ни одной трещины.
Это было здорово, что бинокль вновь работал. Какая то призма внутри встала на место и всё было видно близко близко как на ладони. Люди стегали лошадь, но она упрямо поворачивала оглобли. Наконец она встала на дыбы, ударив копытами самого злого из них. Деревяшка и постромки лопнули лошадь освободилась и поскакала вверх и вперёд по направлению к церкви. Пушка накренилась, подпрыгивая и грозя опрокинуться покатилась назад, давя остальных.
На повороте дороги перевернулась и влетела в чей то огород, за которым был крутой спуск к реке.
Андрей ушел вниз, видимо, потому что рядом стоял Егорка.
- Что же, может первыми начнем, Иван Кузьмич? Варим по бегущим хорошенько.
- Ну вдарь. Только далеко они. Предельная дальность.
- Ага, Иван Кузьмич, я попаду.
Федоров смотрел в бинокль и стоя спиной к входу не видел, что Андрей благословил их обоих перед тем как уйти.
Вторым делом было то, что Егорка не промахнулся и положил всех короткой очередью прямо сквозь пелену дождя в еле различимой дали.
Кавторанг убрал бинокль и похлопал юнкера по плечу: пойдем, Егорка, чайку вниз в трапезной попьем.
-Попал,Иван Кузьмич, а, скажите, попал?
Федоров не мог объяснить как такое возможно, если только это не божий промысел. - всё попал, Егорка, как есть.. Всех разом. Высший балл. Десятка.
Прокофьев карабкался по отвесным скалам. Руки мёрзли, а белые мраморные камни были скользкими. Самый верх краешком неба казался ещё далёким. К тому же запрокидывать лицо подставляя его дождю было неудобно.
Ленточки бескозырки хлопали его по щекам. Сама она висела за спиной на тесемке. Ветер разгладил на долю секунды надпись на ленте: крейсер Урал.
Прокофьева казалось, что он за бортом. Позади бушуют высокие волны. Скользкий канатный кнехт наконец то под рукой. Сейчас, ещё вторую руку и тут нога стоявшая казалось бы прочно соскальзывает и он висит над бездной.
- Давай помогу, - сказал кто и рывком дёрнул наверх. Прокофьев не поверил своим глазам: вы?
Федоров стоял перед ним, расставив ноги как на качающемся мостике- я. Так вот ведь как бывает. Семён. А я думал, что ты остался там, на Урале.
Прокофьев сел на камни и повернулся к нему спиной.- я испугался тогда, капитан. Вам не понять наверное, вы не были там.
Я был тот момент недалеко от котлов, в самом низу. Ниже был балласт, а кругом пар и котлы взрывались один за другим. Всё шесть, один за другим. Снаряд угодил во второй котел и он накренился, всё пошло кувырком
Люди варились заживо. Но все равно пытались что то делать.Там, впереди пошла течь. Ее и не заделать. В спокойной то обстановке сложно, а мы же ниже ватерлинии. Испугался. Понял что все, хана. Поднялся бегом по лесенке и за собой дверь задраил.
Они, те, капитан, всё равно уже были не жильцы. А так корабль остался на плаву ещё какое то время.
Второй снаряд ударил немного погодя, сказал Федоров, 300 человек подобрал идущий следом Анадырь и через некоторое время Изумруд.
Потом мы ушли на Балтику. Что стало с Изумрудом я не в курсе.
А ты молодец, вон, в красную армию вступил.
Прокофьев взглянул на Федорова. Ленточка от бескозырки хлопала на ветру. - Знаете, Иван Кузьмич, я без званий буду, напрямую. Там тоже не ой. Чуть что и под трибунал. Заподозрит комиссар в чем и за борт. Такая шкура подлая. Я бежать уж хотел. Чувствую не по мне это. Сюда, думал дойду не дойду, обойду за церковь и тикать в леса. К своим.
- Дело хорошее, - сказал Федоров.- Только церковь отстоять надобно. Разграбят ее. Они всё равно что степняки кочевники. Кто если не мы, поможешь, может?
Прокофьев поднялся и стоя спиной к церкви сказал: раз капитан такое дело, почему не помочь? Можете рассчитывать и на своего матроса.
Мы же присягу, помните, за веру давали тоже. За царя и отечество простояли, надо и за веру. Иначе как же.
Тонко и одобрительно звенел колокол.
Над ними, откуда то с дальних далей прилетел теплый морской ветер. Он принес запах тропических островов, где кричали резкими голосами обезьяны и чайки. Гудел пароход в гавани и шумел прибой.
- Слышите, капитан?
- Слышу, отозвался Федоров, - там чайки над островами.
Они поднимались бок о бок туда, где на крыльце ждал Егор.
Должно быть время ещё было. И воевать. И верить.
А на голодный желудок и война не война.
- Пойдем, Егорка, в трапезную заглянем по пока
в трапезной фыркал медный самовар. Курились кружки с ароматным чаем. - Пища на столе, сказал отец Андрей, чем бог послал, а я на исповедь. Вижу вы нового человека привели.
- Старого, улыбнулся Семён, мы уже лет двадцать вместе. Не виделись давно, это правда.
Егоровна суетилась тут же, отрезая хлеб, намазывала маслом, - ешьте ешьте добры молодцы. В армии что, какая там пища срамота одна. Мы ведь деревенские, у нас по простому. Сметану, масло, молоко, сало вот, яйцо. Все свое. Кушайте на здоровье.
- Налетай, Егорушка, -сказал Федоров, мы не ели со вчерашнего.
-Так точно, Иван Кузьмич, так и вы тоже присаживайтесь. Смотрите какая красота.
В узкое окно был виден краешек неба. Сквозь тучи пробивался широкий луч света
Потом, через какое то время
Егоровна кого-то позвала. Иван Кузьмич сидел спиной и не видел, что с коридора наклонясь перед притолокой звеня шпорами шагнул адмирал Ушаков.
- Сидите сидите, капитан, сказал он положив ему на плечо теплую руку. Сидите, здесь все равны и перед богом и перед отечеством.
Следом за ним решаясь войти или нет стоял матрос Прокофьев
- Заходи, чего стоишь, сказал Ушаков, вот стул, вот еда. И вот без таких матросов мы бы с вами капитан никаких сражений не выиграли.
В самой церкви всегда было людно. И раньше и потом, когда закончена война.
Наверху звенел новый колокол. Было как то по весеннему и по воскресному дню радостно и хорошо.