Это перевод истории с Reddit

Я шесть лет работаю на одной и той же работе и не пропустил ни дня. Ни одного. Когда начальник сказал взять две недели отпуска, чтобы не сгореть окончательно, я не спорил. За последний месяц я вёл себя как мудак со всеми коллегами. В ту же ночь я собрал сумку, закинул её на заднее сиденье и выехал до рассвета.

Настоящего отпуска у меня не было со времён колледжа. План был прост — проехать через пару штатов, навестить родителей, проветрить голову и напомнить себе, что жизнь существует вне света люминесцентных ламп и уведомлений в почте.

Первые часы были именно такими, какими я надеялся. Небо — выцветшее серое, смягчающее всё вокруг. Мир пах мокрой травой. Я пил заправочный кофе со вкусом картона и слушал классический рок с помехами, пока работа совсем вылетела из головы.

К середине дня шоссе сузились до двухполосных просёлков, петляющих через фермы и пятна сосен. GPS потерял сеть где-то после полудня, но меня это не тревожило. У меня был распечатанный маршрут, полный бак и никакого графика.

Потом я проехал зелёный знак.

Он был обветренный, наполовину задушенный вьюнком, и я едва не пропустил его. Белая краска облупилась, но я всё ещё мог разобрать буквы с названием округа.

После этого дорога вилась среди деревьев так долго, что казалось, она бесконечна. Кроны сомкнулись так плотно, что солнечный свет пробивался косыми полосами, и каждая пульсировала, когда машина проходила под ними. Я опустил стёкла, чтобы выветрить запах двигателя, и почувствовал, как сменился воздух: он стал тёплым, тяжёлым, неподвижным.

Когда лес наконец редел, я увидел его.

Впереди, в низине, сидел маленький городок — тихий и аккуратный, как на картине. Все дома белые с зелёными ставнями, газоны подстрижены до идеала. Над всем торчал шпиль церкви, а узкая главная улица вела прямо к закусочной с серебристой крышей, ловящей последние лучи дня.

На въезде стоял знак. Краска свежая, дерево новое. Ни названия, ни численности населения. На нём было лишь:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ.

Я сбросил скорость, улыбаясь тому, как странно — вот так наткнуться на такое прелестное местечко без единой отметки в GPS. Может, это из тех старых забытых остановок, что когда-то стояли вдоль больших дорог до появления межштатных трасс. На улице были люди — старик, метущий крыльцо, женщина с лейкой. Все оборачивались, когда я проезжал, и хоть лиц толком не видел, было понятно, что они улыбаются.

Открытой выглядела только закусочная. В окне жужжал выцветший неон. Я не ел с утра, так что припарковался у входа и зашёл.

Над дверью звякнул колокольчик, и меня накрыл запах кофе и жареного масла. Всё было безупречно — линолеум, кабинки с красными кожаными сиденьями, в рамках — фотографии старых машин и парадов. Женщина за стойкой улыбнулась, не дав мне и слова сказать.

— Добрый день, милый. Садись, где хочешь.

На бейджике было написано: ЭДНА. Ей на вид было под пятьдесят, волосы уложены и заколоты, макияж идеальный — в той старомодной манере, от которой она казалась почти вне возраста.

Я заказал чизбургер, картошку фри и чёрный кофе. Она ничего не записала, только сказала: «Сейчас будет, сладкий», — и скрылась за кухонными дверями.

Я сел у окна и стал смотреть на город сквозь стекло. Улица почти пустая, но я чувствовал на себе взгляды — люди выглядывали из дверей и окон, быстро отводя глаза. Это не было угрозой. Больше — любопытство.

Когда Эдна вернулась, она поставила тарелку передо мной.

— Ты не местный, да? — спросила она.

— Просто проездом, — сказал я и откусил. Бургер оказался идеальным — сочным, с хрустящими краями, прожаренным ровно так, как я люблю. — Кстати, очень вкусно.

Она улыбнулась, почти застенчиво.

— Мы стараемся.

— Есть дорога назад к межштатной трассе? — спросил я. — Мой GPS, кажется, умер.

— Конечно. Просто езжай по той дороге, по которой въехал, милый. Она выведет тебя куда угодно.

Тон у неё был будничный, но в самой формулировке было что-то, от чего у меня сжался живот.

Я поблагодарил, расплатился и оставил на стойке пару лишних купюр. Она махнула мне через окно, пока я сдавал назад.

Солнце висело низко, оранжевый свет вытягивал тени по дороге, пока я ехал по тому же пути, что и въезжал. Воздух остыл, лес снова сгустился, и какое-то время я ехал, не встретив ни машины, ни знака.

Потом я вышел из поворота — и снова увидел тот самый знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ».

Сначала я решил, что ошибся поворотом. Но я никуда не сворачивал. Всё время ехал прямо.

Закусочная была на месте. Церковь. Дома. Всё.

Я взглянул на часы. Я был в дороге почти двадцать минут.

Я не знал, что тревожит больше — то, что меня каким-то образом вернуло туда, откуда я уехал, или то, что солнце не сдвинулось ни на дюйм.

Я решил, что это какая-то петля в дороге. Я уже заблудился как-то в сельских просёлках — одинаковые изгибы, которые приводят тебя обратно. Но здесь было… как будто намеренно.

На этот раз я припарковался у заправки, надеясь спросить дорогу. Снаружи — старый аналоговый насос и пыльная табличка «Открыто» на двери. Внутри тихо играло радио, непонятно откуда.

Мужчина за стойкой поднял голову, когда я вошёл. Высокий, с редеющими седыми волосами, зачесанными назад, и той кожей, что становится кожистой от лет на улице. На бейджике — ХЭНК.

— Быстро вернулся, — сказал он с улыбкой.

Я нахмурился.

— Простите?

Он кивнул в сторону моей машины за окном.

— Думал, ты только что тут проезжал.

— Возможно, я и правда проезжал, — выдавил я смешок. — Дороги тут как-то странно петляют.

Хэнк медленно кивнул, всё с той же лёгкой улыбкой.

— Через город идёт всего одна дорога, дружок. Та самая, по которой ты въехал.

Я замялся.

— Да, Эдна из закусочной тоже так сказала.

Он хмыкнул.

— Значит, у Эдны всё ещё глаз-алмаз.

Я купил бутылку воды просто ради повода постоять. Воздух внутри был тяжёлый, будто влажность, которая не выветривается. Когда я вышел, улица показалась пустее, чем раньше. Раньше я не заметил, но ни у одного дома не было машины во дворе. Ни одной.

Деревья за краем города еле колыхались, хотя ветра не было.

Я решил попытаться ещё раз.

На этот раз я считал каждый поворот, каждый ориентир, каждый мильный столб. Даже выпустил в окно скомканную салфетку — вдруг увижу её снова, если каким-то образом вернусь. Лес густел, дорога сужалась, и мне, клянусь, показалось, что между деревьями что-то движется — белёсая вспышка, словно кто-то идёт параллельно машине.

Минут через пятнадцать лес начал редеть. Меня накрыло облегчение. Потом асфальт выровнялся, и вдалеке блеснула серебристая крыша закусочной.

Знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ» стоял на том же месте. Салфетка исчезла.

Когда я проехал мимо закусочной, Эдна стояла снаружи, вытирая руки о тряпку. Она помахала так, словно не видела меня много лет.

— Уже вернулся, милый?

Я не ответил. Просто проехал через город до противоположной окраины и сбросил скорость до остановки. Я сидел с работающим мотором, пытаясь сообразить.

Если дорога из города приводит меня обратно, может, другая — тоже. Должен быть ещё путь — просёлок, что не отмечен. Тропка без указателей.

Я ездил наугад полчаса. Каждая дорога упиралась в тупик или забор. Каждый поворот выводил обратно на Главную. Когда я наконец остановился, стрелка топлива опустилась ниже половины.

Мысль пришла медленно, но больно: я могу остаться без бензина, так ничего и не поняв.

Я заехал на парковку закусочной и просто сидел. Эдна долго смотрела на меня из окна, потом вышла.

— Всё в порядке, милый? Ты выглядишь немного потерянным.

— Да, — сказал я, потирая виски. — Кажется, я где-то не туда свернул. Любая дорога, которую я выбираю, приводит меня обратно сюда.

Эдна медленно кивнула.

— Ну, если едешь невнимательно, эти дороги такое вытворяют. Некоторые ведут не туда, куда собирался.

Это не имело смысла.

— Можно карту? Или кого-нибудь, кто покажет выезд на межштатную трассу?

— Конечно, — сказала она. — Поговори с шерифом. Его участок — прямо напротив церкви.

Она снова улыбнулась — слишком добродушно, слишком спокойно — и ушла внутрь, прежде чем я успел спросить ещё что-нибудь.

Участок шерифа — одноэтажное кирпичное здание с флагштоком у входа. Флаг висел безжизненно в неподвижном воздухе. Внутри стены были увешаны старыми чёрно-белыми снимками — ярмарки, охотничьи компании, улыбающиеся лица десятилетней давности и старше.

Из задней комнаты вышел мужчина в бежевой форме с жетоном, больше похожим на украшение, чем на знак власти. Крупный, кряжистый, с тяжелым усом и мягким говором.

— Добрый день, — сказал он. — Слышал, вы меня искали.

Я рассказал, что происходит — как пытался уехать, как всё время возвращался, как не понимаю, в чём моя ошибка. Он слушал молча, иногда кивая.

Когда я закончил, он улыбнулся, как улыбаются ребёнку, спросившему, куда девается солнце на ночь.

— Не бери в голову, — сказал он. — Эти дороги иногда хитрят. Люди путаются. Просто едь по главной, пока у старого амбара не попадётся развилка, возьми левую — и окажешься на шоссе, глазом моргнуть не успеешь.

— Амбара? — переспросил я. — Я никакого амбара не видел.

Он хохотнул.

— Теперь увидишь. Иногда он не появляется, пока не знаешь, что его искать.

От этой формулировки по спине пробежал холодок.

Тем не менее я поблагодарил и ушёл. Когда вернулся к машине, он стоял в проёме двери — всё с той же улыбкой, всё так же наблюдая.

Я ехал до сумерек. Свет в кронах выцвел до тёмной бронзы, потом исчез совсем. Дорога сузилась, провалилась, поднялась. Долгое время мне казалось, что я наконец вырвался. Потом лес разошёлся, и в свете фар снова вспыхнул знакомый знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ».

Я остановился посреди дороги. Сердце колотилось так, что больно.

Знак выглядел новее, чем раньше. Краска ярче, буквы резче.

И звонил церковный колокол.

Я не помню, как парковался. Не помню, как решил зайти внутрь. Помню только, как стоял на улице, когда колокол смолк и город снова затих.

Огни закусочной погасли. Заправка была темна. Но двери церкви распахнуты, проливая бледный свет на траву.

Внутри у стен горели свечи. Пахло воском и пылью. Людей не было, никаких звуков, кроме моих шагов по деревянному полу.

Впереди, за небольшим деревянным аналоем, висела картина — Иисус с распростёртыми руками, но лицо было не его. Глаза — чёрные, рот — неправильный, растянутый так, что я невольно сделал шаг назад.

Я развернулся и вышел.

Снаружи небо изменилось. Это была не ночь, но и не рассвет. Облака будто застыли на полпути, и всё имело мягкий серый тон, как на старой фотографии.

Я решил найти, где переночевать, и попробовать утром. Неон закусочной слабо трепыхался, пока я проезжал мимо.

Мотель был небольшой — один ряд номеров с зелёными дверями. Администратор поднял глаза, когда я вошёл.

— Вы наш новый постоялец, — сказал он, даже не спросив имени. — У нас нынче нечасто новые лица.

Улыбка у него была, как у всех, — тёплая, застывшая, слишком вежливая.

— Сколько за ночь?

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Расчёт при выезде.

От того, как он это сказал, у меня пересохло в горле.

Комната была чистая, но старомодная — дисковый телефон, цветастое покрывало, из тех старых телевизоров, которым нужно время, чтобы прогреться. Я включил — только снег. Но под шипением, клянусь, слышались шёпоты. Не слова — просто звук.

Я выключил.

В какой-то момент я должен был заснуть. Когда проснулся, солнце просачивалось сквозь занавески. На миг, сладкий и короткий, я подумал, что всё приснилось.

Потом вышел наружу.

Машина стояла там, где я её оставил, но улица выглядела чуть иначе. Здания прежние, но цвета выцвели — словно весь город слишком долго лежал под солнцем.

Когда я ехал по Главной, людей было больше. Мужчина стриг газон. Двое детей катались на велосипедах. Все приветливо махали, когда я проезжал.

Я помахал в ответ — и застыл.

Дети — это были те самые, что на фото в участке шерифа. Та же одежда. Те же улыбки.

А когда они проехали снова, теперь в обратном направлении, я понял, что грязь на их джинсах тоже не изменилась.

Они тоже шли по кругу.

Я остановился у закусочной, хотя не планировал. Руки сами сделали это. Эдна снова была там, протирала стол у окна.

Она подняла голову, улыбнулась и беззвучно что-то сказала.

Я зашёл.

— Доброе утро, милый, — бодро сказала она. — Кофе?

Голос у меня был хриплый.

— Вы меня помните?

Она моргнула.

— Конечно. Ты был вчера.

— Нет, — сказал я. — Я про первый раз. Про то, как я спрашивал, как уехать. Помните?

Выражение лица не изменилось, но в глазах что-то дрогнуло — на долю секунды.

— Зачем тебе уезжать? — мягко спросила она.

Слова прозвучали не её голосом. Акцент был не тот, интонация — тоже.

Я не ответил. Встал и оставил кофе нетронутым.

Сев в машину, я машинально включил радио. Динамики наполнил шорох — но на этот раз под ним было ещё кое-что.

Моё имя.

Я убавил громкость. Шёпот потянулся следом — тихий, терпеливый, прорывающийся сквозь помехи, как пульс.

Джесси.

Чем дольше я слушал, тем яснее становилось: это не голос поверх сигнала, а что-то внутри него. Гул, который складывается в слова.

Не уходи.

Я хлопнул по выключателю.

Звук не исчез.

Он шёл из воздуховодов, из двигателя, из гравия под шинами, когда я трогался. Каждый уголок города будто отдавал тем же шёпотом, словно голос был не в радио — он был в самом месте.

Я попытался уехать ещё раз той ночью. Я ехал быстрее, чем следовало, фары резали тьму, деревья по бокам превращались в размазанные полосы. Руки так тряслись, что я едва держал машину прямо.

Когда я выскочил из последнего поворота, снова показался знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ» — только теперь буквы были размазаны, а дерево — в заусенцах, будто его когтями драли.

Рядом с ним стояла фигура.

Это был шериф. Шляпы не было, лицо — серое в лучах фар. Он поднял руку и указал за мою спину.

Я посмотрел в зеркало — и увидел, что огни закусочной опять горят. Эдна стояла в дверях.

Я перестал пытаться уехать.

Я не знаю, сколько я здесь уже нахожусь. Солнце то появляется, то исчезает, но я не понимаю, настоящее ли оно. Люди всё так же машут. Всё так же улыбаются. Но, думаю, они просто делают то, что всегда делали. Словно застряли в бесконечной петле.

Каждый раз, когда я с кем-то говорю, они будто знают меня чуть лучше. В первый день Эдна называла меня «милый». Вчера она назвала меня Джесси.

Есть одно место в городе, где ловит связь — прямо здесь, за церковью, если держать телефон под углом и не шевелиться. Я уже часами пытаюсь это запостить.

Если кто-то это читает — если кто-то знает, что это за место, — скажите мне.

Кажется, город начинает меня вспоминать.

Когда я прохожу мимо окон, моё отражение улыбается раньше меня.

Когда я еду, радио шепчет «домой» снова и снова, на любой волне.

И сегодня ночью, когда я снова взглянул на церковную картину, там был уже не Иисус.

Там был я.

Я устал. Я спалил полбака, наматывая круги, и в воздухе стоит запах чего-то сладкого и гнилого.

Если это загрузится, знайте: я пытался. Правда.

Я просто посижу здесь, пока всё не закончится. Кажется, из этого города никто не уезжает.

Даже если ты только проезжал мимо.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я работаю инспектором недвижимости почти пятнадцать лет. Когда проводишь дни в гниющих домах и наполовину обрушившихся подвалах, учишься не обращать внимания на странности — енотов, плесень, похожую на лица, а иногда и сквоттеров, притворяющихся призраками. Но есть дома, которые кажутся неправильными с того момента, как переступаешь порог. Дом по адресу 278 Гринбраер-лейн был именно таким.

Его не было в моём обычном списке. Начальник, Рэнди, сказал, что это старый дом, изъятый за долги, который наконец-то допустили к осмотру после многолетней юридической неопределённости. «Зайди, сделай фото, убедись, что конструкция в порядке и оставь ключи в кодовом ящике», — сказал он. По его словам, прежний хозяин исчез в 2008-м — его так и не нашли.

Помню то утро: пасмурно и безветренно. Воздух был густой. Двухэтажный дом в колониальном стиле, облупившаяся краска, окна настолько грязные, что казались чёрными. Траву не косили годами, но сквозь бурьян тянулась узкая, чёткая тропинка — будто кто-то всё ещё по ней ходил.

Я отпер дверь. Петли взвизгнули. Внутри пахло гнилью и мокрой штукатуркой. Обои свисали лоскутами, как сброшенная кожа, и в планировке было нечто чуть-чуть неправильное, будто размеры сдвинули самую малость — ровно настолько, чтобы тревожить подсознание. По плану на первом этаже должно было быть двенадцать окон. Но когда я обошёл комнаты, насчитал тринадцать.

Я решил, что ошибся. Прошёл ещё раз — кухня, гостиная, столовая, кабинет. Результат тот же. Снаружи видно двенадцать, изнутри — тринадцать. Лишнее окно было в кабинете — высокое, узкое, зажатое между двумя книжными шкафами. Я выглянул и увидел… ничего. Ни двора, ни деревьев, ни даже темноты. Просто густой серый, мерцающий, как туман, подсвеченный изнутри. Камера не хотела фокусироваться на нём. Я всё равно сделал снимок.

Дальше осмотр шёл без сюрпризов. На втором этаже не было ничего, кроме опрокинутого стула и стопки старой почты. Дверь в подвал была заперта, но на кольце висел старый железный ключ, который подошёл. В тот же миг с нижнего этажа словно хлынула та самая вязкая неподвижность, будто воздух там не тревожили десятилетиями.

Фонарик мигал. Ступени были влажные, на стенах — следы, похожие на отметины от пальцев: длинные, неглубокие борозды, уходящие в бетон. Внизу оказалась небольшая подсобка с единственной лампочкой под потолком, а под ней — зеркало, прибитое к стене.

Только это было не совсем зеркало. Оно отражало комнату, но не меня. Я встал прямо перед ним и видел противоположную стену, полки, болтающуюся лампочку — но не фигуру с фонарём. Я подумал, что это одностороннее стекло или оно повреждено, но когда я повёл лучом, отражение двигалось синхронно — только без меня.

В этот момент я услышал слабый стук. Три удара. Медленно. Сверху.

Я крикнул: «Есть кто?» Ответа не было. Ещё три удара. Тот же ритм. Я выключил свет, решив, что это, возможно, ветка стучит по окну. Но звук был слишком осмысленным.

Когда я поднялся, в кабинете стало холоднее. Лишнее окно теперь было открыто, хотя я его не трогал. В комнату тянуло бледно-серым сквозняком. Луч фонаря не проходил наружу — он просто исчезал в той же бездонной дымке.

И тут кто-то постучал в ответ.

Три медленных удара — с другой стороны стекла.

Я ушёл. Я даже не запер за собой дверь. Прямо поехал в офис, бросил ключи на стол Рэнди и сказал, что на сегодня закончил. Он рассмеялся. «Выглядишь так, будто увидел привидение», — сказал он. Я сказал, что неправильно посчитал окна. Он посмотрел на меня пустым взглядом. «У дома на Гринбраер-лейн окон нет. Их заколотили в 2009-м — доски, фанера, всё как надо».

Он открыл на компьютере фото из листинга. И правда, все окна закрыты. «Наверное, ты поехал не по тому адресу», — сказал он.

Я знаю, что видел.

В ту ночь я не спал. Около двух ночи телефон завибрировал — уведомление из облачного хранилища: «Загружено новое фото». Я ничего не синхронизировал. Открыл папку — там был снимок из кабинета. Но теперь окно не было пустым. На другой стороне стоял расплывчатый силуэт — высокий, человекоподобный, с лишними суставами. Почти человеческий, если не считать лица — просто бледное пятно с щелью вместо рта. В метаданных значилось, что файл изменён полчаса назад.

Я выдернул кабель и швырнул телефон через комнату.

Утром я вернулся к дому. Сказал себе, что просто докажу: окна заколочены — что я допустил глупую ошибку. Но когда я подъехал, досок не было. Все окна снова открыты. Их было тринадцать.

Внутри на пыльном полу так и оставались мои следы. Никаких признаков, что кто-то заходил. Серое окно на этот раз было закрыто, но стекло запотело изнутри, исчерчено следами пальцев, тянущимися вверх, будто что-то пыталось выбраться.

Я не подошёл к нему. Вместо этого направился прямо к подвалу — но двери не было. Не заперта, не заклинила — её просто не было. На её месте — голая стена.

Тогда я заметил гул. Низкий, пульсирующий, как сердцебиение под полом. Я прижался ухом к полу и услышал дыхание. Длинные, протяжные вдохи где-то в глубине фундамента. Я медленно отступил и снова ушёл. На этот раз сделал снимки снаружи — с любого ракурса было видно двенадцать окон.

Когда вечером я загрузил их, программа насчитала тринадцать.

Через неделю позвонил Рэнди. «Ты не закончил отчёт, — сказал он. — Я отправлю Кевина, он доделает. Он поедет туда сегодня после обеда».

Я попросил его этого не делать. Умолял. Он снова засмеялся: «Стареешь, вот и нервничаешь».

На следующий день Кевин не вышел на работу. И через день — тоже.

К пятнице его девушка подала заявление о пропаже. Полиция спросила, знает ли кто-нибудь, где он был в последний раз. Я промолчал.

Прошло три месяца. Компания закрыла дом на Гринбраер из-за «нестабильности конструкции». Объявление исчезло из всех баз, но иногда, когда я проезжаю мимо того района, вижу примятую сорную траву там, где была тропинка, — будто кто-то продолжает по ней ходить.

Вчера ночью пришло ещё одно уведомление: «Загружено новое фото». Тот же снимок, только на этот раз чётче. Фигура стояла ближе к стеклу. Теперь я видел лицо — бледная кожа, натянутая слишком сильно, без глаз, и рот, тянущийся от уха до уха, с тонкими, как иглы, зубами. Пальцы были прижаты к стеклу, такие длинные, что доставали до обеих рам.

За ней, в дымке, я смог различить ещё один силуэт. Моё отражение.

Я не помню, чтобы прошлой ночью делал какие-то фото, но утром в телефоне было ещё двенадцать. На каждом — я, спящий. И каждое снято ближе, чем предыдущее.

Тринадцатая фотография — серое окно.

И теперь кто-то по эту сторону.

Я перепробовал всё. Разбил телефон. Сжёг карту памяти. Поехал на час от города и выбросил куски в реку. Но той ночью ноутбук включился сам. Экран мигнул и открыл ту же папку — пустую, кроме одного файла под названием «open_me». Я не удержался. Нажал.

Это было видео секунд на пятнадцать. Оно показывало мой кабинет. Камера стояла на столе, направленная на дверь. Сначала ничего. Потом ручка начала поворачиваться — медленно и намеренно, — и из коридора просочился тот же серый свет. Вошла фигура, двигалась неправильно — будто суставы сгибались не в ту сторону. Она остановилась перед объективом и наклонила голову. На долю секунды, прежде чем экран погас, я снова увидел её лицо — неестественно растянутое в улыбке.

Потом еле слышно прошептало: «Окна всегда тринадцать, если знать, как смотреть».

Я уволился. Переехал в другой город. В другой штат. Сказал себе, что всё кончено. Но на прошлой неделе я опять начал замечать странности. В моей новой квартире — двенадцать окон. Но иногда ночью, когда свет выключен, я краем глаза вижу лёгкое серое мерцание. Будто есть тринадцатое, ждущее, когда его заметят.

И оно хочет, чтобы его заметили.

Я закрыл все зеркала. Любые отражающие поверхности. Но отражения больше не ограничены стеклом. Я вижу его в лужах, в потухших экранах, даже в щелях между жалюзи. Всегда стоит неподвижно. Всегда лицом ко мне.

Я почти не сплю. Каждую ночь слышу стук. Три медленных удара где-то в стенах.

Прошлая ночь была другой.

Стук начался вновь, но громче. Отчаяннее. Я прижал ухо к гипсокартону и впервые, помимо ударов, услышал голос. Хриплый, влажный, шептавший снова и снова одни и те же слова:

«Выпусти меня. Выпусти меня. Выпусти меня».

Я отступил, и что-то постучало в ответ с другой стороны окна моей квартиры. На этот раз — тринадцать ударов. Стекло начало запотевать изнутри.

Сегодня утром я позвонил Рэнди. Он взял с первого гудка, голос был пустой. «Тебе не стоило возвращаться, — сказал он. — Ты позволил ему тебя сосчитать».

«Что?» — спросил я.

Он слабо рассмеялся. «Теперь всегда есть тринадцать. Ему просто нужно заменить пропавшее».

И связь оборвалась.

Сейчас три часа ночи. В квартире тихо. Моё отражение больше не повторяет меня — я двигаюсь, оно запаздывает. Я моргаю — нет. Свет от фонаря на улице мерцает сквозь шторы, и в этом мерцании я вижу его. Оно стоит в отражении позади меня, выше потолка, голову наклонило набок, чтобы уместиться. Кожа тонкая, как бумага, под ней что-то шевелится, будто внутри кто-то есть.

Я думаю, это они. Пропавшие.

Оно стучит снова — теперь не по стеклу, а по моему плечу.

Если вы когда-нибудь обнаружите тринадцатое окно там, где должно быть двенадцать, не заглядывайте в него.

Потому что это не окно.

Это дверь.

И кто-то смотрит в ответ.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Легенда о Рэмбо началась с такой мелочи, что могла бы уместиться на обертке от конфеты Fantales*.

«Кто я? Я родился в Пиллиге в 2018-м. Рано потерял родителей и стал изгоем. С тех пор значусь в списке «Самых разыскиваемых в Австралии». Несмотря на вознаграждения за моё поимку и множество попыток меня поймать, отравить, застрелить или выследить, я до сих пор на свободе. Ответ: я — Рэмбо, самый неуловимый лис в мире».

Друзья, перевёл пост из рубрики «Сегодня я узнал», который победил в голосовании. Надеюсь вам понравится. Приятного чтения!

Это было в 2019-м — когда Уэйн Спэрроу ещё мог шутить. Тогда этот операционный менеджер еще мог позволить себе толику иронии в еженедельном отчете для команды Австралийского фонда охраны дикой природы (AWC). Тогда казалось немыслимым, сумасбродным предположение, что многомиллионный план по возвращению исчезающих видов в Национальный парк Пиллига может сорваться из-за одного-единственного лиса.

Но сегодня, мчась по пустынным дорогам Пиллиги, вздымая за собой шлейф красной пыли, мимо мелькающих стай эму и кенгуру, Спэрроу лишь кривится. «Если это и не самая великая или долгая охота на лиса в истории, то уж точно одна из самых невозможных, — говорит он. — Вы только посмотрите на эти заросли. Лис может быть в десяти метрах от нас, а мы его и не заметим. Но будьте покойны, он-то нас видит как на ладони».

Этот лис — Рэмбо. И, как Спэрроу будет повторять мне не раз: «Он не обычный лис».

Четыре года Рэмбо водит за нос Спэрроу, Фонд, Службу национальных парков и дикой природы Нового Южного Уэльса и целую армию охотников, трапперов, следопытов, рейнджеров и ученых в этой далеко не веселой погоне. Прямо сейчас тщательно огороженный заповедник «Спасая наши виды» площадью 5800 гектаров должен был бы кишеть жизнью: большими билби, кистехвостыми беттонгами, бандикутами Шарк-Бэй... Некоторые из этих видов не ступали на эту землю целое столетие. И не ступят, пока этот лис разгуливает на свободе за оградой.

И все же: 108 000 «камеро-ночей» фотоловушек, 41 ночная вылазка со стрелками и 465 часов в засадах, более 2865 отравленных приманок, 25 дней работы ищеек, 21 ночь дежурства тепловизионных дронов, полдня работы снайперов с вертолета, 97 инфракрасных камер, снимающих по 40 часов в неделю, плюс, по самым скромным подсчетам Спэрроу, почти 4500 человеко-часов, потраченных им и его командой, — а Рэмбо все еще там.

Заросли Пиллиги — это, пожалуй, квинтэссенция австралийской глуши. Раскинувшиеся между Наррабри и Кунабарабраном, они бесплодны, как пустыня, и в то же время остаются крупнейшим диким лесом страны к западу от Большого Водораздельного хребта. Когда британский исследователь Джон Оксли прошел здесь в 1818-м, он увидел «безрадостные... убогие... пустынные дебри». Местное племя Камиларои видело в этом же месте миллион акров дикого леса, полных эвкалиптов и железных деревьев, цветущие долины и коварные зыбучие пески, кишащие жизнью.

Дорога к заповеднику разбита и раскисла от шквалистых ливней, что пришли следом за мной. По обе стороны непроходимой стеной заросло болотным дубом, давшим имя этой местности. Но вот я замечаю рыжую вспышку: маленький лис, уши торчком. Он ныряет в деревья, но тут же оборачивается, чтобы смерить меня взглядом. Моя белая машина становится цвета охры, пока я ползу по грязи к лагерю Швагерс-Бор, последнему приюту лесорубов, которые 150 лет кромсали здешние кипарисы на паркет для австралийских домов. Лесозаготовки прекратились в 2000-м, но земля так и осталась покрыта шрамами.

Высокий, как скипидарное дерево, и коричневый, как его кора, Уэйн Спэрроу кажется неотъемлемой частью этого пейзажа. Будто он здесь вырос. По правде говоря, до того, как стать менеджером AWC в 2017-м, Спэрроу исколесил всю Австралию, работая рейнджером, батраком и пожарным. В свои 39 он видел достаточно, чтобы не удивляться причудам и уловкам природы. «Буш (термином буш в Австралии называют почти любую малонаселённую местность) у меня в крови, — улыбается он. — Я люблю животных, тишину, простоту».

Спэрроу не суеверен, хотя, казалось бы, имеет на то полное право. За шесть месяцев до его рождения Уэйн Спэрроу-старший погиб на тракторе в семейном миндальном саду. «Мама говорит, я — его точная копия, — тихо произносит он. — Хоть я его и не знал, я всегда чувствую его присутствие». Он смотрит на горизонт, где гора Капутар пронзает иссиня-багровое небо, а по кустам носятся птенцы эму. «Особенно здесь».

Увы, после четырех лет унизительных поражений от Рэмбо, Спэрроу начинает терять сон. Не он ли сам, дав врагу это имя в отчете и невольно выказав ему уважение, распахнул ворота для его позорной славы? «Если честно, это бьет по рукам, — признается он. — Этого лиса видели всего дважды за четыре года, и в те редкие моменты, когда он попадает на камеру, он смотрит прямо в объектив, будто дразня: «Поймай меня, если сможешь».

Прямо сейчас, пока вы это читаете, в среднем на квадратный километр вашего района шныряет до 10 лис. Возможно, больше. В каком бы пригороде вы ни жили, Vulpes vulpes (лисица обыкновенная) уже там. Живет и процветает, слоняется с неясными намерениями, наблюдая за вами и вашей семьей, пока растит свою. Днем они таятся в норах, в укромных лощинах, за дренажными трубами, под школьными вагончиками, в бурьяне парков и на бескрайних полях для гольфа. Но с наступлением сумерек они выходят, вспыхивая в темноте рыжими искрами.

Если вы — сентиментальный горожанин, вас, возможно, даже умиляет соседство со столь красивым и умным диким созданием. Может, вы даже чувствуете родство душ с этим очаровательным пришельцем, так ловко освоившим городские джунгли. Лисы резвятся на наших пляжах, воруют мячи с полей для гольфа и утаскивают обувь с заднего крыльца (у них необъяснимая страсть к коже). Они кутят на лужайках парламента Виктории и даже проносятся мимо резиденции премьер-министра в Киррибилли-Хаус.

Еще в 2014-м в Новом Южном Уэльсе было законно держать лису как домашнего питомца. Джон Коко в 80-х приютил лисенка из найденного другом осиротевшего выводка. «Элвин жил в доме, спал на коврике, сворачивался клубком в машине, — с ностальгией вспоминает Коко. — Однажды на Новый год он весь вечер просидел у девчонок на коленях, а они кормили его с рук рождественскими жуками. Прямо как римский император, вкушающий виноград!»

Но не поддавайтесь чарам «Бесподобного мистера Фокса».

«Рыжая лисица — худший вредитель из всех, что когда-либо ступали на австралийскую землю, — кипятится маммолог Тим Флэннери, «Австралиец года 2007» и первооткрыватель более 30 видов млекопитающих. — Лисы хуже кошек, хуже мышей и крыс, хуже даже кроликов. Они выкосили популяции валлаби, кволлов, бандикутов и билби, всех мелких и средних млекопитающих. Для меня в лисах нет абсолютно ничего хорошего».

И это так. В марте исследование... показало, что 1,7 миллиона австралийских лис ежегодно убивают около 367 миллионов млекопитающих и 111 миллионов птиц. И хотя это меньше половины того, что истребляют 6,6 миллиона одичавших кошек (да, ваш милый пухлый котик, возможно, главный серийный убийца страны), на счету этого дуэта 697 миллионов рептилий, 510 миллионов птиц и 1,435 миллиарда млекопитающих. Итог: 2,6 миллиарда живых существ, убитых кошками и лисами. Каждый год.

С тех самых пор, как первые рыжие лисы сошли на берег, началось катастрофическое вымирание местных млекопитающих весом от 35 граммов до 5,5 килограммов. В марте 2021-го правительство Австралии подтвердило страшные опасения: 34 эндемичных вида, вольно живших здесь до 1950 года, официально признаны вымершими. И хотя кошки, вероятно, были главной причиной, а пожары и расчистка земель сыграли свою роль, лисы всегда были где-то поблизости, в центре этого кровавого пира.

Теперь идет бой за тех, кто еще остался...

«Все животные — даже лисы — заслуживают уважения. Но этим коренным видам нужна наша помощь», — говорит Мел Холл... Малые пингвины, которых она защищает в Сиднее, до сих пор не оправились от лисьего набега в 2015-м. «Пингвины создают пару на всю жизнь, и та трагедия почти уничтожила колонию... Из всех опасностей, что им грозят — катера, скудеющие запасы рыбы, потепление воды, — лисы являются худшей».

Австралия — мировой лидер по темпам вымирания млекопитающих. «Катастрофический» показатель... Хотя с 2014 года правительство якобы потратило 535 миллионов долларов на спасение видов, лисы оказались проворнее.

«Я люблю и уважаю лис как поразительных, умных, эффективных и адаптивных животных, — говорит эколог Пол Мик, посвятивший им 30 лет. — Но я их и ненавижу. Суровая правда в том, что они вырывают сердце из дикой природы Австралии».

Хитрый. Коварный. Пронырливый. Мстительный. Гениальный. Нас с детства учат: лис — это зло. Однако в тотемах коренных американцев лис — целитель. Легенды апачей гласят, что именно лис подарил людям огонь. В Японии кицунэ — почитаемые посланники богини риса. В скандинавских мифах лис — символ победы разума над силой... Похоже, человечество всегда понимало: лис делает то, что должен, чтобы выжить.

Мрачная ирония судьбы: лисы прибыли в Австралию не для того, чтобы охотиться, а для того, чтобы стать добычей. К 1835 году британская аристократия, устав от пьянства и драк на улицах, запретила пороки простолюдинов: собачьи, медвежьи и петушиные бои. Но охота на лис, развлечение джентльменов, осталась легальной. Истребив собственных волков, медведей и рысей, знать тоже нуждалась в развлечениях.

Первых лис тайно завезли в Австралию около 1855 года. Их разводили, а затем выпускали в дикую природу — на забаву всадникам в красных камзолах, чтобы травить их собаками и убивать.

Но у лисы были свои планы. Привыкшая к европейским лугам и лесам, здесь, на земле антиподов, лиса обрела край столь же дикий, как и она сама, с бесчисленными укрытиями. Кролики, прибывшие с Первым флотом, были повсюду. А еще тут были другие, более вкусные и трагически наивные существа.

Последний из диких псовых Европы молниеносно обрел дом в стране изгоев. Всего через 20 лет после первого официального появления... лисы распространились так широко, что их объявили вредителями. Они покорили материк...

...За 100 лет лисы захватили 75% Австралии. (Тасмания вела программу искоренения лис с 2002 по 2014 годы, это стоило 50 миллионов.)

Но сильнее всего они заполонили города. В Мельбурне их плотность достигает 20 особей на квадратный километр. Сидней не отстает... «Я слышал цифру в 7 миллионов лис по всей Австралии, и я в нее верю», — говорит Марк Фенби из службы контроля вредителей Outfoxed...

На темных окраинах наших городов лисы пируют, а биоразнообразие гибнет... «У нас нет долгосрочного решения проблемы с лисами, — признает эколог Джон Мартин. — Впрочем, у нас его нет и для проблемы расчистки земель, изменения климата или одичавших кошек. А это угрозы куда более страшные».

Лисья чума в Австралии — это «то, что бывает, когда лезешь в дела Матери-Природы», — рассуждает Фенби. «Лис не просил его сюда привозить. Мы сами заварили эту кашу, и только нам ее расхлебывать... Мы вскрываем лис и видим, что за сутки они сожрали пять, а то и десять разных местных видов».

Тим Флэннери тоже в тупике. «Я не знаю ответа... Подавив динго и вырубив леса, мы сами открыли им дверь. В Европе лисы веками жили рядом с нами... В Австралии же они стали преступником номер один... если не считать нас самих».

Охота на охотника — это военное искусство. Лис Рэмбо назван в честь Джона Рэмбо из фильма «Первая кровь» — ветерана Вьетнама, восставшего против системы... В фильме Рэмбо так и не ловят. И тот охотник, что дал лису это прозвище, тоже ушел, поджав хвост.

«Поначалу каждый охотник, стрелок и траппер мечтал заполучить Рэмбо как трофей, — говорит Уэйн Спэрроу. — Но все до единого ушли ни с чем. Теперь я с трудом могу найти хоть кого-то, кто готов поставить на кон свою репутацию и рискнуть публично сесть в лужу из-за Рэмбо».

Никто из них и не горел желанием поговорить со мной для этой статьи. «В Пиллиге полно крутых парней, — пожимает плечами Спэрроу, — а гордый охотник секретов не выдает». Ну да, — думаю я, — а неудачливый охотник не спешит трубить о своих провалах.

Наконец, я выхожу на Джимми Лэнгли, аборигена, который год выслеживал Рэмбо и был одним из двух людей, кто видел его живьем.

«Этот (чертов) лис — он просто с другой планеты, — тут же усмехается он. — В тот раз нас было пятеро, с шестью собаками... Я уже почти дошел до машины, как вдруг заметил одно бревно... Лис метнулся из него оранжевой молнией, прижавшись к земле, хвост — как натянутая стрела. «Вот он!» — заорал я. Но было поздно. Лис растворился».

Лэнгли рассказывает, что перед началом охоты они провели ритуал окуривания, прося духов предков о помощи. С ним был еще один следопыт. «Мой друг Ларри, он охотился на все и везде... Он абсолютно слит с этой землей, — говорит Лэнгли. — И у него с этим лисом была какая-то телепатическая связь, я вам клянусь. Ему снилось, что делает лис. Но даже он не подобрался к нему и близко. Теперь этот лис его преследует — до сих пор не дает ему спать по ночам».

Рыжие лисы — непревзойденные хищники, и именно это делает их столь грозной добычей. Лис видит в шесть раз лучше человека. Его обоняние в 10 000 раз острее нашего... Спэрроу даже считает, что Рэмбо «улавливает электромагнитные поля — гул электроизгороди, жужжание камеры. Он слышит нас и наши игрушки за милю».

И это не бред. В сетчатке лис есть белок криптохром, помогающий им видеть магнитное поле Земли. Лис, выслеживающий невидимую жертву в высокой траве, может активировать этот биокомпас... Как только углы совпадают, лис просчитывает дистанцию и бросается — с 75-процентным шансом на успех.

Лисята учатся этому у родителей. «Логово завалено костяшками, панцирями, костями — их игрушками. Когда готовы, их берут на охоту. Кровавая баня из птиц — мех и перья во все стороны — это обычно выпускной экзамен».

«Мы постоянно искали закономерность, — вспоминает Джимми Лэнгли. — Большинство лис ходят циклами — по фазам луны. Но этот парень никогда не ходил одной и той же тропой дважды». Лэнгли и Спэрроу пытались использовать нос Рэмбо против него, раскладывая «пахучие ловушки» с мочой самки, рыбьим жиром, тухлой курицей... Следы показывали, что Рэмбо подходил понюхать, но ни разу не поддался искушению. Вместо этого он оставлял свой собственный дразнящий аромат...

«Уэйн как-то провел там в засаде три ночи, — говорит Лэнгли. — Сидел на вышке с тепловизором, ждал. Этот лес — вообще странное место. О нем ходят легенды — про Йови (австралийского йети), про призрак Принцессы Пиллиги... Просидишь там достаточно долго в одиночестве — и не такое привидится!» Но засада Спэрроу провалилась. «На следующий день он вернулся, — говорит Лэнгли. — Прямо под его вышкой лежал свежий лисий помет! Это Рэмбо передал ему «привет».

Поскольку живые приманки запрещены, они пробовали яд «1080» (торговое название фторацетата натрия, высокотоксичного химического соединения, используемого в качестве яда для контроля популяции вредителей)... «Но у лиса был принцип: что не убил сам, того не ест», — заключает Лэнгли. Более того, судя по помету, диета Рэмбо в корне отличается от обычной. «В ней почти нет ни меха, ни перьев, — размышляет Спэрроу. — Обычно он набит насекомыми: тараканами, сверчками, кузнечиками...»

Диета из насекомых, говорит Спэрроу, может указывать на то, что он плохой охотник, или что его просто не научили убивать. «Может, Рэмбо — вегетарианец?» — спрашиваю я. Спэрроу изгибает бровь. «Возможно. Мы даже не уверены, что Рэмбо — это самец!»

Небинарный, не-хищный, нонконформист... Да что, лис побери, с ним не так?

Пока Рэмбо разгуливал на свободе в 5800-гектарном заповеднике, Фонд пошел на риск: они создали специальную зону размножения внутри ограды и выпустили туда 60 больших билби... Из тех 60 особей теперь получилось 150.

Проблема лис не решена, но модель работает, и возрождение дикой природы началось.

В мой последний день в Пиллиге я спрашиваю Уэйна Спэрроу, разгадал ли он свою загадку с конфетного фантика: Кто такой Рэмбо? «Он не «супер-лис»! — усмехается он. — Правда в том, что он — сирота. Когда мы в 2018-м ставили забор, Рэмбо был щенком. Думаю, его мать попала в капкан, а брат или сестра съели приманку. Это и стало его школой выживания. Ранняя изоляция и сделала его этим нелюдимым, пугливым, дерганым зверем».

И тут Спэрроу рассказывает историю, от которой у меня по спине бегут мурашки.

«Когда мы закончили забор в 2019-м, внутри остались 12 хищников: шесть кошек и шесть лис. Кошек мы быстро переловили, лис — отравили. Со временем на камерах осталась только одна кошка и, очень редко, один лис. Однажды мы заметили, что они ходят одной тропой... Когда кошка резко сворачивала, лис повторял ее маневр. Мы поняли, что лис выслеживает кота».

Дуэль двух высших хищников достигла своей кровавой развязки.

«В конце концов, они сошлись, — говорит Спэрроу. — Кошка успела нанести несколько точных ударов по голове... но лис ее прикончил. С тех пор в объективы попадает только один хищник: лис с порванными ушами. Рэмбо».

Поймают ли Рэмбо? Однозначного ответа нет. «Лисы не доживают до старости по глупости, — говорит Марк Фенби из Outfoxed. — Этот лис умен, и чем дольше он живет, тем умнее становится».

Тим Флэннери вторит ему: «У Рэмбо вдоволь еды, куча укрытий и никакой конкуренции. Он не то чтобы умнее своих преследователей-людей, но он, похоже, эволюционировал чуть дальше обычного лиса. Он вполне может дожить до глубокой старости».

*Fantales — это популярные австралийские конфеты. У них на фантиках печатают мини-загадки-викторины о знаменитостях или необычных персонажах. Формат обычно такой:
«Кто я? Я родился…, сделал то-то…, меня знают потому что…»

Ну вот и всё, фух... Это был по-настоящему объемный перевод, но, вроде, я справился. Надеюсь, оно того стоило! Читайте, наслаждайтесь, и пусть у вас все будет хорошо.

Всем добра и лис 🦊!

P.S. Хотите читать ВСЕ 7 переводов недели, а не 1? Я открыл Boosty для своих!

Друзья! Каждую неделю в рубрике «Сегодня я узнал», мы с вами видим 7 интересных анонсов. Каждую неделю вы голосуете. И каждую неделю только 1 пост получает перевод, а 6 других, часто не менее крутых, просто исчезают.

Сколько раз бывало, что пост, за который вы голосовали, уступал победителю всего 5-10 голосов? Сколько раз вы с сожалением смотрели на ссылку и думали: «Эх, жаль, что не перевели, было бы интересно почитать»?

Я вас услышал.

Как вы знаете, у меня есть основная работа, а качественный перевод — это часы кропотливого труда. Я просто физически не мог переводить всё. До этого момента.

Я запускаю свой Boosty!

Это сервис, где вы можете оформить небольшую ежемесячную подписку (буквально как чашка кофе) и получить то, чего не было раньше — полный доступ ко ВСЕМ переводам.

Что это значит для вас?

1. Бесплатный пост-победитель ОСТАЕТСЯ. Как и раньше, он будет выходить здесь и телеграм-канале, в общем доступе.

2. Эксклюзивный доступ к 6 дополнительным переводам каждую неделю. (Это ~24-25 дополнительных материалов в месяц, которые больше не увидит никто, кроме вас).

3. Полную картину. Вы больше не упустите тот самый пост, который уступил в голосовании всего пару голосов.

4. Удобный архив. Все эксклюзивные переводы будут храниться здесь, и вы сможете прочитать их в любое время.

5. Прямая поддержка автора. Ваша подписка — это то, что позволяет мне посвящать этому проекту больше времени, находить лучший контент и делать качественные переводы.

Больше никаких «упущенных» знаний. Больше никакого «жаль, что проиграл». Вы получаете всё.

Ваша подписка — это не просто плата за контент. Это ваша прямая поддержка, которая позволяет мне выделять гораздо больше времени на то, что я люблю — находить и переводить для вас лучший контент со всего мира. Это наша с вами общая инвестиция в качественные материалы без кликбейта.

Как подписаться?

1. Перейдите на мою страницу: https://boosty.to/ofigenno

2. Выберите удобный уровень подписки.

3. Наслаждайтесь всеми семью переводами каждую неделю!

Спасибо, что вы со мной. Вы — лучшая аудитория, и я невероятно воодушевлен этой новой главой нашего проекта! Жду вас на Boosty!

Это перевод истории с Reddit

Кажется, это мой любимый день в году. Первый холодный фронт после изнуряюще жаркого лета на побережье — блаженная передышка. После ежедневной стопроцентной влажности в воздухе появляется хрустящая свежесть, и мне хочется провести весь день на улице.

К вечеру, как это бывает по мере приближения зимы, темнеть стало всё раньше. Я включила лампу у дивана, накинула на ноги лёгкий плед и устроилась читать новый роман моего любимого автора. Снаружи яростно хлестал ветер. Я отчётливо слышала его, и почему-то это меня успокаивало.

Я едва успела углубиться в новую главу, как свет от лампы мигнул. С такой погодой неудивительно: могли отключить электричество — или лампа могла просто мигнуть. Я не всполошилась. Встала и зажгла свечи по дому — на всякий случай.

Когда я снова села с книгой, уставилась на страницу. Не могла вспомнить, на чём остановилась. Перелистнула назад пару страниц — ничего не показалось знакомым. Будто я читаю эти слова впервые. Я попыталась вспомнить последнее, что удержалось в памяти, и пролистала назад в поисках этого места. Оказалось, это было несколько глав назад. Я пожала плечами и списала это на что-то вроде диссоциативного состояния. Такое время от времени бывает у всех — например, когда едешь домой после длинного дня, проваливаешься в задумчивость, а потом вдруг осознаёшь, что уже почти приехал. Наверное, что-то из этой серии. Ничего страшного, просто продолжу с того места.

Я осилила около пяти страниц, и свет снова мигнул. Я поднялась, чтобы зажечь свечи на случай отключения. Но свечи уже горели. Я не помню, чтобы их зажигала. Обошла все комнаты — в каждой комнате горела свеча. По количеству растаявшего воска было ясно, что их зажгли совсем недавно. Казалось бы, такое нельзя не помнить.

Идя на кухню, я увидела, как лампа в гостиной снова мигнула. Огляделась на кухне и не смогла вспомнить, зачем сюда пришла. Может быть, за чашкой чая — в такую холодную, ветреную ночь. Я наполнила чайник, поставила на конфорку и вернулась на диван, дожидаясь свиста. Решила написать лучшей подруге Стейси и рассказать ей о странном вечере. Я описала, что не помню, где остановилась в книге, не помню, как зажигала свечи, и что до сих пор не понимаю, зачем пошла на кухню, но чашка чая кажется неплохой идеей.

Она ответила и спросила, не случалось ли со мной чего-нибудь: не падала ли я, не ударялась ли головой — словом, ничего такого, что могло бы объяснить провалы в памяти. Я написала, что нет. День прошёл спокойно дома, ничего примечательного. Она попросила дать знать, если случится ещё что-то, сказала, что волнуется, и я пообещала.

Когда чайник засвистел, я отложила телефон и пошла заварить чай. Свернулась на диване, пока чай настаивался на столике рядом с лампой. Примерно через две минуты потянулась к кружке — и лампа мигнула.

Я поднесла кружку к губам и подула на чай, когда телефон пикнул: пришло сообщение. Отправителем значилась какая-то Stacy. Я не знаю никого с таким именем.

Я открыла сообщение и прочитала. Она писала, что просто проверяет, как я. Ничего не сходится. Я пролистала переписку вверх. Там были сообщения туда-сюда, и переписка тянулась довольно долго. Я добралась до её первого «просто проверяю, как ты» и прочитала сообщение строкой выше. В нём говорилось, что у меня начались проблемы с памятью, но я понятия не имею, чем они могли быть вызваны.

Мне стало по-настоящему страшно.

И тут лампа снова мигнула.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я не знаю, когда Facebook добавил эту функцию. Раньше она называлась «Предложения друзей», а теперь — «Возможно, вы знакомы». Это когда вам подсовывают пачку профилей, чтобы добавить их в друзья — обычно тех, у кого с вами есть общие друзья, или людей, которых вы когда-то искали.

Меня пугает, насколько это точно. Они явно берут данные откуда-то, потому что мне не раз предлагали людей, с которыми я пересекался только в реальной жизни: женщину, которая стрижёт меня, или парня из H&R Block, который занимается моими налогами. Иногда, правда, появляется совсем случайный человек, которого Facebook по какой-то причине считает мне знакомым.

Так и вышло в четверг вечером.

Новое предложение: «A. R. Winters». Ни общих друзей, ни очевидной связи со мной. Но профиль зацепил меня по нескольким причинам.

Во-первых, фото было плохого качества — прямо как из девяностых. Будто его проявили на плёнке, а потом отсканировали или сфотографировали.

Во-вторых, его сняли издалека. Мужчина (или, возможно, женщина) в тёмной одежде стоял, прислонившись к дереву, так далеко, что лица было не разобрать. Я раньше об этом не задумывался, но обычно аватарки так издалека не снимают — разве что человек в путешествии и хочет показать достопримечательность.

Но этот просто прислонялся к мёртвому дереву.

Из любопытства я кликнул по профилю. Вся информация была скрыта. Ни обложки, ни других фотографий, никаких сведений «О себе».

В следующий раз, когда я открыл Facebook, его уже не было в предложениях. Всё вернулось к привычной бесконечной карусели тридцатилетних женщин с горсткой общих друзей со мной.

Так что на несколько дней я о нём забыл.

Пока он не всплыл снова.

Возможно, вы знакомы

A. R. Winters

То же фото: он у мёртвого дерева.

Или… нет? Вглядываясь, я понял, что он стоит прямо, больше не опирается. Я был уверен… Я покачал головой. Он же так далеко. Как я вообще могу понять, прислоняется он к дереву или просто стоит под ним?

Позже вечером я снова открыл Facebook.

Возможно, вы знакомы

A. R. Winters

1 общий друг

Я застыл.

Общий друг?!

Этой «общей» оказалась девчонка из моей школы. Мы плохо знали друг друга — дружили в восьмом классе, а потом она стала водиться с более популярными, и мы разошлись. В друзьях в Facebook остались, потому что я никогда не разбирал свой список из двух тысяч человек.

Раньше не было указано, что у него есть с ней общий друг. Значит, они подружились только что. Ну, сегодня.

Этим вечером.

Прошло ещё несколько дней, и A. R. Winters в ленте не появлялся. А потом, в субботу вечером, он снова был там.

Возможно, вы знакомы

A. R. Winters

3 общих друга

Не один. Три.

И фото определённо изменилось.

Всё ещё то же мёртвое дерево, пасмурное небо. Всё выглядело точно так же… кроме человека. Он больше не стоял у дерева. Он сделал несколько шагов навстречу фотографу.

Похоже, это была женщина.

Высокая и бледная. В струящейся чёрной рубашке и длинных чёрных брюках. Длинные волнистые тёмные волосы, аккуратный пробор слева. Из-за «плёночного» качества лица по-прежнему не разобрать — её ли это лицо?

Кто она?

Я посмотрел наших общих друзей. Один был парень, с которым мы вместе занимались химией в колледже, а другой… нет.

Другой — наша учительница английского, миссис Флауэрс. Она была куратором нашего литературного клуба.

И умерла пять лет назад.

Я сидел и смотрел на экран, пока смысл медленно не дошёл до меня. Её аккаунт даже не может принимать новые заявки в друзья. И почему этот случайный человек вообще отправил ей запрос?

Жуткая, ползучая тревога потянула за что-то в глубине сознания.

Я кликнул на двух других общих друзей — Джессику-Мари и Майкла. Пролистал их хроники — и… чёрт.

Они тоже умерли.

Ни у кого из них не было официального объявления, но их страницы были усыпаны сообщениями вроде «Я скучаю по тебе» и «Два года, как тебя нет». Быстрый поиск в Google показал, что Джессика-Мари умерла в 2020-м от осложнений ковида, а Майкл погиб в 2023-м в аварии на мотоцикле.

Я вернулся к предложениям друзей, к профилю A. R.

Я застыл.

Она стояла ближе.

Гораздо ближе.

Лицо было бледным. Почти мелово-белым, будто из него выкачали всю кровь. Глаза — тёмные; зрачка и радужки не различить, и казалось, они слишком велики для глазниц. У неё не было бровей. Длинные тёмные волосы как будто закручивались вокруг неё, словно дул страшный ветер—

Бип.

Я вздрогнул.

Над колокольчиком вспыхнула маленькая красная единичка.

A. R. Winters отправил(а) вам запрос в друзья.

У меня задрожали руки. Я уставился на две кнопки: «Подтвердить». «Удалить».

Я нажал «Удалить».

Закрыл окно.

Захлопнул крышку ноутбука.

Я сидел в темноте, тяжело дыша. Ладони вспотели. Казалось, мне не хватает воздуха.

Успокойся. Это явно какой-то тупой розыгрыш.

Фото, скорее всего, даже не настоящее. ИИ.

Я шумно выдохнул и поднялся. Натянул худи. Вышел из квартиры и пошёл гулять.

Я засунул руки в карманы и двинулся по пешеходной дорожке в парке. Дыхание вырывалось туманом. Я поёжился. Почти сумерки, а через дорогу фонари уже светят тёпло-оранжевым.

И тут я остановился.

Раньше я этого не замечал.

На краю парка стоял большой дуб, уже без листьев. Но выглядел он… точь-в-точь как дерево на фото у A. R. Winters.

Миллионы деревьев так выглядят.

Перестань.

Пока я стоял и смотрел —

Из-за него кто-то выглянул.

Мелово-белое лицо. Тёмная, струящаяся одежда. Её едва было видно в умирающем свете.

Но я знал, что это она.

Знал.

Я бегом вернулся домой, щёлкнул замком и открыл ноутбук. Зашёл в Facebook.

A. R. Winters отправил(а) вам запрос в друзья.

Аватар —

Её лицо заполняло весь кадр.

Впритык к экрану.

Словно она смотрит прямо на меня.

И, может, это просто стресс. Но мне плохо. Очень плохо. За последние полчаса меня уже дважды вывернуло. Живот болит так, как, кажется, никогда ещё не болел.

И я ничего не могу с собой поделать — в голову лезет только одно:

Следующий — я?

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit