«В Москве каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем звонил. ...Может, этот большой колокол без языка — иероглиф, выражающий эту огромную немую страну, которую заселяет племя, назвавшее себя славянами».
П. Я. Чаадаев
«Больше, чем кто-либо из вас... я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа... Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Мне чужд блаженный патриотизм, патриотизм лени, все видящий в розовом цвете»
Русский философ П. Я. Чаадаев
«Прекрасная вещь — любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное — это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев, любовь к истине создает мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к родине разделяет народы, питает национальную ненависть и подчас одевает землю в траур».
Русский философ П. Я. Чаадаев
«В нашей крови есть нечто враждебное всякому истинному прогрессу. Мы составляем пробел в нравственном миропорядке». «Восхвалять пороки — подлость; указывать на них — мужество».
Русский философ П. Я. Чаадаев
«Иностранцы отмечают бесшабашную отвагу низших слоев нашего народа, но... то же самое начало... делает нас всегда неспособными к углублению и настойчивости; ...этому равнодушию к житейским опасностям соответствует в нас такое же полное равнодушие к добру и злу, к истине и ко лжи»
Русский философ П. Я. Чаадаев
Пётр Яковлевич Чаадаев (1794 – 1856) — русский философ и публицист. Участник войны 1812 года. Великий патриот России.
«Несмотря на тысячелетнюю принадлежность к христианству, мы остались вне общей жизни христианского мира. Ежедневный быт наш так хаотичен, что это больше похоже на дикую орду, нежели на культурное общество. Взгляните вокруг себя — какое безотрадное зрелище! У нас нет ничего налаженного, прочного, систематического, нет моральной, почти даже физической оседлости: то, что у других народов давно стало культурными навыками, которые усваиваются бессознательно и действуют как инстинкт, то для нас еще теория. Идеи порядка, долга, права, составляющие как бы атмосферу Запада, нам чужды, и все в нашей частной и общественной жизни случайно, разрозненно и нелепо.
И тот же хаос в наших головах. Наш ум лишен дисциплины западного ума. Наше нравственное чувство крайне поверхностно и шатко, мы почти равнодушны к добру и злу, истине и лжи, а в нашем взгляде есть что-то чрезвычайно неопределенное и холодное, напоминающее физиономию полудиких народов…»
«В Москве каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем звонил. Удивительный город, в котором достопримечательности отличаются нелепостью; или, может, этот большой колокол без языка — иероглиф, выражающий эту огромную немую страну, которую заселяет племя, назвавшее себя славянами, как будто удивляясь, что имеет слово человеческое».
«Как вы хотите, чтобы в наше надменное время, напыщенное народною спесью, писатель даровитый не зазнался? Коли народ русский лучше всех народов в мире, то само собой разумеется, что и каждый даровитый русский человек лучше всех даровитых людей прочих народов».
«Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами, мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода, мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода.
Эта дивная связь человеческих идей на протяжении веков, эта история человеческого духа, вознесшая его до той высоты, на которой он стоит теперь во всем остальном мире, не оказали на нас никакого влияния. То, что в других странах уже давно составляет самую основу общежития, для нас — только теория и умозрение».
«Всем нам не сидится на месте. Мы все имеем вид путешественников, ни у кого нет определенной сферы существования, ни для чего не выработано хороших привычек, ни для чего нет правил; нет даже домашнего очага; нет ничего, что привязывало бы, что пробуждало бы в вас симпатию или любовь, ничего прочного, ничего постоянного; все протекает, все уходит, не оставляя следа ни вне, ни внутри нас. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками.
У нас ничего нет. Сначала — дикое варварство, потом — грубое невежество, затем — свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть. Такова печальная история нашей юности. Периода бурной деятельности, кипучей игры духовных сил народных у нас не было совсем. Наша социальная жизнь была заполнена тусклым и мрачным существованием, лишенным силы и энергии, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни мощных поучений в его преданиях».
«У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса; прежние идеи выметаются новыми, потому, что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда. Мы воспринимаем только совершенно готовые идеи, поэтому те неизгладимые следы, которые отлагаются в умах последовательным развитием мысли и создают умственную силу, не бороздят наших сознаний. Мы растем, но не созреваем, мы подвигаемся вперед по кривой, т.е. по линии, не приводящей к цели. Мы подобны тем детям, которых не заставили самих рассуждать, так что, когда они вырастают, своего в них нет ничего; все их знание поверхностно, вся их душа вне их. Таковы же и мы».
«Всем нам не достает известной уверенности, умственной методичности, логики. Лучшие идеи, за отсутствием связи или последовательности, замирают в нашем мозгу и превращаются в бесплодные призраки. Мы чувствуем себя заблудившимися в мире. Такие растерянные люди встречаются во всех странах; у нас же это общая черта. В наших головах нет решительно ничего общего; все в них индивидуально, и все шатко и неполно. Кажется даже, что в нашем взгляде есть какая-то странная неопределенность, что-то холодное и неуверенное, напоминающее отчасти физиономию тех народов, которые стоят на низших ступенях социальной лестницы. Сравнивая лица моих соотечественников с лицами туземцев, поражаешься немотой наших лиц».
«Иностранцы отмечают бесшабашную отвагу низших слоев нашего народа, но они не понимают, что то же самое начало, благодаря которому мы иногда бываем так отважны, делает нас всегда неспособными к углублению и настойчивости; они не видят, что этому равнодушию к житейским опасностям соответствует в нас такое же полное равнодушие к добру и злу, к истине и ко лжи. Они не видят, наконец, что если нам присущи кое-какие добродетели молодых и малоразвитых народов, мы не обладаем зато ни одним из достоинств, отличающих народы зрелые и высоко культурные».
«В нашей крови есть нечто враждебное всякому истинному прогрессу. Мы составляем пробел в нравственном миропорядке. Я не могу вдоволь надивиться этой необычайной пустоте и обособленности нашего социального существования».
«Есть разные способы любить свое отечество. Например, самоед, любящий свои родные снега, которые сделали его близоруким, закоптелую юрту, где он, скорчившись, проводит половину своей жизни, и прогорклый олений жир, заражающий воздух вокруг него жутким зловонием. Он любит свою страну, конечно, иначе, нежели английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова; и без сомнения, было бы прискорбно для нас, если бы нам все еще приходилось любить места, где мы родились, на манер самоедов».
«Прекрасная вещь — любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное — это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев, любовь к истине создает мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к родине разделяет народы, питает национальную ненависть и подчас одевает землю в траур. Не через родину, а через истину ведет путь на небо. Правда, мы, русские, всегда мало интересовались тем, что истина и что ложь».
«Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа; но верно и то, что патриотическое чувство, одушевляющее меня, не совсем похоже на то, чьи крики нарушают мое существование. Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Мне чужд блаженный патриотизм, патриотизм лени, все видящий в розовом цвете».
«Теперь уже совершенно ясно, что мы слишком мало походим на остальной мир, чтобы с успехом подвигаться по одной с ним дороге. Поэтому, если мы, действительно, сбились со своего естественного пути, нам, прежде всего, предстоит найти его. Это несомненно».
«Восхвалять пороки — подлость; указывать на них — мужество».
_______
А. С. Пушкин о Чаадаеве:
«Он вышней волею небес
Рожден в оковах службы царской;
Он в Риме был бы Брут,
В Афинах Периклес,
А здесь он — офицер гусарской».
_______
Пётр Яковлевич Чаадаев (1794 – 1856) — выдающийся русский философ, общественный деятель и публицист, участник войны 1812 года, автор знаменитых «Философических писем» и «Апологии сумасшедшего», один из самых оригинальных умов в истории русской общественной мысли. Его труды были запрещены к публикации в императорской России.
Чаадаев первый русский философ мирового масштаба и основоположник русской философской традиции. Все русские крупные мыслители «возвращаются к темам» своего великого предшественника.
Русский философ Николай Бердяев утверждает, что «бунт» Чаадаева против русской истории был необходимым моментом в диалектическом развитии «русской идеи» как идеи христианской. Чаадаев – великий патриот своей родины, у которого «болит Россия».
Александр Сергеевич Пушкин посвятил одно из прекраснейших своих стихотворений русскому философу и своему другу Чаадаеву.
К ЧААДАЕВУ
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Об этом стихотворении Александра Сергеевича Пушкина положительно отозвался литературный критик и современник Пушкина Виссарион Григорьевич Белинский, считая, что стихотворение "К Чаадаеву" развивает и воспитывает чувство патриотизма. (Википедия).
Это стихотворение Пушкина изучается в средней школе; и мы, школьники, обязаны были знать его наизусть.
_____
http://az.lib.ru/c/chaadaew_p_j/text_0010.shtml?ysclid=lw4gfq5mcs605348036
Отрывок из рассказа Александра Ивановича Куприна «Немножко Финляндии»
…Конечно, трудно многое сказать о стране, в которой был только мимоходом, но все, что я видел, укрепляет во мне мысль, что финны — мирный, большой, серьезный, стойкий народ, к тому же народ, отличающийся крепким здоровьем, любовью к свободе и нежной привязанностью к своей суровой родине. Я совершенно чужд политике и никогда не хотел бы быть в роли предсказателя или устроителя судеб народов. Но когда я читаю или слышу о той газетной травле против финнов, которая совершается якобы во имя достоинства русского имени и безграничности русских владений во все страны магнитного поля, мне каждый раз хочется сказать относительно Финляндии: ежа голой спиной не убьешь.
Слава богу, теперь мало-помалу улучшаются отношения между финнами и теми из русских, которые посещают их родину. Я и мои друзья, без всяких рекомендаций, встречали повсюду: в Гельсингфорсе, в Выборге, на Иматре и других мести остях, самый радушный, любезный и предупредительный прием. Случалось, что мы попадали в магазин, где хозяева не понимали ни по-русски, ни по-немецки, ни по-французски. Мы же, с своей стороны, не владели ни финским, ни шведским языками. И каждый раз нам любезно приглашали из какого-нибудь соседнего магазина бескорыстного и любезного переводчика. Однако недалеко то время, когда финны притворялись глухими, и немыми, и слепыми, едва заслышав русскую речь. Это было в эпоху крутых мер генерал-губернатора Бобрикова. И то сказать, хорошо было наше обрусительное культуртрегерство. Помню, лет пять тому назад мне пришлось с писателями Буниным и Федоровым приехать на один день на Иматру. Назад мы возвращались поздно ночью. Около одиннадцати часов поезд остановился на станции Антреа, и мы вышли закусить. Длинный стол был уставлен горячими кушаньями и холодными закусками. Тут была свежая лососина, жареная форель, холодный ростбиф, какая-то дичь, маленькие, очень вкусные биточки и тому подобное. Все это было необычайно чисто, аппетитно и нарядно. И тут же по краям стола возвышались горками маленькие тарелки, лежали грудами ножи и вилки и стояли корзиночки с хлебом.
Каждый подходил, выбирал, что ему нравилось, закусывал, сколько ему хотелось, затем подходил к буфету и по собственной доброй воле платил за ужин ровно одну марку (тридцать семь копеек). Никакого надзора, никакого недоверия. Наши русские сердца, так глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному попечению старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и подозрительности, были совершенно подавлены этой широкой взаимной верой. Но когда мы возвратились в вагон, то нас ждала прелестная картина в истинно русском жанре. Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам. Всем известен этот тип из Мещовского уезда Калужской губернии: широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на пятиалтынный, горячий патриотизм и презрение ко всему нерусскому — словом, хорошо знакомое истинно русское лицо. Надо было послушать, как они издевались над бедными финнами.
— Вот дурачье так дурачье. Ведь этакие болваны, черт их знает! Да ведь я, ежели подсчитать, на три рубля на семь гривен съел у них, у подлецов... Эх, сволочь! Мало их бьют, сукиных сынов! Одно слово — чухонцы.
А другой подхватил, давясь от смеха:
— А я... нарочно стакан кокнул, а потом взял в рыбину и плюнул.
— Так их и надо, сволочей! Распустили анафем! Их надо во как держать!
Январь 1908 г.
Полный текст рассказа Куприна «Немножко Финляндии» — http://az.lib.ru/k/kuprin_a_i/text_4060.shtml?ysclid=lqshiwqea7243401928
21 декабря в Туле пройдёт матч OLIMPBET ВХЛ «Русская классика». Для далёких от спорта людей объясняем: две хоккейные команды будут играть на открытом воздухе. Такие матчи на профессиональном уровне проводят в России один раз в год. Для этого специально заливают каток. В этом году льдом покроют часть футбольного поля на тульском стадионе «Арсенал». В общем, приготовлений много, а всё ради чего? Ради кубка победителя! И что же он из себя представляет? Самовар на постаменте!
Думаете, только у наших организаторов спортивного турнира что-то приключилось с креативом в тот самый момент, когда они думали о призе? Неадекват.НО странно выглядят и более известные трофеи. Смотрите сами.
Велогонка Париж – Рубе – одна из самых престижных в мире. Её протяжённость – 250 км, из которых примерно 50 км проходит по крупной неудобной брусчатке с большими зазорами между камнями. Приз за победу в гонке – камень из этой булыжной мостовой. Чтобы победитель точно не забыл, где он отбил себе пятую точку.
Чемпионы теннисного турнира в Гштаате (Швейцария) получают кусок гранита, символизирующий местные горы. С таким тяжёлым «кубком» победитель явно не сможет привезти никаких других сувениров – он просто не уложится в норму по весу багажа.
Победитель турнира по гольфу Sanderson Farms Championship в Миссисипи (США) получает статуэтку петуха. Всё потому, что основала турнир компания, поставляющая курятину. Приз стал практически культом – он считается одним из самых красивых (и самых некрасивых) в мире гольфа. Зависит от точки зрения.
Трофей за победу в одном из самых престижных гольф-турниров Masters Tournament в Атланте (США) не вручают в руки победителю, а надевают на него. Это зелёный пиджак с эмблемой турнира. Он сшит из недорогого материала и в целом выглядит, как малиновый пиджак эпохи «новых русских», только зелёного цвета. Но о таком нелепом предмете гардероба мечтает каждый гольфист в мире.
Похоже, американцы знают толк в необычных призах. Университетские команды по американскому футболу из штата Айдахо разыгрывают в качестве кубка колесо от телеги. По преданию, однажды в этих краях застрял в грязи экипаж какого-то богатея, искавшего место для строительства нового университета. И он посчитал, что это знак. Причём колесо, ставшее культовым, так и осталось лежать в грязи – его откопали только спустя много лет. Хотелось бы увидеть, как победители упаковывают этот трофей, чтоб забрать его с собой.
Кубок Либертадорес – главный футбольный приз для клубов Южной Америки. Его вид удивляет: как будто шар с ушами. На самом деле – с ручками (по крайней мере, так утверждает Википедия), но от этого ещё смешнее. Кому-то он издалека напоминает очертания Шрека. По воспоминаниям самого автора этого шедевра, «заказчик, увидев результат, был в полном восторге!» Ну, о вкусах не спорят.
Победителю горнолыжных соревнований во французском Валь-д-Изере организаторы вручают настоящую корову. После фотосессии эту корову «покупают» у победителей за 5000 долларов. Удивительно, но с трофеем не все готовы расставаться! Американка Линдси Вонн в 2005 году не захотела продавать корову: перегнала её за пару десятков километров к знакомому фермеру, где бурёнка благополучно и провела остаток своей жизни. А в 2023 году корову оставила себе другая чемпионка – Жасмин Флури из Швейцарии.
«Кубок Калькутты» получает победитель ежегодного матча по регби между Англией и Шотландией. Напоминает скорее кувшин или большой кофейник. Это самый старый трофей мирового регби: его впервые разыграли в 1870-х годах английские и шотландские регбисты – как ни странно, в индийской Калькутте. Кубок сделан там же – из расплавленных серебряных монет.
Кубок СССР по футболу (1936-1992) всегда считался одним из самых красивых спортивных трофеев. Но «в прошлой жизни» он служил обычной вазой для крюшона, пока его не сдали в комиссионку, где его и заметили организаторы турнира. Фактически ваза продолжила служить по назначению – как сосуд для алкоголя. Но пить из него могли только самые достойные – раз в год.
Приз за победу в A-League (чемпионате Австралии по футболу) напоминает лавровый венок. Конечно, если верить словам авторов этого шедевра. В целом его восприняли неоднозначно и даже дали ему прозвище «стульчак». Вполне заслуженно, на мой взгляд
Наверное, самый необычной приз в истории мирового спорта – урна с прахом. Она вручается победителю серии матчей по крикету между Англией и Австралией. Нет, никто не пострадал при создании данного трофея. В 1882 году австралийцы впервые обыграли своих главных соперников. В прессе тут же объявили, что «английский крикет умер». На следующий год англичане поклялись «вернуть прах крикета домой» и сделали это. Легенда гласит, что урну наполняли прахом сожжённых «калиток» – в крикете это вроде ворот. Сейчас победители получают хрустальную копию той урны.
Ну и бонус. Кубок Стэнли – главный хоккейный приз Северной Америки и всего мира. Это всего лишь небольшая серебряная чаша, купленная генерал-губернатором Канады в лондонском магазине в 1892 году. Цена покупки – 10 гиней (в пересчёте на современный деньги – примерно 1400 долларов). Сейчас кубок отличается очень странной формой: под чашей – очень большая, почти метровая металлическая подставка. На ней – имена чемпионов. Время от времени на подставке меняют кольца – старые хранятся в Зале славы. Выглядит это как несоразмерный постамент с маленьким Лениным на вершине.
