И родил Авраам Исаака... (от Мф. 1:2)

Петров сидел на унитазе. Тужась и напрягая сфинктер, он пытался вытолкнуть из себя кал. Кал выходил медленно, потому что Петров страдал хроническим запором. Прошло уже, наверное, около получаса после неприятной процедуры. Боль была такая, что Петрову казалось, будто внутри него брикет из спрессованных опилок, деревянный чоп или толстая болванка. От долгого сидения занемели ноги и затекла шея. Петров поднялся, залез с ногами на стульчак. Он вспомнил про правильный угол наклона между бёдрами и тазом при дефекации, о котором читал когда-то. Если сидеть с подставкой под ногами или, как пещерный человек, что ещё лучше, то прямая кишка не будет зажиматься и опорожнение кишечника пройдёт без проблем. Сменив положение, Петров снова начал тужиться. Лицо его покраснело, вена на шее вздулась, на лбу появились капельки пота.

– Давааааай! – заорал Петров, обхватив колени руками.

Лампочка, висевшая под потолком на коротком шнуре, перегорела, и в кромешной тьме из Петрова вылезло то, что сидело в нём около девяти дней и упало в воду, облив прыщавые ягодицы.

– Фууу, – облегчённо вздохнул Петров, почувствовав такой офигенный кайф, по ощущениям схожий разве что с оргазмом.

– Разродился, раструбыть твою трубу! – сказал он, потянувшись к рулону туалетной бумаги.

– Спаси-и-и-те! – прокричал кто-то под его задницей. Петров замер. Когда крик повторился, он соскочил с унитаза, натянул трусы и отбежал к двери. Оказавшись в освещённом коридоре, он посмотрел через дверную щель туда, откуда доносился крик. В унитазе что-то бултыхалось и захлёбывалось.

– ииите…спа…и…тее…

Несмотря на страх, Петров бросился на помощь. Протянув руку, он вытащил из унитаза маленького пузатого человечка. От него неприятно пахло, но Петров был так изумлён увиденным, что не обращал на вонь никакого внимания.

– Спасибо, – сказал человечек и ласково улыбнулся.

«Какой хорошенький», – подумал Петров, разглядывая его на своей огромной ладони. Голова спасённого была лысая, лицо круглое, глаза большие с длинными пушистыми ресницами, как у куклы, нос маленький и аккуратный, щёки пухлые, уши красивые и симметричные. Всё это вкупе с коротенькими ручками и ножками придавало ему невероятно милый и приятный вид. Петров проникся к малышу бурной нежностью, ему вдруг захотелось посюсюкаться с ним, прикоснуться, погладить его, поцеловать.

– Ути-пути, кто это у нас тут такой сладенький, а?

– Я – говно! – напомнил малыш и расплылся в улыбке.

– Нет-нет, не говори так. Ты не го…не го… – Петров заметил у малыша писюн и два крохотных яичка между ножек. – Гоша! Вот ты кто. Го-ша! Понял? – И он понёс его в гостиную и, выставив перед собой, начал кружить до тех пор, пока ему в лицо не попала струйка Гошиной мочи.

– Ничего-ничего, – произнёс Петров и вытерся рукавом рубашки. – Ой, что же это я? – спохватился он. – Ты, наверное, голодный. Хочешь кушать?

– Хочу, – ответил Гоша.

Петров поспешил на кухню, открыл холодильник, заглянул внутрь. На верхней полке лежал заплесневелый чёрствый кусок чёрного хлеба, засохший сыр, яйца, внизу были две банки рыбных консервов, пачка пельменей, открытая упаковка пива, а за дверцей стояли кетчуп и водка.

– Хочу это! Дай! – Гоша указал на хлеб и облизался.

– Нельзя. Вредно. Бяка. – объяснил Петров.

– Хочу это!!! – громко повторил малыш и разрыдался. Он так неистово задрыгал ножками и ручками, начал перекатываться по ладони в разные стороны, что Петров испугался, что не удержит его, поэтому сразу согласился и протянул испорченный кусок.

– Ладно, держи, не плачь только.

Гоша засунул хлеб в рот, откусил и принялся жевать. Петров услышал скрип на зубах и передёрнулся от отвращения, но, увидев довольное детское личико, обрадовался и чмокнул малыша в лоб. Гоша покушал и сладко зевнул. Петров перенёс его в спальню, осторожно положил на разложенный диван. Гоша повернулся на бочок и тут же уснул.

– Удивительно. Кто бы мог подумать… после всего случившегося, – шептал Петров, нагнувшись над спящим малышом и трогая безупречно-гладкую кожу шоколадного цвета. Из глаза выкатилась скупая мужская слеза и скатилась по небритой щеке. Петров смахнул её, резко повернулся, согнул правую руку в локте и рубанул по ней левой ладонью.

– Хер вам! – с ненавистью произнёс Петров серванту. Там, на закрытой полке, лежали заключение о бесплодии, полученное им из местной больницы и свидетельство о расторжении брака.

Представив удивлённые лица врача и бывшей жены, Петров удовлетворительно улыбнулся и снова посмотрел на спящего малыша.

– Мальчик мой, любимый, – он укрыл Гошу одеялом и пошёл на кухню отмечать рождение сына. Выпив водки, вернулся в спальню, разделся и лёг рядом с малышом.

Проснулся Петров рано. Тихо собрался и вышел из квартиры. Он решил приготовить завтрак, пока Гоша спит. Для этого выбрал на помойке отборные тухлые фрукты и овощи, взял пучок увядшего укропа и захватил дохлую крысу, лежащую рядом с мусорным контейнером. Дома он запёк крысу в духовке, приготовил салат, порезал и разложил на тарелке фрукты. Для себя Петров пожарил яичницу и достал банку пива.

Когда он зашёл в спальню, то Гоши не увидел. Одеяло скинуто на пол, а мальчик пропал.

– Гоша? – позвал Петров сына.

– Я тут, – ответил Гоша.

Петров нагнулся и заглянул под кровать. Подросший за ночь мальчик ползал на животе и вылизывал паркет. Так Петров узнал, что Гоша, кроме плесени, любит ещё и пыль.

Впоследствии, выйдя после завтрака на прогулку, меню сына пополнилось новыми блюдами – собачьим дерьмом и водой из лужи.

Чтобы не привлекать внимания окружающих, Петров посадил Гошу в рюкзак, вырезав дырку-окошко, чтобы мальчик не задохнулся. Но едва они оказались на улице, как Гоша выскочил из укрытия и побежал по тротуару. Люди, к облегчению Петрова, отреагировали положительно. Они проявили к Гоше всяческую заботу и внимание, дарили конфеты и шоколадки, ласково обращались к нему, говорили какой он замечательный и прекрасный ребёнок, несмотря на то, что Гоша был голый, подбирал собачьи какашки и пил грязную воду из лужи, как бездомная дворняга. Некоторые даже так расчувствовались, что совали Петрову бумажные купюры разного достоинства. Петров охотно брал деньги, но, набив все карманы, стал вежливо отказываться. Совесть его проснулась и категорично заявила: «Ты не охуел ли сантехник? Хватит уже!»

Подъехал чёрный лимузин. Оттуда вылезли седой мэр города и бородатый патриарх. Мэр, мотнув бычьей шеей с висевшей на ней золотой цепью, пообещал отлить бронзовый памятник Гоше, а глава церкви, блеснув дорогими часами на солнце, осенил мальчика трёхкратным крёстным знамением и благословил во славу Отца, Сына и Святого Духа. Гоша от удивления открыл рот, и мимо пролетавший голубь насрал туда.

– Аминь! – произнёс патриарх.

Толпа обступила голого мальчика и начала скандировать:

– Го-шу в президенты! Го-шу в президенты!

Петрову сначала была приятна оказанная сыну честь, но потом он, видя, как толпа напирает на Гошу, испугался и спрятал его в рюкзак.

– Всем огромное спасибо! Нам пора, – сказал Петров и зашагал к дому.

По дороге Гошу с головы до ног облепили навозные мухи. Пришлось его отпиздить мухобойкой дома. Вроде и бил Петров аккуратно, но мальчик всё равно потерял сознание и перестал дышать. Петров оперативно приступил к реанимации. Чтобы не терять время, он не стал звонить в скорую. «Всё равно они вечно опаздывают». Петров снял носок, скрутил его в трубочку и подложил под плечи сына. Запрокинул ему голову назад. Приподнял подбородок. Начал делать искусственное дыхание «рот-в-рот», «рот-в-нос», «нос-в-рот», в промежутках нажимая положенное количество раз на грудь. Не помогло. Сын в чувство не приходил. Дыхание не восстанавливалось. Он решил применить последний способ – облить лицо водой. Но в умывальник за ней не пошёл, потому что за время отсутствия мальчик мог умереть. Нужно было действовать быстро. Поэтому Петров вывалил свой член из штанов и обильно помочился на Гошу. Мальчик сразу же очухался, открыл глаза, вдохнул полной грудью воздух и радостно воскликнул:

– Папа!

Петров спрятал пенис, обнял сына и, почувствовав сильный позыв к дефекации, помчался в туалет. Опорожнение прошло быстро и безболезненно. Стул нормализовался. Петров был счастлив. Он уже собрался нажать кнопку смыва, как в туалет забежал Гоша и прыгнул в унитаз. Петров дёрнулся было спасать его, но увидев, что он не тонет, расслабился и с улыбкой наблюдал за ним. Гоша ловко хватал свежее говно и, набивая им рот, жадно глотал.

«Теперь хоть собачье не будет есть. Своё всё-таки лучше», – подумал Петров и с этих пор наваливал кучу прямо на стол.

Гоша на отцовских экскрементах вырос, возмужал и окреп. Буквально за полгода превратился в красивого статного мужчину. Женщины на него заглядывались, когда он проходил мимо в голубых шортах и обтягивающей футболке.

Однажды Гоша привёл в квартиру какую-то девушку и трахнул её на папином диване. После секса он забрал из серванта все деньги, которые отец откладывал несколько лет на новую машину, и сбежал.

Придя с работы домой, Петров увидел записку:

«Прощай! Спасибо за бабло. Гоша».

– Раструбыть твою трубу! – с досадой произнёс Петров и разорвал бумажку.

С горя у него снова начался запор. Он каждый вечер садился на унитаз и выталкивал кал в надежде родить дочь. Сына Петров так и не простил.

У меня за окном кричат чайки. Если закрыть глаза, можно подумать, что там, за окном, море. Но нет……

Вчера я видел настоящих писателей в телевизоре. Там был серый лицом, худой человек в очках из унылой квартиры в Ебурге. Он походил на Петрова в гриппе  ‒.... никаких особых амбиций…. Долго правил роман, потом годы ждал пока его наконец заметят. Теперь вокруг суетятся столичные ценители, ставят, экранизируют, вручают премии. «Театральный роман», в двух словах.

Фантаст Лукьяненко ‒ кругломордый вальяжный себарит. Большая квартира в центре, стеклянные стены. Голосует за мэра, раздает интервью, жарит котлеты на публике…… Что ни день, то новая глава. Лабает, что тот конвеер……. про дозоры и летающие предметы …….. Равняет себя со Стругацкими.

Следом шла женщина. Из Петрозаводска. У нее даже квартиры нет. Пишет про драконов ‒ фантастический мир. В финале дракон превращается в юношу, он бежит к любимой, тряся естеством по дороге. Главная героиня раскрывает навстречу любовные чакры. Чтиво, по словам писательницы, для уставших женщин после работы. Им уже все равно, что читать.

Текстов все больше, читателей все меньше. Книги уже не интересны. Зачем нужны книги, если существует ТикТок. Писателей от графоманов отличает толстый дядька-издатель. Он в этом деле ‒ сам господь бог! Делает бизнес, жалуется на трудности производства.

Я тоже как бы писатель. Гонорар за диплом «Роль медсестры в профилактике анемии у женщин с гиперменструальным синдромом» ‒ тысча рублей. Моя приятельница-проститутка столько берет за десять минут работы. Увы, как она, я не умею.

За окном кричат чайки, хотя до ближайшего моря тысяча километров. До ближайшей помойки ‒ всего три версты.

Ощущали ли вы себя не на своем месте?
Могу много подозревать и догадываться о том, почему у нас такое отчуждение от своего труда. (Привет работящий СССР!)

Вернее даже не столько труда, сколько от работы, где так или иначе нужно трудится.
Сотни людей живут по правилу «иметь какую-то работу, что б были деньги» и им, на самом деле, безразлично, что это за работа.

Работа – это определенное количество часов, которые ты отдаешь некому месту с неким «гендиром», и это архиважно, но стоит закончится оговоренному времени, и ты мгновенно меняешь «милость» на «гнев», хлопаешь дверью, убегаешь домой, а на звонки говоришь «мой рабочий день закончен!». У некоторых даже будильник стоит, когда пора с работы уходить.
Способов провести рабочее время много, как от «работать», так и до всем известной и банальной «прокрастинации».
Здесь речь об обоих полярностях и тому, что между ними. И объединяются эти два противоположных конца одним общим отношением – отчуждение.

Часто ли вы после работы могли прекратить о ней думать? Не думать о завтрашнем дне, не доделывать в голове какие-то дела, планируя воспроизвести потом все в реальности, на рабочем месте?
Кто-то может сказать: это об умении переключаться. Так, а зачем переключаться? Кто сказал, что о работе ты должен думать только восемь часов?
КЗОТ – вот, кто сказал. Но это же условность, если изучить историю, то у этих восьми часов исторический и политический контекст. Для какого-то ремесла восемь часов – это много, для какого-то мало, где-то невозможно делать это подряд все время и надо размежевывать перерывами, где-то надо стоят у станка и никуда не отходить.
Да, это все понятные и прописные истины для тех, кто понимает, чувствует, осознает – на своем ли он месте.
Я знал одного системного администратора. Начальника Отдела Сис.Администрирования. Её день начинался не в 8 утра, параллельно с кофе она открывала почту и смотрела рапорты мониторинговых сервисов. Думаю, вы догадались почему, и заканчивала она работу не в 17:00, и тут я думаю, вы тоже понимаете почему.
Но она была на своем месте, у нее не было отчуждения от своего труда.
Когда она пила кофе и читала рапорты – она была собой, не отделяя себя от своей работы.
Когда она оставалась после окончания рабочего дня – она тоже была собой.
Работа – это не треть жизни в день, это пиковая активность твоей профессии в день. Профессии, в которой ты чувствуешь себя на своем месте.

И что? К чему это все?
Представьте себе начинающих артистов. Музыкантов, поэтов, прозаиков. Им отовсюду говорят, что это не работа, этим на хлеб не заработаешь. Притом победителей не судят, у известных артистов не спрашивают, где они берут деньги на хлеб с маслом. Особенно не спрашивают, когда отдали от 1, до 3К за концерт.
Но начинающих спрашивают постоянно. И самое страшное – они сами себя постоянно спрашивают. Это адские жернова: Ты пришел к тому, что НЕ делать ты НЕ можешь, а тебе еще предстоит поверить в то, что ты творишь, вопреки общественному мнению, и преодолеть свои шоры. Провести революцию своих взглядов и сознания, чтобы после выкинуть инсайт на обочину. Ведь оказывается, это не ты умен, а просто не все вокруг такие же нормальные.
А еще тебе нужно не принести эту великую традицию нации – отчуждение от своего труда, и тем самым потерять мотивацию к творчеству.
С этими мыслями я проживал последние три года. И в этой ситуации я проживал 28 лет. Я создал объединение артистов. Назвал его «небом», только по латыни – Coelum.
Ссылок не будет, не хочу улететь за рекламу, но в ВК легко найти через поиск.
А это – это будет колонка - еженедельный блог о пути этого корабля.
Следующий пост будет о нюансах и факапах организации музыкальных событий в СПб.

Upd: вижу ваши минусы, пикабушники. Может оно от того, что все равно пост кажется рекламой. Но вот в чем разница. Для чего я сюда пришёл. Искать единомышленников, искать искренней поддержки. Всё, что написал - оно искреннее. О названии и где найти сообщил только, чтобы могли, если интересно, перейти и оценить идею. А здесь же, я никогда не буду призвать купить что - то и прийти. Буду вести небольшой блог только о том что происходит и как и зачем. С чем столкнулись, что предприняли, ну и так далее. Я много времени только читал пикабу, и, мне кажется, здесь есть те, кому интересно.