Лягушки
Отсюда - https://t.me/memes_street/1733
Отсюда - https://t.me/memes_street/1733
Необычный суд. Книга о судах и судьях. М., Издательство «Наука», 1975 г. Серия: «Сказки и мифы народов Востока».
Однажды обронил скупец кошелек. Было в нем сто золотых. Нашел этот кошелек честный человек и отдал его чиновнику. Приходит скупец в присутственное место заявить о своей потере, а чиновник показывает ему кошелек и спрашивает:
– Не твой ли это?
Обрадовался скупец, заулыбался.
Он самый! – говорит. Протянул было к кошельку руку, но чиновник остановил его.
– Нет, погоди. Где это видано, чтобы потерянное возвращали даром? Ты должен отблагодарить того, кто нашел твои деньги.
Не хотелось скупцу отдавать кому-то деньги. Заглянул он в кошелек и говорит:
– Тут всего только сто золотых, а я потерял сто двадцать. Не иначе как этот человек уже взял себе двадцать золотых.
– Что ты выдумываешь! — возмутился тот, кто нашел деньги. – В кошельке было ровно сто золотых.
– Нет, сто двадцать! – не унимался скупец.
Спорили они, спорили, а конца спору и не видно. Что было делать чиновнику? Повел он их к судье-правителю. Выслушал обоих правитель, а потом и спрашивает скупца:
– Ты уверен, что у тебя в кошельке было сто двадцать золотых?
– Да, господин, я хорошо помню, было ровно сто двадцать.
– Ну, тогда этот кошелек не твой. А раз он не твой, пусть деньги возьмет тот, кто их нашел. Тебе же лучше самому пойти поискать свои сто двадцать золотых. Ищи лучше! Может быть, и найдешь…
P.S. Японцы давно отмечали, что такой суд - необычный.
А. Викберг "Цигун для Хуандая"
Ипподром гудел, словно рассерженный улей, общество собралось самое разное, но всех объединяла любовь к скачкам. Говорить о причинах не приходиться: кто-то и взаправду обожал лошадей, кто-то на них зарабатывал, но ведь это не отменяло её величество страсть? А и верно, равнодушных здесь не было, да и чего бы им делать среди безумцев, увлечённых скачками? А как не безумцев, когда всё что их волновало на этот момент, так это победа любой ценой ради любви или денег – какая разница?
Но что такое победа? Скажите на милость? Так, финтюлина без флага и ничего более. Одна из слабостей человеческих, когда кто-то превозносится над другими. Торжество гордыни – по-другому и не назовёшь это чувство. Однако нельзя исключать и очевидную выгоду для общества от скачек, а именно – торжество красоты. Где бы мы все с вами находились, если бы не имели возможности исправлять дурной характер в обществе совершенства? Да так, ничтожные черви, копошащиеся в грязи обыденности. А здесь при виде удивительных существ, поневоле испаряются всяческие гнусности в натуре человеческой. Раб страстей вдруг осознаёт, что тяжкий труд по сотворению этого чуда может вознести его в мир, где нет места безобразию, в мир высших ценностей. И всё это, благодаря неимоверному старанию по выводу лучшей породы. Человек слаб, но именно в его слабости и кроется величайшая сила. Преодолевая своё ничтожество, он приводит в мир совершенство. А значит, а значит, делает его лучше прежнего.
Все эти философствования, в общем-то, никого не волновали из собравшихся на ипподроме. Интрига повисла в воздухе: во-первых, это совсем неизвестный жеребец, о котором ходила масса слухов, но никто его не видел, и, конечно, Гренадер, конь самого генерал-губернатора Забайкалья.
После первых забегов, разогревших публику до нужного градуса перед главным событием, наконец объявили скачку фаворитов.
Столько народа в одном месте Хуандай никогда не видел. Ему было приятно, что наконец-то его красоту смогут оценить по достоинству. От волнения у него даже пятна на спине стали ещё контрастнее. Хуандай весь подтянулся, голову задрал, хвост распушил по ветру, чтобы показать себя в самом что ни на есть лучшем виде. Почему-то захотелось крутить ушами от восторга, но Хуандай посчитал это жебячеством с и достоинством, если так, конечно, уместно сказать, подошёл к стартовому канату. Рядом, как назло, место досталось здоровенному такому гнедому. Даже противно было смотреть на его внешность. Хуандай сразу почувствовал к нему неприязнь. Уж очень заносчиво себя вёл, будто он здесь самый главный, а остальные здесь стоят исключительно для декорации. Смотрел на всех свысока и презрительно.
«Откуда только припёрли этого Гренадёра, наверняка из столицы. Они там все такие, мне рассказывали знакомые лошади. Весь себе на уме такой. Ну ничего, сейчас я сделаю тебе ум набекрень с плюхой, лишь бы наездник не подкачал. Впрочем, повезло, лёгенький такой, не то что мой Харитон. И пахнет вроде ничего себе, не «Граф Коген», конечно, но тоже приличные папиросы, «Лаферм». Точно такие курит хозяин. Наверняка угостил. А как не угостить своего жокея? Конечно, угостил. Но вот зачем мне поставили рядом это коломенскую жердину, совсем не понимаю. Неужели не могли подобрать что нибудь поприличнее?» – размышлял Хуандай, в ожидании старта.
– Что наш монах? – поинтересовался Збруев у своего вынужденного компаньона.
– Просто отлично! Жаль, что нельзя оставить. Мы бы с ним таких дел натворили.
– Да что за дела, когда и здесь ещё ничего не ясно. Вон видишь, губернатор гнедого зарядил. А это, сам понимаешь, не фуфлы-фуфлыжные, а рельсы самые что ни на есть чугунные.
– Ой, вот напасть. Сейчас мы сделаем ему рельсы. Тоже мне рельсы. Да что в нём такого, в этот Гренадёре, кроме роста? Наш чубарый быстро с ним разберётся.
– Разберётся, разберётся. Ты ставку сделал?
– Всё, как вы сказали. Полностью, до копеечки поставил. Скачки скачками, а про политес никогда нельзя забывать. Здесь я вас очень даже поддерживаю.
– Что говорят на ипподроме?
– Интрига, невероятная интрига. Но, но, благодаря слухам, умело распространённым, должен заметить.
– Не хвастайтесь, Пыщин. К делу!
– И монаху, мной самолично привезённому.
– Экий вы неугомонный!
– Публика ставит на нашего Хуандая исключительно наудачу.
– Чем им монах-то не понравился?
– Как узнали, что я поставил на Гренадёра, так и засомневались. А я уж постарался, чтобы узнали, сумма-то немалая.
– Молодца! Так им в пику по самые пенки с крендельком! – довольно засмеялся Збруев.
– И мы, я так полагаю, в расчёте? – с улыбкой поинтересовался Пыщин.
– Будет вам, какие там долги, когда такое дело затевается. Ведь если мой Хуандай прибежит первым, это такие знатные бублики-баранки образуются, что просто закачаешься.
– Вот сейчас не понял. А как же политес?
– Ах да, политес… Ну это я так по инерции. Всё-таки хочется победить.
– У нас народ бывалый. Их сказкой про монаха не проймёшь, нужно что-то посущественней предъявить.
– Представляешь, какие у них будут глаза? Вот потеха.
– Это точно.
Тем временем прозвучал третий горн, призывающий к началу скачек. Стартёр дал отмашку и лошади рванулись с мест. Тон сразу задал гнедой, вырвавшись вперёд более чем на корпус. Что, впрочем, было на руку, вернее будет сказать, на копыто Хуандаю, оттого что он наконец-то смог предъявить публике свою неимоверную красоту во всём великолепии. Раз, два, три; раз, два, три, били копыта в три темпа. Передняя и задняя – раз, передняя – два, задняя – три. Очень нравилось Хуандаю делать галоп по беговой дорожке. Но тут он начал замечать, что все смотрят на мерзкого гнедого.
«Вот тебе и раз, два, три. Да что же это такое! Он тут старается, со всем прилежанием изнашивает копыта, рвёт лошадиную душу, можно сказать, а публика такую чёрную неблагодарность делают!» – мысленно возмутился чубарый и даже всхрапнул от праведного гнева.
Жокей тем временем вообще ничего не делал, не мешая чубарому бежать в группе.
«Ага, значит, на финише начнёт дёргаться, – подумал Хуандай. – А гнедой-то индивидуалист каких ещё поискать. Сразу вперёд рванул. Мол мы ему неровня. Выскочка губернаторская!»
Возмущённый неразборчивостью толпы, жеребец с лёгкостью нагнал Гренадёра, но дальше этого дело не пошло. Шли ноздря в ноздрю, при этом губернаторский конь с тупой мордой смотрел вперёд, вовсе не замечая стараний чубарого. Это было тоже обидно. И самое обидное заключалось в том, что огромный коричнево-рыжий корпус Гренадёра полностью закрывал чубарого от публики.
Видя старания своего коня, жокей решил подбодрить его ударом хлыста. И сделал он это совершенно напрасно. Чубарый тут же перестал стараться, чтобы обогнать противника, занятый, вообще-то, неприятной болью в крупе. Он крайне трепетно относился к своему идеальному лошадиному организму. Теперь его можно было лупить напропалую, скорости это не добавит, оттого что теперь, с точки зрения чубарого, всё равно всё пропало. Целостность организма нарушена и пусть бьют уже совсем и навсегда, но желаемого не достигнут, так как ему достался в наездники конченый негодяй, и совсем не Харитон.
Опытные наездники чувствуют свою лошадь, это для наблюдателя со стороны скачка проноситься, что мгновение. Две с половиной минуты, плюс-минус, и всё. Ну когда здесь думать. Здесь в ту пору успеть взглядом за своим номером, не то что погружаться во взаимоотношения жокея со своим скакуном. Другое дело – это то, что происходит во время гонки там, на беговой дорожке. Здесь время замерло, растянулось на бесконечные секунды. Представьте себе реактивный самолёт, наблюдателю кажется, что по лазурному небу прошмыгнула серебристая птичка, а тем временем в салоне идёт своя жизнь: ходят стюардессы, пассажиры читают газеты, разговаривают о совсем незначительных вещах и не очень – в общем, летят с комфортом.
Чубарый тоже летел, только по инерции. А как ещё можно было назвать его бег после этого возмутительного удара! Он и так, можно сказать, старался, и тут это! Что за глупость!
Понимая, что погорячился, жокей, стоя со сдвинутыми коленями в стременах, погладил ладонью место удара, прося извинения.
«Ну вот то-то, а то размахался дрянным стеком, как дурак с бантиком», – сразу переменил направление мыслей чубарый.
Он тут же вспомнил о мерзком гнедом, оттого что сейчас этот насупленный конь казался ему воплощением вселенского зла, так он ему не нравился. Чубарый начал дышать ровнее и с большим старанием отталкиваться копытами. Ноль результата. Тогда он в отчаянии захрапел в сторону гнедого, передразнивая его презрительную морду. Тот покосился, не понимая, что хочет этот пятнистый, словно далматин, жеребец. На что Хуандай тут же закрутил ушами, сообщая гнедому, что тот полный придурок.
Гренадёр, имевший хорошую немецкую родословную, попробовал повторить трюк с ушами, но живости характера не хватило. Однако, переключив внимание на слуховой аппарат, конь сбился с шага. Незначительной ошибки оказалось достаточно, чтобы чубарый рванул вперёд, словно экспресс Москва – Симферополь.
Задорно махая саженками: раз-два-три, раз-два-три, – Хуандай бежал с задранным хвостом, как флаг победителя, к финишной ленточке под рёв толпы. Забыв про солидность, он энергично махал ушами, словно крыльями. Теперь он точно знал, когда нужно это делать. На финишной прямой. А когда же ещё!
На награждении прямо перед губернатором Хуандай сбросил своего жокея, когда тот совсем не ждал от него такой подлости, а потом потёрся мордой извиняясь.
"Однажды к мудрецу вся в слезах пришла красивая девушка:
- Что мне делать? - сквозь слезы жаловалась она. – Я всегда стараюсь по-доброму обходиться с людьми, никого не обижать, помочь, чем могу. И хоть я со всеми приветлива и ласкова, но часто вместо благодарности и уважения принимаю обиды и горькие насмешки. А иногда люди откровенно враждуют со мной. Я не виновата ни в чём, и это так не справедливо и обидно до слез. Посоветуйте, что мне делать.
Мудрец посмотрел на красавицу и с улыбкой сказал:
- Разденься донага и пройдись по городу в таком виде.
- Да вы с ума сошли! – возмутилась девушка. – В таком виде всякий обесчестит меня и еще Бог весть что сотворит со мною.
Тогда мудрец открыл дверь и поставил на стол зеркало.
- Вот видишь, – ответил он, – появиться на людях, обнажив своё красивое тело, ты боишься. Так почему ходишь по миру с обнаженной Душой? Она у тебя распахнута, как эта дверь. Все кому не лень входят в твою жизнь. И если видят в добродетелях твоих, как в зеркале отражение безобразия своих пороков, то стараются оклеветать, унизить, обидеть тебя. Не у каждого есть мужество признать, что кто-то лучше его. Не желая меняться, порочный человек враждует с праведником.
- Так что же мне делать? – спросила девушка
- Пойдем, я покажу тебе свой сад, – предложил старец.
Водя девушку по саду мудрец сказал:
- Много лет я поливаю эти прекрасные цветы и ухаживаю за ними. Но я ни разу не замечал - как распускается бутон цветка, хотя потом я и наслаждаюсь красотой и ароматом каждого из них.
Так и ты будь подобна цветку: раскрывай свое сердце перед людьми неспеша, незаметно. Смотри кто достоин быть другом тебе и творит тебе добро, как поливает цветок водой, а кто обрывает лепестки и топчет ногами."
Какие мысли вызвала у вас эта История, Друзья? Поделитесь в комментариях.
Есть мем про форель, которая выпрыгнула из воды в -22.
Встретил похожую ситуацию с мухой, которая спряталась в рулоне скотча и прилипла.
Тапкомакрофото
Судьба незадачливой цокотухи - готовая притча о том, что выглядещее безопасным место вовсе не обязательно таковым является.
Ну или вот вам тост от GPT:
Однажды муха летала по комнате и решила спрятаться от опасности в рулоне скотча. Но когда она прилипла к клейкой ленте, поняла, что больше не может оторваться. Она стала все сильнее биться крыльями, но только еще сильнее прилипла. Застряв, муха поняла, что своими же стремлениями к безопасности она сама выпала из жизни.
Давайте поднимем бокалы за мудрость и осторожность. Пусть нам всегда удается видеть все стороны медали и избегать ловушек, в которые мы сами можем попасть своими действиями. Пусть каждый из нас обретает мудрость и избегает прилипать к клейким ситуациям, как муха в рулоне скотча.
С пятницей, так сказать.
П.С.: А вообще я начинал фотографировать советский микрометр) К слову о моей способности к концентрации. Ннадо кому-нибудь?
А. Викберг "Цигун для Хуандая.
В бане конезаводчик отозвал Пыщина в сторону и приступил с допросом:
– Рассказывайте.
– Помилуйте, да вы и сами с усами. Где я, и где ваши шпионы?
– Кривляться изволите?
– Что вы! Ни в коем разе.Так, для характера. Тут скрывать нечего. Да вы и сами знаете – я в полной вашей власти, но тут весьма необычное явление. Вот-вот, именно, что явление. Я самолично удостоверился. Так-то.
– Да в чём дело? Не томите!
– Он и в самом деле цигун! Вы только представьте себе: ночью просыпаюсь, а монах светится, как золотой Будда.
– Чушь!
– Ага, и я так подумал. Дай, думаю, ткну газеткой. И здесь полнейшее чудо – взмыл в воздух и парит. Я даже провёл под ним. И что? Точно! Левитирует, разорви мои глаза! Тут-то я сообразил, зачем его наняли. Он вес убирает из лошади. Поверьте мне на слово. Другого и быть не может!
– Насчёт веры я уже слышал. Но хотелось бы лицезреть чудо самому.
– Да чего проще. Сегодня же ночью и насладитесь. Но без договора мы не товарищи.
– Утром и обсудим. А сейчас – пустое.
После ночных бдений компаньоны собрались на летней веранде. Пахло горелым углём от ведёрного самовара, мёдом, малиновым вареньем, свежеиспечёнными баранками с маком, сметаной и сырниками из домашнего творога. Неожиданно из спальни над верандой раздался крик. Вскоре выскочил завёрнутый в простыню Лао Дзы:
– А где моя одежда?
– Так, на верёвках. Бабы постирали и сушат. Неужто халат не нашли? Я распорядился рядом с изголовьем положить. Самый лучший определил.
– Мне без подрясника никак нельзя. Срам-то какой! Вы ведь и исподнее в бане забрали?
– Бельишко-то у вас шёлковое. Из Японии сразу видно. Тоже в стирке. Не извольте беспокоиться. Утро солнечное с ветерком, час, два, и высохнет. А как иначе? Лучше садитесь чай пить. Да халат наденьте. А то как греческий император стоите.
– У них не было императоров.
– А нам без разницы, кто там в Греции командовал, всё одно, бесстыдники. У нас здесь свои порядки. Давайте скорее. Бублики – просто чудо! Агафья сегодня сама себя превзошла. Такие духовитые – страсть!
В большом для него халате из китайского шёлка Лао Дзы выглядел стеснённым. Он подвернул рукава и подпоясал шёлковым шнуром непривычную для себя одежду. Без строгой чёрной скуфьи монах казался всклокоченным домовёнком, фантастическим образом оказавшийся в центре внимания.
– Так будете издеваться? – он показал на открытую голову с начавшейся лысиной.
– Помилуйте. Я со всей душой. Старался угодить. Ну нельзя же таскать одежду без стирки?
– Там запах особый. На лошадь действует гипнотически. А теперь и не знаю, что делать. Нужно будет изнова вырабатывать.
– Запах?! Вона что. А я и не подумал. И что фатально? – огорчился Збруев.
– Не знаю. Эти американцы такие капризные. Чуть что не по-ихнему, так в бузу идут. То им не так, это не эдак. Я, конечно, приноровился, но скотина с характером. Билли этот Бёрк такой вредный, вы не представляете себе. То спи с ним в вагоне, то не спи. Совсем задёргал.
– Феоктист Савельевич рассказал мне о вашем методе. Чудно, доложу я вам. Конечно, лошадь – особое существо. Но чтобы цигун использовать – впервые слышу.
– Метод новый. Весьма необычный, доложу я вам. Но результаты, каковы результаты! Полнейшая победа. Настоятель так и сказал: иди и действуй.
– В монастыре? – сделал удивлённое лицо Збруев.
– Именно, на вершине Фудзиямы. Там мы и молимся в полнейшем уединении от мира.
– Вы уж извините, но господин Пыщин, рассказал о ваших медитациях. Восхищён, слов нет. Но, помилуйте, какое отношение это имеет к лошадям?
– Особое дело. Здесь разговор только между мной и лошадью.
– Экий вы секретник. Так чем же вам угодить, чтобы поделились?
– У меня послушание. Рот на замок, иначе навык исчезнет.
– Хотите, личный монастырь отстрою?
– Направили в Санкт-Петербург, и значит, там моё место.
– Послушайте, есть у меня отличный чубарый жеребец, Хуандай звать. На него вся надежда. Вот если бы на нём показали своё умение. А за деньгами дело не станет. Можете ничуть не сомневаться.
– Да как же мне нарушить слово? Чудной вы человек!
– А запросто. Это что, столичным господам всё, а нам объедки. Разве это по совести?
– Вы только послушайте, уважаемый мастер Лао Дзы, – вмешался в разговор Пыщин: – Это ведь какое дело! Здесь же и вся правда прячется. Когда там в далёкой Северной Пальмире, где и так все деньги крутятся, из лошадей делают фантастических тварей, то у нас полнейший конфуз может образоваться. Это, что получается: приедут по железной дороге расфуфыренные заводчики, и всё! Они ведь что? Они обдерут нас как липку, да так, что и штанов не оставят. Какой после этого интерес для охотников? А кто будет всему виной? Исключительно, что вы, господин маэстро. Разве это дело? Да ни в коем разе. И ваш настоятель со мной согласится на все сто процентов. А как иначе? Тогда, прости господи, и выпускать вас нельзя с завода. Мы вам здесь создадим полнейшие условия. Вы уж только не подведите. Устройте лошадям такой цигун, чтобы всех зацигунило.
– Я что-то не понял – это угроза?
– Что?! Да ни в коем разе! Да я здесь и не хозяин вовсе! Мне своей станции хватает с гаком. Там делов завались, больше чем нужно, против этих забегов. Если что и сказал, так без злого умысла, по простоте душевной, Уж очень за отечество радею. Ведь так Александр Петрович? – спросил Пыщин своего кредитора.
– Не слушайте его. Сам не знает, что несёт. Мы ведь и так сговоримся. Я прав? – с подчёркнуто серьёзным лицом поспешил успокоить Збруев.
– С вашей правдой трудно спорить. Вон какие у неё помощники! Вмиг из щуки камбалу сделают.
– Что за рыба такая, эта ваша камбала?
– Плоская, как блин, и глаза набок.
– Ох ты, вон вы как о нас. Мы, можно сказать, со всем расположением, а вы нас в камбалы записали!
– Всё перевернули, и к своей выгоде. Одежду верните.
– Значит, договор?
– И ближайшим поездом в Санкт-Петербург. Хватятся, и вам несдобровать. Меня уже полгорода видели в вашей компании. Можете не сомневаться.
– Конечно, конечно. Нешто мы не люди. Коль сговорились, то что теперь бодаться. Вы не притронулись к завтраку. Обижаете.
– Вас обидишь. У вас, у самих гвоздь в руке. От ваших угощений дыру можно сделать в организме.
– Агафья-то здесь при чём?
– Что за жеребец такой? – перевёл разговор монах.
– Пока не поедите, никуда не пойдём.
– Да вы сатрап.
– Опять Греция?
– Уже Персия, но вам , я полагаю, без разницы.
– Точно. Ну как вам мастерство моей стряпухи? – поинтересовался с улыбкой Збруев, видя, как мастер Лао принялся за сырники со сметаной.
– Когда у вас бега? – хлюпая чаем, перебил всё ещё сердитый Лао.
– В воскресенье после полудня. Вся публика будет. Губернатор обязательно. Так что, нужно вашу методу представить в лучшем виде.
– Кому?
– Вот что, уважаемый тренер, перестаньте меня обижать. Это неприятно в конце концов. Всего неделя, и вы мчитесь в свою ненаглядную столицу. Да что там неделя, уже как три дня долой. Феоктист Савельевич, продемонстрируйте билет, чтобы не думалось. Вдруг вы посчитаете нас на непорядочных людей? А билет вот он родимый. Первым классом отправитесь. Можете взять, я вам полностью доверяю.
– Три?
– День ехали, день здесь, и поезд в Читу на день раньше приходит. Вот вам и три, – объяснил разницу во времени Пыщин.
– Успеете? – озабоченно посмотрел Збруев.
– Идёмте. Что с вами делать.
В деннике томился Чубарый. Сегодня утром его почему-то вместо выгула, отправили на тренировочный круг.
«Ну побегал, и что дальше? Странному человеку в полосатом халате показали. Пахло от него хозяйственным мылом и творогом. Странный запах. От Харитона и то лучше пахнет. Он хоть и конюх, а курит "Графа Когена" и пьёт не абы что, а настоящую Голицынскую мадеру. Откуда только деньги берёт? А как откуда? С тотализатора и берёт. Ему что, он всегда наперёд знает результат. Шепнёт кому надо, и всё, лишний рублик упал в карман. Тут не только мадерой разживёшься, а и чем посущественней можно отовариться. Одни хромовые сапоги на нём чего стоят», – размышлял Чубарый, рассматривая своё великолепное отражение в специальном зеркале, установленным заботливым хозяином напротив денника.
Тем временем на веранде собрался консилиум. Збруев с начальником станции и мастер Лао Дзы.
– Ну, что скажете?
– Экий вы нукальщик! Погодите, мне нужно переговорить с Хуандаем во сне.
Конезаводчик понимающе переглянулся с Пыщиным. Прошлой ночью он сам наблюдал за левитацией монаха. Парил над кроватью маэстро так ничего себе, как будто для него это совсем обычное дело. Взмыл вместе с простынёй. И ткань не помеха. Прямо сквозь неё и светился. Точь-в-точь, как живая радуга. Только огнями играл в разные стороны. Збруеву почему-то вспомнился «Конёк-Горбунок» Ершова. Там тоже светилась конюшня от пера жар-птицы. Волшебство – не иначе! Впрочем, его, как человека практического, совсем не интересовали всякие там сказки – Збруеву требовалась победа на скачках, чтобы показать нового фаворита губернатору.
– Уважаемый мастер, не томите.
– Сделаю я вам победителя, ну и всё на этом.
– А больше ничего и не надо. Это какой ветер для моей конюшни – ураган, можно сказать. Тут такую славу можно обрести, что и никаких денег не надо. Шутка сказать – лучший жеребец Забайкалья. Скачки назначены самые представительные что ни на есть! Дайте я вас расцелую в самую маковку.
Обхватив тщедушного монаха жилистыми руками лошадника за голову, Збруев запечатлел на лысом темечке звонкий поцелуй.
– Вот порадовали, так порадовали! Надобно по такому случаю водки принять. Надеюсь, не откажетесь от рюмки по такому случаю?
– Только от нервов. Уж очень вы энергичный человек. То заточением грозитесь, то в любви клянётесь.
– Мне для моих лошадок ничего не жалко. Нужно будет кого убить для дела – зубами загрызу. А как иначе? Иначе лошадками никак нельзя заниматься! – горячо заявил Збруев, чем вызвал настоящее уважение Лао Дзы.
– А ты, мил человек, на что жисть тратишь? – обратился монах к Пыщину.
– Станцией и только станцией занимаюсь. Железная дорога – это сложнейший механизм. Вот, недавно стены покрасил. Оживил, так сказать, фасад. Да вы и сами видели. Хорошо, не правда ли, получилось. Вся такая зелёненькая стоит, как ёлка. Роднуля! Убивать, конечно, никого не буду, здесь господин Збруев перегнул от полноты чувств-с, но тружусь, тружусь… – с самым серьёзным лицом заявил Пыщин, мгновенно построившись под настроение конезаводчика.
«С его долгами и не такое личико состряпаешь. Ещё и в букву зю извернуться не срам, лишь бы за усы не дергали кредиторы», – подумал Збруев, слушая хриплый голос своего должника.
Тем не менее Пыщину очень стало обидно за свою страсть. Он даже сочинил себе мысленный панегирик:
«Да я, может быть, ещё и похлеще вас, вместе взятых, буду. У вас что? Свечение, левитации всякие, а я, я бессмертной душой жертвую. Вот ежели скачка какая, да верный вариант, то вам далеко до моих страстей. Пигмеи! Коней он растит. А для кого, скажите на милость? А для таких, как я. А как иначе? Равно что и для меня. Сам-то деньги поднимает! А мы, несчастные страдальцы – рабы тотализатора. У нас тоже сердце есть, и душа между прочим. Если бы не мы, то где вы все были со своими лошадками? А нигде. Кому бы вы были нужны? А никому. Так-то. А то тут начали правду выворачивать. Ага, как же! Тут она и заночевала. Только не у вас, в соседнем доме, в номерах! Так-то, господа хорошие!»
Но вслух продолжил:
– Вот-с и вы отправитесь в Санкт-Петербург, в Северную Пальмиру, по чему? А железной дорогой. А я что? Один из множества винтиков огромной машины. Но без моего участия и всё хозяйство встанет. Это тоже надо понимать!
Выслушав оправдательную речь Пыщина, Лао Дзы проникся и к нему расположением:
– И что вы так завелись? Да на вас, почитай, вся империя держится! – поспешил успокоить обидчивого железнодорожника вседобрый монах.
– Точно, – быстро согласился Збруев, не желая обсуждать вздорный характер своего должника. Сейчас его волновали совсем другие горизонты.
Глава 3 Необычный метод – скоро...
Индийский учитель устраивал детям такую практику. Давал одну морковку и они должны были унизить её. После эту и другие обычные морковки садили в грунт и та морковка, которую унижали гнила, а все остальные морковки проростали.
Вывода здесь два:
1) Гнилое слово убивает душу, так что надо следить за языком, особенно беречь надо детей, мужа, жену, родителей. Никогда нельзя позволять себе их унижать.
2) Растения тоже живые, поэтому веганство не имеет ничего общего с благородством. Благороднее убить одно большое животное и кормить всю семью неделю, чем убивать миллионы живых зародышей растений за один присест.