Глава 4 Полёт чубарого⁠⁠

Ипподром гудел, словно рассерженный улей, общество собралось самое разное, но всех объединяла любовь к скачкам. Говорить о причинах не приходиться: кто-то и взаправду обожал лошадей, кто-то на них зарабатывал, но ведь это не отменяло её величество страсть? А и верно, равнодушных здесь не было, да и чего бы им делать среди безумцев, увлечённых скачками? А как не безумцев, когда всё что их волновало на этот момент, так это победа любой ценой ради любви или денег – какая разница?

Но что такое победа? Скажите на милость? Так, финтюлина без флага и ничего более. Одна из слабостей человеческих, когда кто-то превозносится над другими. Торжество гордыни – по-другому и не назовёшь это чувство. Однако нельзя исключать и очевидную выгоду для общества от скачек, а именно – торжество красоты. Где бы мы все с вами находились, если бы не имели возможности исправлять дурной характер в обществе совершенства? Да так, ничтожные черви, копошащиеся в грязи обыденности. А здесь при виде удивительных существ, поневоле испаряются всяческие гнусности в натуре человеческой. Раб страстей вдруг осознаёт, что тяжкий труд по сотворению этого чуда может вознести его в мир, где нет места безобразию, в мир высших ценностей. И всё это, благодаря неимоверному старанию по выводу лучшей породы. Человек слаб, но именно в его слабости и кроется величайшая сила. Преодолевая своё ничтожество, он приводит в мир совершенство. А значит, а значит, делает его лучше прежнего.

Все эти философствования, в общем-то, никого не волновали из собравшихся на ипподроме. Интрига повисла в воздухе: во-первых, это совсем неизвестный жеребец, о котором ходила масса слухов, но никто его не видел, и, конечно, Гренадер, конь самого генерал-губернатора Забайкалья.

После первых забегов, разогревших публику до нужного градуса перед главным событием, наконец объявили скачку фаворитов.

Столько народа в одном месте Хуандай никогда не видел. Ему было приятно, что наконец-то его красоту смогут оценить по достоинству. От волнения у него даже пятна на спине стали ещё контрастнее. Хуандай весь подтянулся, голову задрал, хвост распушил по ветру, чтобы показать себя в самом что ни на есть лучшем виде. Почему-то захотелось крутить ушами от восторга, но Хуандай посчитал это жебячеством с и достоинством, если так, конечно, уместно сказать, подошёл к стартовому канату. Рядом, как назло, место досталось здоровенному такому гнедому. Даже противно было смотреть на его внешность. Хуандай сразу почувствовал к нему неприязнь. Уж очень заносчиво себя вёл, будто он здесь самый главный, а остальные здесь стоят исключительно для декорации. Смотрел на всех свысока и презрительно.

«Откуда только припёрли этого Гренадёра, наверняка из столицы. Они там все такие, мне рассказывали знакомые лошади. Весь себе на уме такой. Ну ничего, сейчас я сделаю тебе ум набекрень с плюхой, лишь бы наездник не подкачал. Впрочем, повезло, лёгенький такой, не то что мой Харитон. И пахнет вроде ничего себе, не «Граф Коген», конечно, но тоже приличные папиросы, «Лаферм». Точно такие курит хозяин. Наверняка угостил. А как не угостить своего жокея? Конечно, угостил. Но вот зачем мне поставили рядом это коломенскую жердину, совсем не понимаю. Неужели не могли подобрать что нибудь поприличнее?» – размышлял Хуандай, в ожидании старта.

– Что наш монах? – поинтересовался Збруев у своего вынужденного компаньона.

– Просто отлично! Жаль, что нельзя оставить. Мы бы с ним таких дел натворили.

– Да что за дела, когда и здесь ещё ничего не ясно. Вон видишь, губернатор гнедого зарядил. А это, сам понимаешь, не фуфлы-фуфлыжные, а рельсы самые что ни на есть чугунные.

– Ой, вот напасть. Сейчас мы сделаем ему рельсы. Тоже мне рельсы. Да что в нём такого, в этот Гренадёре, кроме роста? Наш чубарый быстро с ним разберётся.

– Разберётся, разберётся. Ты ставку сделал?

– Всё, как вы сказали. Полностью, до копеечки поставил. Скачки скачками, а про политес никогда нельзя забывать. Здесь я вас очень даже поддерживаю.

– Что говорят на ипподроме?

– Интрига, невероятная интрига. Но, но, благодаря слухам, умело распространённым, должен заметить.

– Не хвастайтесь, Пыщин. К делу!

– И монаху, мной самолично привезённому.

– Экий вы неугомонный!

– Публика ставит на нашего Хуандая исключительно наудачу.

– Чем им монах-то не понравился?

– Как узнали, что я поставил на Гренадёра, так и засомневались. А я уж постарался, чтобы узнали, сумма-то немалая.

– Молодца! Так им в пику по самые пенки с крендельком! – довольно засмеялся Збруев.

– И мы, я так полагаю, в расчёте? – с улыбкой поинтересовался Пыщин.

– Будет вам, какие там долги, когда такое дело затевается. Ведь если мой Хуандай прибежит первым, это такие знатные бублики-баранки образуются, что просто закачаешься.

– Вот сейчас не понял. А как же политес?

– Ах да, политес… Ну это я так по инерции. Всё-таки хочется победить.

– У нас народ бывалый. Их сказкой про монаха не проймёшь, нужно что-то посущественней предъявить.

– Представляешь, какие у них будут глаза? Вот потеха.

– Это точно.

Тем временем прозвучал третий горн, призывающий к началу скачек. Стартёр дал отмашку и лошади рванулись с мест. Тон сразу задал гнедой, вырвавшись вперёд более чем на корпус. Что, впрочем, было на руку, вернее будет сказать, на копыто Хуандаю, оттого что он наконец-то смог предъявить публике свою неимоверную красоту во всём великолепии. Раз, два, три; раз, два, три, били копыта в три темпа. Передняя и задняя – раз, передняя – два, задняя – три. Очень нравилось Хуандаю делать галоп по беговой дорожке. Но тут он начал замечать, что все смотрят на мерзкого гнедого.

«Вот тебе и раз, два, три. Да что же это такое! Он тут старается, со всем прилежанием изнашивает копыта, рвёт лошадиную душу, можно сказать, а публика такую чёрную неблагодарность делают!» – мысленно возмутился чубарый и даже всхрапнул от праведного гнева.

Жокей тем временем вообще ничего не делал, не мешая чубарому бежать в группе.

«Ага, значит, на финише начнёт дёргаться, – подумал Хуандай. – А гнедой-то индивидуалист каких ещё поискать. Сразу вперёд рванул. Мол мы ему неровня. Выскочка губернаторская!»

Возмущённый неразборчивостью толпы, жеребец с лёгкостью нагнал Гренадёра, но дальше этого дело не пошло. Шли ноздря в ноздрю, при этом губернаторский конь с тупой мордой смотрел вперёд, вовсе не замечая стараний чубарого. Это было тоже обидно. И самое обидное заключалось в том, что огромный коричнево-рыжий корпус Гренадёра полностью закрывал чубарого от публики.

Видя старания своего коня, жокей решил подбодрить его ударом хлыста. И сделал он это совершенно напрасно. Чубарый тут же перестал стараться, чтобы обогнать противника, занятый, вообще-то, неприятной болью в крупе. Он крайне трепетно относился к своему идеальному лошадиному организму. Теперь его можно было лупить напропалую, скорости это не добавит, оттого что теперь, с точки зрения чубарого, всё равно всё пропало. Целостность организма нарушена и пусть бьют уже совсем и навсегда, но желаемого не достигнут, так как ему достался в наездники конченый негодяй, и совсем не Харитон.

Опытные наездники чувствуют свою лошадь, это для наблюдателя со стороны скачка проноситься, что мгновение. Две с половиной минуты, плюс-минус, и всё. Ну когда здесь думать. Здесь в ту пору успеть взглядом за своим номером, не то что погружаться во взаимоотношения жокея со своим скакуном. Другое дело – это то, что происходит во время гонки там, на беговой дорожке. Здесь время замерло, растянулось на бесконечные секунды. Представьте себе реактивный самолёт, наблюдателю кажется, что по лазурному небу прошмыгнула серебристая птичка, а тем временем в салоне идёт своя жизнь: ходят стюардессы, пассажиры читают газеты, разговаривают о совсем незначительных вещах и не очень – в общем, летят с комфортом.

Чубарый тоже летел, только по инерции. А как ещё можно было назвать его бег после этого возмутительного удара! Он и так, можно сказать, старался, и тут это! Что за глупость!

Понимая, что погорячился, жокей, стоя со сдвинутыми коленями в стременах, погладил ладонью место удара, прося извинения.

«Ну вот то-то, а то размахался дрянным стеком, как дурак с бантиком», – сразу переменил направление мыслей чубарый.

Он тут же вспомнил о мерзком гнедом, оттого что сейчас этот насупленный конь казался ему воплощением вселенского зла, так он ему не нравился. Чубарый начал дышать ровнее и с большим старанием отталкиваться копытами. Ноль результата. Тогда он в отчаянии захрапел в сторону гнедого, передразнивая его презрительную морду. Тот покосился, не понимая, что хочет этот пятнистый, словно далматин, жеребец. На что Хуандай тут же закрутил ушами, сообщая гнедому, что тот полный придурок.

Гренадёр, имевший хорошую немецкую родословную, попробовал повторить трюк с ушами, но живости характера не хватило. Однако, переключив внимание на слуховой аппарат, конь сбился с шага. Незначительной ошибки оказалось достаточно, чтобы чубарый рванул вперёд, словно экспресс Москва – Симферополь.

Задорно махая саженками: раз-два-три, раз-два-три, – Хуандай бежал с задранным хвостом, как флаг победителя, к финишной ленточке под рёв толпы. Забыв про солидность, он энергично махал ушами, словно крыльями. Теперь он точно знал, когда нужно это делать. На финишной прямой. А когда же ещё!

На награждении прямо перед губернатором Хуандай сбросил своего жокея, когда тот совсем не ждал от него такой подлости, а потом потёрся мордой извиняясь.

Глава 3 Необычный метод