Коэн повлиял на сотни непохожих друг на друга артистов – от Ника Кейва до Михаила Шуфутинского. Его называли последним псалмопевцем, трубадуром печали и даже крестным отцом тоски. Да, его песни, как правило, грустны, но странным образом они утешают, оживляют душу. Это одно из многих их удивительных качеств. Видимо, не зря Коэн вел свой род от библейского первосвященника Аарона.
Медленно, но верно
Леонард Коэн пришел в поп-культуру в 1960-е, во времена ее подросткового бунта, и подарил ей глубину, зрелость, мудрость. Он отвлек слушателей от погони за вечной молодостью и кайфом. Лирик с мягкой улыбкой, интеллектуал в аккуратном костюме, он добился славы, будучи категорически непохожим на героев своего времени – живших одним днем беспечных бунтарей, кандидатов и почетных членов «клуба 27» (то есть покинувших мир в этом возрасте). О каком клубе речь, если дебютный альбом Коэн выпустил в 33?
Леонард Коэн©Aaron Harris/Zuma/TASS
В песни о любви он добавил измерения, прежде не свойственные поп-хитам. Он предложил увидеть красоту в тоске, неуверенности, несовершенстве и поражении, так как не понаслышке знал, что это такое.
Его принято сравнивать с Бобом Диланом, но последний при всем его индивидуализме все равно остался трибуном, «рупором поколения», тогда как Коэн всегда был голосом одинокой души, даже когда пел о политике или социальных проблемах.
Наконец, он перевернул пресловутый слоган «живи быстро и умри молодым», превратив его в «живи медленно и умри в старости». «Никогда не любил спешки. Ты хочешь прибыть поскорее, а я хочу прибыть последним», – хрипел он в одной из последних песен. Но медленно – не значит уныло. Этот философ и поэт прожил жизнь, полную сердечных мук и душевных страданий, а его карьера знала не только взлет, но и падения.
Детство писателя
Коэн происходил из семьи ортодоксальных евреев, живших в Уэстмаунте, богатом районе Монреаля. Отец, Натан, глава компании «Фридман», производившей дорогую одежду, был сыном эмигрировавшего из Польши основателя Канадского еврейского конгресса Лиона Коэна, а мать, Маша, – дочерью раввина и ученого-талмудиста Соломона Клоницкого-Кляйна, приехавшего из Литвы. Леонард – светское имя нашего героя, а вообще-то родители нарекли его Элиезером, что означает «Бог в помощь».
Неизвестно, как дедушка-талмудист отреагировал бы на полные христианских мотивов песни внука и его увлечение дзен-буддизмом, но в юности Леонард, решивший посвятить себя литературе, видел в нем родную писательскую душу. Старый Соломон порой уже не узнавал родных, но, встречая внука, говорил: «А! Ты писатель!» Для Леонарда это был знак, что он на верном пути.
До того как вышла его первая пластинка, он, начиная с 1956 года, опубликовал четыре сборника стихов (среди них «Цветы для Гитлера», «Паразиты небес») и два романа: «Любимая игра» и «Прекрасные неудачники».
Склонный преуменьшать свои достижения, Коэн говорил, что эти книги никто не читал, разве что немногочисленная канадская богема. Но когда однажды в середине 1960-х он, еще мало кому известный, неуверенно мялся у популярного нью-йоркского клуба, к нему подошел Лу Рид, лидер группы The Velvet Underground и спросил: «Ты Леонард Коэн, автор "Прекрасных неудачников", верно?» Так что, как говорится, кто надо, тот читал.
Человек костюма
Отец умер, когда Леонарду было девять лет, но успел на всю жизнь привить сыну любовь к хорошим костюмам. Никакая мода, никакой хиппизм не могли ослабить эту любовь. Элегантный костюм был на Коэне почти всегда.
Певец Руфус Уэйнрайт, друживший с коэновской дочерью Лоркой, вспоминал, как впервые пришел в дом поэта и застал того в пижаме, варившим макароны с сосисками. Увидев гостя, Коэн удалился и вернулся через несколько минут в костюме от Армани.
Носить хорошую одежду Леонард был рад, а вот торговать ею, пойдя по стопам отца, не очень. Другой родительский вариант – стать раввином – тоже не особо прельщал молодого человека, хотя он был очень религиозен и знал, что принадлежит к древнему священническому роду. Настоящей страстью Леонарда были стихи Йейтса и Лорки, которые он имел обыкновение громко читать своим подопечным, будучи вожатым в еврейском летнем лагере.
В этом же лагере он выучил и первые гитарные аккорды. «Тогда на гитарах играли только социалисты», – говорил Коэн, имея в виду левых фолк-певцов Вуди Гатри, Пита Сигера и их последователей. Другим своим музыкальным влиянием он считал испанское фламенко, которое очень любила его мать.
В школе он собрал фолк-команду The Bucksin Boys. Тут надо оговориться: фолк в Северной Америке означает не фольклор, а скорее то, что у нас зовется бардовской песней.
Греческие каникулы
Коэн был ровесником Элвиса Пресли, но ранний рок-н-ролл не особо впечатлил его, как и несколько лет спустя песни The Beatles. Поступив в университет, он тусовался в богемных кафе Монреаля, где доминировали битники и их любимая музыка – джаз. Подобно им, начинающий поэт Коэн декламировал свои стихи под аккомпанемент джазовых импровизаций.
В 1959 году Леонард получил грант Канадского совета по делам искусств и отправился жить и работать в Лондон. Но одиночество, дождливая погода британской столицы угнетали и без того склонного к хандре поэта. В один особо промозглый и серый день он увидел загорелого и довольного человека. Коэн спросил, откуда он приехал, тот ответил: из Греции. Леонард тут же купил билет на самолет и на следующий день уже был в Афинах, а через несколько дней поселился на острова Идра, жизнь на котором была раз в сто дешевле, чем в Лондоне. Коэн прожил на этом острове несколько лет, купил там дом, который теперь стал туристической достопримечательностью.
На Идре Леонард встретил шведскую красавицу Марианну Илен, ставшую его музой на ближайшие несколько лет. Ей посвящены такие его песни, как Hey, That's No Way to Say Goodbye и So Long, Marianne. Когда однажды журналист спросил у Коэна, распространялось ли его обаяние на местных гречанок, тот с улыбкой ответил, что нет, поскольку у каждой местной девушки имелось с полдюжины братьев, вооруженных до зубов и стоящих на страже девичьей чести.
В Греции жилось неплохо, а на родине в 1965 году сняли документальный фильм «Леди и джентльмены, мистер Леонард Коэн», в котором нашего героя представляли вполне себе уверенно стоящим на ногах литератором, очаровывающим дам и веселящим публику на чтениях не хуже профессиональных стендаперов. Но душа поэта просила большего, тем более что культурная жизнь Запада, начав бурлить в конце 1950-х, к середине следующего десятилетия дошла до стадии кипения: появлялись новые необычные книги, фильмы. А на первое место выходила музыка – либо шумный и стремительно развивавшийся рок, либо насыщенный гражданскими темами фолк, интерес к которому подогрело появление молодого гения Боба Дилана. Коэн решил, что из него тоже выйдет бард, и отправился по стопам Дилана в Нью-Йорк.
Свой среди хиппи
Ему было 30, и он попал в среду, где все были в среднем лет на десять младше него. Разница немалая, но Коэн не зануда и без труда вписался в причудливый мир американских неформалов, хотя к хиппи относился скептически. «Они опустошали общественные сады, вырывая все цветы, все приводя в беспорядок. Во всем их движении была какая-то дряблость, никакой самодисциплины», – объяснял свое отношение к этой субкультуре певец.
Разница в возрасте давала Коэну опыт, которого не было у его юных конкурентов. Большой опыт приобретений и потерь, встреч и расставаний, горечи и сладости, – и он выражал его в своих первых песнях, которые были на порядок глубже и серьезнее, чем то, что звучало вокруг.
«Мы не хотим беспечной жизни. Люди изголодались по серьезности», – говорил Коэн.
Выступая в клубах и кафе, где собирались любители фолк-песен, Коэн заводил знакомства в этой среде. В 1966 году популярная певица Джуди Коллинз записала на своем альбоме In My Life две коэновские песни – Suzanne и Dress Rehearsal Rag. Это резко повысило его статус и помогло получить контракт на запись альбома, который продюсировал сам Джон Хэммонд – человек, выведший в люди Дилана.
Певец под гипнозом
Запись альбома шла тяжело: мнительный невротик Коэн вдруг осознал, что потерял связь с собственными сочинениями. Чтобы восстановить ее, он ходил на сеансы гипноза. Привыкнув репетировать перед большим зеркалом, он понял, что не может работать без него в студии. Пришлось установить.
Все эти хлопоты окупились с лихвой: пластинка, скромно названная Songs Of Leonard Cohen, вышла в декабре 1967-го и не только не затерялась в волне новой яркой музыки тех времен, но стала успешной – в Европе даже больше, чем в Америке.
Хотя Коэн автор многих популярных вещей, таких как Suzanne, Who By Fire или Hallelujah и Dance Me To The End Of Love, а Лу Рид говорил о нем от имени всех музыкантов: «если бы мы все могли писать песни, как Коэн, мы бы делали это», – он никогда не был покорителем хит-парадов и по-настоящему коммерчески успешным артистом. Коэн порой мог писать довольно простые по форме песни, но в целом его творчество не массовый продукт. Оно требует определенных усилий для понимания, поэтому ничего удивительного, что он так и не стал поп-звездой.
Он был сделан из другого теста, не того, из которого пекут пирожки в шоу-бизнесе. Вместо того чтобы радоваться успеху первой пластинки, Коэн впал в состояние крайней неуверенности: «я полчаса не мог решить, надеть ли мне шляпу, а потом полчаса раздумывал, не снять ли мне ее».
В таком настроении делался второй альбом, Songs From The Room. И хотя он открывался таким хитом, как Bird On The Wire, в целом пластинка звучала слишком робко и печально для широкой публики.
В 1970 году Коэну довелось выступать на одном из крупнейших рок-фестивалей эпохи, на британском острове Уайт, но его сет пришелся на четыре часа утра, когда почти все уже спали. Коэн, в свойственной ему манере, нашел в этом повод для самоиронии: «моя музыка как нельзя лучше походит для сна».
Любовь и пушки
Может быть, как раз эти спящие сотни тысяч слушателей дали импульс к созданию более энергичного альбома Songs Of Love And Hate (1971). Его звуки уже не убаюкивали. По большей части это были сумрачные, полные внутреннего напряжения вещи, спетые низким и повелительным голосом. Эта пластинка перевернула сознание юного Ника Кейва. «Она была у моего друга, а я приходил и раз за разом слушал ее», – вспоминал он. Недаром в качестве песни, открывающей дебютный альбом его группы The Bad Seeds, Кейв выбрал Avalanche, первый трек этого коэновского диска.
Музыка Коэна развивалась с каждой его новой пластинкой. В New Skin For The Old Ceremony (1974) добавились барабаны и разработанная оркестровка, а с Death of a Ladies' Man (1977) вышла вообще целая история.
Коэн решил поработать с известным продюсером Филом Спектором, в свое время делавшим The Beatles их финальный альбом Let It Be, – и вскоре сильно пожалел об этом решении. Одержимый помпезным звуком, Спектор превратил тихие песни Леонарда в мощные полотна, местами напоминающие Pink Floyd. Спорить с продюсером было бесполезно, поскольку он имел привычку приходить в студию вооруженным до зубов, да еще в сопровождении головорезов-охранников. «Когда мы оставались наедине, мы хорошо ладили, но это случалось нечасто. А нанять себе такую же мини-армию я не мог», – сетовал Коэн.
Одним из немногих светлых моментов записи стал неожиданный визит друга Коэна поэта-битника Аллена Гинзберга вместе с Бобом Диланом, которые проорали дурными голосами припев в песне Don't Go Home with Your Hard-On.
Если не знать о реакции самого автора, этот альбом выглядит довольно интересным экспериментом, вполне себе оправданным отходом от привычного коэновского звучания. На обложке диска Леонард сидит в ресторане в компании красоток, тем самым намекая, что название пластинки – «Смерть дамского угодника» – это и про него тоже.
Сексуальный мистик
Слушатели нередко путались в песнях Коэна, не понимая, к кому он пронзительно взывает из глубин своей тоски: к любимой женщине или к Господу. Ответ автора в таких случая был: и к Нему, и к ней. И в том, и в другом случае Коэн демонстрировал предельно личные отношения. Он страдал, восхищался, предъявлял претензии, воспевал, бросал – но все это на фоне признания абсолютной власти Создателя и женщин над собой.
Переплетая эротику с духовностью, он говорил: «Я не понимаю жизни в Боге, из которой исключен секс». К нему подошло бы определение «сексуальный мистик», если бы оно не ассоциировалось с философами московского Южинского кружка (Мамлеевым, Головиным), с которыми у него было мало общего.
Что до репутации дамского угодника, то Коэн действительно был им. В его донжуанском списке немало знаменитых женщин, например певицы Джони Митчелл, Нико, Дженис Джоплин. Но своими победами он никогда не хвалился, наоборот, касаясь этих тем, Леонард как истинный «прекрасный неудачник» старался выставить себя комично.
Так, в постели с Джоплин он оказался якобы благодаря тому, что выдал себя за кантри-певца Криса Кристоферсона, с которым та страстно желала познакомиться. Даже слепой не спутает статного богатыря Кристоферсона с маленьким щуплым Коэном, но такова насмешливая версия нашего героя. О встречах с Джоплин он рассказал в песне Chelsea Hotel#2.
Без тени досады Коэн вспоминал о том, как Нико предпочла ему Джими Хендрикса. «Ты ступай, – сказала она Коэну, увидев знаменитого гитариста, – а я, пожалуй, останусь».
Леонард Коэн и его подруга актриса Ребекка де Морней, 1992
Влечение к женщине не оставляло певца и в старости. «С возрастом ты становишься осмотрительнее, но ты по-прежнему не властен над своим сердцем», – говорил он в интервью.
Из глубин
Обжегшись на Спекторе, Коэн тщательно искал вменяемого продюсера и, выбрав Генри Леви, известного по работе с Джони Митчелл и Нилом Янгом, записал альбом, который позже всегда называл своим любимым – Recent Songs (1979). На нем не было ярких хитов, за исключением, может быть, The Gypsy's Wife, но именно так выглядел идеальный альбом Коэна по версии автора: неброским, но очень тонким.
Коэн впервые осуществил мечту скрестить свою балладную и блюзовую форму с восточноевропейскими и ближневосточными мотивами. За последнее отвечали скрипки и уд.
От одной из его возлюбленных, Сюзанн Элрод у поэта в 1970-х родились сын Адам и дочь Лорка. Воспитание детей отнимало время, но еще больше времени уходило на борьбу с депрессией, ставшей многолетней – и самой верной – спутницей нашего героя.
«Тоска всегда была фоном – при этом нечасто содержанием – моей жизни. Не знаю, откуда она взялась, потому что жаловаться мне было не на что», – говорил певец.
В попытках избавиться от нее он перепробовал все возможные развлечения, наслаждения, наркотики, духовные и псевдодуховные практики вплоть до саентологии. В конце концов остановился на дзен-буддизме, выбрав себе в учители жившего в Калифорнии японского мастера Роши. Их чувство юмора совпадало. Когда однажды Коэн включил свои песни гуру Роши, тот, послушав, дал совет: «Надо бы еще помрачнее».
Только ближе к 70 годам Коэн стал замечать, что депрессия ослабила хватку. «Говорят, что клетки мозга, отвечающие за беспокойство, с возрастом постепенно отмирают. Теперь я встаю утром без тяжести в душе и думаю: да, вот как оно живется нормальным людям», – признавался поэт.
Золотая осень
Став музыкантом, Коэн продолжал писать стихи. В 1972 году он выпустил сборник «Энергия рабов», а вслед за пластинкой «Смерть дамского угодника» вышла книга «Смерть любовника». Готовя к печати сборник «Книга милости», Коэн записывал альбом, где он читал стихи из этой книги в сопровождении струнного оркестра. Этот проект не сложился, зато из него вырос другой альбом, благодаря которому начался новый взлет.
Взлетать пришлось практически из ямы: узнав, что Коэн хочет выпустить диск после пятилетнего перерыва, фирма грамзаписи не обрадовалась. Артисту было под 50, предыдущие альбомы раскупались вяло – кому интересна новая порция печальных вздохов стареющего поэта?
Но стареющий поэт нашел новое звучание. Недорогой синтезатор заменил ему гитару, а голос, с возрастом ставший более низким и хриплым, наконец достиг фирменного тембра. Альбом Various Positions (1984) оказался началом нового, «шансонного» периода Коэна, отмеченного такими хитами, как Dance Me To The End Of Love, Halellujah и I’m Your Man.
Рейтинг Коэна пошел вверх, и он даже попал в одну из серий популярного сериала «Полиция Майами». По словам Коэна, он сделал это только для того, чтобы порадовать сына.
Неожиданно для себя и своего рекорд-лейбла Коэн стал модным, особенно после выхода альбома I’m Your Man (1988), на котором были весьма бойкие, почти танцевальные номера вроде First We Take Manhattan или Jazz Police.
Еще больший спрос имел альбом 1992 года The Future, на котором Коэн обратился от проблем личных к глобальным: упадок западной цивилизации, человечности, конец света.
Леонард Коэн и его дочь Лорка, 1991
«Я видел будущее, брат. Оно полно убийствами», – констатировал певец в заглавной песне альбома, ставшей большим радиохитом. Эта композиция на пару с другой вещью с того же альбома, Waiting For The Miracle, стали важной частью саундтрека скандального фильма Оливера Стоуна «Прирожденные убийцы» (1994), открывая и закрывая эту ленту.
Показательным был и трибьют-альбом I’m Your Fan (1991), на котором песни Коэна исполняли популярные артисты нового поколения – от Ника Кейва и Pixies до R.E.M. И это была лишь малая часть перепевок Коэна. Его вещи исполняли Coil, Джефф Бакли, Боно, Стинг, Элтон Джон и Михаил Шуфутинский – кажется, весь возможный спектр артистов. Кроме того, одна из моднейших групп 1980-x, Sisters Of Mercy, была названа в честь его песни.
Возвращение монаха
Но Леонард Коэн не был бы Леонардом Коэном, если бы на волне успеха не сделал неожиданный финт – удалился в дзен-буддистский монастырь на целых шесть лет, оставив в миру не только тысячи поклонников, но и невесту – актрису Ребекку Де Морней.
Шесть лет на Маунт Болди в Калифорнии бритый наголо 60-летний певец, в прошлом богемный полуночник, вставал в три утра и кашеварил на монастырской кухне – такое было у него послушание.
Однако со временем в голову, постигавшую буддистскую концепцию пустоты, стали приходить новые строчки, в келье появился синтезатор. И к началу нового века Коэн вернулся в мир с новым альбомом. Название, как всегда, было выбрано максимально непритязательное, Ten New Songs, а звук максимально бюджетным: даже партии саксофона исполнялись на синтезаторе, словно в дешевом ресторане. «Коэн мой герой, но со звуком его последних альбомов что-то не то», – заметил как-то лидер группы Swans Майкл Джира.
Тем не менее «дешевизна» саунда позволяла убедиться, что магия Леонарда Коэна работает даже в таких стесненных обстоятельствах. Его голос, простые и мудрые слова песен заслоняли собой все. Было еще нечто необычное – музыку к песням альбома написал не Коэн, а певица и сопродюсер Шэрон Робинсон. Когда Леонард показал ей свои песни, она сказала: «Отлично, а можно я музыку полностью перепишу?» После шести лет дзэна Коэн нисколько не возражал.
«Я готов, Господи»
Так началась финальная глава истории Леонарда, псалмопевца и дамского угодника. Теперь его воспринимали уже как живую легенду. Правда, сначала надо было разобраться с неприятной проблемой: менеджер певца Келли Линч обчистила его, пока тот медитировал, и в 70 лет артист остался без цента в кармане. Пришлось отправиться в мировое турне, чтобы заработать на старость. В 2010 году он в первый и последний раз выступил в Москве.
«Пример Коэна показывает, что и в 80 лет можно записывать хорошие диски», – говорил Ник Кейв. В последние годы жизни Коэн, прежде делавший многолетние паузы между альбомами, выпускал их один за другим: Old Ideas (2012), Popular Problems (2014) и вышедший за две недели до его смерти You Want In Darker (2016).
Иногда пишут, что Коэн разрывался между иудаизмом, христианством и буддизмом. Сам же он считал, что эти религии дополняют друг друга. Иногда, когда его спрашивали о загробной жизни, Коэн отвечал, что надеется, что таковой нет. В другой раз говорил: «я рассчитываю на праздник».
В заглавной песне предсмертного альбома отношения Коэна с Богом показаны в свойственной ему напряженной противоречивости. Здесь и «если ты в деле, то я выхожу из игры», и «миллионы свечей зажжены ради любви, которая не пришла» и после всего этого: «я здесь, я готов, Господи».
Его песни афористичны. Коэну принадлежит одна из лучших строчек, описывающих человеческую жизнь. Она в песне Anthem: «есть трещина во всём. Но именно через нее и проникает свет».
